Buch lesen: «Металлический Турнир»
Глава 1.
Я шла по ветхой, потрескавшейся брусчатке, оставляя за собой пылевую дымку, вызывающе поднимавшуюся из-под моих потертых ботинок. Сегодня в центре города было пустынно. Это было неудивительно, как и то, что именно сегодня мне не повезло наткнуться на ликтора* (*Служащий правоохранительных органов). Ликторы никогда не отличались дружелюбием и всякий раз на фоне Церемонии Отсеивания делали свой оскал предельно широким. О чем я только думала, выходя в центр именно сегодня? Я даже не успела дойти до пекарни, когда это ничтожество возникло передо мной. Скрепя зубами, мне пришлось распрощаться сразу с пятью голубями, покоящимися в вещевом мешке за моей спиной. Я через силу разошлась с этим ликтором на тихой ноте только ради того, чтобы моя история о том, что я случайно подбила птиц у старой мельницы, не вызвала подозрений. Дефицитные голуби уже давно перевелись в нашем Канто́не*, и даже на древней мельнице не осталось ни единого – все пали жертвами голодающих прачек, живущих в бараках, расположенных напротив последнего пристанища птиц (*Административно-территориальная единица).
Если дать характеристику Канто́ну-А одним словом, этим словом будет “голод”. Стекольный завод, обеспечивающий наш Кантон, хотя и является единственным на весь Дилениум* (*Страна), с каждым годом песчаные карьеры к югу от Кантона становятся всё мельче, что предзнаменует постепенный и неизбежный упадок “А”. Подобное уже случалось с нашими соседями. Когда Кантон-I разорился, исчерпав все запасы бурого угля, его население осталось без шанса заработать на кусок хлеба. Позже людей заставили работать на скотоводнях, но прежде чем скотоводни были организованы, население пухло от голода, вымирая словно мухи. После пятилетнего кризиса, немногочисленные люди, чудом выжившие в “I”, буквально вгрызлись в возможность круглосуточно батрачить на фермах, утопающих в навозе и перегное. Да, за последующие пару лет “I” стал одним из самых богатых Кантонов Дилениума, так как Кар-Хар* (*Столица) всегда испытывал нужду в свежем мясе и молочных продуктах, однако какую цену пришлось заплатить “I”, чтобы выжить. В течение того пятилетнего голода, каждый третий, или даже каждый второй человек в “I” умер от голода. Оборачиваясь на их трагическую историю, нам приходится опасаться грядущих лет для Кантона-А.
Нужно было прислушаться к Эльфрику и пересидеть этот день в четырех стенах, как и большинство здравомыслящих людей, заботящихся о целостности своих костей, – не пришлось бы расставаться с жирными голубями. Спустя пять минут после встречи с ликтором, я попрощалась с милой для своих ботинок брусчаткой и перешла на подобие дороги, в бурлящей грязи которой, каждую дождливую осень, тонули полудохлые крысы. Сейчас, в первый день засушливого июля, о промокших ногах можно было не беспокоиться, однако нахлынувшие воспоминания об осени заставили меня непроизвольно поморщить носом. Прошедшая ночь была достаточно прохладной, и в шесть утра мне было приятно кутаться в старую толстовку с давно сломанной молнией. На этом всё приятное на сегодняшний день заканчивалось.
Дома я оказалась в начале седьмого, о чем свидетельствовали дряхлые настенные часы в виде совы, висящие у входа. Не знаю как для остальных Кантонов, но для “А” часы – это непозволительная роскошь. Пусть даже барахлящая, наново склеенная и ужасно страшная, но роскошь. Эльфрик обменял целого сома на них и первое время я бурчала о невыгодной сделке, однако когда спустя несколько дней часы начали кряхтеть, показывая время, я решила заткнуться, всё еще не понимая зачем нам часы, ведь ими сыт не будешь, в отличие от хорошенько прожаренного сома.
Пройдя мимо Эльфрика, растянувшегося на дряхлом диване, я зашла за свою ширму и рухнула на подобие постели, походящей больше на лежанку для приблудившегося пса. Дом, в котором я жила с дядей, скорее был и не домом вовсе, так как представлял собой всего лишь небольшую комнату на тридцать квадратных метров. Это если не учитывать санузел, в котором находился единственный источник воды в нашем доме, пусть только холодной и временами ржавой. Помимо воды здесь еще располагался разбитый унитаз, возле которого было установлено ведро с водой, для возможности смывать за собой “результаты жизнедеятельности”. Для того чтобы помыться, приходилось греть воду в котле, подвешенном в камине, и наполнять теплой водой железную ванну, установленную возле унитаза.
Естественно у нас, как и у девяносто пяти процентов населения Кантона-А, не было плиты, поэтому нам приходилось топить камин, чтобы приготовить себе толковый обед. А так как летом и без камина было слишком жарко, зачастую в эту пору года мы придерживались сыроедения. Я была не против подобного расклада, да и никто в Кантоне-А не был против подобного расклада, ведь главное, чтобы в принципе было что есть, а сырым или вареным – это вопрос второстепенный, которым не могут себе позволить задаваться люди, живущие в вечном голоде.
Наша комнатка была условно разделена на три части: часть у входа, в которой стоял огромный платяной шкаф, сразу занимающий полкомнаты, дряхлый диван, журнальный стол и табурет, на котором доживал свои последние дни кряхтящий телевизор, – это зона сна Эльфрика; часть за широкой ширмой, расположенной в паре шагов от дивана, за которой на полу был разложен старый плед с подобием одеяла и подушки, – это зона моего сна; часть, в которой стоял ветхий буфет, – это зона кухни. Окно, расположенное за ширмой над моей головой, упиралось в каменную стену высотой в двадцать метров, так что единственным источником света в нашей хижине являлось окно, вырезанное в стене перед диваном Эльфрика. Когда с наступлением сумерек становилось слишком темно, мы пользовались керосиновой лампой – Эльфрик знал, у кого можно обменять дюжину уток на пару литров чистого керосина.
Наша хижина стояла в самом конце улицы, с северной и восточной стороны упираясь в стену, очертывающую пределы Кантона-А, с западной стороны встречаясь с хижиной стекольщика, а с южной выходя на узкую улочку с перекошенными деревянными домишками, больше походящими на обветшалые коробки. Нам сильно повезло с тем, что наша хижина была кирпичной – при сильной засухе деревянные дома зачастую горели, а с учётом их плотного соседства, порой за один пожар успевали выгорать целые улицы, прежде чем огонь успевали подавить. Немногочисленные дома из красного кирпича, как наш, выделялись из общей массы дерева, и их хозяева немногим легче воспринимали опасность возгорания имущества от спички.
До начала Церемонии Отсеивания оставалось шесть часов, что означало, что у меня еще есть время на сон. Я сняла носки и толстовку, натянула на себя относительно чистую льняную простынь и закрыла глаза, стараясь не думать об утраченных тучных голубях, которых ещё час назад я планировала выменять на мыло.
Глава 2.
Пришлось потратить последний обмылок, чтобы смыть с себя грязь недельной давности, и вот я уже стою в здании Администрации Кантона-А, и растираю безымянный палец правой руки. Церемония Отсеивания – это, по сути, отбор пятикровок – людей, склонных к металлическому гену. Ровно пятьдесят лет назад, после глобальной техногенной катастрофы, уничтожившей почти всё человечество, начали появляться первые носители пятой группы крови – “пятикровки”. Только некоторые пятикровки являются носителями скрытого мутирующего гена, который способен сделать своего обладателя определенным Металлом – человеком-мутантом, наделенным неординарными способностями. Металл обладает практической бессмертностью и способен превращать обычные вещи в металл, который он собой представляет. В течение прошедшего полувека выяснилось, что пятикровками являются исключительно представители мужского пола, так что для девушек подобная церемония – банальная формальность, чему я несказанно рада.
Перспектива пятикровия почти никого не радовала. Один раз в пять лет молодых людей от восемнадцати до двадцати двух лет, в обязательном порядке сгоняют в здание Администрации, чтобы извлечь из них образец крови – этот процесс и называется Церемонией Отсеивания. Пятикровок отсеивают и увозят в Кар-Хар, остальные же вольны продолжать проживать свои жизни в поисках куска хлеба. С этого момента “отсеянные” пятикровки считаются пропавшими без вести. Об их дальнейших судьбах ничего неизвестно, отчего все убеждены в том, что с момента Церемонии Отсеивания пятикровки обречены на нечто ужасное. Все так считают не только из-за страшных сказок бабок-повитух, но и потому, что по хорошим причинам люди без вести не пропадают.
Пять лет назад, после предыдущей Церемонии Отсеивания, мой знакомый по имени Клайд, который зачастую помогал мне добывать такие дефицитные продукты как сахар или дрожжи, не вышел из здания Администрации. Разыскивая парня, чтобы сбыть ему пару куропаток, я узнала о его пятикровии на следующий день после Отсеивания. Уже пять лет как Клайд считался пропавшим без вести, а его семья, состоящая из трех женщин, лишившись главы семейства, теперь едва сводит концы с концами. По старой памяти мы с Эльфриком иногда заносим им что-нибудь из своих трофеев, если только можем позволить себе подобную роскошь, и, кажется, если бы мы этого не делали, эти женщины умерли бы от беспросветного голода уже спустя год после пропажи своего кормильца.
Однако, несмотря на то, что все были в курсе того, что дорога в Кар-Хар ведет прямиком к забвению, а пятикровие – это приговор (только если ты не родился в трех рубашках одновременно), – всё равно находились безумцы, которые вызывались добровольцами. Таких людей называли тэйсинтаями или попросту самоубийцами.
В конце концов, из тысячи молодых людей один раз в пять лет отсеивается лишь около десяти пятикровок, поэтому все парни во время Церемонии рассчитывают лишь на то, что вероятность услышать своё имя слишком мала. И только девушки перед Отсеиванием могут спать спокойно, так как за полвека существования пятикровок еще не обнаружилось ни единой пятикровки без яиц. Если девушка и уезжала в Кар-Хар, тогда она обязательно являлась тэйсинтаем.
В этом году в Кантоне-А было всего лишь триста девяносто семь молодых человек в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, чьи безымянные пальцы должны были пострадать от иглы. Это вдвое меньше, чем в прошлый раз. Виной резкому уменьшению численности населения в “А” была эпидемия острого кишечного гриппа, вспыхнувшая четыре года назад и покосившая двадцать шесть процентов Кантона. Во время этой напасти людей срезало пачками до тех пор, пока Кар-Хар не решил выделить партию инъекций для зараженных. В итоге эпидемия была остановлена, но за прошедшие три месяца мора население “А” резко сократилось.
Стоя теперь в очереди, я осматривалась по сторонам, пытаясь отстраниться от общего ощущения паники. Просторный зал был разделен на три части: а) сцена, на которой присутствовали послы Кар-Хара, б) участок для тех, кто еще не сдал анализ крови и в) участок для счастливчиков, успешно избежавших приговора. Каждые пять лет из Кар-Хара прибывает пара Металлов, которые стоят на сцене во время Церемонии Отсеивания, чтобы наблюдать за безошибочностью проведения мероприятия. На сей раз представителями являлись Платина и Ртуть.
Платина был самым первым открытым Металлом. Его открыли двадцать восемь лет назад в двадцатидвухлетнем возрасте, что означало, что сейчас ему должно было быть ровно пятьдесят, однако он выглядел не старше двадцати пяти лет. Платина был широкоплечим, крупным парнем ростом около метра восьмидесяти, с точеным телом, пышными черными волосами и красивыми широкими скулами, что автоматически делало бы его эталоном мужской красоты, если бы не его отстраненный вид, который ясно давал понять, что ему наплевать на происходящее вокруг.
Вторым Металлом была Ртуть – статная блондинка с волосами до лопаток и ногами от ушей. Она была настолько красивой, что от её созерцания наверняка можно было бы ослепнуть, если бы на нее пришлось смотреть не моргая дольше одной минуты. Однако её красота всем своим видом источала опасность. На протяжении всей Церемонии Ртуть всем своим видом демонстрировала, что ей неприятно находиться среди оборванцев, и я была более чем уверена в том, что будь её воля – она бы перестреляла всех присутствующих лишь для того только, чтобы освободить себя от бремени присутствия в гнилом Кантоне, вот только она не была уверена в том, что в процессе не запачкает свои атласные серые перчатки, покрывающие её руки до локтей.
Ртуть была одной из двух Металлов, которые являлись женщинами. Естественно она не была пятикровкой, что делало её существование в ранге Металла загадкой, ведь Металлом может стать только пятикровка, а пятикровками являются только мужчины… Все предполагали, что Ртуть обычный тэйсинтай, которому сделали переливание пятой группы крови, однако никто в этом не был уверен на сто процентов.
По сути, Металлы должны были присутствовать на Церемонии для того, чтобы воодушевить пятикровок и вселять в них надежду на то, что они тоже вскоре смогут обрести вечную молодость, посредством своего возможного обращения в Металл. Обычно это работает, но, судя по слухам, зачастую бывают срывы, когда молодые люди впадают в истерику от страха перед своим будущим, о котором люди распускают не самые лучшие догадки, и совершают неудачные попытки самоубийств. В Кантоне-А подобных инцидентов прежде не случалось, что немного успокаивало.
Также, по непонятной мне идее, присутствие Металлов должно было воодушевлять обычных людишек становиться тэйсинтаями, ведь это даст нам, оборванцем, возможность отправиться в Кар-Хар, процветающую столицу голодающей страны… Если в других Кантонах и были самоубийцы, то в Кантоне-А тэйсинтаев не было вообще никогда.
На стене за спинами Платины и Ртути, стоящих по две стороны сцены, высвечивался простой пример с решением: “285+112=397”. Это означало, что в зале присутствует двести восемьдесят пять парней и сто двенадцать девушек. В этом году “неотсеянных” было мало, из чего следовал вывод, что Церемония должна пройти быстрее обычного.
Змееподобная очередь, вьющаяся с перекрытого ликторами входа, быстро продвигалась к сцене. Вначале шли парни, сразу за ними следовали девушки, с неприкрытым облегчением перешептывающиеся между собой о том, что рады тому, что появились на свет в ранге слабого пола. Мне же хотелось поскорее уколоть палец и, оказавшись в толпе счастливчиков, с облегчением вывалиться из этого здания, чтобы крепко обнять ожидающего меня снаружи Эльфрика. Мы с дядей редко обнимались, но всякий раз делали это так, словно больше шанса нам может не представиться. Этим утром мы обнялись.
Окунувшись в мысли об Эльфрике, с которым мы договорились сразу после Церемонии отправиться в пекарню, чтобы обменять куропатку на яблочный пирог у старика-пекаря, я на минуту забыла о том, что уже у четверых парней, стоящих возле Ртути, жизнь, скорее всего, бесповоротно разрушена (а если судить по их лицам – окончена). Улыбаясь воображаемому Эльфрику, я перевела взгляд со стены, на которой медленно таяли цифры, обозначающие количество непроверенных людей, и неожиданно встретилась с холодным взглядом Платины, который выражал полное безразличие, но скорее не к моей персоне, а ко всему происходящему вокруг. Я резко опустила голову, чтобы не привлекать к себе внимание, и начала потирать руками бёдра. Мои майка, мешковатые штаны и кроссовки, с пробитой гвоздем пяткой, были черного цвета, но не потому, что черный – мой любимый цвет, а потому, что он лучше всего скрывал грязь. Естественно Эльфрик настоятельно посоветовал мне перед Церемонией выстирать свою лучшую одежду, однако едва ли стирка в итоге смогла спасти мой внешний вид. Даже распущенные черные волосы, которыми я прежде гордилась, на фоне атласных локонов Ртути выглядели дешевым ширпотребом.
Около получаса я смотрела в спину парня, стоящего впереди меня, который был всего на пару сантиметров выше моей головы. Он был одет в выцветшую коричневую футболку и, судя по частым почесываниям головы, в его отросших волосах явно бродил целый выводок блох. Мне каждое лето приходилось бороться с этими паразитами при помощи растворов полыни, пижмы, соды и прочих премудростей, так как Эльфрик не одобрял моего желания состричь волосы. И хотя я была в курсе того, что блошиной фермой в Кантоне-А заведует каждый второй человек и каждый первый пёс, стоять возле парня, который в силах побрить голову, чтобы не раздирать её в кровь, было немного неприятно.
Я была первой девушкой в строю, следующим сразу за строем парней, поэтому когда дело дошло до последнего парня, стоящего как раз передо мной, я с облегчением выдохнула, предчувствуя близкое завершение Церемонии. На сцене всё ещё стояло только четыре пятикровки, что было редкостью, так как обычно в Кантоне-А набиралось от десяти до пятнадцати человек. Нынешние “счастливчики” толпились за спиной Ртути, всего в шаге от холодной блондинки, так как по правилам Церемонии “отсеянные” парни должны были стоять со стороны женщины-Металла, а девушки со стороны мужчины-Металла. Из-за того же, что тэйсинтаев в Кантоне-А никогда не было, правая часть сцены за спиной мужчины-Металла всегда пустовала.
Задача очередников была проста – подойти к столу, за которым сидел медик из Кар-Хара в сюрреалистическом белоснежном халате и стерильной повязке на лице (словно боится подцепить какую-нибудь гадость от контакта с местным населением), протянуть правую руку, почувствовать укол в безымянный палец, услышать “чисто” и отправиться к толпе, которую миновал дамоклов меч. Если доктор вместо слова “чисто” начинал зачитывать личные данные стоящего перед ним человека – это считалось прямым оглашением пятикровия. Зачитка личных данных делалась для того, чтобы формально познакомить присутствующих с новобранцем, однако все прекрасно понимали, что всем глубоко наплевать на то, как именно зовут несчастного, и какой у него рост.
Парень, стоявший передо мной, сделал пять шагов вперед за очерченную желтую линию, протянул руку и, спустя несколько секунд, берущий анализ крови медик вдруг начал произносить:
– Сол Вега, двадцать два года, три месяца, четыре дня от рождения. Рост метр семьдесят четыре, вес шестьдесят пять килограмм, светлый шатен, цвет глаз карий. Пятикровка. Прошу подняться на сцену.
– Нет, – спустя пару секунд гнетущей тишины раздался приглушенный выдох парня и, замотав головой, он вдруг сделал шаг назад. Ликторы, стоящие по две стороны от ступеней, ведущих на сцену, сдвинулись со своего места, но парень неожиданно достал из-за пазухи пистолет и…
Выстрелил себе в висок!
Всё произошло так быстро, что я даже не успела испугаться. Секунда – и на меня что-то попало, еще секунда – и парень лежит у моих ног. Толпа девушек за моей спиной мгновенно начала визжать, парни из толпы “Чистых” начали гулко реагировать, и только я замерла на месте, глядя широко распахнутыми глазами на лужу крови, вытекающую из головы незнакомца, распластавшегося прямо передо мной. Моя правая рука была забрызгана его бордовой кровью, и я почти была уверена в том, что на лицо мне тоже попало.
Ликторы начали стучать дубинками по щитам и это достаточно быстро заставило толпу умолкнуть. Спустя минуту два ликтора за руки вытащили тело пятикровки из здания Администрации. Когда ответственный за проведение Церемонии ликтор прекратил выяснять, как именно самоубийце удалось пронести оружие в здание, с учетом того, что всех на входе обыскали, и толпа наконец смолкла, в воздухе повисла режущая перепонки тишина. Я всё еще ошарашенным взглядом смотрела на лужу крови, медленно подступающую к моим ногам, из последних сил подавляя зудящее желание стереть капли чужой крови с моей побледневшей руки.
– Покончим с этим, – злобно прорычал ликтор, стоящий между мной и столом, за которым сидел медик, после чего добавил. – Следующий.
Я была удивлена тому, что у меня получилось сдвинуться с места при том, что теперь я ощущала себя ледяной глыбой, которая едва ли способна была передвигать своё тело самостоятельно. Аккуратно обойдя кровавую лужу, я остановилась напротив стола медика и замерла.
– Руку, – невозмутимым, уставшим тоном произнес мужчина в белом халате, но я пропустила его требование мимо себя, всё еще пребывая в шоке. – Руку, – более настойчиво и громко повторил медик, что наконец заставило меня прийти в себя. Быстро заморгав, я протянула правую руку вперед, после чего к моему безымянному пальцу поднесли синий прямоугольник, из которого внезапно вынырнула игла, едва ли не пронзившая мой палец насквозь. Поморщившись, я перевела взгляд на четверых парней, стоящих на сцене возле Ртути, затем на толпу “Чистых”, и впервые за всю свою жизнь положительно отнеслась к тому факту, что рождена девушкой.
Я снова посмотрела на медика, который уже успел опустить образец моей крови на одноразовый диск прозрачного цвета. Внезапно на мониторе его компьютера появилась моя фотография, которая была сделана днем ранее. Накануне перед Церемонией Отсеивания все её участники проходят медосмотр в фельдшерском пункте, где измеряют рост и вес, и фотографируются для личной анкеты.
– Теа Диес, – вдруг произнёс моё имя медик внезапно охрипшим голосом, отчего моё сердце сразу же остановилось в рывке. – Восемнадцать лет и двадцать один день со дня рождения. Рост метр семьдесят два, вес шестьдесят два килограмма, брюнетка, цвет глаз голубой. Гхм… Пятикровка, – нахмурившись, добавил мужчина.
В пространстве повисла давящая тишина. Кажется, я умерла на месте. Округлив глаза, я мысленно кричала на медика о том, что это невозможно, так как я девушка, а девушек пятикровок не существует! Однако он не спешил произнести: “Прошу подняться на сцену”, что всё еще подогревало во мне надежду на изменение результатов теста.
– Руку, – вдруг повторно попросил медик, и я снова протянула свою уже окоченевшую ладонь, вложив её в облаченную в латексную перчатку руку медика. Он протер мой пострадавший палец проспиртованным куском стерильной ваты и снова проколол его, в чем не было абсолютно никакой необходимости, так как из предыдущего прокола кровь всё еще хлестала бурным потоком. Снова опустив образец моей крови на новый одноразовый диск, он посмотрел на монитор, на котором сиюсекундно повторно высветилась моя анкета.
– Теа Диес, – снова повторил озадаченным голосом медик. – Восемнадцать лет и двадцать один день со дня рождения. Рост метр семьдесят два, вес шестьдесят два килограмма, брюнетка, цвет глаз голубой. Пятикровка.
Кажется, все присутствующие замерли в попытке поразить меня молнией, чтобы облегчить мою участь. Неожиданно медик схватил меня за правое запястье, после чего воткнул огромную железную иглу глубоко в моё предплечье и, не самым безболезненным способом, выкачал из моей вены целых пять миллилитров крови. Вслушиваясь в гнетущую тишину, повисшую в зале, я пыталась не скончаться от испуга на месте. Через несколько секунд после взятия крови из моей вены и её анализа, медик вновь посмотрел на меня, строго нахмурив лоб:
– Венерическими заболеваниями не страдает.
После этих слов он резким движением медицинского лезвия срезал с моего правого запястья резиновый напульсник красного цвета, на котором черными буквами была выдавлена надпись “Заражена”.
– Прошу подняться на сцену.
