Бифуркатор

Возле малиновой двери высятся мать моих друзей и тот самый мужчина, что попивал кофе. За их спинами, не в состоянии пройти в узкие двери, жадно выглядывают наружу Стёпка и Серёга.

– Да я с вами не спорю, но мне кажется, что вы слишком утрируете, – молящимся тоном произносит мужчина.

– Нет, он будет уже через десять минут. Я должна заботиться о безопасности моих детей! Пусть и из параллельного мира.

– О чём спор? – спрашивает подоспевший Арнольд.

– Она считает, что детям нельзя на вокзал. Оранжевые могут их там караулить.

– Всё правильно говорит, – кивает Арнольд.

– Да и я не спорю. Я предложил эскорт до Самары, но она договорилась с каким-то своим человеком…

– Довезёт, и денег не возьмёт, – кивает тётя Марина.

– Так а в чём проблема? – пожимает плечами Арнольд.

– Ну как… – мужчина теряется и приближается к моему спутнику. Говорит вполголоса, но я слышу: – Мы можем гарантировать безопасность детей с этой женщиной.

У Арнольда округляются глаза.

– Поверь! Можем! Ты скажи, тут недопониманий никаких не было? Вы объяснились?

– Ну как… – брови мужчины неловко взлетают вверх, он пожимает плечами. – Кажется, эта мадам не совсем верит нам, но вроде бы ради детей готова на всё.

– И готова! – с укором кивает тётя Марина. И лицо у неё такое, будто прямо сейчас в пасть ко льву ради Стёпки и Серёги.

– Ну что ж, – усмехается Арнольд, и его глазки сверкают. – Пойдёмте со мной. Тут недалеко.

Мы пересекаем вдоль широкий коридор и оказываемся у широкой двустворчатой металлической двери.

– Подключай оружие, герой, – говорит Арнольд, усмехаясь и отворяет дверь.

И вот мы уже секстет. К нам присоединяется тот мужчина, что пил кофе. Мрачное помещение заставлено стендами, старой мебелью. Весь пыльный инвентарь жался к стенам этого обрыдлого павильона. Я вставляю гнёзда в нужные штырьки; проделать это оказалось просто, видимо, доктор Руслан спроектировал оружие с удобствами. Он же понимал, что подключать его придётся одной рукой.

Ожидания, будто после подключения оружие завибрирует или зажужжит, не оправдались. Нарукавник не подавал признаков жизни. Так – несколько огоньков сверкало, впрочем как и в отключенном состоянии.

– Наводи на любую цель и жми курок, – просит Арнольд.

– А не надо там сосредотачиваться или думать о чём-нибудь? – спрашиваю.

– Не надо. Датчик в голове подумает за тебя, – усмехается парень.

Я выбираю стенд с уродливым изображением дракона. Кажется, будто передо мной поставили бетонную стену, да и штуковина огромная, в полтора моих роста. Уж лучше попробовать на чём-то массивном, чтобы потом не облажаться.

Направив оружие, я нажимаю кнопку. Идёт небольшая отдача и стенд разрывает на кусочки. С громким звуком БАХ по залу разлетаются осколки камней, поднимается пыль от шпаклёвки, я даже голову пригибаю, чтобы в меня не попало.

– Ничего себе, – срывается с губ. Замечаю восхищённый взгляд Стёпки, а Серёга вообще в ступоре. Кажется, старший брат моего друга оставил рациональное мышление сразу после разговора с Шаманом.

– Да, стену он пробивает с лёгкостью, – кивает Арнольд.

– А я так и не понял, чем он стреляет? – восторженно вполголоса произносит Стёпка.

– Полем, – отвечает Арнольд. – Только в мирное время убирай его и прячь.

В нос попадает запах старой штукатурки.

– Теперь все всё поняли? – пожимает плечами мужчина с кофе. – Инструкции получили?

– А рассказал Артёмке, – кивает Арнольд и достаёт из кармана конверт. Я пока отключаю оружие и прячу его во внутренний карман куртки. Оно помещается с лёгкостью.

– На всякий случай, озвучиваю план ещё и при Степане, потому что он у нас тут самый головастый, – Арнольд подмигивает Стёпке и тот слабо усмехается. – В конверте адрес музея. Москва. Операцию проводите днём, когда по музею водят экскурсии, тогда можно будет проникнуть незаметно. В конце восьмой галереи на втором этаже единственная запертая дверь с двумя мордоворотами. Это тоже написано в конверте. Вот её надо открыть и взять спрятанный Глобус Эфира.

– Понял, – кивнул Стёпка. – Как он выглядит?

За Арнольда ответил я:

– Обычный глобус средних размеров.

– Смотри-ка, молодец, – усмехается Арнольд и треплет меня по волосам. Кожа на затылке болезненно дёргается, но я терплю и улыбаюсь в ответ. Теперь все улыбаются, кроме тёти Марины. Она слишком сосредоточена. – Теперь пойдёмте наружу.

****

Тишина, разливающаяся по природе вне подвала, достигла апогея и превратилась в звенящую, но глоток свежего воздуха после затхлых катакомб штаб-квартиры оппозиционеров покорял любой страх перед зловещим. Мужчина с кофе остался позади, и наш отряд вновь превратился в квинтет. Арнольд встал перед нами, хлопнул в ладоши и ободряюще воскликнул:

– Ну что, господа, пора прощаться. Очень надеюсь, что у вас всё получится. Очень надеюсь и на вас, – Арнольд подмигнул тёте Марине. – Охрана в виде человека с боевой подготовкой ребятам не помешает.

– У меня сегодня все шаблоны разорвались, – вздыхает тётя Марина. – Да что там, чёрт возьми. Я до сих ещё толком ни во что не верю.

– Мам, ты точно описала моё состояние, – говорит Сергей. Не знаю, мне не нравится, что он называет мамой женщину из другой реальности, которая лишь является близнецом его родной матери. Я слышу в подобном обращении беду.

На площадку въезжает зелёный джип с яркими фарами.

– Это за нами, – хмурится тётя Марина.

– Удачи вам, ребята. – И Арнольд пожимает мою руку. – Обязательно прочти содержимое конверта, прежде чем приступишь к операции.

Я согласно киваю, и восторг Арнольдом снова щекочет нервы. Затем он пожимает руки другим ребятам, а тёте Марине отдаёт честь. Она могла бы сказать что-то типа: к пустой голове руку не прикладывают, но вместо насмешки отдаёт честь в ответ. Значит, тоже прониклась уважением к оппозиционерам доктора Вечности.

– Ну, побежали, нас ждать не будут. Это не такси, – строго приказывает тётя Марина и уже несётся к джипу. Стёпка и Серёга не заставляют себя ждать, а я на время задерживаюсь.

– Слушай, – спрашиваю Арнольда. – Как тебя зовут? Я же даже не знаю твоего имени.

– А зачем тебе оно? – добро улыбается Арнольд.

Я немного смущаюсь. Мысли, терзающие меня с первой эффектной встречи, кажутся глупыми, наивными.

– Ну не знаю. Хочу кое в чём убедиться.

– В чём же?

– Блиииин! – Я пританцовываю на месте от ненависти к себе. – Ну я вдруг подумал… Можешь ли ты в этой реальности… как бы… являться мной?

Ни один мускул на лице Арнольда не дёргается. Так и застывает на лице.

– Ну а почему бы и нет, – пожимает плечами он. – И неважно, как меня зовут. Шизогонические реальности – это та ещё шизофрения.

Я вдруг смеюсь. Открыто и легко.

– Почти в рифму, – говорю.

– Тёмка! – окликает голос Стёпки.

– Беги к своим, а то опоздаете, – кивает Арнольд. И я убегаю, но перед этим застенчиво дружески хлопаю Арнольда по плечу.

И вот я уже в джипе. Я и мои друзья на заднем сиденье, тётя Марина спереди. Шофёром оказывается парень в форме цвета хаки, небритый, с выпирающими скулами и суровыми мохнатыми бровями. Голос у него тоже зычный. Пока он говорит с тётей Мариной, успеваю испугаться этого качка: слишком жестокие слова он изрекал. Сразу видно – военный.

Тётя Марина не вникала в подробности, и уж тем более не говорила о шизофренических реальностях. На нас мужлан не обращал внимания, поэтому я позволил себе упереться лбом в стекло и уставиться на проносящуюся ночную дорогу. Хотя, кажется, небо на горизонте уже светало. Не мудрено. должно быть уже шесть утра.

Теперь я всегда буду называть всю эту белиберду шизофреническими реальностями. Они этого заслуживают.

В пропитанной запахом бензина машине я засыпаю.

*****

– Меня сейчас стошнит.

Беспокойный сон, сопровождаемый какофонией голосов и тихими песнями, прерывается стоном Стёпки. Открываю глаза. Джип подбрасывает на неровной дороге, из динамиков льётся Би-2 и их Муза из Евросоюза, тётя Марина переговаривается с шофёром. Так вот откуда звуки, терзающие мой сон.

В окна бьёт яркий свет только что взошедшего солнца, жизнь прекрасна, если бы другая реальность.

– Илья, останови машину, – просит тётя Марина. – Ребята, вам надо чуточку передохнуть и выбраться.

Замечаю, что Серёга спит мёртвым сном, а вот Стёпка, кажется, не сомкнул глаз. джип останавливается, а мои сонные нервные окончания продолжают включаться в этот мир. Боль в затылке слабая, ноющая, пульсирующая, ноги затекли, левая рука, на которой я заснул, ничего не чувствует. Ужасное состояние.

Не дожидаясь приглашения, открываю дверцу машины и выбираюсь наружу. Ноющие колени не хотят разгибаться.

Утробный голос шофёра Ильи возвещает позади меня:

– Только не больше получаса, а то опоздаем на поезд.

Оглядываю окрестность: степи с редкими деревьями, и прямо перед нами разлапистый карагач. То, что нужно. Валюсь в заросли клевера под деревом и по привычке откидываю голову, но тут же ощущаю укол в затылке и со стоном поворачиваю шею.

Жизнь – кошмар. Я в аду. Убейте меня. И чёрт с ним, с Андрюшкой, зачем я только пустился в это путешествие.

Рядом, со вздохами облегчения валятся два тела моих друзей. Серёга, кажется, ещё не проснулся, а у Стёпки воспалённые глаза, красные как у вампира. Смотрят широко распахнувшись прямо в небо.

Чувствую, что нам много чего нужно сказать друг другу, но мысли разбрелись по закоулкам сознания.

Молчим.

Слушая невнятные переговоры тёти Марины и шофёра Ильи на заднем плане, я придумываю самый идиотский вопрос:

– А сколько уже времени?

– Около девяти утра, – тут же отвечает Стёпка.

– Ты спал?

– Нет. Тут уснёшь. Вы меня прижали с двух сторон, музыка играет, машину шатает, бензином воняет.

– И люди болтают, – добавляю я в рифму и улыбаюсь. Стёпка серьёзен.

– Он вечно очень чуткий ко сну, – мычит Серый, не открывая глаз. – В комнате даже если системник работал, не мог никогда уснуть из-за жужжания.

– Зато ты спишь там, куда положат, – отвечает Стёпка снова без тени улыбки.

Надо же. А я не знал этого факта. Вот лежу и становлюсь свидетелем братской жизни. Всё же, в который раз убеждаюсь, что как бы ты не относился к своему близкому родственнику, ты всегда будешь знать о нём больше, чем другие. И внезапно чувствую себя скотиной.

– Вы меня, если что, извините, – лепечу я. – Андрюха мой брат, и я должен был эту проблему решать сам, а не вас втягивать.

– Наконец-то до него доехало, – ворчит Сергей, но Стёпка, как я и полагал, настроен иначе.

– Мы сами в это ввязались, – говорит он. – Нас никто не просил, мы придумали теорию, и мы же разыграли эту партию.

– Вот не надо обобщать, Стёпочка, – язвительно отвечает Сергей.

– А что? – пожимает плечами тот. – Ты бы не помог своему другу в сложной ситуации?

Серый внезапно открывает глаза.

– Почему же помог бы, но ситуация ситуации рознь. С одной стороны ты одалживаешь денег или бьёшь морду кому-нибудь, а с другой – рискуешь своей шкурой ради человека, который тебе даже дальним родственником не является. Да и ты в нашей игре не совсем добрый самаритянин.

– Что ты имеешь ввиду? – хмурится Стёпка по-прежнему разглядывая облака.

– То и имею. – Серёга переворачивается набок и подпирает голову рукой. – Когда мы все шагнули в эту бездну, отступать было уже поздно. Подумай. Ты выдвинул теорию, написал на майл какой-то фирме. Всё выглядело как игра. Ты думал, что она опасная, но это знаешь. Как в школе. Прежде чем подложить кнопки учителю на стул, ты думаешь, что тебя накажут, но предполагаешь, что никто не пронюхает. Ты совершаешь поступок, а потом вдруг оказывается, что тебя кто-то видел, что кнопки были только у тебя и что вообще ты засветился на камеру. И учитель вдруг вместо того, чтобы отправить тебя к директору, начинает поднимать вопрос об исключении тебя из школы. И родителей твоих вызывает. Вся твоя жизнь летит к чертям, и ты начинаешь думать, что совершил глупость. И уже молишься вернуться назад во времени, чтобы не совершать эту дурацкую выходку. Сегодня вечером ты написал письмо каким-то там Сомерсетам, думая, что далеко от них. Что они тебя не найдут и просто ответом пригрозят пальчиком. Но вместо этого, на следующее утро ты просыпаешься и получаешься посылку. И уже безвозвратно втянут в эту игру. Всё как с кнопками. Неужели, ты бы снова так поступил, если б время повернулось вспять? Зная, что придётся оказаться в другой реальности, терпеть выстрелы неизвестных террористов и дрожать за свою жизнь? Стал бы ты отправлять письмо сейчас, вернись ты на пару дней назад?

Пожалуй, это была самая длинная тирада, которую Серёга когда-либо произносил. Я лежу между братьями, и мне становится неловко. Будто при мне решают вопросы чересчур деликатные, которые мне лучше не слышать.

Стёпка молчит пару секунд, а потом отвечает:

– Почему бы и нет. Стал бы. Я бы и сейчас отправил письмо Сомерсету, если бы представилась возможность повторить.

Серый долго глядит на брата, потом на меня, потом снова на Стёпку, и выдаёт:

– А по-моему ты просто рисуешься.

– Чего? – младший переводит взгляд на брата.

– Перед Тёмкой вон рисуешься. Типа, чтобы он подумал, что ты такой преданный. А в душе явно желаешь.

– Вот это поворот, – обиженно восклицает Стёпка и тоже переворачивается набок и подпирает голову рукой. Теперь я действительно между Сциллой и Харибдой. – Да будет тебе известно, что с тех пор, как мы вышли из кабинета доктора Вечности вчера, до этой секунды, я ни разу не пожалел, что я ввязался в эту игру. Во-первых, это увлекательно. Во-вторых, я теперь похож на героя, я помогаю другу. В-третьих, мне… блин… забей. Тебе срать на мои доводы.

– Нет-нет, ты говори, – с наигранным любопытством просит Серый. Атмосфера напрягается, и я прячу голову в плечи.

– В-третьих… Чего мне терять? Всё равно, мама умерла. Жизнь уже не будет прежней. Она такая несправедливая, я про жизнь, что нет разницы, когда ты умрёшь. Кто-то говорил там из мудрых, что жизнь – это болезнь, и всегда с летальным исходом.

Серёга вздыхает и вновь откидывается на спину.

– Дурак ты, Стёпка. То есть, вот об отце ты ни разу не подумал? А он, между прочим, тоже человек.

– Ну… – Стёпка теряется. – Я верю, что наша авантюра вся пройдёт успешно.

– Но риск большой, и ты выбрал своего друга, а не благополучие нашей новой семьи. Дурак ты всё равно.

– Блин. Ты меня не понял. – Стёпка тоже падает на спину.

– Ребята, – вступаюсь я. – Не надо спорить. Да, я чувствую себя козлом. И вот ты говоришь, Серый, исправили бы мы ситуацию, Вернись мы в прошлое. Я тебе отвечаю, что я бы исправил. Я бы никогда не посылал теперь письмо с вашего компьютера. Я бы написал его дома, чтобы вас не втягивать. Но раз уж такая ситуация сложилась, что я оказался козлом, я буду рисковать, а вам этого не позволю. Потому что я вам очень благодарен за поддержку. Что вы до сих пор мне помогаете во всём.

– А у нас выбора нет, – отвечает Сергей. – Назад уже не повернёшь.

– Мальчики! – вопит тётя Марина. – Давайте обратно в машину.

И вот мы снова внутри пропитанного бензином салона джипа. Серёга снова вырубается, Стёпка хочет уснуть, у него закрываются глаза, но стоит подбородку коснуться груди, как голова тут же вскидывается. Уснула и тётя Марина, откинувшись на стекло машины, а мрачный шофёр Илья счёл неинтересным болтать с сопляками.

В голове крутятся неприятные мысли, которые убили надежду на сон. Я по кругу прокручиваю в голове разговор братьев Герундовых. Мрачная тучу, зависшую над сознанием я не в силах рассказать словами или представить картинками. Иррациональная гадская обида не пойми на что. Хочется войти в доверие Серёге, может, как-то объяснить ему всю необходимость нашей экспедиции… но опять не нахожу слова.

Так целый час мы и едем молча. Вот за окном вырастают многоэтажки, мы въезжаем в Самару. Ещё полчаса, и мы возле футуристического здания вокзала. Признаться, никогда бы не подумал, что вокзал может оказаться таким красивым… снаружи.

Тётя Марина проснулась, разбудила Сергея, и мы спешно покинули машину. Шофёр тепло попрощался с тётей Мариной, а наше прощание даже не заметил.

– Значит, слушайте меня внимательно, – говорит тётя Марина, вышагивая по мощёной площади. – Если завидим оранжевую бригаду – сворачиваем. Если они перейдут к активным действиям – бежим, но держитесь меня. Сейчас идём к кассам. Я попытаюсь вас посадить на тот же поезд.

Мы молчим и внимательно слушаем, хотя Стёпка иногда спотыкается. Кажется, ему совсем нехорошо.

Внутри вокзал напоминает торговый центр, всюду суетящийся народ, эскалаторы. Кассы находим быстро. Тревожный взгляд тёти Марины немедля сканирует зал на наличие свободных мест, и, найдя такие, она кивает в их сторону.

– Следим за оранжевыми, – требует Серый, как только опускается на серое металлическое сидение в сеточку.

Да я и без него знаю, что нужно следить, и постоянно верчу головой. Стёпке следится плохо. Он часто зависает на одной точке и надолго закрывает глаза. Бедняга, мне его жалко.

Наш поезд пребывает в 11.00 по московскому, часы над холлом показывают 10.40. Точно успеем. Но тётя Марина слишком долго задерживается у кассы, и, судя по рукоплесканиям, с кем-то спорит. Через несколько минут она всё же отходит и смотрит в нашу сторону. Её рука и два раздвинутых пальца взлетают к глазам, а потом обводят павильон.

Понятно. Она велит нам следить за оранжевыми, а сама убегает на второй этаж.

Без неё тут же становится страшно, хотя, Самарский вокзал не столь беспокойный, как Сызранский. Со стороны города мы прошли через арку металлоискателя, и нас даже никто не остановил, а два брутальных охранника что-то весело обсуждали в стороне. Может, мы опять в иной шизофренической реальности?

Тётя Марина возвращается к нам в 10.55.

– Я не могу, – вздыхает она. – Уж я и ругалась. Не хотят они сажать вас по тем же билетам. Говорят – просрочены. И значок полицейского их не колышет. Точно, что РЖД живёт по своим законам. Я даже к администратору поднималась. Ничего не дало. В общем, я выкупила нам целое купе.

– Нам??? – удивляется Стёпка немедленно проснувшийся.

– Нам-нам, – кивает тётя Марина. – Не могу же я своих детей отпустить на растерзание в никуда. – Вижу на лице Стёпки безграничную радость, Серёга тоже восторжен, а мне почему-то не нравится эта идея. – А теперь живо на поезд, а то опоздаем.

И мы бежим.

Орский поезд пребывал на третий путь, и пока мы до него добежали, состав уже остывал на рельсах. В очередной раз тётя Марина напомнила следить за оранжевыми: особенно сейчас, возле поезда.

Девятый вагон, молодая мрачная проводница. Окинув взглядом цифры на наших документах, она сухо декламировала:

– Второе купе.

В вагоне душит жара, первое купе открыто, на пороге стоит заспанный мужчина в серой футболке, трениках и носках. Он смотрит на нас столь отрешённым взглядом, будто впервые видит людей.

В пустом втором купе ас ждут застеленные кровати и пустой стол. Всё же есть плюсы в сопровождении тёти Марины. Никакая тварь не займёт свободное место.

Мы запираемся и рассаживаемся по кроватям. Я – один, напротив семьи Герундовых. Маленький коврик под ногами делит наш квартет на два лагеря. Я, конечно, рад за друзей, но теперь снова чувствую себя одиноким. Поэтому, пока семья напротив шушукается о своих семейных делах, я отодвигаю немного занавеску и наблюдаю за снующими по перрону пассажирами и медленно расхаживающими работниками железной дороги. Их оранжевая форма то и дело заставляет вздрагивать.

Выяснилось, что еды не у кого нет, поэтому тётя Марина выбежала и закупила всякой отравы, заваривающейся кипятком. Оказывается, я голоден.

Когда состав тронулся, мы устроили настоящий химический пир. Серёга то и дело ходил заваривать картошку, на столе разрезался хлеб, нарисовались четыре фирменных гранённых стакана РЖД. Тётя Марина разделывала копчёную курицу.

В общем, поели на славу. За поздним завтраком в основном шутили, но как-то сухо. Мне кажется, тётя Марина сама держала незримую дистанцию между собой и моими друзьями, будто понимала, что перед ней не её дети, а просто похожие мальчики из другой реальности.

Зато Серёга со Стёпкой навязывались женщине параллельного мира каждую секунду. Пофигу на Серёгу, он тупой, но Стёпка. Какого чёрта он поддался чувствам, так ему не свойственным.

После завтрака я сообщил друзьям, что пойду в туалет, и вышел из купе. Вагоны повторяли друг друга до каждой мелочи, только из Саратова мы выезжали в зелёном, а этот был черный с огромными буквами РЖД на боку.

Я быстро справил нужду, а когда вышел – увидел на крышке отсека для мусора Серёгу.

– Тоже сюда? – усмехаюсь я.

– Своим я так сказал, – ответил парень хмуро, скрестив руки на груди. – Но я хочу с тобой поговорить. Пойдём туда.

Он кивает на дверь в тамбур, и я пожимаю плечами. Опять мне на душе неприятно. Мы выбираемся в пустой прокуренный тамбур, где стук колёс становится в два раза громче.

Серёга опирается спиной на пепельницу и смотрит в окно на проносящиеся поля.

– Я хочу кое-что тебе сказать. Даже не знаю, как правильно сформулировать! – почти кричит он, стараясь пересилить стук колёс.

– Да говори как есть! – пожимаю плечами, и холодок страха лижет ноги.

– В общем, я думаю, ты понимаешь, что мы… как бы стоим с тобой на разных берегах реки. Понимаешь?

– Наверное, – тихо произношу я, глядя на товарища снизу вверх. Он же на голову выше меня. – Смотря о чём ты.

– О ситуации, в которую ты нас втянул! – отвечает Серый. – А наша река – это Стёпка! Он как бы и твой друг и мой брат! Понимаешь?

– Ну приблизительно, – киваю. – Ближе к сути!

– Я дал обещание защищать его. Я дал его родителям, и самому Стёпке!

– Ну это здорово! – вновь киваю. – Защищай! – Внутри меня вздрагивает невидимая струна, когда я слышу слово обещание.

– И буду! Но только не осложняй мою работу, хорошо!?

– Эм, не понял, – я чуточку ощетиниваюсь.

Серёга вздыхает.

– Стёпка ещё глупенький! Он видит в нашем путешествии какую-то романтику. Я вижу только опасность! Понимаешь?

Я молчу. И Серый продолжает:

– Стёпка может предлагать тебе любые глупости, но не втягивай его в опасности! По возможности – действуй один! Не забудь, что мы с тобой в этой связке только для того, чтобы выбраться из этой жопы! Я всё понятно изъяснил?!

– Не совсем, – качаю головой. – Что значит: не втягивай!?

– Ты совсем тупой!? – Теперь мне обидно, но я лишь поджимаю губы. – Если завтра Стёпка решит перейти минное поле вместе с тобой, оставь его на моём берегу и иди один, понятно?!

– Но я не могу ему приказывать, он…

– А ты смоги! – перебивает Серёга.

– Но друзья так не поступают, – я мямлю едва слышно, но Серый понимает каждое слово. – Он обидится и…

– Да плевать мне! – восклицает Серёга. – Мне важна безопасность брата! Тебе лучше играть по моим правилам! И не таскать его по минным полям!

– Погоди, – я задумчиво щурюсь. Меня осеняет догадка. За окном проносятся освещённые солнцем стога. – Ты хочешь сказать, что завтра в этот музей я должен пойти один?!

– Умница! – кивает Серёга. – Я буду ждать снаружи. Стёпка – тоже!

– Но если он…

– Стёпка будет ждать снаружи! – повторяет Серый, подчёркивая интонацией каждое слово.

– Хорошо, я понял, – смирённо лепечу я.

– Играй в моей команде! – просит парень и хлопает меня по плечу. – Иначе я расстроюсь, и ты попадёшь под поезд!

Серый улыбается, но хищно. Интересно, с Егором, прежде чем набить ему морду, он так же улыбался?

– Ты угрожаешь, да? – щурюсь я и стараюсь выглядеть смелее.

– Нет, – пожимает плечами Серый. – Просто, если завтра начнут стрелять, я буду спасать задницу брата, а не твою, сечёшь? Ты мне – приятель, он – брат. Думаю, для тебя мой выбор очевиден, да?

Дверь громко распахивается и в тамбур вваливается толстый лысоватый мужчина в майке и с сигаретой в руках. Бросив на нас короткий взгляд, он подходит к окошку напротив, а Серёга кивает мне на дверь.

Мы возвращаемся в купе. Настроение на нуле. Серёга улыбается как ни в чём не бывало, а у меня на душе кошки скребут. Мне только что угрожал человек, которого я всю жизнь любил. Ну… не так как родителей или Стёпку, но, скажем, считал его положительной личностью.

Стёпка уже на верхней полке, его морит сон. Я взбираюсь на соседнюю, и пока лезу внезапно вспоминаю тот самый дуб, тот случай с Андрюшкой. Мысли цепляются за воспоминания, как электрик крючками за высоковольтный столб.

Ловлю усталый взгляд Стёпки. Он улыбается, и с его улыбкой взлетают вверх брови. Кажется, что они тоже смеются. У моего друга яркие толстые брови, раскинувшиеся над ресницами идеальной дугой, совсем как на детских рисунках, когда те рисуют лица людей.

Я улыбаюсь в ответ и тут же закрываю глаза. Боюсь, мысли об угрозах Серёги читаются во взгляде. Лежу я так недолго. Сон уносит меня в тёмную пучину, сотканную из обрывков фраз прошлого, и самый громкий голос Андрюшки и эти его слова, произнесённые с нажимом: ты мне обещаешь???

Первый раз я просыпаюсь от тихих переговоров Серёги и тёти Марины внизу. В окна светит солнце, Стёпка плющит подушку, его губы смешно искривлены, и оттуда вытекает слюна. Улыбаюсь сквозь сон и вновь проваливаюсь во тьму.

Второй раз я открываю глаза, когда купе погружено в сумерки, под потолком повисла относительная тишина. Относительная, если не считать мерный стук колёс: та-дад-та-да, та-дад-та-да.

Боль в затылке выносимая, но слишком уж ноющая, как в дырявом зубе. Видимо, я слишком сильно давлю на рану подушкой. Хочу в туалет, поэтому слезаю вниз. Серёга, мой палач, сопит, лёжа на спине. Пытаюсь подавить в себе секундную ненависть к моему стероидному спутнику. А вот тётя Марина не спит. Я слабо улыбаюсь ей и во мраке пола среди хаотичной груды обуви пытаюсь найти свои кроссовки. Тётя Марина скупо улыбается в ответ. Если даже со своими параллельными детьми она держит дистанцию, то я для неё совсем чужой человек.

Сходил в туалет, покачиваясь на уставших от сна ногах, возвращаюсь в купе и скорее из вежливости спрашиваю тётю Марину:

– Времени сколько?

– Девять вечера по Москве, – говорит она и снова смотрит в окно.

– В поезде всё спокойно? – спрашиваю.

– Как видишь, – равнодушно отвечает женщина, и я взбираюсь обратно на свою полку. Когда подтягиваешься, провод на ключице правой руки чуточку натягивается, но клей скорее оторвёт кожу, чем позволит отцепиться проводу. Неизвестные технологии посторонних миров. Виват.

Снова засыпаю.

-Ты обещаешь?