До конца отпуска оставался один день. Я вдруг вспомнил об одной традиции, которую изредка, но все же чтил: вернуться домой с какой-нибудь памятью о минувшем. Не придумав ничего интересного, отрешенно сосчитал в уме хлопчатотряпочные изделия, заполонившие полку в моем шкафу, собрался и вышел на улицу.
Вообще идея неустанно соблюдать аутентичность внешнего вида давно была мне чужда. Друг детства так и не смог уговорить меня влить под кожу хотя бы немного красок, чтобы запечатлеть на поверхности силу моего потаенного духа, как и не смог внушить, что модные штаны вместо моих закостенелых синих джинсов – это не так уж и плохо. Мои футболки и кофты из года в год все увереннее теряли цвета, стремясь к какому-нибудь одному. Однако, перебрав в памяти содержимое шкафа в моей спальне, я вознамерился идти именно туда, где продают что-нибудь, сопоставимое формами с моим торсом.
Торговый центр встретил меня душным простором все еще знакомых этажей, коридоров и эскалаторов. Я направился к ближайшему отделу с непонятным названием, заглянул туда совсем ненадолго и пошел к следующему. Обнаружив благодаря заботливой надписи на маленькой незаметной бирке, что одна из приглянувшихся мне вещей была женской, вышел снова и побрел к самодвижущейся железной лестнице. Второй этаж оказался чуть интереснее первого, и я пробыл на нем немного дольше. Потом добрался до следующей лестницы, и она повезла меня к третьему.
Проходя мимо однообразных отделов, я заметил один, который выделялся. Сначала мне показалось, что в неординарном отделе было темнее, чем в остальных, но потом я подошел ближе и понял, что там просто продавали много черных вещей. Зайдя внутрь, я пошел вдоль стеллажей, внимательно разглядывая. Глядя на черные вещи, для приличия перемешавшиеся с чуть более светлыми, я отстраненно размышлял о надежности окружавшего меня мира: он умел на протяжении целых эпох хранить не только свое содержимое, но и мое, казалось, уже давно забытое отношение к нему. Черные футболки свисали со стен вперемешку с кофтами и толстовками такого же цвета, в середине черного почти непременно полыхало что-нибудь красное. Людей было немного, словно большинство из них понимало, что купленные здесь вещи плохо их примут, и уходило в отделы попроще.
Ко мне подошел уверенный молодой парень, неброская табличка у него на груди помогла мне узнать, что он работает здесь не слишком давно. Парень осведомился сферой моих интересов и предложил расширить их. Его помощь не казалась мне чрезвычайно необходимой, но парень то ли кого-то мне напомнил, то ли просто производил неплохое впечатление, и мы пошли по залу вместе с ним. Я не впервые заметил широкую черную футболку с красным рисунком, висевшую почти в самом углу. Парень сказал, что без проблем может дать мне оценить несколько размеров и даже найдет еще какую-нибудь футболку примерно в духе этой же. Совсем скоро я оказался в примерочной; парень принес мне обещанные экземпляры и пошел обслуживать кого-то еще. Я задернул толстую черную занавеску и стал снимать с себя все, что было выше кожаного ремня, плохо державшего джинсы. Сквозь занавеску я услышал, как парень проводил кого-то в соседнюю примерочную; потом он заглянул ко мне, не дождавшись никаких условных знаков, и узнал, что мне очень понравилась та футболка, которую я выбрал сам, но размер нужен чуть больше. Через пару минут я положил просторную черную футболку на прилавок кассовой зоны и добавил к ней пару уютных на ощупь носков, предусмотрительно предложенную парнем с неприметной табличкой на груди. Ценность выбранных мной вещей была не абсолютной и совсем не однозначной, но они были настоящими и осязаемыми, и я без всяких зазрений поднес совсем легкую кое-где стершуюся до белизны прямоугольную карту к маленькой черной машинке с узким экраном и кнопками. Пропищал сигнал, ознаменовавший мое прощание с прошлым и наступление крошечного, но по-своему уютного настоящего или будущего. Примерно в этот момент к кассе подошел какой-то рослый широкоплечий человек; девушка-кассир и парень с табличкой на груди хором с ним поздоровались. Заметив лежащий на прилавке пакет, в который девушка-кассир уже успела засунуть футболку с носками, подошедший человек панибратски улыбнулся мне и спросил, можно ли ему взглянуть на мои обновки. Я немного растерянно, но в целом одобрительно кивнул.
Широкоплечий человек бережно придвинул пакет к краю кассового прилавка и двумя пальцами вытянул из него футболку. Аккуратно расправив ее, усмехнулся и закивал.
– Да, одна из любимых моих. – Широкоплечий человек повертел футболку, разглядывая с разных сторон. – Когда первую партию заказали, сам почти все и продал, одну даже отцу подарил, на рыбалку ходить. – Человек с широкими плечами свернул футболку и положил обратно в пакет. – Сам-то не рыбачишь? – спросил он неожиданно, с незлой усмешкой взглянув на меня. Я помотал головой. Широкоплечий человек двинул пакет в моем направлении. Из примерочной донесся голос человека, зашедшего туда примерно вместе со мной. Парень с табличкой на груди поспешил на зов.
– Неплохо вообще отдел наш качает, грех жаловаться. Весь этаж в пот бросаем, еще и нижним достается. – Широкоплечий человек по-отечески радушно улыбнулся мне. – Подбиваем еще локальных рукоделов к нам пришиться, да ломаются пока, имя девственное пачкать не хотят.
Я знал много людей, которым нравилось говорить с кем угодно при первой же встрече, большинство из них сильно раздражало, но широкоплечий человек мне даже понравился. Возможно, и я ему тоже, иначе он мог просто со мной не заговорить. Парень с табличкой вернулся из примерочной с покупателем и подвел его к кассе. Когда покупатель вышел из отдела, я обнаружил, что остались только мы четверо – я, широкоплечий человек, парень с табличкой на груди и девушка-кассир. Широкоплечий человек что-то обсудил с парнем с табличкой на груди, тот пожал плечами и ушел куда-то в закрома. Человек с широкими плечами сказал мне, что их магазин ценит и всячески чтит хороших покупателей, а я примерно таким, по его мнению, и был. Я посмотрел в сторону входа – там все так же бурно и монотонно кипела загнанная в стены душного амфитеатра жизнь. Как знать, может, я и правда чего-то заслуживал, пусть даже в магазине с черными футболками. Парень с табличкой на груди вернулся и сказал, что пойдет покурит, широкоплечий человек согласно кивнул. Парень с табличкой исчез; девушка-кассир закончила свои подсчеты и принялась медленно ходить вдоль зала, внимательно рассматривая каждую вещь. Широкоплечий человек совсем слегка, почти незаметно понизил голос и спросил, почему я купил у них только одну футболку. Я спокойно посмотрел в его крепкое улыбчивое лицо и ответил, что не привык к переизбытку гардероба, да и вообще в жизни есть немало других вещей, кроме нижней одежды и верхней тоже. Широкоплечий человек понимающе кивнул, но я и без того понял, что он ни в чем меня не упрекал, ему и правда было интересно.
Зашел какой-то взрослый мужчина, недолго покрутил головой и вышел. Широкоплечий человек проводил его насмешливым взглядом.
– Все домой торопятся, не до магазинов, наверное, – сказал вдруг я – решил, что обстановка в отделе стоит подобного комментария. Широкоплечий человек весело взглянул на меня.
– Да не сказал бы, скорее просто торопятся. Не переживай, мы сегодня уже неплохо накосили.
Я смотрел на широкоплечего человека, не видя ни единого повода полагать, что он рисуется или что-либо искажает. Девушка-кассир поправляла кофту, висевшую у входа.
– Кстати, а у нас ведь и эксклюзив есть кое-какой. – Широкоплечий человек кивнул в сторону закромов, скрытых от торгового зала тяжелой занавеской. – В продаже не держим, не совсем по понятиям будет, но хорошим людям можем и показать. Взглянуть хочешь?
Я пожал плечами. Широкоплечий человек попросил немного подождать и ушел за занавеску. Пока его не было, девушка-кассир успела поправить кофту и вернулась к кассе. Зашли двое молодых людей с открытыми жестяными банками, быстро поняли, что представленные их вниманию вещи ниже их достоинства, не слишком тихо, но и не слишком внятно заявили об этом и ушли, пролив совсем чуть-чуть на пол. Я посмотрел на девушку-кассира – она всего этого не видела. Парень с табличкой на груди не возвращался. Из-за большой черной занавески донесся странный шум, а потом занавеска отодвинулась, и я снова увидел широкоплечего человека, он держал что-то в руках и улыбался. Девушка-кассир заметила оставшееся после молодых людей пятно, достала тряпку и поспешила устранить последствия. Человек с широкими плечами занял место девушки-кассира и жестом позвал меня. Я подошел к прилавку.
Широкоплечий человек положил на кассовый прилавок две аккуратно свернутые и запечатанные футболки. Они тоже были черными. Напечатанные на футболках рисунки видны не были, если были вообще.
– Девочка одна делала, хотела в серию пустить, но не вышло. – Широкоплечий человек осторожно погладил одну из запечатанных футболок, словно поминая ее автора. – В итоге нам все права передала, но пока рука как-то не поднимается, если честно.
Я смотрел на запакованные в прозрачные конверты футболки, не находя никакого подвоха в том, что их предложили именно мне. Девушка-кассир усердно терла тряпкой пол.
– Давай распечатаем, если сомневаешься, все равно не видно ничего, – предложил широкоплечий человек, видя мое замешательство. Я взял одну из запечатанных футболок и рассмотрел с разных сторон, но не увидел ничего, кроме черноты.
– Ты не бойся, они с принтами, просто рукавами внутрь свернуты, – улыбнулся мне широкоплечий человек. – Давай открою, полюбуешься.
Глядя на слегка искаженную прозрачной оболочкой материю, я вспомнил сцену из детства. У меня кто-то был в гостях, родители достали мешок, до отказа набитый маленькими деревянными бочками. На обоих донышках каждого бочонка были цифры, или одна, или две.
– А сколько стоят? – спросил я.
Широкоплечий человек удивленно улыбнулся, но честно ответил. У меня не было никаких ожиданий, поэтому озвученные им цены ни с чем не совпали. Девушка-кассир перестала тереть пол.
– Давайте обе, – сказал я, засовывая руку в карман.
– Что, не глядя? – усмехнулся человек с широкими плечами. – А вдруг не понравится?
Я слегка улыбнулся ему в ответ и объяснил, что живу слишком далеко отсюда, поэтому лететь возвращать футболки мне будет лень. Широкоплечий человек покрутил головой и деловито защелкал кнопками черной машинки с экраном. Когда я выходил, девушка-кассир молча посмотрела мне вслед.
Следующим утром я встал раньше, чем было нужно, и проторчал в аэропорте лишних два часа. В самолете время от времени прикладывался лбом к спинке кресла передо мной. Оказавшись дома, лег на кровать в одежде и надолго закрыл глаза. Когда мне надоело лежать, за окном уже был вечер. Я сходил в душ, мылся недолго, поскольку бойлер за время моего отсутствия пристрастился к невинным шалостям и сохранил температуру воды на том уровне, какого она достигла в прошлый раз, когда я задержался в ванной перед вылетом. Тщательно стерев полотенцем все, с чем не успела справиться вода, заглянул на кухню, отыскал в холодильнике замороженную горсть шарообразных бело-серых телец, включил плиту. Заглушив все низменные потуги, вернулся в спальню и расстегнул походный рюкзак.
Проданная мне парнем с табличкой футболка обхватила мой торс так же надежно и свободно, как и в примерочной. Я посмотрел на себя в зеркало и повторно убедился, что не зря заглянул в тот отдел на третьем этаже. Потом снова взглянул на рюкзак, распахнувший зев с мелкими зубами. В нем по-прежнему лежали две совсем не знакомые мне вещи. Я развернулся и посмотрел в окно. Там было гораздо темнее, чем минут десять назад.
Подойдя к рюкзаку, запустил туда руку и наугад вытащил один из прозрачных конвертов. Незнакомая футболка лежала в нем подобно от всей души раздавленному эмбриону. Я порвал обертку и пощупал терпкую черную ткань. Было приятно и, разумеется, волнительно. Оставив обертку на столе, я снова подошел к зеркалу и, замерев, расправил футболку.
В зеркале отразился нарисованный на футболке череп. Он был изображен в профиль, поэтому воззрился на меня единственной глазницей. Я поднял футболку выше, случайно коснувшись ее воротом кадыка. Череп на футболке явно принадлежал кому-то, кого больше не было с нами на нашей грешной планете. Меня так заворожило невыносимо точно переданное отчаяние, застывшее в немо распахнутой пасти и в пустой глазнице, которая, казалось бы, вообще ничего не могла выражать, что я даже не понял сразу, чья кожа когда-то обтягивала навеки замолкшую кость, хотя прекрасно это знал. Никаких анатомических вольностей автор рисунка не допустил, на меня косился череп вымершего существа, по поводу которого долгие годы спорили мужья в белых халатах и продолжали до сих пор. Мелкие зубы стройным рядом свисали с кромки верхней челюсти, точно такой же ряд слегка возвышался над откинутой как на шарнире нижней. Помимо глазницы, в черепе были и другие отверстия, но в них не было совсем ничего, ни отчаянья, ни торжества. Прижав футболку к груди, я осторожно провел по ней пальцами, будто искатель прошлого, откопавший изображенную на ткани историческую реликвию в песках никому больше не нужной пустыни. Сняв с себя футболку, проданную парнем с табличкой на груди, я облачился в распакованную. Череп лег на грудь уверенно, став еще правдоподобнее. Мое сердце оказалось примерно между разведенными челюстями. Я повернулся к рюкзаку, в нем оставался еще один сверток с неизвестным мне содержимым. Вынув и порвав хрустящий прозрачный глянец, я расправил футболку. Сначала долго смотрел на нее, потом приложил ее к себе и взглянул на себя в зеркало.
Вторая футболка оказалась такой же черной и непроницаемой, как и первая. Отличалась она только рисунком.
На ней был изображен точно такой же череп, как и на первой, только зеркально отраженный, поэтому, когда я ее надел, между разведенными челюстями оказалось то место, где у меня никакого сердца не было.
Начались будни и вдумчивые воспоминания об отпуске. Проезжая как-то раз мимо одного знакомого заведения, я вспомнил, что не был в нем очень давно, а также – что ни разу не был там один. Дождавшись выходного, я на всякий случай еще раз внимательно прислушался к внутреннему облаку. Когда наступил вечер, вынул из шкафа новую футболку, ту, которую продал мне парень с табличкой на груди, надел, посмотрел в зеркало, облачился во все остальное и вышел на улицу. Замерзший снег капризно отторгал подошвы летних кроссовок, но я сумел ни разу не упасть. На автобусной остановке мне встретились усталые хмурые люди, возвращавшиеся откуда-то домой. Я подумал про себя, что не могу провести этот вечер так же, как они. Подъехал троллейбус и распахнул свои створки, ни к чему меня не принуждая. Люди остались, а я шагнул вперед.
Вид заведений подобного толка всегда пугал меня тем сильнее, чем больше рядом с ними было припарковано машин, но в этот раз я разглядел на снегу только ребристые следы, свидетельствующие о том, что кому-то лень было добираться сюда на троллейбусе. Внутри совсем негромко играла музыка, никто не курил у входа. Я прислушался к сердцебиению, ничего не понял и вошел. У стойки гардероба, как и раньше, миролюбиво дежурила пожилая женщина, в проходе отрешенно зияла фигура охранника, который как будто совершенно точно успел понять, что зря пришел сегодня. Я обменял куртку на кусок пластмассы с двумя цифрами, на пару мгновений задержался рядом с охранником и вошел в зал.
В зале было не слишком светло, как и всегда. На танцевальной площадке кривлялась пара подвыпивших людей. Никакого подобия оккупировавшей барную стойку толпы не было, я даже не понял, хорошо это или не очень. Бармены работали слаженно, но вполсилы. Я прошел мимо заранее забронированных или просто вовремя занятых столов и стал искать, куда сесть. Стойка в баре была П-образной, вместо отсутствующей четвертой стороны была стена с прикрытым занавеской дверным проемом, из-за занавески доносилось шипение и редкий лязг посуды. Я сел напротив занавешенного проема и осмотрелся. Справа от меня беседовали двое уже изрядно расслабившихся мужчин. Слева веселилась небольшая компания, изредка досаждая мне и барменам громким смехом. Рядом со мной был чей-то почти полный стакан. Один из барменов заметил меня как раз в тот момент, когда я поднял руку, чтобы привлечь его внимание; обслужив смешливых посетителей, бармен подошел, я попросил меню. Бармен дал мне тонкую широкую книжку с кожаной обложкой, чему я даже немного удивился, поскольку уже не раз видел здесь напечатанные на принтере темно-бордовые листы. Зачеркнутые строчки, правда, в книжке нашлись все равно. Я принялся выискивать незнакомые названия. Во всем баре пока что не было ни одной вещи, ради которой я мог бы сюда прийти.
Далеко позади хлопнула дверь, послышались голоса. Я посмотрел в сторону входа и сразу же отвернулся, чтобы не оценивать происходившие с заведением перемены заранее. Дверь хлопнула снова, потом несколько раз подряд. Пустых стульев за стойкой становилось меньше. Заведение наполнялось жизнь. Я понял, что все бармены скоро пропадут, поэтому попытался подозвать того, который принес мне книгу с зачеркнутыми строчками. Бармен долго меня не замечал, потом все же подошел. Музыка заиграла громче. Я ткнул пальцем в какое-то название, бармен сказал, что эта строчка тоже должна быть зачеркнутой; я ткнул в другое название и снова промахнулся. Мне показалось, что бармена начинала раздражать беседа со мной, словно я был единственным во всем баре, кто тыкал в никуда. Я попросил принести что-нибудь на его усмотрение, бармен молча ушел, но все же вернулся со стаканом, полным дешевого даже на вид хмельного янтаря. Я сразу расплатился, но пить пока не стал, чтобы не дать каким-нибудь важным процессам слишком быстрый ход. Становилось все теснее. Люди вокруг громко говорили, чтобы им не мешала музыка, поэтому я время от времени узнавал о совсем не нужных мне вещах, но старался ни на кого не держать зла из-за этого.
Слева от меня оказался мужчина средних лет или старше. Я решил немного сдвинуться в сторону для приличия, но мужчина улыбнулся и расслабленным взмахом руки дал понять, что ему из-за меня совсем не тесно. Тело его было широким и грузным, как валун, глаза нераспознаваемого цвета смотрели сквозь стекла очков мягко, даже блаженно. Правда, что-то во взгляде мужчины также подсказало мне, что я могу ошибиться, делая поверхностные выводы о нем. Я рассеянно улыбнулся в ответ и оставил свой стул в покое. Людей вокруг становилось все больше, мне это в целом нравилось.
Мужчина в очках что-то заказал, бармен обслужил его почти моментально, никуда не отходя. Я взглянул в свой стакан и задумался о его содержимом, потом аккуратно отхлебнул. Вкус оказался ожидаемым, но при этом даже каким-то ностальгическим. Справа от меня кто-то вдруг резко засмеялся, едва не вдавив мою ушную раковину внутрь головы. Отвернувшись от источника смеха, я увидел, что мужчина в очках снова смотрит на меня, сдержанно, но лукаво улыбаясь, как будто я успел молча рассказать ему какую-то правду о себе и своей жизни. Стакан мужчины был нетронутым. Я хотел отвернуться, но мужчина придвинулся ближе.
– Я тебя помню, – сказал он, продолжая улыбаться. У меня не было привычки молчать, когда ко мне кто-то обращался.
– Откуда? – спросил я, подавшись мужчине навстречу, чтобы он меня точно расслышал. Очки мужчины весело блеснули.
– В самолете вместе летели, – объяснил он, ему почему-то не приходилось говорить слишком громко, чтобы прорываться сквозь гром застольного шлягера, игравшего то ли с потолка, то ли из стен. – У меня четный ряд был, мы с тобой почти как сейчас сидели, только я чуть дальше.
Я попытался вспомнить полет.
– А я вас не видел, – ответил я.
Мужчина блеснул очками еще веселее.
– Так ты же спал почти всю дорогу, конечно, не видел.
Я слегка растерянно смотрел на мужчину в очках, не зная, что ему ответить.
– Сам-то здешний? – спас мое положение мужчина в очках.
– Я да, – кивнул я в ответ.
– Так и думал. А я вот погостить к вам залетел ненадолго, ну и по делам кое-каким. Знакомы будем? – Его немаленькая рука приподняла нетронутый стакан. Я подумал про свой, из которого уже успел отхлебнуть. Представляться мне никогда не нравилось, но мужчина в очках как будто и сам не считал это обязательным. Я взял свой стакан, и мы чокнулись.
– За отдых, – сказал мужчина в очках и приник к бокалу. Я тоже отхлебнул, только уже не робко и несмышлено, как в первый раз. Вкус как будто был уже другим, без всякой ностальгии.
Мужчина в очках оторвался от стакана, когда тот опустел наполовину.
– А недурно наливают тут у вас, даже удивлен немного, – признался он. – Кстати, а тут кто сидит?
Его взгляд указал на беспризорный стакан, мужественно дожидавшийся безымянного хозяина. Бархат в стакане слепо сиял сквозь толщу стекла.
Я пожал плечами и для убедительности покрутил головой.
– Понятно, – удрученно покачал головой мужчина в очках. – Срочно вызвали, видать.
Подняв стакан двумя пальцами, мужчина в очках поднес его к лицу и внимательно вгляделся в желтую муть. Я на всякий случай огляделся по сторонам, но владелец брошенного стакана так и не блеснул гневным взглядом откуда-нибудь из темного угла. Изучив все, что было в его силах, мужчина в очках поставил чужой стакан на место. Справа от меня снова громко засмеялись. Я осмотрелся опять. Лица вокруг были разными, однако ни одно из них не пыталось вырваться из пучины всех остальных. Я повернулся к своему новому знакомому.
– А зачем вы смотрели на стакан? – спросил я. Музыка стала еще громче, я едва не кричал, чтобы собеседник меня слышал.
Мужчина в очках пожал плечами.
– Просто нравится вещи разглядывать, – ответил он, почти не повышая голоса. – Вроде с виду обычные, а глядишь – и совсем необычные. Обиднее, когда наоборот, конечно.
Я молча закивал, полностью согласный с нехитрой мудростью, словно обретшей новую жизнь в устах мужчины в очках. Мужчина в очках усмехнулся.
– У тебя в основном наоборот, наверное? – деликатно поинтересовался он.
Я не стал удивляться, скорее всего, мужчине в очках не нужно были лишние поводы, чтобы догадаться о чем-то. Поэтому я просто кивнул, спокойно и честно.
– А почему так? – спросил мужчина в очках. Я стал думать, точнее, искать какой-нибудь один ответ из кучи давно знакомых.
– Потому что ты за эти вещи не борешься, – назидательно объяснил мужчина в очках, опередив меня. Его голос прозвучал как будто из какой-то потаенной глубины мира, где знают все про все и обо всех. Я задумался, опять ничего не ответив.
Мужчина в очках повторно поднял свой стакан.
– За борьбу, – слегка улыбнулся он, интонация его дала мне понять, что чокаться в этот раз не надо. Мы пригубили. Мужчина в очках опустошил стакан, я пока что решил не повторять за ним. Мужчина в очках подозвал официанта. Я снова завертел головой. Обступившие барную стойку люди веселились все сильнее, вгоняя в кровь, возможно, лучшие моменты своей жизни. Бледная официантка в темной одежде резво и немного напряженно носила к давно занятым столам какие-то блюда. На танцевальной площадке изощрялись в лицедейском мастерстве трое или четверо самых веселых посетителей заведения. На краю танцевальной площадки сидела за микшерным пультом какая-то блондинка в джинсах и изящном свитере, взиравшая на происходящее со скукой, но без брезгливости и осуждения.
Перед мужчиной в очках появился новый стакан. Я решил, что все же немного опаздываю, и осушил наконец свой. Свободных стульев почти не осталось, я не успел заметить, когда внутрь успело зайти так много людей. Уже непонятно было, голоса пробивались через неумолкающую музыку или наоборот. Мужчина в очках аккуратно повернул голову влево, затем вправо. К брошенному стакану так никто и не возвращался. Я махнул какому-то бармену, но он покрутил головой и продолжил напряженно трудиться. Мужчина в очках придвинулся, чтобы я его расслышал.
– Я не понимаю, чего ты боишься, – сказал он мне на ухо, указывая на брошенный стакан. – Возьми да выпей, найдется хозяин, скажешь – подруг угостил. Только не говори, что своих. – Мужчина в очках хитро ухмыльнулся. Я вгляделся в его лицо, и мне тоже стало весело, даже смешно. Неуверенно протянув руку к досконально изученному моим собеседником сосуду, я выждал несколько мгновений и медленно сжал пальцы на все еще холодном стекле. Стакан был невероятно уютным на ощупь, как будто расставшийся с ним хозяин успел вложить в полное почти до краев стекло частичку своей души, наверняка сильной и благородной. Я повернулся к мужчине в очках; он одобрительно кивнул в ответ. Вдруг ко мне подошел бармен, тот самый, который не смог подойти ко мне совсем недавно. Смотрел он на меня как-то странно. Я подался вперед, чтобы верно его расслышать.
– Это не твое, – громко сказал бармен. Речь, очевидно, шла о сжатом в моей руке стакане. Я вспомнил прибаутку про одну вещь, которую нельзя прятать, если уже взял ее в руки.
– Я знаю. Это ничье, – ответил я, стараясь говорить не тише бармена, но при этом не кричать.
– Поставь на место, – сказал бармен. Он вряд ли был намного старше меня, и мне показалось, что его раздражало именно это. Я знал, что мужчина в очках сидит где-то совсем рядом и все видит и слышит. Не будь его, я бы без проблем уступил в споре и даже расплатился за стакан, даже если бы бармен посчитал, что я успел только понюхать его содержимое (в действительности я не успел даже этого).
– Ты не подошел, когда я позвал. Мне показалось, что ты не захотел, – объяснил я, чувствуя, как мужчина в очках тайком посмеивается у меня под боком. Бармен хотел как-то возразить, но тут его позвал большой бородатый мужчина с запястьями, бестолково изрисованными зеленым, сидевший в конце стойки в копании аналогичных с виду приятелей. Бармен забыл про меня и поспешил к ним. Мужчина в очках несильно ткнул меня кулаком в бок.
– А прошлый тост на пользу пошел, сразу видно, – удовлетворенно констатировал он. – Еще раз за знакомство и еще раз за борьбу, если ты не против. – Он протянул ко мне свой новый, еще не тронутый стакан.
Я посмотрел в его улыбающееся лицо и вдруг понял, как это весело – говорить неприятные вещи барменам, пытающимся объяснять мне, где чье место в мире. Бармен в это время выслушивал очень длинное и внушительное пожелание от мужчины с зеленкой на запястьях и его друзей. Я охотно ударил присвоенным стаканом о стакан моего нового приятеля, и мы пригубили. Забытый кем-то навеки янтарь влился в меня со всей силы. Мужчина в очках поинтересовался, не прокисло ли содержимое стакана за то время, пока мы рассуждали о его былых хозяевах. Я сказал, что ничуть. Музыка стала еще громче. Оглядевшись, я не заметил ни одного хоть чем-нибудь неприятного мне лица – всем посетителям заведения было по-своему хорошо, и я был искренне рад за них всех.
– Чем вообще занимаешься? – спросил мужчина в очках. Я пожал плечами.
– Работаю. Живу. Ну и всякие мелочи. – Я пригубил, но в этот раз уже в меру, чтобы не убить память о неизвестном герое раньше времени.
– А что за мелочи? – поинтересовался мужчина в очках. Я немного постеснялся перед ответом.
– Да творю всякое. Сочиняю, придумываю. Разрабатываю, – добавил я и чуть не покраснел от собственного откровения. Мужчина в очках покивал с сочувственной улыбкой, он точно знал многих таких.