Buch lesen: «Провинциалка»

Раскаиваться хорошо, но не делать зла еще лучше.

Г. Флобер

ПРОЛОГ

События 1986 года

Виктора Николаевича Рогова советского дипломата в Южной Корее разбудил резкий телефонный звонок. Часы показывали глубокую полночь – без двадцати минут три. Кто мог звонить в такую пору?

Ночь обостряет и усиливает звуки, особенно поздние, а неожиданные телефонные звонки вселяют в человека тревогу и страх. Пока Виктор шел к кабинету телефон надрывался от крика.

– Рогов у телефона, – назвался он, собираясь услышать от дежурного по дипломатическому корпусу, о какой-либо ерунде типа: из Москвы пришла директива с…

– Виктор! Виктор! Я пропал! Спаси, умоляю! Срочно приходи!

Услышал он знакомый голос атташе Мешкова Валентина Егоровича, своего соотечественника, с которым был в дружеских отношениях. Кроме него у Виктора никого не было в посольстве, с кем можно было откровенно поболтать на родном языке.

Ему до чертиков надоели «тиу-хуа-цинь-минь» – опостылевшее корейское чириканье. Хотя чистенькая ухоженная страна нравилась ему, с ее трудолюбивым и честным народом. Однако, ностальгия о родине невыносимо мучила Рогова. А когда уже становилось нестерпимо трудно, шел к Мешкову, и за бутылкой вина отводил душу, болтая на родном языке.

Конечно, есть и другие соотечественники, однако лишь с этим растяпой, Виктор мог полностью расслабиться не боясь, что его подставят либо донесут. Мешков прочно сидел у него на крепком крючке, срывание с которого для того было смерти подобно. А виноват в этом был сам Мешков с его неутомимой страстью к женскому полу.

Ладно бы к нормальным женщинам, ну завел бы тихую любовницу и помалкивал себе, так нет же: у него высокие моральные семейные устои. Не может, видите ли, изменять собственной жене. Встречаясь с проститутками или просто со случайными распутными особами, считал это не изменой, а легкой шалостью.

И Виктор, и Мешков уже второй год находятся на дипломатической службе в Южной Корее, а вот их семьи живут в Советском Союзе. У Виктора – во Владивостоке, по случаю лечения жены от бесплодия. Порок супруги Рогов тщательно скрывает, во всем обвиняя себя в причине ее болезненного состояния.

Работая на высоких партийных должностях, считал, появление ребенка в семье может стать помехой карьерному росту. Он просто не разрешил жене родить, когда у той наметилась беременность, а принудил к аборту. После операции у нее, как сказали врачи, детей больше не будет.

Та на почве страшного известия теперь постоянно изводит его упреками, надо отдать ей должное – справедливыми. По этой же причине жена и не поехала с ним за границу, а осталась на родине, прикладывая тщетные усилия по лечению бесплодия, просаживая дипломатическую зарплату мужа.

Работая учительницей младших классов, женщина жестоко страдала, глядя на чужих детей. С ней все чаще стали происходить нервные припадки, переходящие в неуправляемые истерики. Муж с трудом уговорил ее оставить работу. Рогов готов был на все, только бы угодить супруге, горько осознавая свою непростительную вину перед ней.

Теперь ему и самому до зубовного скрежета хочется иметь в семье собственных детей. Однако Господь покарал человека за надругательство, совершенное им над собственной женой, что привело здоровую молодую женщину, некогда способную нарожать кучу ребятишек, к пустоцветению.

У Мешкова другая причина отсутствия рядом с ним его семьи: в Москве у него отличная четырехкомнатная квартира в центре города, жена – коренная москвичка, мать двоих детей, не пожелала отправляться вслед за супругом. Талантливая профессиональная пианистка, не рискнула оставлять работу в театре музыкальной комедии, из-за сомнительной службы мужа у голопузых китайцев, как называет женщина всех азиатов.

– Мы поболтаемся – поболтаемся там, да и заявимся обратно в Москву. А что будет с нашей квартирой? Что будет с моей работой? С обучением детей в школе? Знаешь, Мешков, – так небрежно называла она своего супруга, отлично зная его лучше, нежели он сам себя, и все его закидоны, – времена жен декабристов давно канули в прошлое, остались лишь прагматичные советские женщины, – заканчивала она, уже смеясь, стараясь смягчить свою железобетонную логику.

Здраво рассуждала дальновидная женщина и, как показало время, оказалась права. Так и живут соломенными бобылями два дипломатических советских представителя в чужой, далекой стране.

– Виктор, спаси, все, я пропал! Никто мне не поможет кроме тебя! – услышал он вопли Мешкова, после того, как снял телефонную трубку.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени?! – не на шутку рассердился Рогов. – У тебя что пожар?

– Хуже! Хуже! Приди, умоляю!

Коллеги жили в одном корпусе дипломатической резиденции. Это огромное, немного мрачноватое сооружение, с элементами восточных пагод, а вот внутреннее обустройство соответствовала всем европейским стандартам. Здесь жили кроме советских, дипломаты других стран, аккредитованных в Южной Корее.

Чтобы попасть в нужные апартаменты, вовсе не обязательно выходить из здания, для этого достаточно пройти вдоль длинных коридоров, чтобы оказаться в нужном месте.

– Не можешь потерпеть до утра? – упрямился сослуживец. Виктору так не хотелось покидать уютную постель. Хотелось еще поспать, вчера пришлось допоздна задержаться на службе с представителем военного ведомства Кореи по поводу непрекращающихся провокаций со стороны неспокойного Северного соседа, а тот, как известно, является дружественной страной Советскому Союзу. Прямо таки, едва не целуются от любви друг к другу, с иронией ухмыльнулся Виктор Николаевич.

Стоя у телефона, он разговаривал с закрытыми глазами, старался не прерывать сонное состояние.

– Витечка, миленький, приходи! – Рогову послышались слезные всхлипы Мешкова.

«Добегался, дебил. Видать действительно припекло придурка, коль заголосил навзрыд, – теперь всерьез забеспокоился он за нерадивого коллегу. – Что на сей раз, отмочил этот гулена?».

– Иду, – с неохотой проговорил Виктор и положил трубку.

Деяния коллеги отлично известны дипломату Рогову: пьянство в рабочем кабинете, загулы в замызганном борделе, где в полном смысле его раздевали до трусов. Виктору приходилось на собственном автомобиле с тонированными стеклами тайно доставлять гуляку к себе в номер, грязного, едва шевелившего языком, отмывать и приводить в норму.

Проступков предостаточно, многих и разнообразных, которые не служили украшением советского диппредставителя в чужой стране. Удивительно, но похождения Мешкова, кроме Рогова, каким-то образом оставались тайной для окружающих.

Хотя здесь не было никакой тайны, едва попав в переделку, он тут же навешивал свои проблемы на Рогова. Тому, будучи дипломатом, а значит рангом выше Мешкова, поневоле приходилось подчищать допущенные ляпы нерадивым соотечественником. За моральный облик подчиненного в первую голову спросят с него.

И полетят они без оглядки в горячо любимый Советский Союз, который вряд ли встретит их, как доблестных сыновей.

Надо отдать должное Валентину Егоровичу, в периоды между загулами, он отлично исполнял дипломатическую миссию. Имел от руководства благодарственные поощрения и неоднократно отмечался с положительной стороны правительством Кореи.

Однако же вот такая зигзообразная судьбина у мужика в его отношениях с женским полом и взглядом на мораль. Как показывает его личностная «деятельность» исправляться и изменять своим привычкам он не собирается. Это свыше его сил.

Многое повидал Виктор в своей жизни, но представшее его взору в номере советского атташе Мешкова Валентина Егоровича могло присниться лишь в кошмарном сне: на ковре в гостиной лежала обнаженная молодая кореянка. Ее черные прямые волосы утопали в луже крови, расплывшейся зловещим ореолом вокруг размозженной головы, образуя багровую корону.

– Что это?! – в ужасе ахнул Виктор.

– Вот! Вот! – показывал пальцем на мертвое тело, трясясь в слезной истерике, зажимая рот обеими руками заикался Мешков.

– Догулялся, козел, мать твою! – Виктор уже догадывался, что могло здесь произойти. Вокруг валялись пустые бутылки от спиртного, кожура бананов, грейпфрутов, шоколадные обертки.

– Она хотела открыть мой сейф! Понимаешь? Она шарила у меня по карманам, она искала ключи от моего сейфа! Она хотела открыть его! Она шпионка! – цепляясь за одежду Виктора, лепетал догулявшийся до ручки Казанова хренов.

– Какой сейф?! Какие тайны?! Очнись! Ты что у себя в кабинете?! Опомнись! От пьянства и загулов ты совершенно лишился разума. Она просто хотела тебя, как обычно обворовать, вот и шарила по карманам, в поисках денег. Нашел шпионку! А вот ты сам скоро действительно станешь хорошей приманкой для врагов народа и станешь шпионом, – нарисовал Виктор незавидную перспективу гулене, чем напугал того до смерти.

– Ты что, Виктор! Какой из меня шпион?! Ты же меня знаешь! – заблеял преступник, покаянно бия себя в грудь – Все, все завязываю навсегда с этими продажными тварями! – Выставив ладони рук перед собой, словно отбиваясь от чего-то невидимого и отрицательно мотая головой, зарекался МЕшков. – Только помоги мне, Витенька, миленький, что мне делать?! Ведь я убил человека, хотя и проститутку, но мне светит вышка. О-о-о! – завыл советский атташе, обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Хватит передо мной разыгрывать представление кающегося грешника. Надо было раньше думать, когда поднимал на человека орудие убийства. Бери бумагу и ручку, садись за стол и пиши, как было дело.

Мешков с ужасом уставился на Виктора.

– Нет, нет! Повинную писать не буду, лучше сам застрелюсь, – замахал руками стервец, пятясь от Рогова, с побелевшим, перекошенным от ужаса лицом.

– Повинная здесь не поможет, тебя все равно расстреляют, – «утешил» убийцу коллега. – Ты МНЕ напишешь признание в убийстве девушки. Я сам буду тебя удерживать от глупостей. Как только устроишь очередной загул, твое признание тут же будет положено на стол представителю КГБ.

При упоминании грозного комитета, Мешков едва не рухнул в обморок. Одно лишь это слово наводило смертельный ужас, и тут же вырисовывались необозримые заснеженные сибирские лесосеки, это в лучшем случае, в худшем – на лбу начертанный зеленкой крест.

– Я согласен! Я согласен! Только помоги! Ты же меня знаешь, я вовсе никакой-то там убийца. Ведь мы много лет… Витя, ты ведь мне поможешь? – заискивающе, протягивая руки к своему предполагаемому спасителю, лепетал гулена. На Мешкова отвратительно было смотреть. Залитое слезами посеревшее от страха лицо, трясущиеся губы, кающийся взгляд побитой собаки.

– Напишу, все тебе напишу, только помоги избавиться от этого кошмара! Он стал лихорадочно рыться на письменном столе в поисках бумаги и ручки.

– Обязательно укажи, чем ты прихлопнул девушку. Не вздумай городить забор относительно шпионства. Так прямо и напиши: привел, мол, проститутку в номер и убил ее по собственному желанию.

– Но у меня не было такого желания, – стал, было слабо протестовать убийца на «несправедливость» обвинения со стороны дознавателя. – И не сразу я ее убил. С твоих слов складывается впечатление, будто я какой-то маньяк-убийца, тем и занимаюсь, что привожу девушек к себе с единственной целью убивать. – Заступился несчастный за свою личность.

– Лирику оставь при себе. Она тебе пригодится, при написании мемуаров для своих детей.

– О, Господи, мои дети! Позор, какой позор, я навлек на их святые головки! Несмываемое родовое пятно! Простите, детки, своего грешного отца, если можете! – заламывая руки, причитал кающийся преступник.

– Довольно театра! Пиши! – прицыкнул на него Рогов.

Бумага под диктовку была составлена, с указанием места и времени происшествия, орудия убийства, способа избавления от трупа, и с полными паспортными данными Мешкова.

– Виктор, а что мне делать вот с этим? – Валентин Егорович робко указал пальцем на то, что сейчас лежало не только на ковре, но и на его грешной душе.

– Как что? Делай так, как ты написал в «признании». Я тебе все подробно продиктовал: что и как. Это сейчас уже твои проблемы. Сумел убить, умей избавиться от трупа. – Виктор равнодушно положил сложенный в четверо листок с признанием в боковой карман пиджака, и добавил: – вот так.

– Как это вот так?! Я для чего тебя позвал?! Только за тем, чтобы написать признание? Вот это друг, называется! – стал возмущаться Мешков такой несправедливостью, на его взгляд со стороны коллеги. Виктору уже порядком надоела вся эта бодяга с убийством.

– Повторяю в устной форме: ты относишь девушку в ванную… – начал «советник».

– Что?! Ты хочешь сказать, что я буду труп держать у себя в ванной? И действительно поступлю так, как написано в покаянии?! – ужаснулся убийца, перебив Рогова.

– У тебя есть другие варианты? Тогда действуй и не проси у меня совета. Свои советы я тебе только что продиктовал.

– Но я посчитал это просто шуткой с твоей стороны! – ахнул Мешков, до конца еще не осознавая весь ужас им содеянного.

– Какая шутка! Ну, ты артист! У тебя есть какие-то иные соображения, как избавиться от трупа? – строго спросил Виктор.

– Нет, никаких других соображений нет, – чистосердечно признался душегуб.

– Вот и действуй, желаю успеха. – Рогов, не взглянув на труп, направился к выходу, оставляя гуляку один на один с предметом его преступных вожделений.

Пройдет много лет и Мешков добровольно, без принуждения расскажет о совершенном им злодеянии со всеми подробностями человеку, перед которым станет более виновен, нежели как убийца, потому как из-за собственной трусости изломал человеческую судьбу. Расскажет все, чтобы избавиться, наконец, от мучительного чувства вины, страха, покаяться в страшном грехе, которому, как он потом поймет, ему не будет прощения. Но это будет очень и очень нескоро.