Бифуркатор

И такая твёрдая уверенность во мне закралась, что я обязан спасти Андрюшку. Трупом лечь, а брата вызволить. И если убьют меня, то это лучше. Андрюшка должен знать, на что я способен, ради него.

В то же время непонятное уныние принялось точить разум. В голове возникала куча вопросов. Зачем доктору Вечность Андрей? Не случилось ли с ним чего? Дадут ли нам добраться до цели? Столько преград возникало на пути, что вера давно оборвалась, весело помахав пёрышками на прощание. Теплилась лишь надежда.

Перед уходом Димка признался, что патронов в его пистолете давно нет, а я подарил мальчишке на память оружие Девятки. Вряд ли парень носит девятый номер, да и нарукавник уже бесполезен. Так что теперь моё оружие лишь игрушка.

Когда Димка уже покинул нас, я ушёл в себя. Ни с кем не хотелось разговаривать, в голове то и дело прокручивались события прошлых лет. Стёпка пару раз попытался со мной поговорить, но, получив односложные ответы, оставил меня в покое. Серёга иногда ворчал, сетуя на караульную работу.

Кстати, точку наблюдения мы сменили. Когда Димка узнал, что мы едем в Питер, объяснил про разницу между вокзалами Казанский, Ленинградский и Ярославский. Оказалось, мы наблюдали за Казанским, с которого и приехали, а уезжать должны с Ленинградского. Проверив билеты, Димка даже указал, где там это написано. В итоге точку дислокации чуточку сменили. Возможно, наблюдение потеряло серьёзность и пока мы моргали глазами в сторону Казанского, шпионы Буратино проникли на Ленинградский.

Однако покидать убежище мы не торопились. Лучше подойти в самый последний момент и запрыгнуть в вагон, чем подойти рано и ожидать участи в тупиковом купе.

Когда с наступлением я порядком подмёрз и думал, что этот грёбаный караульный пост никогда не закончится, Серёга встал и кивнул.

– Пойдёмте. Время.

Как я уже говорил, на поезд мы таки сели, но поход до вагона, кажется, длился целую вечность. Мы шатались от каждого громкого шороха, заглядывали в лица редких мрачных людей, ожидая, что каждый норовит броситься на нас.

Но вокзал погрузился в уныние, никому не было до нас дела. Вялый охранник на входе даже не посмотрел в нашу сторону, из оранжевого нам попались только кроссовки подростка, пронёсшегося мимо. Поезд уже стоял на путях, когда мы подошли.

Вроде бы обычная платформа, ничем не примечательная, такая же, как и остальные её собратья, но незримые мелочи выдавали в ней разруху апокалипсического мира. Быть может тонкие трещины, покрывающие асфальт то тут, то там; или излишняя замусоренность; но я не исключаю терпкий душок умирающего мира, как тёмная энергетика, которая часто навевает на нас депрессивные мысли.

Вагон у нас предпоследний, проводник – молодой энергичный парень, любящий улыбаться, что являлось редким признаком в зловещей реальности, окутывающей нас.

А вот внутри отличия бросались в глаза. Немытые панели, старый обогреватель, мелкий мусор в углах, будто дорожку подметали наскоро перед самым отъездом. в купе почему-то пахло солью, постели не застелены, а матрасы тонкие и по виду столь старые, будто на них ещё ленинградцы спали, поскорее покидая город перед фашистской блокадой. И свет не горел.

– Да. Невесело, – помнится сказал ещё Серёга.

Те несколько минут, что нам пришлось ждать перед отправкой поезда, прошли что называется на ножах, как перед годовой контрольной, от которой зависит твоё дальнейшее обучение в школе.

Вот уже проводник захлопывает тамбур, мы облегчённо вздыхаем. И вдруг Стёпка вскрикивает:

– Смотрите! Люди Буратино!

Мы немедля прилипаем к окну и замечаем как на платформу высыпают человек пять в оранжевых костюмах. Явная визитка Сомерсета. Но самого Буратино среди них я не вижу.

Поезд трогается, а оранжевые даже не обращают на него внимания, кидаясь к составам, ещё стоящим на путях.

– Чёёёёрт, – шепчет Серый. – Нас реально пронесло. Прямо вот секунды отделяли нас от смерти.

Ещё пять секунд и вокзал скрывается за спиной, погружая состав в темноту, лишь железнодорожный фонарь время от времени пронесётся мимо.

Мы откидываемся на стены и слабо улыбаемся.

– Победили, – ликует Стёпка. И я вижу его взгляд. Уже совсем не маленького профессора. Теперь у друга глаза взрослого вояки, побитого жизнью. Сколько мы в пути? Пару дней, а как будто несколько лет войны прошли вместе.

– Кстати, кажется, мы в вагоне вообще одни.

– Да, – подтверждает Стёпка. – Никому никуда не хочется ехать в такое время.

Заглядывает проводник. На лице фирменная улыбка, хотя застиранная зелёная жилетка РЖД будто шепчет: это маска. Он включает тусклую лампочку под потолком, раздаёт нам постели, спрашивает, не хотим ли мы купить чего. Да я бы с радостью. Живот прилипает к спине, только с фальшивыми деньгами в кармане всё равно что без них. Затем проверяет ещё раз билеты; слава богу, они не фальшивые. РЖД, видимо, едино во всех реальностях.

Исполнив все обряды вежливости, проводник скрывается у себя в купе и больше не выходит. Значит мы таки одни во всём вагоне.

В полном молчании, нарушаемом лишь стуком колёс, который меня почему-то успокаивает, мы застилаем кровати. Я сплю внизу, серый напротив, Стёпка надо мной. Вот постельное бельё нисколько не уступает тому, что выдавали в саратовском поезде: старое, ярко-белое и накрахмаленное до безобразия.

Когда спальные места готовы, мы запираем дверь, рассаживаемся внизу и смотрим друг другу в глазах. Развороченная рана на затылке ноет как сволочь. Если не ошибаюсь, в кармане куртки у меня ещё три волшебные зелёные таблеточки. Принять бы одну.

– Так, – вздыхает Стёпка. – Давайте подведём итоги.

– Да, – кивает Серый. – Поесть бы.

Стёпка прыснул от смеха.

– А что, дело нужное. Давайте доедим всё, что есть.

– А как же завтра?

– Может, мы опять переместимся ночью и в Петербурге наша валюта будет действовать, – предполагает Серёга. Он оптимист.

– А мысль, кстати, дельная, – вдруг поддерживает Стёпка. – Давайте всё дожрём. Надеюсь, завтра будет лучше.

Хм, если верить теории компьютерных игр и каждая новая стадия хуже предыдущей, то не удивлюсь, если в завтрашнем Питере люди перестанут пользоваться деньгами и будут пожирать друг друга.

Но соглашаюсь с друзьями и занимаюсь едой. Серый ушёл заваривать соблазнительно пахнущие БП-шки, а я долго смотрю в глаза Стёпки.

– Завтра будет лучше. Завтра по-любому будет лучше, – улыбаюсь.

С младших классов фраза Завтра будет лучше вошла в наш девиз. Маленький такой крючочек, скрепляющий наши отношения, нашу дружбу. Обычно, завтра оставалось таким же, как и сегодня, но мы верили и надеялись. Какое-то время фраза-крючок стала нашим повседневным обрядом. Всё равно как при расставании говорить пока.

– Да по-любому будет лучше, – подмигивает Стёпка.

Серый возвращается с двумя заварными БП-хами и тремя стаканами, заимствованными у проводника.

– Чай предлагал, – говорит парень. – Так хотелось у него его украсть. Но, я прилежный мальчик, поэтому будем пить воду.

Когда все четыре отравы дымились на маленьком вагонном столике, а в стаканах остывал кипяток, мы вновь уединились за беседой. В центре стола покоился даже надломленный слегка чёрствый кусок хлеба, обнаруженный в Стёпкиной походной сумке, которой его снабдила параллельная мать и в которой, собственно, мы и держали еду.

Пока жадно поглощали горячие химикаты, говорили мало, но когда пустые коробки хаотично улеглись на застиранной РЖД-шной скатертёнке, Остапа понесло. Я по Стёпку.

– Делаем выводы и предположения, – говорит он.

– А что их делать-то? – спрашивает Серый, дожёвывая суховатую корочку хлеба. – Завтра приедем и всё узнаем.

Я достаю из кармана таблетку Темпалгина и продолжаю слушать умного друга.

– Сначала давайте подытожим. Шаман. Понятно. Ему нужен был Глобус, чтобы подлизаться к доктору Вечности. Буратино его захапал себе из-за жажды власти, правда какой, я пока не пойму. Но почему они нас не встретили на вокзале?

– Буратино или Шаман? – спрашивает Сергей.

– Оба!

Я усиленно думаю и выдаю:

– Может Шаман там и был, думал, что мы уедем рано, а мы вот уехали поздно. Он же знал, что мы едем в Питер.

– А я вот и не помню, – хмурится Стёпка. – Чего он в вагоне тогда говорил?

– Ну предположим, знал, – перебиваю мысли друга. – Приехал, подождал и уехал.

– Как вариант, – кивает Стёпка. – Только, будь я Шаманом, я бы караулил все составы вплоть до недели.

– А может, он подумал, что мы не будем ехать поездом и скроемся инкогнито, – предполагаю. – Поэтому и не стал нас там искать.

– Об этом я тоже думал, – кивает Стёпка. – Но всё равно, уж небольшой патруль для мониторинга вокзала я бы выделил.

– Может, и правда не знал, что мы в Питер едем, – пожимаю плечами.

– Да. Тут три варианта и все какие-то сопливые. Хорошо. Давайте разбираться с нашим давним оранжевым другом Буратино. Почему тот не пришёл на вокзал, дабы взять нас с поличным?

– Ох, если мои глаза мне не врут, то он как раз пришёл, просто припоздал! – восклицает Серый.

– Серый, у него, чтобы нас поймать, было девять часов, – заводит глаза Стёпка. – И что? И где? Он даже в нашей Москве с их пробками столько не задержался бы. Тут есть какая-то другая причина.

– Ой, да что вы гадаете какие-то причины, – машет руками Серёга. – Уехали – и ладно. Ещё голову ломать над глупыми мелочами.

– Эти глупые мелочи составляют область неизвестности, – отвечает Стёпка. – А в неизвестности могут прятаться тузы и джокеры, которые мы не видим и которыми нас ударят завтра на подходе. Тёмка, дай-ка я посмотрю Глобус.

Я ныряю в пакет под столом и достаю штуковину. Стёпка принимает из моих рук артефакт осторожно, будто он создан из парашютиков одуванчика. Почти минуту друг внимательно оглядывает Глобус.

– Красивая окантовка, – наконец говорит он. – Карта, вроде, точная. Параллели и меридианы даже прорисованы. почти что обычный глобус. Фирма изготовителя не указана. И тут ещё кнопка.

– Я заметил, – киваю.

– Нажимал её?

– Ни в коем случае, – махаю головой. – Чёрт его знает, что случится. Пусть лучше он попадёт к доктору Вечности как есть.

– Ты уверен, что не стоит нажимать? – Стёпка глядит на меня исподлобья.

– Прекрати немедленно! – строго прикрикивает Серый. – Мало нам неприятностей!?

– Согласен, – кивает Стёпка и возвращает Глобус в пакет. – Хорошо, давайте разберёмся насчёт завтрашнего дня. Кто такой доктор Вечность и какие предположения насчёт него?

– Оно вам надо? – Серый заводит глаза. – Может, приляжем спать, я устал, как загнанная сука.

– Извини, но у меня в голове строится столько инвариантных событий, – потупил взгляд Стёпка. – Я продумал уже сотню вариантов, перевернул в голове каждый кадр из прошлого. Я стараюсь подготовиться к встрече. Если взвесить все факты, то может быть станет ясен исход завтрашней встрече. Вдруг нам не только Андрюху не вернут, но и Глобус отберут ещё, а нас убьют.

– Судя по тому, какие ребята работают на этого бородатого козла, не удивлюсь, если так оно и будет, – ворчит Серый.

– Погодите. Что мы имеем? Один докторишка, сидит себе где-то в Питере и управляет временем. так что ли? Он вообще кто? Человек? Демон? Тварь с другой планеты? Может, Бог?

– Ну я так думаю, что может всё верно, кроме варианта с человеком, – отвечаю. – Не может человек быть таким всемогущим.

– А вот тут меня Шаман заставил задуматься, – вздыхает Стёпка. – Помните, он говорил, что мы толком его вживую ещё не видели. А вдруг это вообще коллективный разум. Вдруг он даже не материален?

– Да как так не материален?! – пожимает плечами Серый. – Мы сами его на экране видели!

Стёпка вдруг вздыхает.

– У меня в голове с той самой ночи, вчерашней, крутится кое-что… развитие моей теории. Как-то нашёл я слабости в ней. И подумал о некоторых вещах. Но они не самые лучшие.

– Так! пошёл ты со своими теориями! – восклицает Серый.

– А чего так?

– Потому что как правило твои теории оказывают верными!

Стёпка вдруг смущённо улыбается.

– Ну ничего страшного. Ещё не всё так плохо.

Изнывая от нетерпения, я тороплю ребят:

– Ну ладно, Стёпка, давай уже. Чего ты там задумал?

– Смотри. Я предположил, что мы как-то все застряли в двадцать третьем июле, а потом начали жить дальше, а твой брат единственный кто это помнил, остался в том дне.

– Ну да.

– А кто застрял? Я и ты? Вся наша Искра? Весь город? Вся страна или планета?

Я чешу макушку.

– Ну не знаю.

– А что если мы нигде и не застревали, – говорит Стёпка. – А только твой брат?

Непонятки.

– Хорошо. Тогда как же он мне рассказал, что проживает этот день уже двадцать третий раз?

Стёпка пожимает плечами.

– Долго думал, ничего умного не нахожу. Ведь вот ты с ним двадцать второго жил, было всё нормально. А вот уже двадцать третье, и он уже другой. Эти неточности меня и смущают. Но я задался ими после того, как придумал интересный вопрос.

– Какой?

– Вот мы часто задумывались, зачем мы едем спасать Андрюшку? Но не подумали об одном! – Стёпка вошёл в кураж. Выдержал напряженную паузу, оглядывая меня и Серого. – Зачем доктору Вечности это? Зачем зацикливать какого-то мальчишку в одном дне? Ответьте, хоть кто-то из вас задумывался над этим?

Я оцепенел. А ведь и правда. Мне всегда хотелось просто спасти Андрея, но мысли о сути действия доктора Вечности не приходили мне в голову. Поэтому я мотаю головой. Серый поддерживает меня и тоже мотает. Уж тот явно не задумывался ни над чем иным, кроме спасения шкур своей и Стёпкиной.

– Ну ты хоть что-то придумал? – спрашиваю.

– Нет, – вздыхает Стёпка. – Я говорю о том… а что если это какой-то необходимый процесс? Я, конечно, очень надеюсь, что доктор нам всё объяснит, но чёрт. А вдруг этому необходимо было случиться. Как, скажем, умирают же люди. Вдруг это важный процесс, и он не вернёт нам Андрея поэтому.

Я холодею. Мне вдруг страшно и грустно.

– А что если это какая-то фигня такая, ну, он типа что-то испытывает. Вот и зациклил Андрюшку, – предполагаю. – Может, он злобный профессор, который ставит опыты над людьми.

– Ну мы же не в детском кино, – качает головой Стёпка. – Или твои предки так насолили какому-то гению по молодости, что он им мстит? – усмехается. – Бред. Здесь что-то более глубокое. В любом случае, завтра всё узнаем и поговорим с докторишкой. Если, конечно, нас пустят в покои мироздания.

В купе воцаряется тишина, которая лишь усугубляет моё ужасное состояние.

– Я вот что скажу, – вздыхает Серый. – Если мы придём завтра к этому нашему доктору, и из-за Глобуса он с нами пойдёт на контакт и не сможет вернуть Андрея, ндао договариваться, чтобы нас хотя бы вернул на место. Не находите?

Стёпка задумчиво щурится и глядит в одну точку, куда-то в пол.

– Нет… ну как же… – лепечу я. – Я же из-за Андрейки и поехал в этот путь.

– А, то есть, теперь он уже Андрейка? – усмехается Серый. – А когда-то ведь был опарышем.

– Но… – я теряюсь. – Я же дураком раньше был. Ну понимаете. Сейчас, когда Андрюшки нет, я вспоминаю всё больше и больше наших с ним дел. Вот вы же знаете, что я по утрам яичницу ем всегда. Глазунью.

– Я теперь знаю, – кивает Стёпка.

– Ну так вот. Как-то просыпает Андрюшка и говорит, что теперь будет тоже по утрам яичницу есть. И просит, чтобы я сделал. И знаете, я пошёл делать. в два прихода. Сначала пожарил два яйца, потом ещё два. И вот так получилось, что когда вторую жарил, один желток разбился. Я недолго думая и отдал её Андрюшке. А он сверху спускается. Смотрит. И говорит: а почему у меня не такая? почему у меня желток разбит? Ну я ему сказал, что для начала он должен пройти один целый желток и получить повышение. Понимаете, блин. Это всё… вспоминаю вот, а так мило ведь было. А тогда и не запомнил же. – Теперь оба брата смотрели на меня как будто с грустью, но и в то же время вряд ли с пониманием. – Я бы сейчас ему сотню яичниц нажарил. А он. Он ведь не просто так решил яичницу есть. Он хотел на меня быть похожим, и как же я теперь его оставлю в том дне? Лучше пусть профессор этот меня убьёт, но напоследок передаст Андрею мои слова, что я о нём помнил и сражался за него.

– Ага-ага, – усмехается Серый. – Это ты сейчас так говоришь. Завтра высунется на тебя многоглазая тварь с кучей щупалец, ты как миленький шкуру свою спасать побежишь. Лишь бы к маме с папой вернуться и жить нормально.

– Ни в коем случае, – говорю, а потом вдруг сомневаюсь. – Хотя… я в живую таких тварей ещё не видел. Кто знает. Но во мне сейчас столько рвения. Я же… так много плохого Андрюшке сделал.

– Оооо, поверь, это я знаю! – восклицает Серый.

– Он же как-то в семь лет, мне одиннадцать было, что-то уронил на меня. Родителей дома не было. А я рассвирепел. Я погнался за ним, а он испугался. Я же старше. Я сильнее. Он в комнате у нас спрятался и ногами шкаф подпёр. У нас тогда замок сломался, и дверь не закрывалась. А отец долго не ставил новый. Понимаете, я такой злой был, что начал ломиться в дверь. Я ударял со всей дури. А он с той стороны кричал и плакал. Ну понимаете, ему же больно было вот так по спине дверью, и страшно… Какой же я мудак.

Собственная речь уносит меня в воспоминания, а Серый вторит мне:

– Мудак, мудак, ещё какой.

Я вдруг поворачиваюсь к друзьям спиной, чтобы они не видели моих слёз, и начинаю плакать.

– Понимаете, – стараюсь говорить ровным голосом. – После такого я просто обязан помочь брату. Я хочу чтобы мне дали шанс извиниться.

Некоторое время в купе царит тишина, только я шмыгаю носом.

– А о чём же ты раньше думал! – вдруг говорит Сергей. – Если какой-то гад обижает Стёпку… да что далеко ходить. Вот, пацаны-то те. Игорь и ещё двое. Как-то пинали Стёпку по ногам. Причём не больно, а обидно так. Потом уронили на асфальт, а один нечаянно ему на руку наступил…

– Я кстати тогда даже не плакал, – тихо и гордо замечает Стёпка.

– Да. Я потом всех троих нашёл, таких звиздюлей ввалил. Они Стёпке так больно не делали, как я им. А ведь они вообще почти в шутку это делали. Издевались скорее, чем дрались. А ты сейчас говоришь, что ломал дверь спиной брата. Тёмка, ты, может, человек и хороший, но если бы я такое сделал над Стёпкой, я бы себе уже пулю в лоб пустил. Это же… так по-фашистски!

Я молчу, только шмыгаю носом.

– Я всегда отношусь к Стёпке так, будто вижу его в последний раз, – добавляет Сергей. – Чтобы, если вот такое вдруг случиться, как с Андрюшкой, когда непонятно, то ли отдадут, то ли в рабстве навсегда оставят, мне не нужно было просить у брата извинения. Так-то, друг мой.

Я вдруг понимаю, что ещё одно слово, и я сам себе пулю в лоб пущу, от того какой я гадкий, поэтому прекращаю беседу.

– Слушайте, давайте спать, – прошу я почти умоляющим голосом.

– Вот я сразу так предложил, – ворчит Сергей. – нет, Надо было мелодраму бразильскую тут разворачивать.

На плечо ложиться мягкая рука Стёпки.

– С тобой точно всё в порядке?

– Да, – киваю. – Выживу.

– Крепись, дружище. Я наверх.

Серый выключает свет, закрывает дверь на замок, приговаривая:

– Стёпка, ты спишь крепко, на тебе охрана нашего купе. Будет кто ломиться, вскакивай и ори, чтобы мы проснулись.

Стёпка с верхней полки хихикает, а я уже лежу в кровати, и мне не смешно. В голове будто грозовая туча поселилась. И всё мне не мило. И себе кажусь чудовищем.

Думал, не засну, но поплакал немного и задремал. И всю ночь снилось мне, что я убегаю от выстрелов.

****

Просыпаюсь. Темно. Затылок опять разболелся и не даёт уснуть. Сколько же времени сейчас? Состояние странное. Когда кажется, что проспал либо двадцать минут, либо много часов.

Извлекаю из кармана сотовый. Доктор Вечность предупредил же, чтобы мы держали их включёнными, только заряда уже всего процентов на десять. Хватило бы до Питера.

Пока нащупываю кнопки, замечаю затхлый солёный привкус в воздухе. Он и вчера стоял приблизительно такой же, только в разы слабее.

Экранчик ослепляет меня, и я поначалу щурюсь. Но потом вижу время и замираю, пытаясь отыскать в сонном мозге нужную информацию. На мониторе 7.45. Если я не ошибаюсь, Серый утверждал, что приедем где-то в районе шести. Нащупываю на столе свой билет и свечу на него телефоном.

Чёрт. Время прибытия 6.00. Вскакиваю в ужасе и кидаю слабый лучик телефона на спящего Серёгу.

– Серый! Серый, просыпайся, – толкаю товарища в плечо. И вдруг замечаю, что Серёга лежит на жутко грязной простыне, покрытой ржавыми пятнами, будто кровь или моча.

Застываю на секунду.

– Мммм, – доносится сверху голос Стёпки. – Приехали что ли?

– Что случилось? – мямлит Серый. – Сейчас встану.

– Пацаны! Мы проехали Питер, похоже! – восклицаю я.

– Чего? – Стёпка свешивает с верхней полки руки и голову. – Как так. Мы не могли.

Ловлю изумлённый взгляд сонного Серёги.

– Мы не могли проехать. Питер – это конечная остановка. Поезд дальше не идёт, – уточняет Стёпка и спускается. – Блин, а на чём мы вообще спим?

Я обхожу Стёпку и открываю дверь… пытаюсь открыть. Моя рука проходит в пустоту. Свечу телефоном перед собой и…

– Мамочки! У нас дверь открыта, – стонаю.

– Глобус! – Стёпка, не успев ещё обуться, ныряет под стол. – Нет. На месте.

Серый всё лежит, выпучив глаза. То ли ещё не проснулся, то ли не понимает происходящего. И вдруг произносит:

– А почему здесь так воняет?

Я выглядываю наружу, в темноту и оглядываюсь. За окнами хоть глаз коли, а вот перед тамбуром, над купе проводника мерцает единственная тусклая лампочка. Её хиленький свет достаёт лишь до первых двух купе, а потом – темнота.

– Ребята, что-то произошло, – оборачиваюсь я во тьму. – Пойду к проводнику.

С этими словами осторожно двигаюсь по коридору, каждой клеткой ощущая тряску поезда. За окном раздался жуткий металлический стон. То ли машинист погудел, то ли связки вагонов так трутся друг о друга.

– Во всех купе нет дверей, – слышу над ухом голос Стёпки и чуть не вскрикиваю от страха.

– Дурак, да? – шепчу. – Хоть бы предупредил.

Вдвоём добираемся до дверей тамбура и останавливаемся перед купе проводника. Сначала заглядываем в машинное отделение, но там никого не находим. Тогда пытаемся открыть купе, но дверь не поддаётся. Тогда Стёпка громко стучит, чем пугает меня.

– Думаешь, стоит его вызывать? – спрашиваю.

– Ну он же должен нам всё объяснить, – шепчет друг.

За дверью тишина, и никто не спешит отворять купе.

– Может, его там нет? – спрашиваю, а Стёпка уже оглядывается.

– Посмотри какой пол и стены.

Здесь он прав. Пол ржавый, металлический, на стенах засохшие подтёки, а вместо обогревателя воды стоит непонятный котёл без крана.

– Жуткое зрелище и жуткий запах, – спешу заметить.

– Вывод один, – пожимает плечами Стёпка.

– Следующая шизофреническая реальность.

– Ага, – кивает друг. – И после этого ты думаешь, что следующий уровень будет проще.

– Теперь я ни в чём не уверен, – говорю. – Вопрос в том, куда мы в итоге приедем?

– Меня волнует не столько куда, а когда! Время почти восемь, лето, а за окном тьма. Как ты это объяснишь.

Теряюсь.

– Ну что там? – доносится из темноты кряхтящий голос Серёги.

– Мы снова в другой реальности! – отвечает Стёпка. – Скажи Аллилуйя!

– Аллилуйя, – ворчит Серый. – Хреновая какая-то реальность.

Мы возвращаемся в купе и садимся на кровать напротив Серёги.

– Пока известно одно, Глобус с нами – это уже радует. Опасности никакой – тоже радует, – уточняет Стёпка.

– Меня не радует, – зевает Сергей. – Хочется, чтобы эта вся фигня закончилась побыстрее и хочется приехать. Почему поезд задерживается на час сорок пять?

– Уже больше, – усмехается Стёпка. – Неизвестно, приедем ли мы. Может, в этой реальности, правда, время другое, и сейчас ещё три утра.

– Что значит, приедем ли? – хмурится Серый. – Надо отыскать проводников.

– У меня предложение! – вдруг меня осеняет. – Давайте пойдём к локомотиву. Кто-то же должен управлять этой хреновиной!

– В принципе идея неплохая, – кивает Сергей. – Может, кого из персонала найдём.

– Идея… на троечку, конечно, – вдруг задумчиво щурится Стёпка.

– Оооох, пожалуйста, только не надо твоих теорий! – Сергей заводит глаза.

Игнорируя его слова, я спрашиваю друга:

– А что тебе не нравится?

– Просто, – Стёпка оглядывается. – Сюрреально это как-то. Если все вагоны такие… мягко говоря, засранные, без дверей, то вообще кого и что здесь обычно перевозят? И вообще, хоть одна страна, хоть в одном мире, даже самая бедная, позволила бы такие условия перевозки людей?

– И? – теперь и мне становится как-то жутко. – Предлагаешь никуда не ходить?

– Да нет. Дело не в этом, просто я не знаю, с чем нам придётся встретиться в локомотиве. Вдруг это какие-нибудь разбойники, ну или чего-то в этом роде.

– В жопу вас! – восклицает Сергей, вскакивая. – Это бред. Нужно сходить и проверить.

И уже рвётся к двери.

– Мы с тобой, – вздыхает Стёпка, поднимаясь.

– Конечно, со мной, иначе нельзя.

Втроём, держа равновесие словно в бетономешалке, мы добираемся до двери в тамбур. Серый двигается быстро.

– Куда ты бежишь? – спрашиваю, едва поспевая.

– О! Уж Серый-то не оттягивает дела напоследок, – усмехается Стёпка. – Никакой прокрастинации. Только драться! Только хардкор!

– Какой кастрации? – спрашивает Серёга, открывая дверь в тамбур.

– Прокрастинации, – поправляет Стёпка. – Это когда неприятные дела на потом откладываешь.

Я улыбаюсь и молчу. Сам же не знал такое слово. Это Стёпка у нас филологический спец по редким терминам.

В тамбуре разлит удушливый запах соли и как будто корицы. Корицу я, правда, люблю в кофе и какао, но только не когда она пахнет столь пряно, что аж до слёз.

Перед нам нарисовалась чугунная дверь с запылённым окошком.

– Здрасть-приехали, – хмурится Серый. – Что ещё за непонятная хренотень?

Он хватается за массивный ржавый винт в центре и пытается его повернуть. Никакого результата, а если уж и Серый не может сдвинуть штуковину, то таким коропетам, как я со Стёпкой и пытаться не стоит.

– Давайте втроём, – просит Сергей.

Мы, конечно, подпрягаемся, только мне заведомо кажется: результат не изменится. Так оно и есть.

– Тварь! – вопит раскрасневшийся Серый и ударяет по винту. – Нас заперли.

Пока старший сетует и рвёт волосы на голове, Стёпка приближается к двери и пытается хоть что-то разглядеть в окошко.

– Бесполезно, – вдруг говорит. – Там сцепка вагонов. И перехода нет, понимаете. Это даже какой-то не пассажирский поезд. И даже если б мы открыли эту дверь, даже если б вышли на сцепку, балансируя, что уже невозможно, другую дверь вряд ли отперли бы. Она запаяна.

– Откуда ты всё это узнал? – спрашивает Серый.

– Кажется, восход, – жмёт плечами Стёпка.

Мы немедля возвращаемся в купе и прилипаем к окну. тьма и правда рассеивается, акварельный горизонт размывает водой. Последующие минуты, пока солнце не взошло, мы смотрели через стекло, не сказав ни слова, и открывающиеся виды нас нисколько не радовали.

Пустошь.

Выгоревшая земля, головешки деревьев, изредка нет-нет и пронесутся мимо руины какого-то здания. В какой-то момент Серый вдруг уткнулся лицом в подушку и закрыл голову руками.

– Что с тобой? – спрашивает Стёпка дрожащим голосом.

– Задолбало! – мычит подушка. – Когда ж это всё закончится. Хочу вернуться в нормальный мир! Куда там велел приходить ваш доктор!?

– Он велел держать телефоны включёнными, – отвечает Стёпка.

– Зашибись! – Серёга вскидывается. – Надеюсь, у вас они включены, потому что мой разряжен в усмерть.

– У меня ещё процентов тридцать зарядки отвечает Стёпка. – Хватит до следующего утра. думаю, к следующему утру всё решится.

И в этом Стёпка оказался прав.