Настоящее издание впервые в фактически полном объеме представляет творчество Анри Волохонского (1936–2017) – поэта, переводчика, прозаика, одной из наиболее значительных фигур неофициальной литературы 1960–1970-х годов. Творчество Волохонского отличают «язык, аристократический изыск, немыслимый в наше время, ирония, переходящая в мистификацию, пародийные литературные реминисценции… и метафизическая глубина» (К. Кузьминский). Произведения в Собрании распределены по жанровому принципу: в первый том входят поэтические и драматические произведения, во второй – проза и статьи, в третий – переводы.

ISBN 978-5-4448-2416-0

ОБ АВТОРЕ ЭТИХ КНИГ

В 1983 году, во втором томе «Антологии новейшей русской поэзии у Голубой лагуны», Константин Кузьминский писал: «Анри Волохонский – фигура мистическая и мистифицирующая. <…> Каббалист, мистик, знаток древней Греции и Eгипта, иудей и христианин, гениальный поэт, автор теософских трактатов и трактатов о музыке, исследований о свойствах драгоценных камней – он возникает тенью за каждой значительной фигурой современного Петербурга. Его имя связано со всеми интереснейшими именами и школами, сам же он остается в тени. За вычетом периода эвакуации и двух-трех лет, проведенных в Мурманске (1964—66), он практически не покидал Петербурга до своего отъезда в 1973 году. И тем не менее, мало о ком известно столь немногое»¹.

За почти тридцать лет, прошедших с выхода антологии Кузьминского, российский литературный ландшафт сильно изменился, соответственно изменились и возможности его обзора, как в России, так и за рубежом. Вышел ряд справочных изданий, в которых можно получить биографическую информацию о Волохонском разной степени достоверности². Произведения Волохонского включаются фактически во все представительные антологии современной поэзии и неофициальной литературы советского периода³. Благодаря сайту «Митиного журнала»⁴ читатель может ознакомиться со значительным объемом произведений поэта, а библиографические примечания к настоящему изданию дают достаточно полное представление о том, в какой степени творчество Волохонского было и остается востребованным.

Тем самым «линия жизни» Волохонского предстает перед нами сегодня гораздо более отчетливо, чем тридцать лет назад – и в то же самое время как сам поэт, так и фигура автора в мире его текстов остаются в тени, лишь иногда выводя наружу путеводный конец нити и приглашая последовать за ним внимательного читателя.

Анри Гиршевич Волохонский родился 19 марта 1936 года в Ленинграде. Он закончил Ленинградский химико-фармацевтический институт, а впоследствии аспирантуру Всесоюзного научно-исследовательского института озерного и речного рыбного хозяйства. Волохонского с полным правом можно назвать «естествоиспытателем» в поэзии – своими остроумными экспериментами он существенно расширяет наши представления как о возможностях языка, так и о границах нашего понимания. В 1960-е годы поездки в гидрологические экспедиции на Крайний Севере служили ему важным источником вдохновения; в одной из таких экспедиций была написана поэма «Фома», которую сам поэт считает началом своего зрелого творчества. Частыми отлучками из Ленинграда объясняется и обилие поэтических «посланий», публикуемых в настоящем издании в особом разделе (см. т. 1, кн. «Рукоделия»), и лишь эпизодическое присутствие Волохонского на неофициальной литературной сцене северной столицы.

Первые поэтические опыты Волохонского относятся к середине 1950-х годов. Особую роль в его становлении сыграла встреча с поэтом Роальдом Мандельштамом, первый посмертный сборник которого Волохонский издаст в 1982 году в Иерусалиме. К кругу общения поэта принадлежали тогда художники-арефьевцы Р. Васми и Ш. Шварц, а также живописец М. Петров. И если социальная составляющая творчества круга Арефьева, сопоставимая с «барачной» эстетикой лианозовцев, была Волохонскому чужда, то его яркая, почти живописная образность сродни подходу художника, только вместо кисти поэт пользуется словом (см. стихотворение «О красках»). Примером того, как зрительные впечатления трансформируются в особые ритмы звукописи, является поэма «Последняя видимость» (см. «Воспоминания о давно позабытом», гл. «Море»).

Уже в самых ранних произведениях выкристаллизовываются ведущие линии поэтики Волохонского, которым он остается верен и по сегодняшний день. Это в первую очередь сильное формообразующее начало, первичное по отношению к скрытому в хитросплетениях языка сюжету и внелитературному фону. Даже в столь «злободневном» произведении, как «Роман-покойничек», сатирическом изображении советской империи, композиция текста строится одновременно на нескольких уровнях: смерть романа как имперского литературного жанра, гибель Рима (Rōma, отсюда роман) как прообраза европейской имперской культуры, и лишь на поверхности – похороны советского функционера Романа Владимировича Рыжова. Совмещение нескольких исторических, культурных и стилевых пластов характерно и для поэтических произведений Волохонского. Как писала Е. Лавут, «Восток и Запад, чистота языка и намеренная расшатанность ритма, певучесть фольклора и изыски ученой поэзии слились в стихах Волохонского, чтобы создать неповторимую вселенную, где мировая эстетика охвачена и преображена русским словом»⁵.

В 1960 году Волохонский знакомится с поэтом, художником и бардом Алексеем Хвостенко; их совместное творчество, продолжавшееся до самой смерти Хвостенко в 2004 году, насчитывает более пятидесяти песен, циклы басен, поэмы, трагедии и комические драмы, детские стихотворения, переводы⁶… Именно Хвостенко стал первым исполнителем песни «Рай» («Над небом голубым…») на стихи Волохонского, ставшей впоследствии всенародно известной в исполнении Б. Гребенщикова. После смерти друга и соавтора Волохонский составляет книгу «Верпа» (2005), представляющую собой основной корпус поэтических произведений Хвостенко. От причисления себя к группе «Верпа»⁷, в которую в первой половине 1960-х годов, кроме бессменного лидера А. Хвостенко, входили Ю. Галецкий, Л. Ентин, И. Стеблин-Каменский, сам Волохонский, впрочем, отказывается.

В 1973 году Волохонский эмигрирует в Израиль. Он продолжает работать по специальности в лаборатории изучения флоры и фауны озера Киннерет. В то же время в израильской и европейской периодике начинают регулярно публиковаться его стихотворения. Отмеченный К. Кузьминским феномен («Ни один из современных поэтов не повлиял на творчество Анри Волохонского <…>, зато наблюдается обратное явление»⁸) можно наблюдать и в русскоязычной литературе израильской диаспоры; уже после отъезда Волохонского в Европу его произведения продолжают публиковаться в израильской периодике (журналы «Двоеточие», «Зеркало» и «Солнечное сплетение», альманах «Саламандра» и др.), появляются критические статьи о его творчестве.

В 1983 году в США выходит первая книга Волохонского «Стихотворения», своеобразный авторский синопсис его творчества на то время. Начиная с этой книги, каждый авторский сборник Волохонского носит концептуальный характер. «Когда я пишу стихи, то самым главным мне кажется не идея, не содержание и не форма, и не туманное понятие “качество”, а нечто еще более туманное и непонятное рационалистическому уму, но понятное мне <…>, это – чистота порядка»⁹, – писал Даниил Хармс в 1933 году. Эта же категория «чистоты порядка» в полной мере применима к архитектонике книг Волохонского. Особое значение имеет внутренняя сочетаемость текстов, причем не только по тематическому, стилевому или ритмическому, но и по числовому принципу: так, в цикле «Четыре поэмы об одном» первая поэма – «Двое» (2), во второй остается один (Аввакум», 1), в третьей у одного остается одно око (1/2), а в четвертой – лишь «последняя видимость», т.е. ничто. Внимание к числовым принципам гармонии и симметрии привело к созданию двух циклов работ, объединяющих в себе научные статьи и художественные тексты на темы онтологии¹⁰.

В 1985 году Анри Волохонский переехал в Германию, работал редактором и переводчиком на радио «Свобода» в Мюнхене. Стилистически его поэзия 1980—90-х тяготеет к малым формам, минимализму и свободному стиху; большее место занимают отклики на актуальные события, как правило в жанре эпиграмм или иронических инвектив (см. «Настенные надписи»). В то же время Волохонский создает цикл по мотивам свода монгольских летописей «Алтан тобчи» («Монголия и далее»), уделяет особое внимание переводам, выделенным в настоящем издании в отдельный том.

С начала 1990-х годов его произведения начинают переиздаваться в России: выходят сборники «Анютины грядки» (1994) и «Тивериадские поэмы» (2001), переложение «Поминок по Финнегану» Дж. Джойса (2000), книга воспоминаний (2007), появляется большое количество публикаций в периодике. В литературной жизни русской эмиграции Волохонский не участвует и живет уединенно. На вопрос в одном из интервью, не хочет ли он приехать в Россию, Волохонский со свойственной ему иронией ответил: «Нет. Я очень хорошо все помню»¹¹. Впрочем, в последние годы голос Волохонского у русской публики в прямом смысле слова на слуху благодаря тесному сотрудничеству поэта с лидером группы «АукцЫон» Леонидом Федоровым¹².

О самом творчестве Волохонского на сегодняшний день написано на удивление немного, и, невзирая на свой легендарный статус, поэт до сих пор является одним из белых пятен на карте русскоязычной литературы – отчасти из-за «нелюдимости и экстравагантности»¹³ (впрочем, сильно преувеличенных мифом), отчасти из-за того, что многочисленные публикации Волохонского оказались рассеяны по труднодоступным периодическим изданиям и альманахам трех континентов. За исключением важной статьи В. Тарасова и нескольких филологических исследований по частным поводам, список работ о поэзии Волохонского ограничивается несколькими заметками и рецензиями¹⁴. Ведущие принципы поэтики Волохонского были отмечены еще К. Кузьминским: «язык, аристократический изыск, немыслимый в наше время, ирония, переходящая в мистификацию, пародийные литературные реминисценции […] и метафизическая глубина»¹⁵. Ирония выступает основным инструментом остранения, снижая всяческий пафос; по замечанию В. Тарасова, художественный мир Волохонского отличает «отсутствие сокрушений на тему души, измученной собой; неизменно – всесторонняя отделка произведений и […] идейная многослойность»¹⁶.

Поэзия Волохонского обычно оценивается как герметичная, сопротивляющаяся однозначной интерпретации; критики сталкиваются со сложностью «отделить пародийную интонацию от лирической»¹⁷, отмечают сугубо формальный характер стихотворений, основанных «исключительно на смелых словосочетаниях, неологизмах, на музыкальном звучании и дерзкой рифме»¹⁸; однако Тарасов справедливо указывает, что «трудность восприятия зачастую связана с тем, что привычный ассоциативный строй мышления и потому выверенные, казалось бы, мерки здесь неприменимы»¹⁹. Нельзя не согласиться с И. Бокштейном, написавшим: «Хорошо, что стихи Анри Волохонского сложны <…>. Если б каждый поэт в своем роде был так тонок… но тогда б и мир не мог “существовать”»²⁰.

Теперь читателю предоставлена счастливая возможность самому сформировать свое мнение о творчестве Анри Волохонского во всем его многообразии.

Илья Кукуй

ЛИТЕРАТУРНАЯ АНКЕТА^*

Редакция журнала «Гнозис» обратилась к нескольким писателям и поэтам с литературной анкетой:

1. Ваши литературные учителя?

2. Ваша эстетическая концепция?

3. Ваше отношение к собственному творчеству?

* * *

1. Не говоря о классиках – Хлебников и Хвостенко.

2. Она противолитературная – желательно, чтобы живая интонация происходила от музыки сфер, а не от душевных неудовольствий. Претензии на истинное писательство только удваивают ложь.

3. Если речь идет о моменте исполнения, то чем меньше я его понимаю, тем лучше.

Анри Волохонский

ДУДА И МАК
КНИГА I

ПЕРВЫЕ ТРАВЫ

1

Где звуки бьют в сплошное дно
Цветами желтыми о камень
А дым над лиственным огнем
Качает колесо льняное
Черпак наполненный дождями
Ковш, обруч ледяной вольет смешав
Смолу и яркое вино
В большие плоские стволы
И рожь мгновения создаст
Железный хлеб, который неделим.

2

Ты сам идешь кружась в цепях
На этом блюде одинок
Когда разбит зубец стенной
Или в снегах горбатый ветер наг
Над радугой петух тебе рассыплет пищу
И пусть поют и лгут клянясь
Что прежде видели яснее
Сквозь дыры в пемзе водяной
Пускай плывут рога как корабли для нищих —
Не веришь ты – и не иссяк
Пожар на медном пустыре.

3. Сонет (нарцисс)

Победой мглы мохнатые коренья
Среди серпов вдоль рыжей рукояти
До искр над ней, – натягивают сети
Но сети рвут прекрасными ночами
Летая осы армией крылатой
Словно листвы кочующие звенья
И утренние гнезда тонут в пене
Зарытые в тумане бородатом.
В паденьи вод и в мутном беге клиньев —
За кругом ливня вижу лишь себя
Или в текущем – выбитое имя
Непрочное. Прозрачное скребя
Животное в пустующем кувшине
Глядит как плотный каменеет ряд.

4

Из внешности паломником начала
Седеет шар. Но свет не здесь —
Лишь смесь являет горсть
В траве растущей по краям
Как соль на жарких берегах:
Нам выкуп дан таким.
Ради того морей ствола тяжелого
Лед глотают реки рыб
Плавят холод толщи птиц
В пляске досок, снежный груз
Несущих, весел слышен хохот
Корабли с глазами лис
Улеглись на дне прозрачные холмистом
Этой соли и слюды
Если можешь – берегись, последний
Ради прежней тщетности тонувших.

5

Если бы пали горелые сваи
И мухи порою съедали полынь
С белого луга, поляны, где звери лая
Двигают плуги
Даже тогда – в поздний год
В звездный день
Урожай желудей не покажется лишним.

6

В сокровищнице трав
Тростник сплетает тонкие венцы
Равнинный лес верховней солнца расцветает
У реки
Смеется ил, кричит павлин
И оперенная заря несет привет царей
Пескам
Под шкурой алтарей
Рассеян звук стеклянного единства
Янтарные стада идут по берегам
А диск – неистов, пьян
Вращает льды
И синь его глядит очами голубыми льда
В окаменелый мед

Загадка и вода
Возникшее растенье
Гнилая ветвь землистая живая
Скала над пастбищем
Приют дрожащей стаи —
Поздний рой
Скрывая жар под бородой морей
Скользит движениями рыб
И держит мутные шары —
А ты – подкидыш здесь чужой
Как одинокий избежишь собак?
Никчемный вождь – мудрец висишь
На плоском дереве кривясь
В лохмотьях шут

Мир сух.
Нисходит смрад в озерный скудный круг
Граница зрения – пустынная ограда
В которой меркнет ткань монет
Железный столб – зола кипит
Над нею – искаженный щит
И млечный зверь великой красоты —
Застенчивая тварь
Вползает медленное брюхо волоча.

7

Пепел живого леса
Блеск стеклянного камня
Лед веселой синей горы —
Как нов этот хор
Это праздник рожденного солнца
Несущего ввысь
О пепел расплавленный леса живого
Моря великая колонна
Дыханья земли
Подожди корабли
Часто меняя мачты
Мечтами сливаясь
С твореньем солнечных уст
Руки протянут к пещере
В ней губы ее
Зыби во влаге единства текущего
Носит его распавшийся остов
Как туч пепельно естество
Зола и следы на ней
Словно судно —
Оно покидает
И режет воздушную прядь
Опрокинутым килем,
Исполни и помни
В каждом движении
Лето одетое листьями льда
Никогда не оставит дороги
Скользящему среди трещин
Песчаного города.

ТРЕЛИ БАКАЛАВРА

И при писаньи своего рассказа
Не скрой, каким растенье ты нашел,
Ограбленное здесь уже два раза.

Кто грабит ветви иль терзает ствол,
Повинен в богохульственной крамоле
Бог для себя святыню их возвел.

Данте

8. ПРОЛОГ

Соблазном сильно поределым
На небесах тебе далеких
Расположил свои пределы
Наш мир ужасный и жестокий
Природы хрупкие куски
Он поместил в законов обруч
По ним сновали пауки
Плетя для нас познанья поручень.
Прекрасный окорок тая
10_ Природа скрыла эти сроки
Смутясь, оправила оборки,
Стыдливо глядя на меня:
«Во мне ты верно видишь ту
Что лихо каждому солдату
Приоткрывает наготу
За незначительную плату —
Пойди со мной, войди в палату
Там средь весов и между мер
Научной прелести пример
20_ Цветет левкоем на пригорке
Но есть во мне такие норки
Куда их не проникнет взгляд…
Гляди: у самой двери кассы
Напуганы дефектом массы
Толпой ученые стоят
И что‑то нежное галдят
Своей испорченной латынью,
Гордясь познания полынью,
Нырнув в такую полынью,
30_ Дерзнувши дно мое пощупать,
Но обретают лишь свинью
Хотя и применяют лупу
Луны рассматривая части
Природный отметают стыд
Они стремятся к тщетной сласти
Собравши сведений пласты
В распространенные тома
Один тащил меня в кусты
И каждый палец как Фома
40_ Меня исследовать намерен
Стоял вокруг в себе уверен.
Однако я была тверда
И не сдавалась словно башня
А он сказал, что я труба,
Сказал, что нива я и пашня,
А он, ученый, словно плуг
В кругу мотыг, своих подруг
Блестящих новых инструментов,
Копать которыми удобно,
50_ Что я глядела благосклонно
И тесто подымалось сдобно
Ему казалась я съедобной,
Красивой, глобусоподобной,
И потому меня он мерил
Размахивая сантиметром
И делал вид как будто верил
И в шляпе был отделан фетром
И на меня пахнуло ветром
А он заметил тут со смехом:
60_ “Работа делу не помеха,
Отдай себя моим утехам”».
Наука обществу – порука
Природа обществу – задвижка
Ларца, куда влагаем клюквой
Средств общественных излишек
Наука это есть кровать
На ней сидим мы свесив ноги
Над миром царствуя как боги
Науки склоны не пологи
70_ Обрывы – должен я сказать —
На ней имеются и тропы —
Наука верная подстилка
Чтобы с утесов упадать
И не затрагивать затылка.
Природа – сыр, наука – вилка,
Природа – дробь, наука – белка.
В руках у меткого стрелка
Лежит разбитая тарелка
Должок записан под мелок
80_ На том кончаю свой пролог.

9. ПРОТИВ ДЮРИНГА

Все животные – отцы,
Хоть ведомы под уздцы.

Время – глупая служанка
Пролила вино на лестнице.
Будем слизывать остатки
Собирать осколки чаши
Неприветливой прелестницы
На колени встанем сразу же
Хрупок был пример бесстрашия
Его почувствовав прилив —
Овал вина в текущей луже,
10_ Отвне проходит горделив
Отец воронок и кадушек.
Царь гулких внутренних пустот
Дань с голых дыр не может вычесть
Непостижим упругий свод
Ступеням качеств и количеств
Букварь природы многотомен
Но знаки лжи извергнет глаз
Блистает истины топаз
Среди пустот каменоломен.

20_ «По океанам‑матерям
Лодки знаний к нам плывут
Вся природа – это храм
В мастерской пылает труд
Наша печень словно желчь
Вырабатывает мысли
Поскреби любой кирпич
Доцарапаешься истин
От оспы, как и от холеры
Спасти не могут компромиссы
30_ И половинчатые меры —
Заразу сталь пусть жжет со свистом
Так будем миру палачи —
Поспешим – и калачи
Будут нашей ежедневной пищей» —
Так говорил, народ прельщая вишней
Один плохой социалист
Своих трудов тряся пред ними глупый лист.

Этот Дюринг был вульгарен.
Он не понимал закона
40_ Отрицанья отрицанья
Он не отдавал поклонов
И не наносил визитов
И хорошие манеры
Ему были не знакомы
Он сидел угрюмо дома
Рядом с чаем недопитым
За стеною из фанеры
И не знал, что диалектики фанфары
Дороги миру осветили
50_ Так, как идеи блещут фарами
В наук ночном автомобиле
В своем невежественном самомненьи
Считал себя магистром^* и не менее
Хулил собратьев по перу
Сам с них щипая по перу
А на пирах он чавкал громко
Руками пищу брал с тарелок
И были всем головоломкой
Его вульгарные манеры
60_ И к дамам часто он спиной
Стоял, блистая новизной.
А вечерами каламбуры
Сам сочинял в тиши ночей
А утро приходило хмурым —
Так седоватый казначей
Монарху утром счет приносит
Когда монарх того не просит.

Прославим Энгельса который
Ему на место указал
70_ Который сдернул эту штору
Ему всадил тугую шпору
И показал в какую пору
И век какой кругом настал
И пусть он это написал
В словах довольно непонятных
Но в стиле тонком и приятном.
Оденем Энгельсу венок,
Украсим бороду цветами
Положим амбру возле ног
80_ И розы обовьем усами
А в длани рук ему блестящ
От сочинений вложим хрящ.

10. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ ДАЛЬНЕЙШЕГО

Поклон 3. Фрейду

О полом и сплошном

Сплошное тело страшно нам.
Сплошная кость погодой ноет
И плачет призрак древних ран
Ужасно тело нам сплошное
Его удар – так след, синяк
И гул стоит неупорядочен
Иное дело – тонкий злак
Своей природою загадочен
Стоит соломенный цветок
10_ Желтея хрупкою трубою
Кто в это дело вникнуть мог
Качая ветреной главою?

Кочан – в листах, гора – упор
Она для ветра коридор
Она лежит – вся цепь из скважин
Как адвокат который скажет
Что аппарат вокруг продажен
И что коррупция сверлом
Дырявит дым медовой сажи
20_ От прежней связи, прежней пряжи
Отторгнут смоляной Содом —
Меж плотных тел находит дом
Лишь тот, кто сам себе плотнее
Но вкус к забавам холоднее
Горит в застенчивом зрачке
Не расщепясь змеиным оком
Не соблазнясь вороньим веком
Что триста лет таскает клюв
А после ищет темный люк
30_ Куда бы скинуть эту ношу,
Куда б снести яйцо из трупа
А смерть, копыто взяв у лошади,
Стучится в двери из скорлупок.
Дары – коробками покупок
Крупа скребет железо ступок
И кость пестом бредет по супу
Невзгод. От зелени фасоли
Твои фальшивые пароли
Сотрутся в плоские печати
40_ А мысль твоя полощет скатерть,
Чтоб не осталось винных пятен —
Непрочна полая посуда
Скрипеть бы швами черепахам
Когда б не вызывала зуда
(И вряд ли звук кому приятен)
Та мысль, подсказанная страхом.

Под нашею надглавной крышей
Пирует в тесном помещеньи
Наш ум – как полковой священник
50_ И мышцам толк дает он свыше —
Они сгибают бедра в угол —
И вдоль глядит колеблем другом,
Когда качели под углом
Когда любим стоит столбом
Сплошным сцепленьем обстоятельств
Из кругловатых позвонков,
Смерть брякнет: «Менее оков
Тем меньше тем для препирательств».
Сосуд осколком засверкает
60_ Сплошное крикнет: «Это вечность!»
Вокруг сплошное словно Каин
Вдоль неудачного печенья.

1. Кузьминский К. Битник и каббалист (Алеша Хвостенко, Анри Волохонский) // Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны / Сост. К. Кузьминского и Г. Ковалева. – Т. 2а. Ньютонвилл, Масс., 1983. С. 228.

2. Kasack W. Lexikon der russischen Literatur ab 1917: Ergänzungsband. München, 1986. S. 206 [рус. изд.: Лексикон русской поэзии ХХ века / Сост. В. Казак. – М., 1999]; Tichomirova E. Russische zeitgenössische Schriftsteller in Deutschland. Ein Nachschlagewerk. München, 1998. S. 160—164; Словарь поэтов Русского Зарубежья / Под общ. ред. В. Крейда. – СПб., 1999. С. 364—365; Самиздат Ленинграда. 1950-е—1980-е. Лит. энциклопедия / Под общ. ред. Д. Северюхина. – М., 2003. С. 137—139; Чупринин С. Русская литература сегодня: Зарубежье. М., 2008. С. 143—145.

3. Самиздат века / Сост. А. Стреляного, Г. Сапгира, В. Бахтина и Н. Ордынского. – Минск; М.: Полифакт, 1997; Освобожденный Улисс. Современная русская поэзия за пределами России / Сост. Д. Кузьмина. – М. : НЛО, 2004; Ступени. Русские поэты в Германии. Антология. / Сост. Б. Марковского. – СПб. : Алетейя, 2005; Русские стихи 1950—2000. Антология (первое приближение). В двух томах / Сост. И. Ахметьева, Г. Лукомникова, В. Орлова, А. Урицкого. – М.: Летний сад, 2010; Актуальная поэзия на Пушкинской-10: Антология / Сост. Т. Буковской, В. Мишина, В. Земских. – Киев: Птах, 2010.

4. http://mitin.com/people/volohon/ – Просм. 22.10.2011.

5. Лавут Е. Стихи бесстрастного поэта // Независимая газета. 20 января 1993. С. 7.

6. Совм. издания (под псевд. А.Х.В.): Басни. Париж, 1984 [Репринт: М., 2007]; Городские поля. Париж, 1991 [Репринт: М., 2007]; Берлога пчел. Тверь, 2004; Чайник вина: Стихи и музыка. М., 2006; Шушу: По мотивам рисунков В. Буша. М., 2009.

7. См.: Самиздат Ленинграда. С. 395—396.

8. Кузьминский К. Цит. соч. С. 228.

9. Хармс Д. [Письмо к К. В. Пугачевой от 18 октября 1933 г.] // Хармс Д. Неизданный Хармс. Полное собрание сочинений. Трактаты и статьи. Письма. СПб., 2001, С. 79.

10. [Сочинения о симметрии]: О симметрии атомных ядер; Расположение аминокислот на гранях икосаэдра; О соразмерности основательных видов (Дидактическая поэма) // Язык как медиатор между знанием и искусством. Проблемы междисциплинарных исследований художественного текста. М., 2009. С. 193—210; [Сочинения о гармонии]: Аористы обветшалого; Двенадцать ступеней натурального строя; Способ делить октаву; Что такое полутоны; Музыка сфер; Октава красок // Научные концепции ХХ века и русское авангардное искусство. Белград, 2011. С. 304—365.

11. «Над небом голубым…» [Интервью А. Гущина с А. Волохонским] // Санкт-Петербургский университет. № 1. 16 января 1997 г. [Эл. ресурс: <http://journal.spbu.ru/OLD/Spbum01-97/12.html> – Просм. 30.10.2011].

12. На лейбле Федорова «Ulitka Records» в 2004 г. были выпущены два сольных диска с авторским чтением Волохонским своих произведений – «Джойс» и «Горы и реки». Кроме того, тексты Волохонского были озвучены Федоровым на альбомах «Таял» (2005) и «Сноп снов» (2008).

13. Давыдов Д. О книге Анри Волохонского «Воспоминания о давно позабытом» // Новый мир. 2007. № 11.

14. Исчерпывающую библиографию о творчестве Волохонского см.: Литературный Санкт-Петербург. ХХ век. Энциклопедический словарь в 2 томах. Том 1. СПб., 2011. С. 221—222.

15. Кузьминский К. Цит. соч. С. 228—229.

16. Тарасов В. «Где звуки бьют в сплошное дно». О поэзии Волохонского // Саламандра. Литературный альманах. Иерусалим, 1987. С. 128.

17. Б<етаки> В. [Рецензия на кн. «Стихотворения»] // Континент. № 43. 1985. С. 416.

18. Казак В. Лексикон русской поэзии ХХ века. М., 1999. С. 86.

19. Тарасов В. Цит. соч. С. 136.

20. Бокштейн И. О некоторых аспектах поэзии Анри Волохонского // Саламандра. Литературный альманах. Иерусалим, 1987. С. 151.

*. Гнозис. № 5—6. Нью-Йорк, 1979. С. 186, 194.

*. А ведь он не был даже бакалавром. (Здесь и далее – примечания автора).