– Вы знаете, почему водитель не взял деньги? – спрашиваю я, разворачиваясь.
– Знаю, – хмуро кивает Стёпка. – Мы в той реальности, где валюта совсем другая. Купюры тут по-другому выглядят.
– Хорошо, а как же я пройду в музей, ведь там наверняка вход платный.
На минуту повисает цепенящая пауза. Стёпка обескуражен, а серый злится ещё больше.
– Ну не знаю, – ворчит он. – Возьми то, что есть. – И суёт мне купюры, которые вернул водитель.
– Да это не проканает, – злюсь в ответ я, но деньги забираю. – Если денежная система другая, то…
– Ну разнеси значит там всё к чертям собачьим! – рявкает Сергей. – Что я могу ещё предложить!
Смотрю на Стёпку, в надежде, что мозг нашей компании что-то придумает, но тот в растерянности.
– Времени нет, – бормочет он. – Надо думать по ситуации. На месте я, может, что-то сообразил бы. Поэтому я говорю, давай я пойду с тобой.
– Тёмка идёт один! – Серый рассвирепел не на шутку. – Иди давай!
Последняя фраза обращалась ко мне, и я, вздрогнув, принялся улепётывать, как таксист, нас подвозящий. Чем ближе я подходил к музею, тем мрачнее становилось на душе. Подлая крыса внутри меня нашёптывала, что это мой последний день жизни. Вот так я и умру.
Ступени музея потрескались то ли от старости, то ли от боевых действий. Будто в ответ на мои мысли вдалеке слышится взрыв. Я втягиваю голову в плечи и некоторое время смотрю в опасную сторону. Но теперь мрачная Москва молчит, лишь клубы дыма поднимаются в небо.
Неужели такая реальность возможна? Как могли лечь карты, чтобы мир начал пожирать себя изнутри? Снова отдаю внимание музею. Если верить оппозиционерам, внутри прячется Глобус Эфира, словно в недрах техногенного демона, который не хочет отдавать свою добычу.
Привет, Буратино, я иду к тебе прямо в лапы.
Пройдя через рассохшуюся дверь, попадаю в предбанник маленького мрачного вестибюля. Свет не горит, фикусы в горшках увядают. На проходной меня встречает грустная тётка, листающая журнал. Неужели она и будет первой жертвой? Но я же не планировал убивать людей!
Судорожно сглатывая воздух, прячу руку во внутренний карман и шагаю к стойке со старой конторкой. Над окошком замечаю раздражающее слово КАССА.
Нехотя отрываясь от журнала, женщина смотрит в мою сторону. Отхлёбывает чай и ждёт.
– Мне бы на экскурсию, – лепечу я.
– Иди, – кивает она в сторону арки, завешенной красными плюшевыми занавесками.
– Эм… – я теряюсь. – Можно прямо идти? А билет брать не надо?
– Тебе восемнадцать есть? – спрашивает тётка.
– Нет. Тринадцать пока, – отвечаю всё ещё дрожащим голосом.
– Читай, – женщина кивает на сноску, прилепленную к стеклу. Судя по грязным отклеенным углам скотча, висит эта бумага здесь уже давно. В ней крупными буквами сообщалось, что дети до восемнадцати лет проходят бесплатно.
– Да мы уже и взрослых можем пускать за бесплатно, – говорит женщина. – Никому в это время музеи не нужны.
– Спасибо, – киваю я и быстро ускакиваю за занавески.
Экскурсовода мне не предоставили, поэтому я гуляю где хочу. Думаю, если бы я перелез через ограждение и попрыгал на каком-нибудь древнем диване Ивана Грозного, никто меня не остановил бы. Смотрителей музея я встретил лишь пару раз, и почему-то они нисколько не выдавали свою принадлежность оранжевой бригаде Буратино.
Я даже начинаю сомневаться, насчёт Глобуса Эфира. Может, он спрятан в другом музее или в этом же, но в иной шизофренической реальности?
Я – не единственный посетитель, но музей действительно не славится посетителями, и я время от времени встречаю лишь молодую женщину с двумя девочками, да задумчивого студента в очках и с жидкими усиками.
В тёмных залах я не осматриваю ни один экспонат, подсвеченный на пьедесталах тусклыми лампочками. Внимание приковывают только цифры и названия галерей. Вторую я нахожу на втором этаже, впрочем, мог бы догадаться сразу.
В спешке пробегаю первые семь залов, замедляя ход только, когда вижу смотрителей музея. Вот приближается восьмой зал, и становится страшно. И боюсь я в основном лжи, пустоты. Что если в нём нет никакой двери, охраняемой двумя накаченными парнями? Что тогда?
С гулко бьющимся сердцем вбегаю в восьмой зал и оглядываю его. Павильон немного извилист и пуст. Заворачиваю за пару углов, и вдруг столбенею. В конце зала за одним поворотом вижу стандартную музейную дверь, занавешенную красным пледом, а возле неё два мордоворота в чёрных костюмах, чёрных очках и чёрных водолазках.
Значит, вот оно!
Парне я, кажется, нисколько не интересую, поэтому небрежно отворачиваюсь к стенду с гусарскими шапками, а сам медленно вытаскиваю из кармана оружие для Девяток.
Тёмка, твой час пришёл. Ты должен войти внутрь, взять трофей, и смотаться отсюда.
А вдруг всё же где-то закралась ложь? Вдруг это два обычных человека, охраняющих какую-нибудь древнюю реликвию, а я поступлю с ними так жестоко?
В глазах мутнеет, и даже слёзы наворачиваются, как мне страшно. Вдруг по мне начнут стрелять, и попадут? Пугает всё! Каждая тень, каждое движение.
Оружие Девятки я уже присобачил. Что дальше? Осматриваю артефакт и вдруг…
Тот индикатор, что напоминает батарейку телефона? Он таки уменьшился процентов до тринадцати. Неужто и правда заряд?
Чёрт!
Тогда почему не предупредили?
Но думать некогда. Энергии должно хватить.
Давай, Тёмка!
Сейчас или никогда!
Раз-два-три!
Разворачиваюсь, вскидываю нарукавник в направлении одного из охранников и нажимаю кнопку.
Отдача.
Оружие работает исправно.
А потом мордоворот разлетается. И не на груду крови и мяса, а на кучу болтиков.
Робот!
Вот это да!
Всё верно, как и предупреждали оппозиционеры!
Силовой луч задевает и второго охранника. Он отшатывается, пытаясь вытащить оружие. Но У него плохо получается, и мой второй выстрел разносит последнего охранника вдребезги.
Грохот стоит всё равно, что при взрыве. Вот и всё. Меня теперь никому не остановить. Я справился. Не так уж и сложно было.
На бегу к двери я даже смеюсь, адреналин подкашивает ноги, руки трясёт мелка лихорадка. В дюжине метров от двери я стреляю, разнося преграду в щепки. Силовой взрыв задевает не только косяк, но и стену. В меня летят мелкие камни и деревянные осколки. Приходится остановится и прикрыть голову.
Парочка снарядов ударила меня в куртку. В остальном – путь свободен. Возможно, через пару минут сюда уже понабегут смотрители музея, но пока зал пуст и меня ничего не останавливает.
Не знаю, как ощущают на себе защитное поле Девяток другие люди, я же не почувствовал ничего, проходя сквозь дымящуюся штукатуркой арку, секундой назад бывшей дверью.
Итак, дальше просто. Беру Глобус, и немедленно улепётываю. Может даже никто не успеет подойти на взрывы. Пожалуй, это будет самое лёгкое задание в моей жизни. Даже контрольную по географии и то писать в разы сложнее.
Я проникаю в ярко освещённую комнатушку за аркой и…
– О чёрт возьми!
Оказываюсь в небольшом зале, переполненном глобусами.
**
На первом этаже раздаются выстрелы, доносящиеся до моих ушей лёгким треском. Кто-то ломится сюда, а я стою посреди океана глобусов, раскрыв рот и оцепеневший от ужаса.
Почему этот вариант никто не предвидел?
Сколько же их тут? Сотни. Больших, средних, маленьких. И какой из них настоящий? Ну я хотя бы знаю приблизительный размер, но глобусов с кокос здесь тоже хватает. Даже тридцать штук серьёзно понижают вероятность угадать. А всея не у унесу.
Индиана Джонс легко разгадал кубок вечности, выбрав самый древний, но я не он, да и жизнь – это не кино. Как должен выглядеть Глобус Эфира?
Беру в руки самый крайний – огромный и лёгкий, будто бумага. Это точно не он, но каков критерий.
С злости рычу и кидаю глобус на пол. Тот разбивается на две половинки, демонстрируя пустоту внутри себя. В этом мире кругом одна пустота, чёрт его дери.
А выстрели повторяются уже ближе.
В панике начинаю хватать все глобусы средних размеров, и не верю ни в один из них. Даже такой, заключённый в квадратную обсидиановую оправу. Шикарный, не спорю, но не нужный мне.
Глобусы падают на пол, а я ищу новые и новые, стараясь внимательно осматривать их. На некоторых нахожу логотип завода, и с уверенностью откидываю такие в сторону.
– А вот и мой юный друг!!! – слышу позади очень знакомый голос. Резко оборачиваюсь и вижу… Шамана. Он стоит в проёме, образованном мною, и поглаживает бородёнку. Теперь его торс облачён в кожаную куртку, на которой висит пара гранат. Впервые вижу взрывающее оружие. Ничего так старичок, бойкий.
Через пару секунд к нему присоединяются другие бойцы оппозиционеров. В их руках автоматы, которые незамедлительно уставляются дулом на меня.
– И что всё это значит? – спрашиваю я в воцарившейся тишине.
– То и значит, – улыбается Шаман. – За Глобусом я.
– А как же мой поход к доктору Вечности?
– Наивный, – Шаман сухо смеётся. – Неужели мы отдали бы такой важный артефакт в руки какому-то юнцу, пускай даже и Девятке. Ты можешь себе представить, сколько силы он нам даст? Думаю, доктор Вечность сам выйдет к нам на связь, стоит только заполучить эту реликвию.
Я сжимаю кулаки, а потом вскидываю оружие, но бойцы Шамана реагируют быстрее.
– Успокойтесь! – кричит Шаман и снова обращается ко мне: – Не надо поспешных действий, мой юный друг. – А потом обращается к солдатам. – Чуточку подождём, у него осталось совсем мало заряда, как я понимаю.
В сердцах я гляжу на индикатор и замечаю, что значок батарейки мигает. Чёрт! Неужели все они с самого начала использовали меня как наивного глупца? И даже полюбившийся мне Арнольд? Теперь не хочу, чтобы он был моей параллельной копией. Никогда не стану таким предателем.
Оборачиваюсь и продолжаю осматривать глобусы средних размеров.
– Ты всё равно его не найдёшь! – прикрикивает Шаман. – Внешний вид Глобуса Эфира знают немногие. И не кидай их на пол! Можешь повредить нужный нам.
Я пропускаю его слова мимо ушей, и, сжав губы, продолжаю искать, смахивая наворачивающиеся на глаза слёзы. Теперь кажется, что весь мир меня предал. Даже не удивлюсь, если выйду, а Стёпки с Серёгой не окажется на месте. Стёпка-то нет, вряд ли предаст, а вот Серый может на него повлиять.
– Предлагаю бартер! – восклицает Шаман. – Я говорю тебе, какой глобус нам нужен, ты передаёшь его нам через арку и остаёшься в живых. мы уходим, а ты продолжаешь путешествие к доктору Вечности. Идёт?
Не идёт, – бесшумно шепчу я. У меня времени сколько угодно, они всё равно сюда не войдут, хотя, оружие садится. На какое время его ещё хватит? Минута? Две? Десять?
Внезапно я замираю. Глобус, который я только что подхватил, оказывается тяжёлым, будто слит из металла. Осматриваю его внимательно. Как раз с кокос величиной, в золотистой оправе. Логотип завода я не нахожу, как ни кручу штуковину, зато вдруг нахожу взглядом небольшую кнопку в боку. Зачем обычному глобусу кнопка? Чтобы оттуда чёртик выпрыгивал? Баста. Меня не обманешь, я нашёл, что искал.
Палец зависает над кнопкой, и я раздумываю. Чёрт возьми, какие неведомые силы я приведу в движение, если нажму её? Стоит ли?
Предполагаю, что пока рано. Оборачиваюсь к Шаману и его команде, а по лицу расплывается идиотская улыбка. Однако вопрос остаётся на повестке дня: как пройти через толпу вооружённых людей? Быстрее, пока не села батарейка, перестрелять их? Прямо убить людей? На это я не подписывался.
– Видишь, какой ты умненький мальчик, – улыбается Шаман. – Сам нашёл то, что мы ищем. За такой ум я пощажу тебя. Да ты просто поднялся в моих глазах. Давай мне Глобус, и мы тихо уйдём.
Лукавишь, гад.
Оглядываю комнату и… то ли отозвались сотни кинофильмов, просмотренных мною, то ли Стёпка передал мне кусочек своей логики, но я внезапно нахожу выход. Стена слева, если я не ошибаюсь, несущая. И мне немедля вспоминается фильм «Побег из Шоушенка».
Оружие ещё мигает, и я стреляю в арку над дверью. Люди Шамана вскрикивают и пригибаются, да и сам старик прикрывает голову руками. На них сыплется град камней и штукатурка. Пока кучка солдат не опомнилась, я стреляю в несущую стену.
Услышав, новый взрыв, некоторые солдаты оппозиционеров вообще в страхе падают на пол. А я смотрю, как разлетается стена, за ней открывается дыра, ведущая…
Ведущая…
Ведущая на улицу! Ура!
Я думал, что спрыгнуть со второго этажа – не составит труда, даже если внизу меня поджидает серый асфальт или мощённая мостовая, но идиотам несказанно везёт. С той стороны, где я пробил стену рос дуб. Не раздумывая долго, я разбегаюсь и прыгаю, выбрав самую толстую нижнюю ветку. Дуб молодой, но уже огромный, толстый.
(…как тот, с которого ты снимал Андрюшку…)
Мелкие ветки хлещут по лицу, стараясь выколоть глаза. Ветка хрустит подо мной, но не ломается. Предательского времени у меня мало, поэтому, я быстро перемещаюсь к стволу.
Позади слышу возню и крики. Шаман что-то приказывает своим солдатам. А я действую почти интуитивно. Мозг как будто сам определяет, куда правильно поставить ногу, за какую ветку хватиться. Главное – добраться до ствола, а там уже вниз как по шесту.
Сколько времени у оппозиционеров займёт спуск по лестнице? Опередят ли они меня и встретят на улице? Не уехали ли Серёга со Стёпкой? Столько вопросов! Каждая секунда приближает меня к смерти, а тут ещё этот грёбаный Глобус, зажатый в руке, который замедляет мои акробатические движения.
Так и есть, с последней кочки валюсь-таки на землю. Благо – уже не высоко, и ударяюсь лишь спиной. Совсем чуть-чуть.
Немедля вскакиваю и оббегаю здание.
Вот и площадь, темнеющая под мрачным небосводом, а прямо у кромки стоит оранжевое Рено, в котором спрятались Серый и Стёпка. Отчаянно махаю им руками, но они не видят. Напуганы. Вероятно, заметили Шамана и его бригаду, когда те входили.
– Серый!!! – воплю я, развивая скорость спринтера. Глаза время от времени косятся в сторону дверей музея, в ожидании выстрелов.
А вот и они. Некоторые снайперы стреляют из окон второго этажа. Пули рикошетят у ног. А ещё метров пятнадцать бежать. Не успею.
Как пить дать не успею.
Однако Стёпка замечает мою фигурку и тормошит Серёгу. Заводится двигатель.
Вдалеке звучит новый безнадёжный взрыв погибающего мира. Может, где-то в Европе этой реальности стоят особняки, и другие мальчишки с девчонками живут в уютных тёплых коттеджах, как я до этой заварушки, но их образы – лишь воображение. В данной точке, данной местности, по которой бегу я, свистят пули, гремят взрывы, жизнь и смерть сплетаются в общую уродливую массу.
– Серёжка! Стёпка! – шепчу я под нос, и невидимая оса жалит ступню правой ноги. Кажется, вражеский калибр таки задевает меня, но я не останавливаюсь.
Рено двигается ко мне.
Проходит секунды три, долгие секунды, длиннее, чем вся моя жизнь, и я прыгаю за машину.
Ура!
Теперь чувствую себя в безопасности, а над головой из открытого окна автомобиля звучит визг Стёпки:
– Запрыгивай быстрее! Быстрее!!!
Да нечего меня упрашивать. Итак выжал из себя последние силы. Распахиваю заднюю дверцу и вваливаюсь внутрь. Град пуль уже стучит по автомобилю. Звуки страшные, всё равно как град по металлической крыше, только в разы громче.
Не дожидаясь, пока я закрою дверь, Серёга ударяет по педали газа. Машина срывается и несётся в сторону шоссе. Град пуль успокаивается, лишь изредка нет-нет да ударит.
Мне страшно. Сворачиваюсь на заднем сиденье калачиком и боюсь даже голову приподнять.
– Твари… Гады… – зло шепчет Серёга где-то в другом мире. Вижу голубого зайчика на ключах зажигания. Приметил брелок ещё когда покидали полуразрушенное здание вокзала.
– Оторвались? Оторвались? – щебечет Стёпка и постоянно оглядывается.
– Не вертись! – кричит Серый. – Могут задеть.
Стёпка пригибается, и я замечаю его лицо в просвете передних сидений.
– Тёмка, ты в порядке? – спрашивает он. – В тебя не попали.
– Нет, – лепечу и медленно сажусь на сиденье. – Просто… очень страшно…
Я вдруг начинаю плакать. Отходняк жуткий. Мысли в голове носятся невнятицей, боль теперь пронзает тело отовсюду. А ещё я рад видеть старые добрые лица друзей, даже Серёги.
– Ты… не расстраивайся, – выдавливает Стёпка и отворачивается от меня. Верно никогда не приходилось успокаивать плачущих людей. Да я и не хочу, чтобы меня сейчас трогал. Оставьте в покое на пять минут и дайте прийти в себя.
Несмотря на подавленное состояние, я не забываю закрыть заднюю дверь. Испугался, что Глобус, брошенный на сиденье, вылетит нечаянно на повороте. Я теперь за него готов жизнь отдать.
– Нужно сворачивать и ехать дворами, – слышу голос Стёпки.
– Зачем это? – ворчит Серый.
– Думаешь, у этих подонков нет машин? Мы на шоссе светимся как маяк со спутника.
– Чёрт… сворачиваю. Предупреждаю, далеко мы не уедем, – шипит Сергей.
– Что такое?
– Они задели бензобак. Нам хватит ненадолго.
– Как ни киношно это звучит, но мы опять в большой заднице, – вздыхает Стёпка.
Серый немедленно сворачивает на узкую улочку, потом в вымерший дворик и останавливается.
– Отсюда пешком, – говорит он в наступившей тишине. – И давайте поторапливаться. А то бак пробит, ещё взорвёмся.
– Чушь, – буркаю я с заднего сиденья, отлепляя провод от кожи. Успокоившись в дороге, я принялся подсчитывать уроны, нанесённые моему телу. Дуб ободрал в нескольких местах, затылок ноет, да ещё на запястье оторвался от кожи провод, что крепил оружие Девятки к мозгу. Клей доктора Руслана начал слабеть, а воспоминаний о предательском штабе оппозиционеров оставлять не хотелось, поэтому, пока Рено подбрасывало на кочках старых дорог воюющей Москвы, я отцепил почти весь провод до самого затылка. Оружие безнадёжно разрядилось и превратилось в бесполезную железяку, которую я на всякий случай убрал в карман.
– Почему чушь, умники? – ворчит Сергей. – Вы же любители фильмов. Ни разу не видели, как от пуль машина взрывается?
– Миф, – тут же отвечает Стёпка. – Мы ещё любители сериала Разрушители Мифов.
– Они кучу машин в решето расстреляли, – хмуро отвечаю я. – И ни одна не взорвалась.
И пусть только Серый поспорит. Настроения у меня никакого, а учитывая, что угрозы старшего парня врезались в мозг и теперь вряд ли забудутся, я готов надавать ему по морде, если начнёт спорить, но Серёга не начал. Лишь вздохнул и безнадёжно упёрся подбородком в руку, которую выставил в окно.
– Что случилось в музее? – спрашивает Стёпка и оборачивается. Я тем временем задрал ногу на сиденье и оглядываю кроссовок. Подошва справа располосована. Расшнуровываю обувь.
– Шаман пришёл, – коротко отвечаю.
– Знаю. Ждали оранжевых, а пришёл этот болван. Чего он хотел? Разве он не наш друг?
– Ага, как же, – ворчу я. – Он хотел меня убить и забрать Глобус. Он послал нас за ним только потому, что я – Девятка и смогу пройти сквозь силовое поле. Потом, как ты понимаешь, хотел отобрать Глобус как конфетку у малышей. Думаю, нас он мог вполне убить. Впрочем, ты видишь результат.
– Ну конечно, – Стёпка хлопает себя по лбу и откидывается на сиденье. – Глобус – это ловкий стратегический ход. Имея его на руках, можно было пойти на дипломатические переговоры с доктором Вечностью.
– Вот пусть теперь себе яйца оторвёт! – прикрикиваю я, невероятно злясь. – Глобус у нас и дипломатические переговоры вести будем мы! И только МЫ!
– Ты молодец, Тёмка, – вяло смеётся Стёпка.
– А что, поле там и правда было? – вдруг спрашивает Серёга. Взгляд у него глуповатый, а тон голоса смирённый. Думаю, не маленький, понимает, что любая искра может сейчас разжечь огонь.
– Конечно, было, – отвечаю.
– А как ты узнал? Почувствовал.
– Да ни хрена я не почувствовал, – хмуро пожимаю плечами и рассматриваю ступню. Справа маленькая царапина. Кровь едва сочится. Надо сказать, что отделался я легко. Четыре снайпера, – а я насчитал именно столько, – плюс пули рикошетят. В меня могла попасть любая. Но судьба. Так и поверишь в голливудские боевики. – Я просто прошёл в дверь, – продолжаю, надевая кроссовок. – А вот они пройти не могли. Столпились у косяка как свиньи у хлева и топтались. Уговаривали Глобус отдать.
– А где же наш Буратино? – хмурится Сергей.
– Не знаю, но слава Богу, что он не появился. Его только не хватало. Давайте двигать дальше.
– Да пора бы, – вздыхает Сергей. – Только куда двигаться? – потом смотрит на часы. – Начало первого только. До поезда нашего ещё десять часов.
– Пацаны! – Стёпка тревожно оглядывает нас. – А вдруг здесь и билеты другие? Вдруг нас на поезд не пустят?
– Ой, давай не будем о мрачном, – с отвращением морщится Сергей. – Лучше проверь в бардачке. У таксистов Москвы часто атлас Москвы лежит.
– Ага.
Как выяснилось, среди кучи бумаг бардачка действительно оказался атлас. Оставив его Серёге, Стёпка вышел проверить номер дома и название улицы. За другом вышел и я.
Жилой дом перед нами, некогда бежевого цвета, покрылся паутиной трещин, свет в окнах не горел. Раскидистые вязы во дворике переплели меж собой лапы крон, отсекая остатки мрачного света, погружая подъездную дорожку во тьму самой настоящей ночи. На заброшенных каруселях, кажется, не качался никто уже несколько десятилетий, трава в палисаднике вялая, асфальт пережёвывает десятки грязных газет, обёрток и прочего мусора. Жалко, грустно и почему-то стыдно.
Вернулся Стёпка. Сообщил Серому адрес и облокотился спиной на машину рядом со мной.
– Жуткая реальность, – констатировал он, поглядывая, как я извлекаю из-под футболки провод. – Отцепил его?
– Да. И хочу совсем избавиться, – говорю.
– Придётся из затылка вытащить эту хреновину.
– Угу.
– Полагаю, это больно.
– Плевать.
Стёпка смотрит мне в глаза и я чувствую его испуг и печаль.
– Тёмка, ты не переживай, – вполголоса приговаривает он. – Мы справимся с навалившейся проблемой. Не позволяй этой войне съесть тебя. Ты вернёшь Андрюшку, мы вернёмся обратно домой и будем жить как раньше.
– Да я понимаю, – морщусь и сматываю провод. – Просто, всё грустно и страшно. Ну… я отойду. Сейчас не хочется ни о чём говорить.
– Понимаю, – Стёпка улыбается и хлопает меня по плечу. Посреди холодного воинственного мира нынешней шизофренической реальности улыбка друга – это всё равно что огонёк огарка в полной темноте. Он такой тёплый и помогает видеть.
– Спасибо, – через силу улыбаюсь в ответ.
– Я просто к тому, что последняя стадия будет самой страшной.
– Ты о чём? – хмурюсь.
– Ну понимаешь, вспомни компьютерные игры. Думаю, доктор Вечность пустил нас примерно по такому же пути. Каждая новая стадия сложнее предыдущей. И если мы будем так раскисать, то в Питере можем совсем не выжить.
Я замер, осознавая слова друга. Чёрт возьми, Стёпка весьма наблюдателен, и он прав. Каждая станция усложняет наше путешествие. Значит… Питер – это будет самый огонь.
– Ладно, – вздыхаю. – Там разберёмся. А пока помоги мне с этой фигнёй. – Протягиваю другу провод. – Вытащи эту оппозиционерскую штуковину из моей башки.
Стёпка хмурится. Вижу, ему страшно, однако друг друга в беде не бросит. Перенимает из моих рук провод, а ладони-то трясутся.
– Больновато будет, – морщится Стёпка.
– Срать. Действуй. Не хочу, чтобы эта фигня торчала во мне. Вдруг в ней жучок.
Глаза Стёпки округляются.
– Чёрт, а ты прав, оборачивайся, только подожди… – друг копается в карманах и извлекает на свет божий платок. – Кровь пойдёт. Надо будет зажать.
– Договорились. – Теперь и мне страшно, но всё же поворачиваюсь спиной к Стёпке. – Дёргай. – А сам хватаюсь за полы куртки, сжимаю их, зубы тоже сжимаю.
– Дай я рассмотрю… – что-то лепечет Стёпка, но договорить не успевает. Острая резка боль пронзает затылок. Я даже вскрикиваю.
– Что же ты так!…
– Прости! Прости! – Стёпка обхватывает меня, бьющегося в конвульсиях, и прикладывает к затылку платок. – Если бы я предупредил заранее, то мотал бы тебе нервы. Мне так нос вправляли, когда о качели его сломал. Доктор сказал, что будет считать до трёх, а досчитал до двух и вправил.
Оборачиваюсь с кулаками на Стёпку и застываю. В темноте лицо друга кажется нелепым и каким-то милым. Ну как свеча в темноте. И превозмогая пульсирующую боль в затылке, я нервно смеюсь. Через пару секунд мой смех подхватывает и Стёпка.
Стук дверцы машины отвлекает нас. Серёга выбирается наружу, сжимая в руках атлас.
– Хохотуны. Двигаем вперёд. нам надо добраться до метро, а там до Комосмольской, и мы на вокзалах.
– Откуда ты знаешь? – удивляется Стёпка.
– Не забудьте, я старше вас и опытнее, – ухмыляется Серый, а в его глазах и правда сверкают оттенки гордости. Чёрт, сейчас я готов любить и его. Моё настроение нестабильно как столбик термометра на Меркурии. То хочется кого-то убить, то вдруг проникаюсь любовью и нежностью к каждой ползучей твари.
Оставив окровавленный провод и раздолбанную машину за спиной, мы покидаем двор.
***
Не хочу вникать в подробности, как мы сели на поезд до Питера, а мы всё же в него попали, и про Димку особо много рассказывать нет желания. Поэтому поведаю эту часть истории вкратце.
К вокзалам мы прибыли уже в начале четвёртого. Долго искали метро, потом блуждали внутри. Станции опустели, видимо, народ прятался в домах, а ездили по делам, скорее всего, самые отважные. В метро вместо вежливых объявлений строгий мужской голос рапортовал о военной угрозе. Свет то и дело мигал, а запах в воздухе витал тот же: спёртый и потный. Ностальгически отбросило на полжизни назад, когда я ездил с отцом вот по этим самым эскалаторам.
Большую часть времени мы проводили у карт. В основном за маршрутом следил Серый, но Стёпка иногда помогал. Я даже не лез, ибо так редко пользовался планами местности, что обладал хроническим топографическим кретинизмом. Боялся лишь, что получасовое торчание у карт метрополитена вызовет подозрение у окружающих, но вроде как пронесло.
Один раз мы сбились с пути, на одной станции пол затрясся, сверху посыпалась штукатурка и большинство испуганных пассажиров попадали на пол, прикрыв голову руками. Под потолками панически заметались крики.
Позже, в вагоне велось бурное обсуждение происходящего. Большинство мужчин предположило, что где-то на соседней станции что-то взорвалось. Некоторые утверждали, что взорвали саму станцию. Лишь немногие предполагали взрыв бомбы на поверхности прямо над стацией метро. Я больше склонялся к последнему варианту, однако что я могу знать? Мне всего лишь тринадцать и до недавнего времени моя вселенная ограничивалась лишь закрытым коттеджным посёлком Искра Радости.
На Комсомольской Серёга долго стоял на платформе и изучал таблички.
– Нам нужно выйти на улицу, – говорил он. – Здесь есть такой ход, который сразу ведёт на вокзал, вот туда нам не надо. Вдруг нас там уже ждут. Нам нужен выход в город.
В итоге мы нашли этот самый выход и вновь оказали на апокалипсической поверхности. Только теперь докуче в небе сверкали молнии. Площадь перед тремя вокзалами стала люднее, нежели ранним утром, однако даже в Саратове на Театральной в праздники народу собиралось в три раза больше.
Мы устраиваем гнездо в обломках моста через дорогу, который я уже наблюдал этим утром и за которым, казалось, весь мир вымер. Там планируется провести время до вечера, наблюдая за дверями вокзала. Людей Шамана мы узнали бы вряд ли, но вот оранжевую бригаду сложно было не засечь.
Кровь из затылка уже не сочилась, платочек Стёпки пришлось выкинуть, однако боль давала о себе знать. Хотелось есть. Да нет, даже не есть, а жрать. Волчий голод сковывал желудок судорогой, но что мы могли купить на деньги, которые в этом мире считались разноцветными бумжками? А врюкзаке оставалось лишь полвина маленькой бутылочки минералки, и четыре БП-шки. Две картошки и две лапши. Ещё колбасы копчёной полбатона, но Серый предположил, что она за сутки пропала.
Решили потерпеть. Тогда-то нас и нашёл Димка.
Димка – это десятилетний мальчишка, точь-в-точь как и Андрюшке, только на вид совсем другой. Этот рыжий и с конопушками. Он выпрыгнул из невидимой засады с настоящим пистолетом и заорал:
– Я рыцарь ночи, разящий своим кинжалом! Я благородный разбойник, помогающий нищим! Я как хаккапелита, бью точно и насмерть! А ну давайте сюда то, что у вас в сумках! Еду! Деньги!
Мы переглянулись. Не сказать, чтобы совсем не испугались, всё-таки оружие в руках у сопляка. Но фарс сложившейся ситуации заставил нас засмеяться.
– Ну вы чиво? – обиженно нахмурился паренёк, поправляя кепку. – Я же в вас пистолетом тыкаю. Между прочим – это настоящий американский самозарядный Ругер с патронами под Ремингтон.
А мы хохочем, как идиоты.
– Чего же ты у нас красть будешь? – заливается Стёпка. – Мы сами сидим и не знаем, где жрать достать, а ты можешь только нас сожрать!
– Так всегда! – Мальчишка отчаянно топает ногой. – Ну чего вы все избеднели? Кого не найду, все без еды. А деньги у вас есть?
– Только расписные бумажки с водяными знаками, которые здесь не примут ни в одном магазине, – улыбаясь, ворчит Сергей.
Так и завязался разговор. Димка на время примкнул к нашей засаде. Мы даже объяснили ему, что наблюдаем за парнями в оранжевой форме, и мальчишка добросовестно следил некоторое время за дверями вокзала.
Через пару часов наша гордость сломалась и мы достали колбасу. Димка обрадовался, кажется, больше нас. Понюхал пищу и уверил, что колбаса нисколько не испортилась. А если мы чего-то боимся, то можем обжарить куски на костре.
Так и сделали.
Мальчишка сам разводил огонь, таскал сухие ветки и газеты, кои заваливали окрестность покуда хватало глаз. В основном с ним говорил я.
Честно, он мне сильно напомнил Андрюшку. Наверное, все мы в десять лет одинаковые. Одна-единственная черта объединяющая малышей: искать приключения.
Из разговора я узнал, что родителей Димки убило взрывом, и он остался вдвоём с сестрой, которой ещё меньше лет. О своём убежище не рассказал, а то вдруг я не такой добрый, каким кажусь. Впрочем, я его понимаю.
Долго и подробно Димка рассказывал, как готовить пойманных животных: кошек там, крыс и даже голубей. не сказать, чтобы такие кулинарные изыски вызывали во мне тошноту, но вот изумление точно. Что же творится с этим миром, если люди принялись есть крыс. Большой кусок колбасы мальчишка спрятал за пазуху, для сестры.
Димка, конечно, поинтересовался, что за глобус у нас, и мы, конечно, ответили, что обычный самый непримечательный глобус. Мальчишка потрогал рукой гладкие изображения Африки и Тихого океана и спросил, сколько такой стоит. Я соврал: копейки. Дескать, только выглядит красиво, а по-настоящему бутафория из пластика. Димка со знающим видом заявил, что его лучше спрятать, ибо другие же не знают про бутафорию и могут ограбить. Поэтому после мы долго бродили по руинам в поисках пакета.
Пакет мы нашли. Внутри подгнивал древний мусор, но стоило его вытряхнуть, и тара для Глобуса готова. Хотя, видок пакета оставлял желать лучшего.
Совместное времяпрепровождение внезапно вызвало ностальгию. Каждый новый шаг вызывал альтернативные воспоминания из прошлого. И как мы с Андрюшкой обследовали подвал, и как ловушки устанавливали в лесопосадке, и как искусственную заводь на реке сооружали, как пытались там же плотину воздвигнуть. Это потом у меня Стёпка появился, а когда брату было шесть, а мне десять, мы же все подвиги совершали вместе.