Buch lesen: «Заложники Древа Сефирот»

Великому ученому, магу, философу нашего времени, моему дорогому учителю посвящается.

Официальной науке осталось сделать только один шаг – признать реинкарнацию. Тогда все встанет на свои места, и будет понятно, что мы не равны. Мы не равны по количеству воплощений.

Б. Моносов

Скрытно прибудет Надежду Несущий, Дама изложит Закон Вездесущий,

Вне храма злобы та Вестница Бога, На сказку хотя все похоже немного. Будет терпеть и прощать,

Тогда на судьбу повлияет. Безвестная Дама народ удивляет,

Будут игры и счастье, энергии много, Русские первыми вкусят от Бога.

(В интернете сие высказывание приписано Нострадамусу)

Предисловие

Как же долго я шла к этой встрече! Я, словно завороженная, читала и перечитывала его книги, слушала лекции. Мой ум оживал под потоками чистейшей, прозрачнейшей информации, словно засохшее деревце, возрождался к жизни, наполняясь и напитываясь. Каждое занятие – удивление, каждая лекция – открытие. Я знала, что он принимает посетителей, и мне безумно хотелось пойти на прием. Но оценивая каждый раз масштаб его личности, я не решалась, думая о том, что для него мои смешные проблемки. Пока обстоятельства не сложились таким образом, что наша встреча стала неизбежностью. Словно сама судьба волной цунами гигантского размера выплеснула меня в кабинет того, о ком я не могла даже думать без внутреннего трепета. Впоследствии я всегда входила к нему в кабинет в предвкушении этого мгновения, но тогда это было впервые. Он медленно, всегда очень медленно поднимает свой взгляд. Затем его глаза вонзаются в твой мозг двумя острыми сигнальными лучами, но это лишь мгновение, лишь секунда, и словно в эту секунду он узнал о тебе все. Мгновение. и все закончилось, он устало отводит глаза, как от страниц молниеносно прочитанной книги. Через несколько минут и пары слов это напряжение улетучится, и в уголках его глаз будет искорками радуги сиять благодушная улыбка. Я старательно изучала все то, о чем он говорил, пытаясь осмыслить и применить полученные знания. Сначала его вопросы частенько пугали меня и заводили в тупик, по старой школьной привычке, я страшилась дать неверный ответ.

– Я спрашиваю тебя только потому, что хочу понимать ход твоих мыслей. Я хочу, чтобы ты научилась думать.

Боже мой, я вовсю старалась, действительно старалась научиться думать, чтобы соответствовать хоть самую малость уровню того, у кого я обучаюсь. Получалось ли?

– Когда же ты начнешь думать?

– Меньше болтай.

– Следи за репутацией.

Каждое слово, словно штампом, запечатывалось прямо в сознание. Мой дорогой учитель, конечно, вы говорили о том, чтобы я меньше фантазировала. Но и все же, слушая ваши лекции, я все-таки напридумывала себе некий мир, в основе которого лежало мое умозаключение: а что было бы, если вдруг все бы узнали тайну о Древе Сефирот. И тогда. тогда закончились бы страдания о несчастной любви и разбитых сердцах, так как эти знания даруют возможность гармоничного проживания в благополучных отношениях. Тогда закончились бы муки, связанные с болезнями, потому что эти знания даруют возможность управления своим здоровьем. Тогда прекратились бы метания выбора пути, ведь здесь есть точное указание куда и как двигаться, к чему и когда стремиться. Был бы этот мир идеален? Ни в коем случае. Просто наш мир стал бы цивилизован.

Ну что ж, я начинаю. Он учил меня думать, попробуйте и вы пройти уроки научения процессу думания. Приятного всем прочтения, и не менее приятного думания!

Часть 1. Лаборатория Артура Борисовича

Путь воспоминаний

Дверь в лабораторию открылась, и на белоснежный пол, сияющий отраженными бликами неоновых ламп, наступила нога мужчины в темно-коричневом кожаном ботинке. Шаг… другой, третий, нет, не шаг, а человек – в лабораторию входила группа добровольцев-исследователей. Каждый из них, увидев в интернете объявление: «В лабораторию строгой секретности по решению строго секретных задач срочно требуются добровольцы – бесстрашные исследователи», нажал на кнопку «Зарегистрироваться», затем прошел собеседование.

– Почему вы считаете себя бесстрашным?

– Мне скучно, современный мир настолько курьезен, но в нем сложно найти достойное испытание. Я думаю, что вы сможете предложить мне настоящее приключение, наполненное эмоциями.

– Хм… Да что такое страх, я не понимаю, чего в наше время можно бояться; вы скорее удивите, чем напугаете меня.

– А я боюсь, но хочу справиться с этим чувством.

– Я не испытываю никаких эмоций уже много времени, а вы смогли поймать меня на крючок моего же любопытства.

– Да бросьте… страх, бесстрашие, да это смешно. Ну, какой героизм в вашей лаборатории, так, пошутили и разбежались. Наука – это всегда так скучно…

– Я так не считаю, просто меня никто никогда еще не пугал, я просто не знаю, как это – чего-то бояться?

Группа людей стояла вдоль стены, и все до одного жмурились от невероятно яркого света. Свет будоражил их ум, но они на мгновение ослепли настолько, что потеряли возможность сориентироваться в окружающем пространстве.

– Где мы?

– Добрый день, давайте знакомиться, меня зовут Артур Борисович, я руковожу этими испытаниями, которые вы согласились пройти. А кто вы?

Люди у стены недоуменно переглянулись.

– Да, я читал ваши анкеты, но и все-таки я повторю, кто вы? Это будет вашим первым заданием: расскажите о себе, сейчас я дам вам время и включу поток ценных воспоминаний. Ценные – это не всегда хорошие, ценные – это самые яркие, а потому приходят, как правило, первыми. Это те события, которые вызвали наибольшее напряжение и отток вашей энергии. Все ваши воспоминания через специальные датчики, подключенные к вашему сознанию, будут транслироваться на экран. Время пошло. Кто начнет?

– Меня зовут Ирма Сидоева.

Воспоминания Ирмы Сидоевой

Свет, как вспышка, резанул сознание, ударил в зрачки глаз через закрытые веки, она застонала, вздрогнула и открыла глаза. Фонарь, словно оплывшая сонная луна, воткнулся в нее прозрачным неоновым светом своих лучей. На фоне мрачного серо-черного лоскутного ночного неба тусклый прощальный отсвет фонаря казался до омерзения ослепительным. Ведь он заставил Ирму открыть глаза, а это значило, что нужно жить, просто как-то жить дальше, после всего, что произошло, продолжение жизненного пути выглядело нелепой насмешкой, плевком, непродуманной в своих изгибах линии судьбы. То, что произошло, чудовищно. Плохо сфокусированным мутным взглядом она посмотрела вокруг себя, тело пока не давало о себе знать. «Странно, – мелькнула мысль, – что я совсем не чувствую боли». Взгляд зацепил грязный снег обочины дороги, она подняла подбородок и слегка запрокинула голову: «О, боже, и где ты был?» Прямо перед ней нависали купола древнего собора с колокольней. «Неужели ты все видел, – продолжала Ирма диалог с невидимым распятым на кресте Богом, – да, конечно, ты все видел, и ты молчал.» Боль поднялась откуда-то снизу, но она опять была не телесной, это была боль несправедливости, обиды и непонимания, как он мог так поступить с ней. Как она могла попасть в такую обидную и нелепую ситуацию. Горячая слеза обожгла сначала щеку, затем плечо. Слезааааа. Горячаяяяяя. Только сейчас до нее стало доходить, что она раздетая лежит в грязном сугробе на обочине дороги. Она осмотрела свое тело, которое перестало ею восприниматься, ощущений не было, словно она и реально была мертва. Все тело было покрыто синяками, ссадинами, все тело. целиком. было покрыто. До ее ума это доходило очень долго и тяжело, она снова и снова подвисала в вопросе: «Как она могла здесь оказаться». Человек, которому она верила и доверяла, тот, кого она считала частью самой себя. Человек, которого она любила до глубины своей души, так, насколько только возможно любить и верить человеку. Никто другой, это сделал, именно он. Он ударил ее… Как рука, которая ласкала, могла ударить? Душа Ирмы разрывалась от боли. Да разве такое бывает? Ведь нет, нет, нет. Ее охватывали волны истерических приступов, разочарования, жалости к себе и внутренней тоски. Но он ударил, потом снова, потом она упала, а потом. Она словно вылетела из тела и смотрела на эту гадкую, безобразную сцену откуда-то сверху, а внизу лежало ее беззащитное тело, на которое ссыпались удары. Удары были, а боли не было. Это потому что ее там не было, потому что она была где-то наверху под потолком. Почему тот, кто так нежно и трепетно любил, вдруг стал беспощадным зверем. Она всхлипнула, подавив застывший комок грусти в пересохшем горле. А в теле ничего, все в уме, все в памяти. Первые ощущения – руки бабушки-целительницы, с молитвами и причитаниями бабушка наносила особую заговоренную мазь на раны и синяки. Бабушка что-то нашептывала, вот тогда Ирма первый раз после той ночи смогла почувствовать прохладу мази на воспаленной коже, и руки волшебной бабушки. Руки любящей ее деревенской целительницы.

– Меня зовут Ирма Сидоева. Самое страшное в моей жизни уже было, я потеряла веру в любовь. Я знаю, что тот, кто любит, может и предать, и обмануть, и ударить.

– Хорошо, Ирма, спасибо, это весьма ценное воспоминание. Давайте дальше, кто?

– Меня зовут Арсений Топов.

Воспоминания Арсения Топова

Он странно одет, что это за одежда? Арсений уже и забыл, что такая одежда, как фланелевая пижама, бывает. Забыл. А память, как оказалось, поместила это в картотеку ценных воспоминаний. В руках книга, он пытается читать, чтобы нырнуть в дебри книжных событий и сбежать, сбежать от реальности, но к реальности его возвращает скрип пружин металлической провисшей сетки кровати и запах. Как же здесь отвратительно пахнет, здесь пахнет смертью. А говорят, что смерть соблазнительна, притягательна, и если заглянуть ей в глаза, то можно заблудиться в глубоководном омуте смертельной тяги. Тяги к запредельной, головокружительной свободе, к полету разума, смешанного блендером фантазий и видений. Видений абстрактных и неустойчивых, как само человеческое бытие. Прозаичность существования человека компенсирует лишь она – ее величество королева смерть. Ее приход, ее выбор, ее путь неведом простому человеку, не обсуждаем и возможно ли этому сопротивляться? Но. запах, запах в онкологическом центре был просто чудовищным. Смесь запаха дряхлеющей и заживо гниющей плоти, замешанный на испуге и обреченности, жертвенной лжи и притворной борьбы медицинских технологий. Эти белохалатные человечки с серьезными лицами несли свою службу, подобно жрецам культа древних богов, выполняя ежедневные ритуалы безо всякой надежды на победу, над той, кого они не ведали, преодолеть силу которой с помощью мудреных технологий и аппаратных воздействий было невозможно. Но бои велись ежедневно, бессмысленные и беспощадные схватки с той, которая чаще всего все-таки побеждала. Арсений посмотрел беглым взглядом на бумаги, лежащие на прикроватной больничной тумбочке. Диагноз, назначение, химиотерапия. Он смотрел на них и думал, что это написано не про него, а про какого-то другого Арсения. Это не про него. А что про него? Арсений посмотрел в окно, за окном была другая реальность, мир, который был прямо перпендикулярен той реальности, где находился сейчас Арсений. Там за окном властвовала жизнь, она дышала голубизной неба и белоснежными облаками, она манила слепящим весенним полуденным солнцем, она кричала о том, что она есть, цветущими яблочно-вишневыми букетами. Она кружила голову ароматом весеннего цветения. Это был другой запах: искристый, будоражащий, зажигающий кровь, заставляющий кипеть и бурлить, возрождаться и расцветать каждую клеточку организма. Жизнь в беспорядочном чириканье птиц, жизнь в набухших бутонах сирени, жизнь в пробивающихся через асфальт запоздалых робко радостных одуванчиков. Земля оживала, гудела и ликовала. Арсению было тогда 18 лет, и жизнь захватила и завлекла его гораздо сильнее. Он вдруг понял, как же сильно ему хочется жить. Жизнь манила его: вставай, иди, я жду тебя, я твоя, я твоя жизнь, я не готова расставаться с тобой. Только встань, встань и иди! Арсений встал, смял в комок бумаги, небрежно и жестко бросил их в угол палаты и вышел из больницы. Просто взял и вышел, так, как был – в тапочках и фланелевой грязно бежевой бесформенной пижаме. Земное тепло мягкой блуждающей поволокой потянулось по ногам, заполняя кровеносные сосуды. Арсений ликовал, он жил, он дышал сиренью и вишней. Он шел по земле, купаясь в весенних струйках солнечных лучей. В тапочках и пижаме он сел в троллейбус и уехал, уехал туда, где жизнь, вернулся в жизнь и к жизни. Никакого лечения, просто взять и забыть про диагноз навсегда. «Ведь это не про меня», – думал Арсений. Полгода спустя, когда ему пришлось столкнуться с медиками на профессиональном осмотре, они были невероятно удивлены, не обнаружив даже следов болезни. Арсений просто жил.

– Я Арсений Топов, я знаком со смертью и знаю цену жизни. Я смог выбрать жизнь.

– Прекрасно, давайте продолжим, если вы готовы, кто следующий?

– Меня зовут Антон Голубицкий.

Воспоминания Антона Голубицкого

Банальщина, какая банальщина! Детское воспоминание – он летит кувырком по ступенькам школьной лестницы, каждая ступенька каменным стуком отдает в позвонки, он падает. На секунду он понимает, что нужно сгруппироваться так, чтобы уцелела голова; он тут же вжимает голову в плечи, словно хочет, чтобы она вошла глубоко внутрь тела, но удачная интуитивная группировка спасает его голову. По лестнице вслед за ним сыпятся учебники и книги из раскрывшегося от броска портфеля. Лестница, словно осколками, покрывается листками, распахнутыми книгами, блокнотами, тетрадями. А там над ним наверху раздается смех. Смех, смех его унижения, который преследовал его потом в детских ночных кошмарах. Внизу у лестничного подножия он стоял на коленях, сжимая кулаки от злобы, бессилия и негодования. И вдруг в голове пронеслись слова, смысла которых он не понимал: Алеф, Бет, Гимель, Далех, Хе, Вау, Зайн, Тет, Йод, Каф, Ламед, Мем, Нун, Самех, Айни, Пэ, Падди, Коф, Реш, Шин, Тау. Он вдруг почувствовал, что в этих словах есть сила, что он властен над этими словами, что он справится не кулаком, не руками и ногами, он победит словом. Вера в слова у отличника Антона, который начал читать уже в 5 лет, и его первой книгой была «Шагреневая кожа» О. Бальзака. Вера в слово у него была врожденной и безусловной. Если он видел текст, он начинал читать, читать с упоением, читать, читать. Он дышал мистикой дедушкиной библиотеки, он вырос среди охапок книг и без книг начинал испытывать настоящий адский голод. Он не имел друзей, замыкаясь в книжном бескрайнем мире, там он жил, творил, дышал. Что не давало покоя его школьным соплеменникам. Тем хотелось конфликтных удовольствий, они удовлетворяли свое любопытство иначе, пытаясь через страх и унижение подчинять себе всех, всех, но. но не Антона, над головой которого, под действием невесть откуда взявшихся на непонятном языке слов, раскручивалась невидимая обычному глазу убийственная беспощадная воронка. Антон поднял подбородок, глаза выбрасывали искры злобы и ненависти, он молчал, а в голове вновь и вновь прокручивались слова, которые словно пробуждали невесть откуда взявшиеся тайные силы. Смех внезапно утих, стоявшие наверху победители и властелины дрались между собой. Антон пропустил, вслушиваясь в слова, что же могло послужить поводом для драки, он не знал, с чего она вдруг началась. Что послужило толчком? Да, он знал, он не просто знал, он был абсолютно уверен, причина была в той мощи, которую он вызвал тайными словами из его головы. Он не знал, откуда к нему пришло знание, но он словно вспоминал что-то глубокое и давно забытое. Он не знал, он вспоминал, ему на секунду показалось, что когда-то давно он был богом. Богом, перед которым трепетали забывшиеся в своем нахальстве люди. Медленно, очень медленно он поднялся с колен, от былого унижения не осталась следа. Он смотрел на слипшиеся агрессивные комки дерущихся, тех, кто только что триумфально торжествовал, дав ему предательского пинка, тех, кто наслаждался его униженным падением. Они заставили его упасть, но он нашел слово, слово, вызывающее силу. Антон распрямился, разжал кулаки, поднял глаза. Странно, что для такого падения он был не просто цел, но и боли нигде не было. Он был спокоен, спокоен и уверен в своем мимолетном величии. Он не торжествовал, не злорадствовал, он был просто спокоен, овладевая мудростью и справедливостью происходящего момента. Те, кто стояли рядом, словно что-то почувствовав, собрали все, что выспалось из портфеля. Антон протянул руку, взял портфель, внезапно обретя чувство глубинного внутреннего достоинства, он развернулся и вышел из школы. Сделав шаг за дверь, он замер, ветер раздувал волосы и мысли о великой тайне, открывшейся ему в минуту страдания и волнения.

– Меня зовут Антон Голубицкий, я владею тайной слова.

– Прекрасно, Антон, это ценное воспоминание. Ну, давайте продолжим!

– Меня зовут Иосиф Рискин. Друзья называют меня Ося.

Воспоминания Иосифа Рискина

– Отвези меня в город Н., – ненаглядная, обожаемая жена нежно перебирала пальчиками у него за ушком, заставляя млеть от неожиданного удовольствия. Ее руки излучали волшебное тепло и казались невидимыми, теплыми и прозрачными лучиками света из пространства их любви.

– Зачем тебе в Н, посмотри за окно, на градуснике -40, до Н. 200 километров. В такой мороз. Это обязательно?

– К сожалению, это обязательно, нам приказано всем отделом туда сегодня приехать, иначе нас просто уволят. Я вижу, что мороз, поэтому и прошу тебя нас отвезти. Ну, Осииик, ну пожалуйста, как я смогу добраться туда сама.

Каким-то невероятным образом она задевала в нем все струны нежности, оживляя и усиливая. Нет, конечно, он не мог ей отказать.

– Хорошо, звони своим ребятам из отдела, поедем.

В отделе у его жены Ксении работало еще двое: боевая девушка Яна с мужским, жестким и цепким характером и женоподобный в своей гармонии творческого начала, капризный, мстительный, но невероятно остроумный Данил. Вся эта креативная компания по продвижению иностранной газированной воды с шумом разместилась на заднем сидении жигулей 12 модели, и путешествие началось. Мороз усиливался, но до Н. добрались достаточно быстро, ребята долго там не задержались. Иосиф не терял времени и покрутился по любимым спортивным магазинчикам. Темнело рано, а мороз не спешил спадать. Команда Ксении вернулась, обсуждая перспективы новогодних праздничных рекламных кампаний, ожидаемые цифры продаж и новое руководство. Иосиф выехал на трассу, из-за мороза воздух сгустился до серых туманных образований, видимость не превышала нескольких метров, противотуманные фары даже не пытались перерезать сгустки плотного воздуха. Иосиф сбросил скорость. Они едва ехали 50 километров в час. Вечный креативно юмористический гвалт умолк, напряжение росло, все вглядывались в темноту уходящей за горизонт своей мрачностью трассы. Авария, еще авария, еще авария; туман, взявший в союзники мороз, словно мрачный, угрюмо подавленный демон, сталкивал автомобили между собой, разворачивал, сбивал, отправлял в кювет. Холод по-настоящему смертельной морозной ночи сползал на проезжающие машины. Путешественники на секунду оцепенели, и вдруг удар, вспышка, замелькало кружение огней и обочин. Впоследствии он прочитает в протоколах автоинспекции, что он и водитель встречного микроавтобуса, который вез рыбаков в толстых овчинных тулупах, увидели друг друга всего лишь за три секунды до столкновения. За три секунды… То есть столкновение было таким же неизбежным, как туман и крепчающий мороз декабрьской ночи.

От удара микроавтобус упал на бок, а машину Иосифа закружило, поволокло невидимой центробежной силой и развернуло прямо поперек встречной полосы, по которой, рыча, двигался двадцатитонный грузовик – фура. Ни Иосиф, ни его пассажиры этого не увидели; Иосифу рулевая колонка ударила по коленным чашечкам, сместив и раскрошив при этом тазобедренные суставы, он потерял сознание, ударившись головой о руль. Ксения зажмурила глаза, страховочный ремень впился в тело и заблокировал ее в неподвижном состоянии. Яна, чтобы защититься, выставила руку вперед, удар сломал ей кисть руки. Летевшие осколки лобового стекла рассекли лицо Данила, и по его длинным прямым волосам стекала ручейками кровь. Водитель грузовика слишком поздно заметил автомобиль на проезжей части, но понимая, что затормозить он не успеет, водитель принимает героическое решение: фура летит в обочину. Водитель грузовика вытаскивает всех из раскуроченного автомобиля, взывает скорую медицинскую помощь и автоинспекцию.

– Вы живы?

Данил стоял на обочине дороги без шапки, текла кровь, он стоял и громко ругался матом. Ксения тормошила Иосифа:

«Очнись, ну прошу тебя, очнись, ты должен жить. Я люблю тебя!»

Иосиф, придя в сознание, смотрел расплывающимся, не сфокусированным взглядом на Ксению: «Как ты? С тобой все в порядке? Давай я помогу тебе…» Иосиф расстегнул страховочный ремень, помогая Ксении выбраться. Сам он встать не мог.

– Иосиф, что с тобой?

– Ноги.

Лицо Ксении расплылось, слилось в светящуюся точку и погасло… погасло ускользающее сознание Иосифа.

Очнулся он от яркого света больничных хирургических ламп белоснежной ослепительной операционной. Ксения стояла рядом… Ему показалось или он это увидел, как из ладоней Ксении льется свет. Он всегда чувствовал, ощущал всей кожей ее волшебство, но не видел, а сейчас… сейчас она прикасается, прикасается сияющим светом рук к его раздробленному на кусочки телу. Она не плачет, она сосредоточена, она знает, что излучает свет. Лампы гаснут, боль уходит, Иосиф спокойно входит в сон.

– Была операция?

– Нет, – голос врача звучал глухо.

– Почему?

– Было чудо, вы целы. мы в это не верим, но факты… сложно отрицать.

Он обернулся и наткнулся взглядом на улыбающуюся Ксению.

– Меня зовут Иосиф Рискин, меня воскресила любовь женщины.