Михаил, засомневавшись, все же решил, что не стоит беспокоить роженицу, и направился к двери, ведущей в подвал. Он уже хорошо знал дом Минаса, так как хозяин только его пускал на осмотры жилища.

С появления полтора года назад в станице ефрейтора Михаила Головина ни один военный, кроме него, не дозволялся обыскивать дом. Минас быстро нашел общий язык как с самим ефрейтором, так и с местным поручиком Антипиным, с которым завел традицию устраивать каждый месяц дружеский вечер с выпивкой и яствами. Поручик был человек чванливый, грубый, но справедливый и человечный, если дело не касалось приказа сверху. Не один раз после нескольких часов застолья разговор переходил в полупьяную исповедь поручика о его сожалениях, что приходится разрушать семьи невинных людей и отнимать их жизни, когда этого требует приказ. Минас, будучи человеком чести, никогда ни при ком не упоминал этих разговоров, чем и заслужил уважение и доверие военного. Все просьбы Минаса тот выполнял в обязательном порядке, считая купца своим другом. Собственно, кроме него, почти никто из жителей и не общался близко с поручиком, считая его палачом и истязателем за высылку черкесов из их аулов и страшные пытки пойманных беглецов, бездоказательно обвиняемых в шпионаже на турок.

Михаил поднялся из подвала удовлетворенный, так как не обнаружил никого. Из спальни снова раздался стон Зары.

– Я все-таки осмотрю спальню, ваше степенство, – сказал он и направился к двери на другом конце коридора.

Опустив ручку, Михаил осторожно потянул дверь, держа винтовку на изготовке, стон Зары вырвался из небольшой комнаты. Сердце Минаса в тот момент заколотилось с бешеной скоростью, так как его обман вот-вот мог раскрыться.

Ефрейтор осторожно вошел, ступая осторожно, но половицы под тяжестью мужчины начали громко трещать. На звук обернулась Анна, сидящая у ног бедной Зары. Она резко встала, узнав Михаила и смекнув, почему он пришел, и подошла к нему и мужу.

– Что здесь происходит?! – недовольно произнесла она, встав перед ефрейтором так, чтобы лицо черкешенки не было видно.

Михаил, конечно, понятия не имел, кто из женщин округи ждет ребенка, а кто нет, но незнакомое ему лицо Зары точно вызвало бы массу подозрений.

– Не беспокойтесь, мне только надо проверить…

– Проверить рожающую женщину?! – повысила голос обычно тихая Анна. – Здесь никого нет, кроме нее и меня! Выйдете вон отсюда! Как вам не стыдно только!

Ошарашенный отпором девушки, Михаил, извинился и вышел из спальни. Его взял стыд, что дал себе волю зайти в комнату, где женщина давала новую жизнь, не мужской это поступок. Потупившись несколько секунд у двери, солдат вспомнил, зачем он пришел. Он резко повернулся и пошел к лестнице. Минасу показалось, что у него подскочило давление.

– Обязательно надо подниматься, Михаил? Там сын все еще спит.

– Иначе никак, господин. Если только у вас там еще кто-то не рожает.

С этими словами ефрейтор повернулся и начал осторожно подниматься. Каждый его шаг отдавался предательским скрипом ступеней. Минас был уверен, что Хасан и дети наверху все слышат. Он только надеялся, что давний друг не набросится на Михаила, иначе поднимется невообразимый шум, и к нему в дом явится целый взвод, и худо будет всем.

Наконец, преодолев шесть ступеней, Михаил попал на второй этаж, состоящий из одной небольшой комнаты, принадлежащей Ваграму. Мальчик всегда напоминал ему собственного сына, Михаил любил наблюдать за ним, когда тот играл с мальчишками. В такие моменты он вспоминал своего сорванца и представлял, как вернется домой к родным.

Изредка Ваграм с парочкой друзей захаживал в воинскую часть поглядеть на ружья, а Михаил с удовольствием им показывал их.

Ефрейтор, к слову, в отличие от многих солдат, никогда не был падок на алкоголь, редко его можно было увидеть пьющим, и никогда пьяным, поэтому какое-никакое доброе отношение со стороны жителей Баталпашинска к себе он заслужил. За это его товарищи не взлюбили и при каждом удобном моменте старались отпустить едкую шутку, мол ефрейтор Головин подхалим и шестерка местного сброда, раз не пьет и не насилует.

Миновав дверной проем, глазам военного предстал стоящий у стены рядом с небольшим шкафом Хасан, будто загнанный зверь, смотрящий на солдата свирепым взглядом и держащий обоих своих детей за спиной. А те со страхом в глазах не отнимали взгляда от винтовки, которую Михаил наставил на них. Ваграм стоял в противоположной стороне комнаты, перепуганный и дрожащий.

– Михаил, опустите оружие, эти люди безобидны, – раздался голос Минаса позади, – вы пугаете детей.

– Вы в своем уме? Прятать беглецов! – прошипел солдат.

Михаил держал Хасана на мушке.

– Михаил, не делайте то, о чем пожалеете, – произнес Минас, медленно подойдя к Ваграму.

– Это угроза, ваше степенство?

– Боже упаси! Я лишь говорю вам, что потом вы будете сожалеть о содеянном, так как жизни этих людей будут на вашей совести, ни на чьей больше. В вашей власти отпустить их, Михаил.

– Господин Тарасов, это измена. Меня расстреляют, вас повесят, а наши семьи отправят на каторгу! Вам этого хочется? Даже дружба с поручиком вам не поможет!

– Михаил, полагаю, мы почти одного возраста, – заговорил, наконец, Хасан, успокоивший в себе зверя, – у тебя ведь есть жена и дети?

– Да, – нехотя произнес ефрейтор после недолгих раздумий.

– Моя жена сейчас рожает, она не сможет отправиться в дорогу в таком состоянии, она просто умрет. Дети тоже умрут в пути. Что бы сказала твоя жена, узнай она, что ты обрек целую семью на смерть? Как ты будешь смотреть своим детям в глаза и учить их добродетели, зная, что убил моих?

Михаил молчал, явно обдумывая слова мужчины, которого держал на прицеле.

– Я пойду с тобой, парень, – продолжил Хасан. – Только оставь мою семью в покое, дай Минасу помочь им уехать, а меня забирай.

Солдат смотрел на черкеса и прячущихся за ним напуганных Салима и Мерем.

– Ты и мальчик, – произнес, наконец, Михаил, опустив оружие, – я заберу вас обоих, а жена и дочь пусть остаются.

– Послушайте, Михаил… – начал было купец.

– Нет, это вы послушайте! Это, – он указал винтовкой на Хасана с детьми, – это измена. Если вам плевать на благополучие вашей семьи, Минас Георгиевич, то мне на своих родных нет. Он и его сын! Это больше, чем я могу сделать для них!

Сердце Хасана упало.

– Нет, – отрезал он. – Только я.

– Если я выйду отсюда только с тобой, то Дмитрий, мой товарищ, не поверит, что взрослый черкесский мужик бросил семью и бежал. Ты и сам прекрасно это знаешь. Ты и твой сын. Я не собираюсь торговаться с тобой.

Хасан молчал.

«Он прав, – думал он, – второй солдат точно заподозрит неладное и проверит дом повторно. Найдя, Зару и Мерем, их поволокут к морю, а Минаса казнят, выслав его жену с сыном».

– Ладно, – выдавил из себя с болью Хасан, – Я и Салим.

Воцарилось молчание. Никто не смог произнести ни слова. Минас стоял, как вкопанный, не веря своим ушам, он до последней минуты надеялся, что удастся спасти всех, увезя семью друга в Ингушетию, но судьба распорядилась иначе. Хасан крепко обнял маленькую Мерем и поцеловал ее в лоб.

– Прощайся с сестрой, Салим, – дрожащим голосом произнес он.

Мальчик плакал, чуть ли не в голос. Он крепко обнял свою младшую сестру, которая не понимала, что происходит и, видя слезы брата, сама разревелась.

– Пора, – сухо произнес ефрейтор.

– Хасан, пока не поздно, спуститесь к Заре, – сказал с сожалением в голосе купец.

Еле в силах стоять, мужчина взял руку сына и потянул к двери, а дочери велел сидеть наверху с Ваграмом и не выходить, пока Минас не разрешит. Девочка громко заплакала, чувствуя, что это был последний раз, когда она видела отца и брата.

В дверь спальни постучали. Спустя минуту дверь медленно открылась и из-за нее появилось встревоженное лицо жены хозяина дома. Как только Анна увидела Хасана с сыном, мужа и ефрейтора, которого недавно выгнала, ее лицо побледнело. Взор молодой женщины тут же упал на мужа, который кивнул ей в знак того, что нужно их впустить.