Buch lesen: «Легенда Три-Четыре»
ТОЧКА В ПРОСТРАНСТВЕ
В этой крохотной точке, занимающей всего пять миллиардов квадратных миль кипящей и скручивающейся жгутами поверхности, удерживаемый магнитными полями, назревал прорыв. Пытаясь его сдержать, напряжение магнитного поля росло, приближаясь к беспределу. И растущий под точкой жар отступал глубже, создавая тёмное пятно. Там множились силы и прорыва, и удержания. На последних секундах магнитная поверхность выгнулась и, плотно свёрнутый, рукав плазмы, раскручиваясь, пробил магнитный запрет и метнул избыток энергии прочь.
Солнце, тихонько чихнув, вздохнуло облегчённо…
Именно таким было начало Легенды. Всё о Легенде не знает теперь никто и автор постарался свести все известные факты к общему знаменателю. Глубоких противоречий сюжета это не вызвало. Всё течёт в одном бешенно скачущем ритме.
Глава 1. Спуск на планету
МАРС. СОБЫТИЯ В АТМОСФЕРЕ. ПАВЕЛ
«Зою», до входа в атмосферу казавшуюся такой уютной, рывками трясёт и раскачивает. За ней ступеньками распахивается огромный тормозной парашют. После трёх с половиной месяцев жизни в невесомости шестёрка исследователей собирается хлебнуть всех благ гравитации на одной из самых лёгких, гравитационно-твёрдых планет. И интеллект-модератор тяжёлого пилотируемого корабля ждёт момент, когда надо запустить движки, на малых оборотах раскручивает турбины.
– Внимание, высота пять тысяч. Ждём отстрел. Ух, как будет весело! – штурман Вовчик не дремлет, острит, чтобы первопроходцы ненароком не заскучали.
Торможение атмосферой настолько же сильное, как при спуске на Землю. Сила, с какой вдавливает людей в скафандрах в ложементы, такая как там. Только скорость спуска много больше, даже огромный парашют в этой атмосфере мягкой посадки не обеспечит!
Экипаж молчит и ожидание немного затягивается. Парашют полностью распахнулся давно, скорость немного снизилась.
И вот он, момент истины: небольшой перекос, треск пиропатронов, подрывающих натянутые райзеры, парашют отстрелян и снова невесомость. «Зоя» падает с ускорением, но движки молчат…
Как должно происходить формирование всех операций по посадке известно точно, многократно переигрывалось на симуляторе, но сейчас что-то идёт не так.
Выход к точке орбиты был безупречен, тормозной импульс прошёл в нужное время и длился требуемые секунды. Скорость снизилась до двух километров и «Зоя» сошла с орбиты как по нотам!
Но парашют отстрелился позже и движки не запустились в тот же момент. Всё должно работать синхронно… Время ожидания перевалило допустимое отклонение. При этом «Зоя» в потоке газа стала закручиваться. Началась корректировка и это был самый неприятный момент. Несколько раз хорошо сработали активные фиксаторы в шлемах. Кто-то из экипажа охнул, но этим звуковое сопровождение и ограничилось.
Всё восстановилось на последней секунде, когда заорали тормозные бустеры. Мир в кабине обрёл чёткую вертикаль, зафиксировав низ, ускорение стабильно прижимает к креслу. С крайнего тыла серьёзным голосом Вовчик вещает:
– Спускаемся. Небольшой перелёт, поэтому дросселирование минимальное, но до точки всё равно не дотягиваем.
Голос капитана:
– Сколько не дотягиваем?
– Ушли километров на двадцать, сможем компенсировать процентов семьдесят, не больше.
– Вашу ж мать! – выругался капитан.
– Надо говорить: «Пи-ип»! – ангельски рекомендует капитану Вовчик, он в своём амплуа.
Это он шутку включил чтобы ослабить потрясение! Только зря. Все понимают: ещё до посадки всё пошло по худшему сценарию. Такси здесь не бывает и такое расстояние придётся измерять шагами. И тащить туда же по неведомым путям шестнадцатитонный корабль. Других способов соединить взлётную ступень с пилотируемой кабиной ещё не придумали.
Даже через амортизирующие и гасящие звук структуры рёв турбин режет уши. Но это так, как и должно быть. Тяга максимальная, уже ничего не изменить.
– Высота две сто. Скорость снижения в средних значениях. Сядем через четыре минуты. Точка внизу ровная. Ветер ноль пять, на небе ни облачка.
Вовчик держит амплуа, про отсутствие облачков – шутка. Эти явления здесь настолько редкие, что увидеть это – мечта любого. Климат на планете исследован лишь фрагментарно, до целого не хватает пары-тройки поколений наблюдателей. А в возможном ухудшении видимости чаще виновны не лёгкие облачка, а тяжёлые пылевые бури, в конце зимы они несколько месяцев в полумраке засыпают всё сухой пылью. Что лишает не только возможности безопасной посадки, но и надежды хоть какое-то время оставаться на поверхности.
Впрочем, волноваться рано, до ближайшего весеннего шторма более девяти месяцев по земному календарю. За это время экипаж должен отработать программу по полной и Громовержец-4.1 вернёт их в уже обжитую людьми часть Вселенной.
ЗЕМЛЯ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЁТОМ
Из пресс-секретариата Роскосмоса Марина Корнилова:
– Всем доброго времени! Накануне опубликована информация: спускаемый аппарат «Зоя» должен в это время осуществить посадку в расчётном районе, но из-за десятиминутной задержки сигнала, для нас с вами корабль всё ещё спускается в атмосфере. Сеанс связи с экипажем был прерван из-за нахождения аппарата в облаке плазмы. Информации не будет ещё минуты две-три. После торможения в верхних слоях должен раскрыться парашют и будем ждать доклад о прохождении этой сложной и опасной фазы полёта. Картинка в высоком качестве будет готова только к вечеру, а видеосвязь начнётся в лучшем случае через несколько дней, когда будут выведены, отработаны и запущены все звенья системы связи. А пока наш корреспондент в студии Ижевска передала фрагменты интервью научного консультанта проекта, доктора технических наук Виктора Алексеевича Симака.
Корреспондент:
– Добрый день, Виктор Алексеевич. Поясните пожалуйста для наших зрителей, почему мы не можем именно сейчас осуществить прямую видеосвязь с кораблём, как например с базой на Луне или между абонентами на разных континентах матери-планеты.
– М-м, да, вопрос понял! Про то, чего не знаю, говорить не буду, но и на Земле не всё так просто, как кажется. Самый простой случай когда связь идёт только через один-два транслятора, расположенных, как правило, на расстоянии не дальше горизонта. В случае с континентами трансляторов могут быть десятки и расстояния сотни, даже тысячи километров. А связь между двумя точками, находящимися в беспрерывном движении по траекториям в глубоком космосе…
– Исчисляется сотнями?.. – предположила корреспондент.
– Нет же! – яростно возразил Симак. – Связь между двумя точками в космосе вынуждена балансировать на грани неизбежного обрыва. При таком расстоянии количество единиц роли не играет, важна единичная мощность дальнего передатчика, площадь зеркала приёмника и взаимная ориентация и позиционирование. Требуемыми параметрами на орбите Земли обладают не более сорока семи станций, и только девять станций сейчас находятся вблизи Марса. Это нацеленная антенна самого «Зевса-4.1» и ещё до конца не выведенные на целевые орбиты трансляторы ФиТ, готовые объединится в единую интерференционную сеть с огромной базой. Единственный прямой канал Земля-Марс-Земля в состоянии поддерживать общение двадцать часов в неделю из Евпатории, но только не сейчас…
– То есть сейчас в Евпатории станция не готова к связи?
– Евпатория готова и ждёт, Марс почти в зените, но он не готов. Пока не произойдёт посадка и экипаж «Зои» не развернёт антенный комплекс, связаться с ними даже через Зевса не сможем. Пока доступны лишь короткие сообщения…
– Тогда, внимание! – перебила подключившись из пресс-секретариата Марина Корнилова. – Я зачитаю последние короткие сообщения, полученные до входа в атмосферу Марса. Их ещё не успели получить все заинтересованные стороны. Они сейчас как горячие блинчики, самые свежие и самые вкусные!..
МАРС. ПОСАДКА. ПАВЕЛ
– До касания двадцать секунд. Всем приготовиться, принять контраварийное положение. – голос капитана звучал ожидаемо спокойно. – Бортинженер, поднять давление в кабине и контролировать герметичность.
Это уже ко мне, так как бортинженер – я.
Переместил движок на две позиции вперёд и проконтролировал реальное поднятие давления в кабине. Пяти секунд хватило. В случае небольшого удара высокое давление не позволит смяться обшивке, а такое смятие сделало бы возвращение к «Зевсу-4.1» уже трудно- или даже вовсе невыполнимым.
Для экипажа мои игры с давлением незаметны, все надёжно капсулированы в лёгких рабочих скафандрах.
По датчикам высоты, за три секунды до момента касания, турбины взвыли, доведя тягу до ста пятидесяти процентов и тяжесть ударно возросла. Всё кончилось лёгким толчком просевших амортизаторов и сипящим стравливанием остатков топлива из систем двигателя.
– Есть посадка! – штурман проинформировал серьёзным голосом.
Надолго такой серьёзности у него не хватает, и Вовчик остался при своём. Так же безразлично сообщил:
– Этот повод надо озвучить, братцы!
И мы все, включая Тефтельку и капитана, рявкнули:
– Ура-а!
Вышло достаточно дружно.
МЫ ПЕРВЫЕ!
С меня обязанности бортинженера никто не снимал:
– Снижаю давление до нормы. Посадка прошла успешно, герметичность подтверждена.
Напрягать дальше воздушную систему не стоило, запасы воздуха и энергии теперь намного дороже остального.
При посадке мы сэкономили топлива более чем на тридцать секунд полёта, что на полтонны больше максимального резерва. Но это не ко мне. Посадка оставалась в руках второго пилота со штурманом и ещё в шестерёнках Зоиного автопилота.
– Бортинженер, подготовь связь с Зевсом-4.1. Нужно передать сообщение об успешной посадке. Текст готовлю сам. Для всех остальных отдых, привыкаем к гравитации.
– Ох ты!.. – вскрикнул Кузяев за моей спиной. – Только гляньте, камера шесть!
Вместо отдыха все тут же принялись искать источник беспокойства на мониторах. И пока я готовил наружную связь, в кабине стоял неумолкающий гам:
– Падает-падает!.. Видите? – это Кузяев.
– Парашют! – спокойно оценил пилот Тихон.
– Но он отстрелился на пяти километрах. Как же он здесь и сейчас?.. – возразил Кузяев.
– Ты думал будет как на Земле? – это уже Вовчик. – Парашют просто свернулся и падал, а мы спускались на тяге. Я удивлён, что он не упал раньше.
– Но с такой высоты ветром парашют унесёт. – снова Кузяев.
– Работа над климатом Марса ещё в теории, а ты про какой-то ветер… – подключилась и Тефтелька, сгоряча назвав планету по имени. Делать это под запретом у исследователей.
Вовчика с его идеей одинаковых условий, в последний момент поддержал я:
– Совпало. Нас сносило синхронно.
Когда антенны «Зои» раскрылись, пошло сканирование радионебосвода над нами. В это же время случилось падение бело-красного комка парашюта вместе с паутиной строп недалеко от нас, над крутой извилиной ухаба, где бесшумно взвилось облако пыли.
– Трах-бабах! – бесшумное падение озвучил Вовчик.
– Да чёрт же побери! – каркнул капитан. – Отдыхайте, ещё насмотритесь!
Все смолкли. А я, отмотав назад, падение скопировал и перекинул на интерфейс капитана. «Зачем?» – тут же письменно ответил он, пояснив вслух:
– Спасибо, Паша, я видел. Сохрани для Мясищева.
«Мясищевым» мы за время полёта привыкли звать наш ЦУП в Филях, на улице Мясищева.
Меня никто не просил, но в папку «для Мясищева» скинул кое-какие видеозаписи от вчерашней расстыковки с «Зевсом-4.1», до касания этого участка планеты опорами «Зои».
Всего вышло чуть более суток записей, откуда, будет время, отсею три четверти, а из оставшегося друзья в Центре нарежут эффектных кусков для фильма с безусловно оптимистичным и немного детским названием: «Три-четыре…», что по их мнению должно символизировать перелёт с третьей планеты системы Солнца – Земли, на четвёртую – эту.
Мы сели и оборудование корабля, который оставляет экипаж, нуждалось в консервации. Прежде всего консервирую то, что не нужно уже сейчас и не потребуется в течение нашего здешнего «отпуска». Отключил пусковые аккумуляторы, заглушил генерацию, наглухо запер топливные системы и проверил надёжную работоспособность систем связи и защиты. Это останется работать без нас.
Наружные камеры смотрели после посадки в разных направлениях: в небо, под посадочные опоры и во все стороны горизонта. Симулятор создавал теперь на мониторе общее объёмное изображение, дающее представление о том, где сели. Точки координат плавали по всему изображению. Только понять, куда в этих условиях нужно двигаться, нельзя. Невозможно угадать место, куда «Зевс-4.0» два с половиной года назад закинул возвратную ступень для «Зои» и две грузовые платформы с нагрузкой для нашей жизни и работы в условиях колонии, то есть саму станцию. И все эти три беспилотные посадки прошли безупречно в одном районе, только самой экспедиции не повезло сесть далеко!
Кругом, кроме рухнувшего парашюта, ни единого следа земной цивилизации. Поэтому пришлось побеспокоить штурмана, тот должен контролировать в каком направлении от расчётной точки мы сели. Дунул в микрофон у щеки и запросил:
– Пе́трович, в каком направлении база?
Решил для разнообразия не звать его ни Вовчиком, ни Вольдемаром. Пе́трович – с ударением на первом слоге совсем не отчество, это фамилия нашего штурмана, природного серба. Чтобы мы не путались с непривычным звучанием, он придумал себе лёгкое имечко: «Вовчик». А потом также легко и щедро раздарил ники для большей части экипажа.
– Север-северо-восток. – ответ от Вовчика точный, но непривычно краткий и бесцветный.
В том направлении в полукилометре начиналась область песчаных дюн, вздымающихся над поверхностью. Так что база пряталась там, за дюнами и горизонтом. Бесконечно далеко. Так по крайней мере казалось.
ЗЕМЛЯ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЁТОМ
Марина Корнилова из пресс-секретариата Роскосмоса:
– Сообщение: «Сели, радуемся». Короче и ясней не придумать! Здесь и удачное начало, и бодрое настроение. Прокомментировать событие первой посадки на другую планету согласился ведущий специалист корпорации Герман Борисович Третьяк. Скажите, Герман Борисович, какие проблемы пришлось преодолеть для успешной посадки на поверхность? Можем ли мы быть уверены, что всё для безопасного нахождение на необитаемой планете предусмотрено? Как будет обеспечена связь? Я заметила, не всё так уж гладко со связью. А ведь это должен быть годный для людей, обжитой космос!
Специалист ответил так:
– Про связь расскажут вам другие, а понятие «обжитой космос», до последнего времени включало пространство с высоты ста пятидесяти до четырёхсот, то есть там, где люди могут обитать и легко перемещаться с Земли и на Землю. С расширением исследованного космоса до орбиты Марса, скоро в это понятие можно будет включить и Луну, и даже точки либрации Земли, находящиеся в миллионах километров! А Марс будет следующим этапом. Но сейчас как доставка, так посадка и работа на поверхности имеют свои особенности и опасности. Представьте, давление на поверхности такое, как у нас в стратосфере, практический вакуум. Спуск челнока возможен только по комбинантной схеме. Температура поверхности всего минус 15 днём. При этом и атмосферное давление, и температура в этих координатах и солах, достаточно высокие. Отечественные скафандры и разного тоннажа роверы создавались для эксплуатации в тяжёлых условиях других планет. Всё оттестировано на лунных полигонах, все замечания учтены, недоработки исправлены…
– Вы сказали про солы. Это что?
– Сол – марсианские сутки…
– Почему бы тогда их так и не назвать? Сутки марсианские! Наш зритель большей частью в астрономии не имеет ваших знаний и вряд ли поймёт…
– И всё-таки надо привыкать к принятому в науке. Сол на Марсе это 24 часа, 39 минут и 35 секунд, то есть более чем на полчаса больше земных суток. В марсианском году солов набирается более 668, что на 45% больше чем дней у Земли. И сейчас там ранняя осень, которая, не удивляйтесь, будет длиться ещё шесть земных месяцев пока планета движется к афелию, самой дальней точке орбиты. Сейчас самое удобное и безопасное время для экспедиции…
– Коротко расскажите о скафандрах наших «марсиан» … – перебила научные рассуждения Марина Корнилова.
– Коротко? Отлично! «Альбатрос-МК13» весит сто тридцать килограмм, имеет двадцать часов автономности, высокую ударопрочность и отличную термостабильность. В нём можно спать на ледяном грунте Марса, при этом автономность сохранится…
– Спать в скафандре наверное не только необычно, – перебила Корнилова. – мне кажется, что это неудобно и опасно…
– От человека, который испытывал его на Луне, я слышал иное. Он считал, что скафандр очень комфортен, поддерживает на высоком уровне безопасность и рассчитан на длительную носку. Никаких неудобств исследователи Марса чувствовать не должны. Даже во время зарядки они могут не покидать свои оболочки, заправлять скафандры на себе. Это безопасно! В транспортных средствах: в челноке «Зоя», на ровере «Леонов» и базовом жилом модуле обеспечены системы зарядки.
– А как же работа? Вы сказали скафандр весит сто тридцать…
– На Марсе всё немного легче. И сто тридцать будет ощущаться как пятьдесят. Это тоже немало, но конструкция облегчает и сохранение равновесия и хождение по пересечённой местности. При низкой гравитации это важно. Руки и ноги скафандра усилены гидравликой.
– Ну, низкой гравитацией космос не удивишь…
– Даже когда работали двигатели «Зевса-4.1», экипаж был почти в невесомости. Это привело к определённым расстройствам вестибулярного аппарата. И первые сутки на поверхности покажутся самыми тяжёлыми…
– Благодарю! К нашей беседе хочет подключиться дежурный смены ЦУПа Олег Коротаев со срочным сообщением. Вам слово, Олег Витальевич!
– Спасибо! Минуту назад в наш Центр пришёл с китайского орбитального аппарата снимок места посадки челнока «Зоя». По снимку челнок опустился в шести километрах от расчётного места и мы получили нерасчётную, но всё ещё допустимую ситуацию. Теперь чтобы перебраться в лагерь, начать расконсервацию, космонавты вынуждены преодолеть это расстояние по неразведанному маршруту. В ЦУПе уже создаётся комиссия, которой предстоит выяснить причину сбоя и способы решения возникшей проблемы…
– Вы сказали «проблемы». А в чём она? Расстояние шесть километров считается труднопреодолимым? Потому что шесть не так уж много…
– Не спорю. Но даже те из городских, кто регулярно ходит пешком, не представляют трудностей движения в кислородном скафандре по пустыне, где нет дорог и редки горизонтальные поверхности, а любая прямая является лишь проекцией бесконечного множества кривых. Вверх, вниз, вправо, влево, вперёд и назад. Маршрут мы уже начали прокладывать, но только приблизительный, тактически не учитывающий реальных условий. Там, на месте, всё может быть сложнее…
Глава 2. Высадка
МАРС. ПОВЕРХНОСТЬ. ПАВЕЛ
С тем, чтобы кто-то из нас, желательно самые ловкие и быстрые, достигли беспилотного космодрома и пригнали сюда роверы для комфортной перевозки остального экипажа, капитан не стал планировать. Это его право. Решил, пойдём вместе. Сообщил:
– Экипаж! Приготовиться к покиданию челнока. Переключаем модератор в позицию восемь, где скафандр переводится в автономный режим. Бортинженер по общей готовности перекрывает магистрали и травит давление воздуха до забортного. Поехали!
Я бортинженер и команда «поехали!» касается только меня. Все остальные получают позицию восемь в автомате и интеллект-модератор скафандра отсылает в сеть сигнал о выполнении в виде флажка.
Шесть синих флажков появляются почти одновременно. Тут же объявляю:
– Все флажки здесь. СК отключаю!
СК – это «система-кислород». Так творцы назвали многоуровневое жизнеобеспечение пилотируемых космических тел. На рабочем пульте щелчком перекрыл общий кислородный клапан и связанные с ним структуры. Когда пришёл положительный ответ, объявил:
– СК отключен, сброс!
Все слова в общем селекторе при таких мероприятиях являются обязательными. Искусственный интеллект всегда следит, чтобы речь бортинженера соответствовала допустимому в данной ситуации. Если клапан открывается, а звукового подтверждения нет, прежде чем отменить, интеллект-модератор челнока запросит экипаж. Если ответа не последует, клапан не откроется и запускается программа спасения, если конечно обстановка этого потребует.
После слов о сбросе интеллект открыл клапан сообщения с внешней средой. Затягивать нахождение в этом уютном месте не стоило, в мёртвом Космосе всегда всему своё время!
В тишине скафандра зашуршала его оболочка, это относительно мягкие перчатки, выгибаясь наружу, внутренней поверхностью увеличивали зазор с кожей рук. Каждый знал, свободные перчатки – тот самый первый признак низкого давления снаружи. Редеющий воздух в кабине затуманился, и это длилось несколько минут.
– Готовимся к вылуплению… – разбавил тишину салона Вовчик. – Клювы вперёд!
Когда атмосфера стала прозрачной, я с пульта разблокировал выход, отстегнулся от ложемента, встал и в выходной нише шлюза перевёл рычаг механической блокировки вверх до упора.
Эта защита предназначена для вящей надёжности от попытки случайного открытия после разблокировки. Хотя и искусственный интеллект продолжал контролировать все действия экипажа. Теперь люк держит небольшое остаточное давление воздуха и механическая защёлка на ручке, как последняя ступень защиты. Снова предупредил:
– Открываю!
Ухватился левой за поручень у люка и правой начал поворачивать ручку. Манёвр с двумя руками тоже защита, если так не сделаешь, то распахнувшийся от остаточного давления люк выбросит тебя наружу.
Какое-то давление воздуха сохранялось, поэтому в конце поворота послышался откупоривающий хлопок. Люк отошёл на пару сантиметров и настала разгерметизация настолько полная, насколько здесь позволяла слабая атмосфера этого небесного тела. Толкнул люк дальше и перчатка на ручке, первой попала в луч местного звёздного света.
Источником света было не земное ослепительное изжелта-белое Солнце, а сдувшаяся бело-голубая звёздочка, которая с привычным Солнцем уже не соотносилась. В местной атмосфере поглощать ультрафиолет нечем и синяя часть спектра здесь полная. Нас, космонавтов, привыкших видеть эту звезду вне атмосферы, пытались напугать вероятностью ожога сетчатки. Ха-ха!..
– Чего ждёшь? Вперёд! – постучал пальцем в люк ранца поднявшийся за мной капитан.
Тесная конструкция «Зои» предусматривала только определённый порядок входа и выхода экипажа. Первым заходить должен всегда Вовчик, место штурмана самое дальнее, а выходить первым всегда приходилось мне. В скафандре по-другому не выйдет, уж такая получилась конструкция.
И надо выходить, но я осмелился заартачиться и нашёл этому удачное оправдание:
– Да чего-то в руке не хватает. Отходы выкинуть надо!
– Какие ещё отходы? – не понял капитан.
Работы с отходами не предусмотрены в плане выхода. Для пояснения пришлось конкретизировать:
– Ну, не знаю! Памперсы, окурки, беспылевые маски, использованные фильтры, шприцы, тряпки, бумажки из гальюна в конце концов.
– Ты бредишь! – констатировал капитан.
– А он прав! – в мою защиту выступил Вовчик. – Первым у Армстронга Луны коснулся первопроходец – пакет с мусором. И это было без малого двести лет назад.
Ответом ему было недолгое молчание, народ, до которого дошло, оценивал, и оживился, когда оценил. Кузяев высказался первым:
– Действительно, корабль должно покинуть то, что возвращать не надо.
И тут же созрел спор.
– Экологию планеты нарушать не позволю! – вставила своё, правильная Тефтелька.
У неё, Тефтельки, опыт в космосе нулевой и остальные члены экипажа к её замечаниям относились терпеливо и отвечали, стараясь скрыть сарказм.
– Есть теоретическая экология и практическая, житейская… – мягко возразил Кузяев.
– Слабое оправдание. Житейская или практическая экология обязана быть только разумной.
– Я так и сказал, традиция первопроходцев… – начал Кузяев.
– Теперь по каждому поводу свинячить что ли? – обострила войну за стерильный объект Тефтелька.
Этим же, только в более спокойной форме, они занимались весь полёт. И умный инженер Адам Кузяев немного повозражав, обычно уступал.
– Всё это красивые… то есть некрасивые слова… – он пытался в этот раз не уступить.
Похоже, сцепились не на шутку. Впервые за полёт, и в такое неподходящее время. Но всё же победу Тефтелька завоёвывала явно. Портить эту планету сейчас никто бы не решился.
Но тут включился третий, совершенно неожиданный:
– Красивые слова потом… В конце концов, почему бы нет, пусть будет такая традиция… – сказал, обычно игнорирующий споры, пилот Тихон.
Он был не против поддержать традиции.
– Очень плохая традиция: загаживать место прибытия! – от души выдала и ему Тефтелька.
– Назови хоть одну правильную традицию, которую некому оспорить!.. – совершенно напрасно ещё и Вовчик подключился.
Конфликт захватывал слишком много всего, пришлось вмешаться капитану:
– Тихо, тихо… – капитан всегда чётко умел осаживать любые конфликты. – Если это бунт, развешаю на реях. Успокоились уже! – и после негромко ко мне: – Возьми, Паша, мой светофильтр и брось! Сломаться не сломается, мусором не станет. Я подберу и снова нацеплю. – и для всех громче: – А улетать будем, оставлю здесь, на станции, как артефакт, случайно первым оказавшийся на поверхности.
Гениальное, по-моему, решение, капитан фразу обыграл для Тефтельки, но не забыл подчеркнуть фальшивое слово «случайно» для Тихона и остальных.
– Ух, ты! Безусловно плюс! – восхитился решением Вовчик. – Творение артефакта…
Тефтелька не желала уступать:
– Зачем нужны эти ваши дурацкие традиции? Охота поиграть, скука заела?..
Пришлось капитану осадить окончательно:
– Отставить споры! Давай, Паша! – это ко мне.
В моей руке оказался отстёгнутый капитаном со шлема светофильтр, легко заменяемый защитный элемент скафандра.
– Катапультируй! – дослал с галёрки Вовчик.
Рука моя вынесла наружу зажатый в пальцах светофильтр и пальцы разжались. Тускло сверкнув золотом на солнце, рыцарское забрало капитана неспешно исчезло за чёрным пластиковым порогом. Пять секунд жду, но звука падения нет и это естественно. Надо привыкать! Скафандр по восприятию наружных звуков в разреженном воздухе не оборудован ничем. Конструкторы почему-то посчитали это лишним. И лифта для выхода на поверхность тоже не предусмотрели.
Из низкого обтекаемо-пышного корпуса «Зои» выдвинулась маленькая площадка с перилами под один, помещающийся на ней, скафандр. Дальний край площадки разложился в лесенку, опустившуюся до грунта. Шаг на площадку, разворот и попытка ногой нащупать верхнюю ступеньку. Нащупав и встав двумя ногами, ухватился за перила и стал шагать, спускаться с высоты кабины.
На тренировках в Центре подготовки такое было проще даже несмотря на втрое больший земной вес. При слабой гравитации здесь приходилось ловить моменты инерции и, перенося вес, правильно ставить руки и ноги. Затвердевшая раскладная лестница в конце немного играла, приходилось крепко держаться руками.
Лет семь назад когда создатели обсуждали технику выхода на поверхность, на заводе кто-то предложил применить для безопасного выхода аналог спасательного гибкого рукава. Это было бы быстро и абсолютно безопасно. Этому инженеру в ответ конструктор Авдеев предложил подняться по этому рукаву обратно в кабину. До сих пор анекдоты об авдеевском подъёме гуляли среди новичков.
Переношу свой вес со ступени на ступень, остались последние несколько.
– Чего молчишь? – звучит голос Вовчика, наблюдающего за выходом со своего места. – Скажи же что-нибудь умное про семимильное движение вперёд!
Я не Армстронг, ничего такого не готовил и философствовать не стал:
– Я лучше песенку про яблоки – имея в виду последний хит вэнч-ассоциации «Орбиталь».
– Про яблони. – исправила Тефтелька, вероятно вспомнившая древнюю фантастическую песенку про цветущие здесь плодовые деревья. Как видно, больше возражала Вовчику чем исправляла меня, не могла простить ему то, что считала личным оскорблением.
Последняя ступенька слишком высоко, если попытаюсь сойти – колено упрётся в грудь и обязательно шлёпнусь навзничь. Стоя вертикально, отталкиваюсь от лестницы и через секунду ноги стукаются в грунт. Выдаю:
– Оп! – сейчас не до песен.
Подошвы ткнулись, слегка уйдя в мягкий песок. Взмах руками для покрытия небольшого дисбаланса и видимость до колен прячется пылевым туманом.
– «Оп» тоже неплохо! По крайней мере, что-то новое в космолингвистике. – серьёзно комментирует Вовчик.
Здешний грунт не такой звонкий и липкий, как на спутнике Земли, но всё же не заскользил и провалился неглубоко. Масса скафандра из квадрокомпозита, называемого лёгким, оставалась большой.
– Шагай дальше, Паша! – посоветовал спускающийся следом капитан. – Желающих сойти не удержать.
Тут же новый комментарий от Вовчика:
– На этой остановке выходят все! И осторожней, планетка маленькая, далеко не бегаем, а то свалимся.
Поднять настроение Вовчик умел, даже Тефтелька хмыкнула. Но тут же исправилась: «Остряк!»
Как попросили, сделал в сторону пару шагов и вспомнил о культовом предмете, сыгравшем священную роль первопроходца. Светофильтр невредимым лежал возле утонувшего в грунте большого упорного диска посадочной ноги. Диск при посадке утонул, но двигатели на последнем выдохе сдули с него бо́льшую часть песка, проявив центральное углубление.
Последним на почву сходил Вовчик. Ему напоминать ничего не пришлось, спускаясь, сам перевёл в положение охраны рычаг закрытия, при этом продолжая шутить:
– Пора крылатых миновала, теперь как мулы, по песку копытами!
Пока все молчали, штурман добавил больное:
– Если, конечно, нету колёс…
Мы предчувствовали и были готовы ко всему и такое напоминание сочли лишним.
Пока выходили, с орбиты инженерный интеллект-модератор «Зевса», не дожидаясь просьбы, провёл кривую и скинул карту маршрута, учитывающую минимальные перепады высот по пути к точке, где должны создать лагерь. По расчётам не меньше десяти тысяч шагов, а в реальности – как повезёт. Шагать настолько далеко ни мы, ни инженеры на Земле не планировали. Но с созданным прежде планом реальность оказалась по разные стороны.
ТАМ ЖЕ. ПАВЕЛ. ЗНАКОМИМСЯ: ЭКИПАЖ.
Вне челнока как бортинженера, так и пилота со штурманом больше не существовало, они сыграли свою полётную роль, доставили экспедицию на место. Пришла новая реальность, настала пора смены приоритетов.
Мы все, за исключением Тефтельки, достаточно широкие, универсальные специалисты. Так что поговорим о каждом из нас конкретно.
Капитан Игорь Трофимов, семнадцать лет назад только окончивший военную академию по десантной работе в космосе, вероятно тогда уже догадывался что впереди у человечества маячит освоение этой, слишком давно необжитой планеты, и стал сюда активно стремился. За эти годы он работал с конструкторами, создающими средства освоения, трудился в пространстве, на орбитальных станциях, трассах и поверхности Луны. Общее время внешлюзоваых работ перевалило тысячу часов, больше чем у любого другого землянина. Он взялся испытывать тяжёлый скафандр, обладающий искусственным интеллектом, радиационной защитой и суточной автономностью, предшественник лёгкого «Альбатроса».
