– Главное, чтобы красное знамя подняли. А где я тогда буду – не так уж важно. Жизнь русского человека продолжится – вот главное.
Елена Сергеевна внимательно изучила глаза молодого лейтенанта. Они были серыми. В них – никакого блеска, никакого запала.
– Вам бы поехать в колхоз хоть на пару часов, увидеть, как работают наши дети, – сказала она. – У вас больше не будет сомнения в глазах.
– Какого еще сомнения? – спросил возмущенный офицер.
– Сынок, я много глаз повидала. Часто приходилось кормить военных. Мой муж сейчас на фронте. От него подолгу не бывает вестей, потом он приезжает с горсткой худых, дрожащих ребятишек, просит их накормить. Они обычно не разговаривают, только на вопросы отвечают, если задашь. Но в глазах ни капли сомнения. И не скажешь с ходу, во что они верят, на чем они так твердо стоят и почему не смеют колебаться…
Лейтенант ссутулился и потер глаза.
– Вы что-то хотели рассказать о детях, – тихо промолвил он, прижав к плечу винтовку.
– Ребята помладше возят воду в колхоз. С ними – по одному старшекласснику на группу, чтобы не заблудились в лесу. Семиклассники сами запрягают лошадей, перевозят детали для противотанковых мин. Это вечером, когда уже темнеет. Днем собирают противогазы и запалы для ручных гранат. Многие уже просятся на фронт. Все разом повзрослели – им теперь не так-то просто что-то запретить. Есть мальчишки, которые до войны получили медали ГТО за хорошую подготовку, меткую стрельбу.
Она вдруг замерла.
– Но… пожалуйста, вы… сделайте что-то, мальчики… – Елена все-таки не сдержала слез. – Пусть только им не придется стрелять…
– Сделаем, – сказал сквозь зубы лейтенант.
Женщина встала, сжав кулаки, сделала круг. Вытерла слезы и, вернувшись, опять принялась за работу. Кожа на ее пальцах сморщилась и местами была розовая, местами – белая. На правой руке поблескивал длинный шрам от ожога. Работать ей приходилось подолгу и быстро. В таких условиях многие до нее теряли здоровье и буквально таяли на глазах.