Рудольф. На основе реальных событий. Часть 2

Глава 2. Тула

1919. Москва

Потребовалось несколько дней, чтобы остатки отряда собрались в Воронеже. Рудольф был занят организацией ночлега и получением питания для измученных переходом людей. О снаряжении речь пока не шла, хотя у многих краснофлотцев не осталось почти ничего: они выскочили из эшелона без вещей. И все сгорело. Аэропланы передали в другие отряды: уже тридцатого августа Рудольф с Ильей Сатуниным улетели в Давыдовку, в 4-й авиаотряд, туда же улетел Ефим Филипцев. Николай Цыганков был направлен во 2-й Истребительный отряд, а Иван Ефимов – в 13-й.

Несколько недель прошли в томительном ожидании: Рудольф разрывался между необходимостью боевой работы и волнениями за отряд, которым временно командовал Михаил Огородний. Отряд двигался в тыл. И наконец 27 сентября Рудольф получил сначала устное указание от Начавиаюжфронта Петражицкого, а потом указание от замначальника полевого управления авиации: отряд отправить на переформирование в Тулу. А на следующий день, одновременно с указанием сделать новую отрядную печать, – отправиться лично вместе с делопроизводителем Иваном Василевским в Москву, к Авиадарму Сергееву, «для получения инструкций и распоряжений по формированию вверенного Вам отряда».

Рудольф перечитал распоряжение несколько раз. Итого: отряд едет в Тулу, а он – в Москву, к Авиадарму! Рудольф абсолютно спокойно относился к начальникам, стоявшим выше по командной лестнице. Не был он ни лизоблюдом, ни карьеристом, еще со времен службы в Иркутске у Эверта. Но тут он как-то внутренне осознал масштаб происходящих событий. В Москву к Авиадарму – это как в Империалистическую войну к Великому Князю Александру Михайловичу прокатиться… А впрочем, товарищ Сергеев в делах авиации разбирается небось получше.

Они с Иваном Василевским выехали в Москву, а Миша Огородний с комиссаром Лазуткиным стали готовить отряд к отправке в Тулу. При том, что Деникин наступал, а вокруг было неспокойно – это представляло собой серьезную задачу. И все же уже тридцатого сентября Миша сообщил из Рязани: отряд едет в Тулу в сборном воинском эшелоне. Прямой дороги через Елец, видать, не получилось…

Москва в конце сентября была прелестна: голубое, словно умытое дождями небо, практически безоблачное, желтые, еще не облетевшие березы, буйство красок в парках и садах. Однако Рудольфу было не до красот: дел оказалось невпроворот. Получить указания, оформить имущество, выбить положенное, договориться о спешной отправке.

Встреча с Сергеевым прошла быстро и по-деловому. Рудольф запомнил только крепкое рукопожатие и внимательный, пристальный взгляд глубоко посаженных глаз. Высокий лоб товарища Сергеева и чуть длинный нос придавали ему сходство с крупной птицей – нацеленной на полет и на победу. Говорил Сергеев кратко, и Рудольф практически не волновался: понятно было, что ему необходимо, и растекаться мыслями по древу не пришлось.

Получив разрешение наведаться в резерв авиаспециалистов в поиске мотористов и летчиков, Рудольф отправился с Петроградского шоссе в знакомое здание на Садовой Триумфальной. И там на входе практически нос к носу столкнулся с невысоким серьезным парнем. Лицо его показалось знакомым, и память услужливо подсказала: Гатчина, июль 1916 года, палатка мотористов на учебном аэродроме офицерской школы…

– Яков? – Парень обернулся на зов, нахмурился, с прищуром посмотрел на Рудольфа. Потом улыбнулся: – Рудольф? Который во Францию попал?

– Он самый, – Рудольф улыбнулся. – Не скучаешь, Яков, в резерве?

Глаза у парня загорелись огнем:

– Да каждый день к начальнику хожу! Жду назначения…

– Пойдешь ко мне в отряд? Набираю мотористов, – Рудольф улыбнулся. – В 23-й отряд, тот самый.

– Пойду, – Яков серьезно кивнул. – Коли бюрократы местные отпустят…

– Отпустят, – Рудольф усмехнулся. – Как фамилия твоя?

– Жуков.

– Ну, значит, скоро увидимся, Яков Жуков!

Рудольф отправился к начальству и в итоге вытребовал себе опытного боевого летчика, на что никак не рассчитывал: думал, что все они уже пристроены. Леонид Ефимов оказался невысоким и спокойным. Он воевал в Империалистическую войну в 13-м отряде и потом в 5-м отряде истребителей – в 1915 году совсем недалеко от Рудольфа, под Варшавой. Был кавалером Георгиевских крестов всех четырех степеней и офицерского ордена Святого Георгия: подбил немецкий самолет, и тот вынужден был совершить посадку в русском тылу. За боевые заслуги Леонид получил звание прапорщика. Попал в немецкий плен весной 1917 года и провел там десять месяцев… Рудольф не верил своим глазам: это была несомненная удача.

Так что в Тулу они выехали уже вчетвером. Поезд тащился медленно, за окном проплывал осенний лес. Подольск, потом Серпухов, Ока…

– Ползет и ползет. Хоть выходи грибы пособирать, – горячился Яков. – Вон видно, на опушке, подосиновик стоит…

Леонид только слегка улыбался. Он был молчаливым, тихим, невысокого роста и только иногда улыбался, подкручивая аккуратно подстриженный ус. Никогда бы не подумал, что на груди у этого парня когда-то был целый иконостас, подумал про себя Рудольф. А впрочем, он ценил это качество: показуха была свойственна скорее золотопогонникам, причем чем меньше человек стоил на деле, в воздухе, тем больше рисовки было у него на земле.

1919. Тула

Наконец, добрались до Тулы и стали искать прибывший сюда 23-й отряд. В Туле были транспортные пробки от частей, отступавших к Москве. Ходили упорные слухи, что в Старом Осколе белых встретили с колокольным звоном; что из комиссаров, бежавших из Старого Оскола, на станции Касторной убито человек восемь. Что в Ельце, при слухе о подходе казаков, местные красноармейцы побросали винтовки и бросились, подняв руки, сдаваться. Трамваи с пятого октября по праздникам не ходили, так что по городу за неимением в отряде автомобилей приходилось передвигаться пешком.

А прочем, Тульский укрепрайон был Деникину покуда не по зубам. Большевики дрались за него отчаянно: здесь находились арсенал, оружейный завод и патронный завод. Для Республики потеря Тулы означала бы практически неминуемое поражение… Постепенно ситуация на фронте стабилизировалась, и Рудольф энергично занялся поисками помещения под штаб отряда, места под аэродром, налаживанием хозяйственных связей, выбиванием провианта и имущества и вообще построением отряда.

Штаб отряда организовал рядом со зданием комитета РСДРП в бывшем доме Губернатора – на пересечении улиц Свободы и Мотякинской. Часть имущества и людей получил от 51-го авиаотряда, который был влит в 23-й. Получил он и еще одного опытного летчика – Дмитрия Бондаренко, который тоже воевал в империалистическую и тоже побывал в плену. В отличие от спокойного Ефимова, Бондаренко был мрачным, нервным и придирчивым. Как он летает, возможности проверить покамест не было.

Тула, расположенная на холмах над рекой Упа, была сравнительно крупным городом. Сто тридцать тысяч населения, огромное количество госпиталей, в которых раньше лечились раненные солдаты империалистической, а теперь уже гражданской войны, крупный железнодорожный узел, много заводов и квалифицированных рабочих. Рудольфу здесь нравилось: осенние краски добавляли прелести новеньким деревянным и каменным двух-трехэтажным зданиям, палисады были аккуратно ухожены, рабочие – прилично одеты. Рудольф отмечал контраст между пролетарскими районами Петрограда и Тулы: здесь явно зарабатывали больше и жили солиднее.

…Яков Жуков немедленно влился в коммунистическую ячейку отряда, заражая всех энергией. Был он всегда спокоен, не по годам вдумчив, но активен до крайности, так что даже комиссар Лазуткин старался его прыть умерить. Особенно Якова возмущала пассивность тульских пролетариев: вместо активной поддержки Советской власти они бурчали что-то о снижении доходов при выросших нормах выработки и никак не желали входить в положение молодой Республики. Как-то раз, уже в ноябре, он буквально ворвался в помещение, занимаемое ячейкой. Глаза его метали молнии.

– Меньшевики какие-то, честное слово! – Яков, сжимая в руке видавшую виды кепку без кокарды, возмущенно смотрел на Лазуткина. Тот, посмеиваясь, кивал. – Прошу машину на полдня для нужд Красной авиации. Кто, говорят, бензин оплатит, да шофферу за работу? Нешто для нужд Революции жалко им? Все копейки считают…

– А ты что же?

– Ну пришлось раскошелиться. – Яков поджал губы. – Никак иначе не выходило.

– Привезли?

– Привезли.

– Ну так что же ты расстраиваешься?

– Так отрядные же деньги, им счет нужен. А ну как на еду не хватит?

– Это дело командира – деньги считать, – Лазуткин покачал головой. – А наше дело – проверять, как они расходуются…

Когда Яков успокоился, его взгляд упал на газету Коммунар, которую держал в руке Лазуткин.

– Есть чего?

– Да на вот, ознакомься. – Лазуткин передал ему газету, показывая, куда смотреть. Хмурясь, Яков стал читать:

– Если нет штиблет – то в шею. – Он покосился на Лазуткина.

– Читай, читай. – Лазуткин хмыкнул.

– В авиационном отряде восьмого ноября был бал. Не имея бального костюма, я отважился пойти на него, чтобы посмотреть, как веселятся красные войска, но не успел я взойти, как чуть ли не в шею был изгнан распорядителем этого бала за то, что был обут в валеные сапоги. Я имею одни сапоги, в которых я шел не танцевать, а посмотреть. Но оказалось, был вечер не для нас, а для господ. Не мешало бы комиссару вышеуказанного отряда разъяснить этим товарищам те начала братства, которые нам диктуют наши товарищи, стоящие вверху. Я не обижаюсь на то, что меня вытолкнули, а обидно, что они не понимают задач нашей пролетарской идеологии. Красноармеец авиационного отряда Тишков.

– Это про наших, что ли? – Яков поднял глаза на Лазуткина. – Знаю я этого Тишкова Володю. Много о себе думает… Как механик.

– Про наших. – Лазуткин усмехнулся. – Говорил я Рудольфу: повесь плакат на входе, что только в штиблетах можно.

– А он?

– Сказал, мол, каждый должен внутри понимание иметь, ты же, мол, не пойдешь в портках в парную, вот и на бал только в штиблетах ходят… Пролетарская революция, говорит, культуры не отменяет.

– Да уж, Рудольф-то наш Михайлович – романтик. – Яков хмыкнул. – В следующий раз надо бы его подстраховать…

…Все началось случайно. Рудольфу нужно было дерево для запчастей. Какие-то комплекты он получил вместе с аэропланами, но запас карман не тянет, а искать потом в глуши древесину нужной марки себе дороже. И вот в конторе лесозаготовительного отдела он обратил внимание на молодую барышню—делопроизводителя. Совсем юная, активная, она, подбоченясь, что-то указывала сидевшей за печатной машинкой пожилой даме. Потом прыснула в ладонь, мельком взглянула на Рудольфа и легкой походкой вышла в другую комнату. Больше Рудольф ее не видел, только услышал, как она в соседней комнате спросила кого-то:

– А ты на бал идешь? Послезавтра, в женской гимназии?..

Вот, казалось бы, и все. Рудольф занимался делами, но девушка не выходила у него из головы. Он чувствовал, что хочет узнать ее получше, снова увидеть, подтвердить впечатление живой и веселой красоты, незлого юмора… От нее так и веяло легкостью, теплом, жизнью… И когда к вечеру он понял, что наведываться к ней в контору ему не позволяет положение командира отряда, решение созрело само: нужно идти на танцы. Однако: где взять штиблеты и как туда попасть?

Рудольф подсел к Леониду Ефимову, который собирался уже укладываться. За неимением других помещений, командование отряда и летчики жили прямо в штабе, бросив матрацы на пол около печи. Правда, дров было маловато, так что часто по утрам просыпались от холода. Но в тесноте – не в обиде. В казарме у красноармейцев было очень тесно…

– Леонид… – Рудольф не знал, как начать, стеснялся, но деваться было некуда. – Есть вопрос… не по службе.

Ефимов удивленно вскинул брови и внимательно посмотрел на Рудольфа, но ничего не сказал. Худощавый, с маленькой бородкой, ровесник Рудольфа – он производил впечатление скромного юноши-студента, и трудно было поверить, что это полный Георгиевский кавалер. Перед такими, как Ефимов, члены царской фамилии обязаны были вставать с кресла. Хотя осенью 1919 года это, конечно, уже не имело значения.

– Ты умеешь танцевать? – Рудольф помедлил. – На балу?

– Приходилось, – Ефимов усмехнулся. – А мы что, на бал идем?

– Ну понимаешь, – Рудольф снова замялся. – Да, есть такая идея.

– Ну не все же в штабе бока пролеживать, – Леонид вдруг улыбнулся. – Только в чем же мы на бал пойдем, товарищ командир? В сапогах туда негоже заявляться.

– У меня с лета залетные остались, – Рудольф хитро улыбнулся. – На штиблеты хватит…

– А на костюмы?

– Время революционное, – Рудольф покусал губу. – Глядишь, и галифе сойдет.

– Со штиблетами?

– Ну, может, и на костюмы хватит, – Рудольф со вздохом прикинул, сколько у него имелось наличности.

– Да ты только для себя считай, у нас тоже заначки имеются. – И тут Ефимов подмигнул Рудольфу. Как когда-то Конон…

Вечером следующего дня они в военной форме, при оружии и с саквояжами в руках подошли к зданию женской гимназии. Здание было необычной формы: две улицы сходились тут под острым углом. На перекресток глядел узкий трехэтажный фасад с колоннами и островерхой башенкой, вдоль обеих улиц шли длинные трехэтажные крылья. В первом этаже находился магазин готового платья, окна второго и третьего этажа мягко светились. Рудольф прислушался: музыки пока что не было слышно. Уже стемнело, небо затянули тучи, но дождь покуда начинаться не спешил.

У входа в здание их остановил распорядитель, рядом с которым стояли два красногвардейца с винтовками.

– Вы танцевать, товарищи?

– Так точно, – Рудольф кивнул. – Командир 23-го авиаотряда Калнин. А это летчик 23-го авиаотряда Ефимов.

На них посмотрели с уважением, но пропускать не спешили.

– Проход на бал только со штиблетами, товарищи летчики.

Рудольф молча показал на саквояж. Тогда их пустили внутрь, они поднялись по слабо освещенной лестнице со стертыми мраморными ступенями на второй этаж, и здесь распорядительница, строгая дама с сильной сединой в волосах, в закрытом темном платье с высоким воротником, критически окинув их взглядом, указала на комнату, где можно было переодеться.

– У нас ничего не пропадает, господа, но свои револьверы держите, пожалуйста, при себе и не теряйте, – она произнесла «револьверы» с ударением на букву «о», и Рудольф слегка улыбнулся. Дама взглянула на него холодно и продолжила ледяным тоном: – Наши воспитанницы содержатся в строгих правилах. А потому никаких спиртных напитков и прочих вольностей в этих стенах не допускается.

– Мы пришли танцевать, мадам, – Рудольф произнес это по-французски и поклонился по парижской моде, чем вызвал удивленный взгляд дамы. Впрочем, она быстро совладала с собой и продолжила по-французски:

– Тогда проходите в эту комнату и приведите себя в порядок. Бал начнется через пятнадцать минут…

– Это ты в Париже наловчился? – Леонид, стащив гимнастерку, посмотрел на Рудольфа.

– Ну да, – Рудольф усмехнулся. – Надеюсь, навыки за два с половиной года не растерял…

Переодевшись, он достал заветный футляр – французские принадлежности для ухода за усами. Аккуратно расчесал волосы и усы. Футляр пережил за эти годы многое, даже нападение в Алексеевке: он был плоским, так что легко помещался в полевую сумку. Или в глубокий карман. Наконец, они привели себя в порядок и по начищенному до блеска поскрипывающему паркету прошли в конец коридора. Здесь стоял полумрак. Дверь в актовый зал была немного приоткрыта, и на порог ложилась узкая полоска света. Сердце забилось сильнее. Рудольф ощутил прилив радости, ему хотелось поскорее увидеть ту девушку. Он решительно шагнул вперед и открыл дверь.

Зал был освещен скупо: несколько керосиновых ламп по углам, несколько толстых свечей в тяжелых бронзовых подсвечниках. В дальнем углу стоял большой рояль, строго блестевший темным лаком, а рядом с ним на тумбе – граммофон с огромным раструбом. Вероятно, сначала будут вальсы, а потом – что-то более современное, решил Рудольф. Он знал, что танго в России было под запретом, особенно в гимназиях. Однако времена изменились – может быть, удастся блеснуть парижским шиком?

Он сразу не увидел ее, да и она не распознала его среди других гостей. Девушек было около двадцати, они, в красивых платьях и туфельках, краснея и перешептываясь, поглядывали на десяток мужчин в костюмах и отблескивавших в свете ламп штиблетах. Несколько военных – это легко читалось по их позам, несколько молодых заводских инженеров и еще пара молодых людей неопределенного звания – вот и вся компания танцоров.

Наконец, распорядительница бала прошла к роялю, села за него и громко объявила:

– Вальс!

Рудольф, стараясь сдерживать нетерпение, пошел к группе девушек. И вдруг увидел ту самую – хотя сейчас она выглядела немного старше в красивом белом платье, с аккуратной прической и сверкавшими в ушах и на груди украшениями. Слегка покраснев, она с улыбкой ответила на приглашение Рудольфа, и они закружились в танце. Он вальсировал сначала сосредоточенно, но очень быстро понял, что девушка двигается легко, и расслабился. Музыка закружила их.

Он видел ее глаза – серые, с легкой голубизной, широко распахнутые ему навстречу. Ее рука лежала на его плече, а он осторожно держал ее за талию. Ее запах окружал его. Здесь, пожалуй, не было или почти не было духов, но запах был волшебным. Он не думал ни о чем. Это было похоже на полет, но полет волшебный, без треска мотора и запаха касторки и бензина. И ее глаза сияли ему навстречу.

– Вы танцуете прекрасно, – сказал он, склоняясь над ее ручкой. И только потом понял, что говорил по-французски. Впрочем, она поняла, поскольку ответом ему было кокетливое merci.

– Позволите еще один танец? – Рудольф спросил это уже по-русски.

– Да, – просто ответила девушка, и они снова закружились в новом танце.

Поскольку девушек в зале было больше, никто из молодых людей не претендовал на партнершу Рудольфа: выбор барышень здесь был недурным, одна другой краше. А подруги девушки – как вскоре узнал Рудольф, ее звали Надежда, – не пытались отбивать у нее кавалера. То ли опасаясь резкого слова, а может быть, просто потому, что эта пара сегодня была лучше всех. Они очень подходили друг другу и двигались так, будто танцевали вместе всегда.

Узнав, что Рудольф – летчик и командир отряда, Надежда в шутливом ужасе раскрыла свои прекрасные глаза:

– Вы не боитесь?

– Ну что вы… – Рудольф улыбнулся немного застенчиво. – Полет – это прекрасно. Наверное, лучшее, что со мной было. Не считая этого танца!

Она слегка покраснела, но глаз не отвела, и они продолжили кружиться, забыв о времени. Дама за роялем наконец устала, и в зале наступила пауза, только пары и стоявшие у стены барышни тихо перешептывались.

– Вы танцуете танго? – Надежда посмотрела на Рудольфа слегка насмешливо.

– Да. – Молодой человек улыбнулся. – Немного.

– А где учились танцевать?

– В Париже…

Она не успела задать больше ни одного вопроса. И действительно, была великолепной партнершей. Рудольф начал понимать, что теряет из-за Надежды голову. Он, конечно, оставался командиром отряда, ответственным и хозяйственным. Но сердце его явно уже сделало свой выбор. Это новое чувство было теплее, свежее и одновременно острее всего, что он чувствовал к девушкам до сих пор. И даже юношеская любовь к Соне – шесть лет назад, уже шесть лет, – меркла перед живой, раскрасневшейся и соблазнительной Надеждой, которая следовала за ним в танце уверенно и покорно одновременно.

Он как-то не сразу заметил, что с некоторых пор они танцуют вдвоем. Это действительно было похоже на полет, и время остановилось, было только движение и упоительное чувство единения и взаимопонимания без слов. Когда музыка закончилась и они остановились, зал аплодировал им. Рудольф же понимал, что просто не в состоянии выпустить Надежду из рук – вот так просто.

– Позволите мне проводить вас? – Он снова поцеловал ей руку. – На улице темно.

– Если не боитесь, – Надежда кокетливо улыбнулась.

– Тогда встречаемся внизу.

– А ты действительно прекрасный танцор, Рудольф Михайлович, – Ефимов улыбнулся. – И партнерша хороша…

– Я провожу ее, не против? – Рудольф улыбнулся Леониду.

– А у меня тоже внезапно возникли планы на вечер, – хитро улыбнулся пилот, и они расстались.

До улицы Лейтейзина идти было недалеко – забрать немного в сторону вокзала, а потом свернуть налево, к холмам. Надежда шла, крепко взяв Рудольфа под руку, и молчала. Вероятно, немного устала танцевать. Идти хотелось как можно медленнее: расстаться сейчас с ней было бы просто мучительно. Рудольф, взвешивая все за и против, судорожно размышлял. Положение его на данный момент было неплохим: командир авиационного отряда, летчик. И он точно знал, что будет добиваться этой девушки, чего бы это ему ни стоило. Но взять ее с собой – значит, подвергнуть риску. Он вспомнил маленькую жену товарища Павлова тем утром на станции Алексеевка. А впрочем, если он хочет, чтобы Надежда была с ним рядом, нужно действовать.

И вот, когда они подошли к дому номер шестьдесят шесть – двухэтажному, с каменным первым этажом и деревянным вторым, с изящной резьбой по коньку крыши и вокруг окон, с аккуратным палисадом, – он решился окончательно. На улице было темно, фонари стояли редко – а потому лицо Надежды только смутно белело перед ним. Но даже в такой темноте он увидел, как широко открылись ее глаза, когда он твердо сказал:

– Надежда, позвольте мне познакомиться с вашими родителями.

Она помолчала, потом пролепетала тихонько:

– Если не боитесь… – И открыла калитку.

В комнате, куда Надежда привела его, сидели родители девушки. Отец был тонкокостным изящным сероглазым блондином в домашних брюках, теплой рубахе и красивом жилете с вышивкой. Мать, напротив, смуглая, темноглазая, с пышными темными волосами, подстриженными до уровня плеч. На ней было строгое темное платье с высоким воротником. Смотрела исподлобья, поджав губы, – Рудольф сразу же вспомнил собственную маму. Знакомое выражение. Оба они были явно настороже: появление молодого военного, которого дочь привела с бала, очевидно, не слишком обрадовало их.

– Это Рудольф, – Надежда, улыбаясь, показала на кавалера. – Он прекрасно танцует и… Он летчик.

– Рудольф Калнин, – отрекомендовался Рудольф. – Командир авиационного отряда.

– Летчик? – Отец Надежды, словно и не слышав слов молодого человека, неодобрительно смотрел на дочь. – Ты разве не знаешь, что они все подряд пьяницы и гуляки? А главное, живут недолго?

Надежда вспыхнула и промолчала, а Рудольф, который в целом ожидал подобного приема, ответил:

– Я летаю с 1912 года, Михаил Иванович. Воевал под Ригой. И, как видите, цел и невредим. И я прошу руки вашей дочери.

Наступила тишина, только тикали стоявшие в углу часы. Отец Надежды долго молчал, потом спросил:

– Как вы сказали? Калнин?

– Так точно. Рудольф Калнин.

– Латыш?

– Да.

– Лютеранин?

– Да.

– А Надежда, как видите, православная… – Михаил Иванович усмехнулся. – Не находите ли вы это препятствием?

– Ты, папа, когда на маме женился, тоже не православную брал, – Надежда вспыхнула.

Мать сверкнула на дочь темными глазами, но промолчала, только немного покраснела.

– А ты, голубушка, уже и замуж собралась? – Отец прищурился. – Ну так знаешь прекрасно, что я маму, после того как из табора выкупил, крестил сначала в православную веру. И потом только женился.

– Сейчас другое время! – дочь говорила запальчиво. – Старое время кончилось.

– Ну да, ну да… – Михаил Иванович покивал головой… Потом посмотрел на Рудольфа: – А имя мое вы как узнали?

– Это… несложно. – Рудольф улыбнулся. – У Надежды спросил. Вы Михаил Иванович, а мой отец – Михаил Семенович…

– Ну, спасибо, хоть не в ЧК осведомились… – Михаил Иванович усмехнулся. Потом снова прищурился на Рудольфа: – Большевик?

– Нет, – Рудольф покачал головой. – А это важно?

– В Туле весьма важно… – Михаил Иванович кивнул. – Что ж ты в Красную армию подался?

– По призыву. – Рудольф пожал плечами. Обсуждать эту тему с родителями девушки не хотелось.

Михаил Иванович помолчал. Потом посмотрел на супругу и промолвил:

– Ну вот что, красный командир Рудольф Калнин. Дела так не делаются. За уважение к нам спасибо, за то, что дочь проводил – тоже. Пока ты с ней танцуешь – цены тебе нет. Но ответ на твой вопрос пока что отрицательный…

…Рудольф медленно шел по ночной улице в сторону штаба отряда. Было темно, но он не боялся: во-первых, улицы патрулировались, во-вторых, его револьвер всегда при нем. Да и просто недосуг ему думать сейчас о мелочах. Он думал о Надежде, которая за этот вечер заслонила для него весь мир. Единственный способ часто встречаться с девушкой – это танцы. Значит, придется устраивать балы непосредственно в авиаотряде. А там глядишь, и родители у барышни оттают…

– Телеграмма, товарищ командир.

Рудольф, до того сверявший финансовые ведомости, оторвался от них и прочитал на бумажной четвертинке печатный текст:

Укрепрайон Начавиасбогруппы Строеву

Прикажите Комавиотряда 23 срочно высылке сведений форме первой состоянию личсостава первое декабря и впредь таковые высылать по состоянию 1 и 15 числа каждого месяца точка 30 ноября 1919 года

Крармия Начавиаюжфронта /Акашев/

– Василевский, подготовь список и возьми за правило их отправлять в начале и в середине месяца. Кроме летного состава, добавляй комиссара, себя, старшину Оскара Сцесновича и младшего механика Михаила Огороднего…

…в соседнем помещении заспорили совсем уже громко, и Рудольф встал из-за стола. В комнате, занимаемой коммунистической ячейкой отряда, электрик Николай Дубровский и моторист Яков Жуков что-то горячо доказывали комиссару Николаю Лазуткину. Они были почти ровесниками, по двадцать три года. Рудольф с высоты своих двадцати девяти лет смотрел на них немного снисходительно. А впрочем, дело свое они знали, и комиссар Лазуткин Рудольфа вполне устраивал.

– Где это видано вагоны разрисовывать? – Лазуткин нависал над сидевшим за столом Жуковым. Дубровский стоял в стороне, прислонившись к стене и сложив руки поперек груди.

– Это агитация за пролетарскую Революцию! – Яков аж пристукнул кулаком по столу. – Мы должны на каждом углу показывать, что Воздушный флот Красной армии прекрасен и силен!

– А про секретность ты слышал? – Лазуткин нахмурился и грозно смотрел на Якова. – Про военную тайну?

– Да наши цистерны и самолеты на платформах и так нас демаскируют! – моторист произнес это, не запнувшись, чем вызвал внутреннее одобрение Рудольфа. – Мы же и демонстрационные полеты постановили делать для населения, и лекции читать!

Лазуткин помолчал. Потом привел, как ему казалось, неубиваемый аргумент:

– Где ж ты столько краски возьмешь?

– Да договорился я уже, – Яков расплылся в улыбке. – На патронном заводе ребята есть что надо, бесплатно передадут. И кисти. Нам только козлы сколотить – так это мы мигом. И на станции железнодорожники в депо обещали подсобить. Это же наша гордость – авиация…

– И на все у тебя ответ готов, – Лазуткин покачал головой. – Ну ладно, приступайте. Только эскиз сначала со мной утвердить. И с командиром…

…Рудольф с интересом читал только что принесенный Василевским документ. За окном выл ветер, мела пурга.

По красному Военному Воздушному Флоту Южного Фронта

№217 от 14-го декабря 1919 года

Объявляю для сведения приказ по Армиям Южного Фронта Российской Республики от 12-го Ноября с. г. за №1766

Ввиду особых условий воздушной службы, в особенности в зимнее время и в целях поднятия боеспособности летного состава авиа- и воздухчастей Южфронта, в связи с настоящим слабым питанием, гибельно отражающимся на здоровье и полетах таковых, разрешаем впредь до особого распоряжения производить выдачу добавочного пайка / сверх установленного / летчикам, и наблюдателям, и специалистам-наблюдателям, каждому в неделю два с четвертью фунта мяса, два с половиной фунта сливочного масла или сала, сорок восемь яиц и девяносто один золотник сахара.

Указанные продукты выдавать из Опродкомарма, а в случае отсутствия таковых изыскать способ нахождения и удовлетворить означенным питанием.

Подписали: Командюж Егоров, Член Ревоенсовета Южфронта Сталин

Приказ по красному Военному Воздушному Флоту Южфронта, подписали: Начальник Полевого Управления Авиации и Воздухоплавания Южфронта Красный Военный Летчик Глубоковский, Военком Эго.

– Интересно, нас это касается? – Василевский почесал бровь. – Сорок восемь яиц в неделю – это же почти по семь штук в день. Наверняка и остальным останется.

– Попробую у Строева узнать, – Рудольф пожал плечами. – У нас два летчика налицо да два наблюдателя – это, считай, по три десятка яиц в день на отряд, да десять фунтов масла в неделю, да мяса почти столько же. Хорошо бы, конечно…

– …Товарищ командир, телеграмма из Реввоенсовета от товарища Троцкого. Из штаба армии передали…

Серпухов 18/XII-19 точка. Тов Троцкий телеграмма №313 от 17 декабря приказал немедленно через надежных курьеров прислать списки всех награжденных орденом Красного Знамени со дня введения ордена тчк В списках при фамилиях должны быть приведены соответствующие приказы или постановления коими награждение мотивировалось тчк Во исполнение приказа тов. Троцкого немедленно получении его доставьте штаб юж сведения относительно лиц состоящих на службе…

Рудольф с удивлением посмотрел на Василевского. Тиф, испанка, холод, еды не хватает – а они орденоносцев проверяют. Мечтатели… Он дочитал концовку:

Случае если лиц награжденных орденом не имеется о сем также надлежит сообщить штаб юж

– Напечатай: в вверенном отряде награжденных Красным Знаменем не имеется…

– Рудольф Михайлович, Новый год будем отмечать? – В группе вошедших в комнату выделялся Николай Дубровский. – Пока есть возможность.

– А комиссар что думает? – Рудольф покосился на Лазуткина.

– Ну а что же, Новой год, так Новый год, – Лазуткин ухмыльнулся. – Только без поповских историй.

– А елку можно?..

– Где ты елку-то возьмешь? – Рудольф внимательно посмотрел на Дубровского. Сам он не отмечал Новый год уже несколько лет: в Париже не удалось, в Вендене было совершенно не до праздников, год назад в резерве авиаспециалистов тоже было не до торжества.

– Из лесу, вестимо… – Лазуткин фыркнул, вошедшие засмеялись.

– Ну хорошо, только чтобы без излишеств, – Рудольф строго посмотрел на вошедших. – И после полуночи всем разойтись…

…Вышло, однако, немного иначе. По случаю праздника в штаб пригласили жен, нескольких раненных авиаторов из ближайшего госпиталя. Народу набилось много, было душновато. Курить Рудольф заставил всех на улице – иначе в штабе было бы совсем не продохнуть. Были танцы, смех, пожелания близкой победы Революции. Расходиться никак не хотели, хотя Рудольф строго сказал: утром подъем по расписанию. Пусть и праздничный день, все равно работы запланированы.