Buch lesen: «Время придет»
Однажды один мудрый человек сказал мне, что если ты не знаешь, туда ли идешь, то, проснувшись, спроси себя утром: «Если бы это был последний день твоей жизни, то ты провел бы его так, как сегодня?»
А потом повтори этот вопрос вечером. И задавай его себе каждый день.
И если однажды ты поймешь, что уже не одну неделю или даже месяц отвечаешь себе, что нет, ты бы хотел провести его по-другому, тогда, возможно, тебе нужно что-то поменять.
В то утро, с которого начинается наша история, у меня не было сил, чтобы задать себе этот вопрос. Я задам его себе гораздо позже. И буду задавать много раз. Потому что если вы думаете, что когда-нибудь придет время, и вы станете счастливее, то вы ошибаетесь. Однажды придет время, чтобы только умереть. Если, конечно, вы уже не живете так, будто умерли.
Часть I
Глава 1
– Мам-мам-мам!!! – слышу я сквозь сон и притворяюсь спящей. Ира, младшая дочка 3 лет от роду, отрывает от моего лица маску для сна и отпускает резинку. Тыдыщ! Маска шлепается на мои мешки под глазами и больно стреляет резинкой по носу.
– Мам, купи мне куклу! – говорит Ира.
Я делаю вид, что не слышу.
– Мам, я хочу играть! – подключается Маша, вторая дочка, которая старше Иры всего на 1,5 года.
Продолжаю театрально изображать смерть.
– Мам, пойдем гулять! – кричат они хором. Забыли, что сегодня мы идем в садик. Так бы наверняка еще спали и по закону подлости мне бы пришлось их вытаскивать из кровати.
Открываю глаза и рычу, что маме сначала надо сделать добрую маму, и, сонная, ползу на кухню. Спасибо моему мужу – он уже сварил кашу на всех, так что мне не придется готовить завтрак.
– Доброе утро? Как спалось? – спрашивает Данил, намекая на то, что я посреди ночи опять уползла к детям, когда те беспокойно спали, да так и осталась в детской до утра.
– Как-как… – бурчу я, не спавшая нормально уже 5 лет, начиная с беременности старшей. – Девочки то по очереди просыпались, то складывали на меня ноги, то пихали пятками и попами мне в лицо.
– Надо пораньше ложиться все же, а не сидеть в социальных сетях, – делает замечание муж, чмокает между делом и идет одеваться.
– Да я не… – хочу я было оправдаться, потому что как раз вчера я начала смотреть один классный турецкий сериал, который мне посоветовала подруга Лиза, а вовсе не короткие ролики в соцсетях… хотя какая разница, что я там смотрела, если опять легла за полночь и чувствую себя так, словно бы всю ночь разгружала вагоны. Но как объяснить мужу, что эти часы – единственное мое время? Нет, точнее так: МОЕ время. Когда я могу делать, что хочу, и вообще пожить для себя. Имею я на это права или нет?? Когда дети наконец-то угомонились, спят, дома тишина, я могу сидеть на кухне на диванчике, пить чай и отключаться от всех проблем. А короткие ролики я смотрю, потому что это еще и моя работа. Я их создаю и поэтому просто обязана быть в курсе трендов и того, что сейчас популярно. Неужели непонятно?
Но этот вчерашний сериал… Боже мой, это что-то невероятное! Раньше я вообще не была фанаткой сериалов, тем более на сто тысяч миллионов серий. Это все моя подруга Лизка меня подсадила. Она с ума сходит по турецким сериалам и начала мне рекламировать один за другим. Я начала смотреть и не смогла оторваться. Уже третий смотрю, у некоторых даже переводов нормальных нет, приходится с субтитрами. Это как запрещенное вещество: даешь себе слово, что сейчас ну вот только одну серию и спать. Или что вот этот досмотрю и больше не буду начинать. Ага-ага.
Ну что ж, как я говорю своим детям – за каждым действием всегда есть последствие. Так что сегодня мне придется снова провести день в маске зомби.
Я раскладываю кашу по тарелкам.
– Какая сегодня каша? – спрашивает старшая Маша.
– Манная, – отвечаю я.
– Фу, не люблю манную, – кривится она.
– Ура! Люлю! – радуется младшая фанатка манки Ира. Она готова есть ее с комочками и без на завтрак, обед и ужин. А день, когда в садике дают манную кашу, один из ее самых счастливых. Жаль, что это не сегодня, потому мне кажется, что она ходит в садик только из-за манной каши, а в другие дни у меня нет аргументов, чтобы убедить ее туда пойти. Я уже морально настраиваюсь на то, как через час дочек будут отрывать от меня, а те будут вопить и хвататься за меня. Обожаю садики.
Вообще любое утро с детьми – это, конечно, огонь. Вот Машка поняла, что мы идем в сад, и плачет, что не хочет в сад. Ира плачет, что хочет на ручки. А еще есть зубную пасту и кататься на самокате. Расстраивается, что не разрешаю.
Муж говорит:
– Тебе бы накраситься, а то совсем глаз не видно.
Он убегает на работу как раз в тот момент, когда Ирка висит на моей ноге, а Маша отдирает слайм из волос. И я прям чувствую, как он выдыхает за порогом: «Уф, ура! Работа наконец-то! Свобода!»
Я мельком смотрю в зеркало и понимаю, что там не видно не то что глаз, там вообще не видно меня. За годы декрета я превратилась в непонятное нечто с вечно растрепанной головой, мешками под глазами, какими-то прыщами и пятнами на лице, в растянутой футболке и лишним весом. Я не знаю этой девушки. Когда я выходила замуж, я была стройная и яркая, с кератином на волосах, маникюром на ногтях и депиляцией в нужных местах. Я стильно одевалась и со мной можно было поговорить о разных философских темах и даже духовной психологии. Сейчас в голове у меня «Виу-виу-виу» и «По полям, по долам…».
Так что да – в зеркале не было не только моих глаз, но и меня. Меня давно уже не было в моей собственной жизни.
А тут еще этот садик.
От садика я точно не становлюсь красивее. У меня одних только седых волос прибавилось за эту неделю на воооот столько. Потому что младшая ходит в один садик, а старшая в другой. И потому что обе ревут белугой, когда я их там оставляю. Плачут, когда отвожу, потом плачут, когда забираю.
Вот и в это утро. Одна натягивает колготки, вторая уже стоит потеет в комбезе. Я уже пожалела, что успела надеть на себя теплую кофту, потому что футболка под кофтой быстро стала мокрой. Начинаю надевать ботинки… ой, простите, челси. А у одного из них как на зло не застегивается молния.
– Ну что ты, мой хороший. Давай же, застегивайся уже! – начинаю я ласково. А потом меня понесло…
– Ах, вот как ты со мной?! Вот так, значит? Я тут тебе, понимаешь… А ты мне вот что, да?!
И дернула так, что у ботинка искры из глаз посыпались. Ну собачка и выскочила. А я разозлилась ещё сильнее, схватила любимый ботинок и швырнула его в сторону. От обиды, что он мог так меня предать в самый ответственный момент. Вот такой я ботиночный абьюзер.
Дети зато быстро успокоились и стоят смотрят на меня испуганными глазами. Я сажусь на скамейку чуть не плача, тяжело вздыхаю и достаю с полки какие-то старые утепленные резиновые сапоги, которые сюда ну вообще никаким местом. Выгляжу, наверное, как бомж. Надеюсь, все мои бывшие сейчас где-нибудь на луне – не хотелось бы кого-то встретить в таком виде.
В этот момент звонит телефон. Беру трубку.
– Здравствуйте, это Анна?
– Кажется, да, – соображаю я, пытаясь поймать Иру, которая убегает от меня в одних сапогах. Машка при этом, напоминаю, уже стоит в зимнем комбезе и шапке и приговаривает: «Ну когда же вы уже соберетесь?»
– Вас беспокоят булочки для бургеров. Вам сейчас удобно разговаривать?
Кто вообще звонит в такую рань? Но трубку положить нельзя – это по работе. Решила помочь другу с его профилем в одной известной социальной сети, договариваемся о рекламе с булочками.
– Да-да, конечно, удобно, – зачем-то вру я. Удобнее не придумаешь.
– Вы оставляли заявку на нашем сайте. Подскажите, пожалуйста, какой объем булочек вас интересует?
Ирка начинает визжать, и булочки в трубке смеются женским голосом. Я параллельно разговариваю по телефону, держа его одним ухом, а руками пытаюсь удерживать младшую дочку на коленках, чтобы натянуть на нее кофту и зимние штаны.
Когда уже мы все трое стоим одетые и пыхтим от жары, выйти мы должны были 10 минут назад, я прощаюсь с булочками и вижу взгляд Иры, который матери со стажем не спутают ни с чем. Я кривлюсь и хочу заткнуть уши, чтобы только не слышать коронное:
– Мам, я хочу какать…
После всех раздеваний и снова одеваний, мы наконец-то выбегаем и, разумеется, опаздываем так, что мне опять придется выслушивать от воспитателей. Потом девочки спорят, кто будет нажимать на кнопку в лифте. Кто будет ехать на самокате. Кто торжественно понесет ключи и откроет колясочную. Я пытаюсь все разрулить, но это все равно что одновременно кидать в воздух 30 тарелок. Поймать сможешь в лучшем случае две, остальные разобьются.
И вот я иду по этой дурацкой питерской каше, ветер со снегом бьют по лицу, Маша прячется ко мне под руку, потому что боится, что она сейчас улетит, как домик Элли, Ира просит закрыть капюшон коляски. Саму же коляску приходится буквально тащить на себе, потому что по снегу с сугробами она ехать не предназначена, а про санки я, конечно же, не подумала… Вместе с ней я тащу на себе еще и самокат. Иду и думаю: «Ну почему в жизни не может все быть хорошо? И все время надо какие-то проблемы решать?»
На прошлой неделе я целый месяц пыталась пришить Машкины рукавицы к резинке. Ну как в детстве, помните? Для трусов такие раньше были. И для игры в «резиночку».
Каждый вечер говорила себе, ну завтра так точно пришью. И все находились дела поважнее. Сериалы там всякие посмотреть, например.
Наконец, настал тот день, когда я решила: все, сегодня или никогда! Достала резинку, нитки, иголки, ножницы. Говорю Машке: «Неси!»
И она торжественно несёт… Куртку с одной варежкой.
Вторую мы успели потерять по дороге из садика. Сложно описать, что я испытала в тот момент. Я оделась и в ночи побежала искать её. Не нашла. Написала в чат потеряшек. Утром прочитала, что её видели рядом с ТЦ. Побежала туда, и снова её нет.
А все почему? Потому что все надо делать вовремя!
И вот постоянно что-то. То сопли, то температура. То матрёшку надо в садик раскрасить, то снежинки вырезать. То стишок выучить. То логопеда, то ортопеда. То уже время зубного подошло. То масленица и блины. То кофту испачкала. То на платье кружочек вырезали.
Теперь ещё ботинок-предатель. Ой, простите, челси.
А жить-то когда? Я не хочу, чтобы, когда я умру, и приду туда наверх, и меня спросят: «Как ты жила? Чего достигла?»
А я такая:
– Ну матрёшку вот хорошо раскрашивала. И снежинки наши первое место заняли в конкурсе, между прочим!
Мне скажут:
– Молодец, конечно. А что успела в жизни? Чего добилась? Помнится, ты мечтала получить Оскар за лучший сценарий? Была ли ты счастлива вообще?
Я промолчу. Он покачает головой неодобрительно.
А все почему? Потому что все надо делать вовремя!
Будь они неладны, эти челси.
Глава 2
Дети в саду до сна, а это значит, что у меня есть всего лишь 3 часа на спокойную работу в тишине. Я со всех ног несусь домой, в 11 у меня созвон по сегодняшнему вечернему продающему вебинару, а до этого надо успеть смонтировать два ролика и размесить сторис для прогрева.
Я работаю удаленно, веду соцсети для моих клиентов и монтирую ролики для них же, чтобы не сойти с ума и чтобы мозг совсем не расплавился. Я профи в своем деле. И мне важно хотя бы немного чувствовать себя не только мамой, но еще и полезным обществу человеком. Да и немного своих денег вовсе не помешают. Бесит все время просить их у мужа и отчитываться, на что я их потратила.
Полтора года назад, когда я была без работы, и выглядела еще хуже, чем сейчас, чувствовала себя обслуживающим персоналом. Я постоянно срывалась на детей, и все, о чем я мечтала – это сбежать из этого кошмара. Единственным логичным решением мне казалось развестись. Однажды я так и сказала мужу, что уйду от него. На что он ответил:
– Да куда ж ты денешься?!
Это, что называется, был момент, который разделил мою жизнь на «До» и «После». Тогда я поняла, что он прав! Реально куда я могу деться, если у меня нет ни отложенных денег, ни работы, чтобы эти самые деньги получить, ни какой-то еще квартиры. Куда я пойду с двумя детьми и чем буду их кормить? Я ощутила себя словно в ловушке.
Я была в дичайшей депрессии, и врач тогда сказал мне, что надо начать высыпаться и отдыхать. Что я сделала после этого? Правильно, я вернулась к работе, взяв несколько проектов на ведение.
С одной стороны – мне стало легче, ведь я теперь не завишу от мужа так, как раньше. А с другой – я каждый день схожу с ума от огромного количества задач. Мне приходится одновременно заниматься детьми, работать, готовить, убираться и далее по списку. Иногда я не успеваю даже дышать.
При этом я по-прежнему не могу позволить себе нормальный уход, маникюр и педикюр, я стесняюсь просить у мужа на это деньги, а моих денег едва хватает на хотелки детей (на себя я не умею тратить от слова совсем). Стоит ли оно того? Сама не знаю. У меня нет времени об этом подумать. Когда я слишком устаю, то могу только тупо пялиться в экран, просматривая короткие видео или тот самый турецкий сериал, который посоветовала подруга. С ним я словно бы переношусь в другое измерение, туда, где хорошо, где тепло и солнце, где романтика и любовь, всякие жаркие объятья и красивые женщины и мужчины.
А сейчас меня ждет три часа интенсивной работы в режиме аврала «это нужно было сделать еще вчера».
Сейчас 12:20 и у меня до сих пор идет созвон, который начался в 11 и должен был длиться всего час. Все это время сосед сверлит дрелью, отчего я с трудом слышу, что мне говорят. Я еще не обедала, а мне уже надо бежать за детьми. Я выключаю камеру, чтобы переодеться, и переключаюсь на телефон. Бегу и по пути слушаю обсуждение. Неожиданно начальник спрашивает:
– Анна, а что вы думаете по этому поводу?
В этот момент я уже одеваю Иру в группе, параллельно слушаю воспитателя о том, как Ириша умничка, она сегодня утром быстро успокоилась и хорошо себя вела. Воспитатель передала мне бумажку от медсестры из их сада, где крупными буквами было написано «Глисты».
– Глисты?! – чуть ни кричу я.
– Простите? – переспрашивает начальник.
– Листы! – спохватываюсь я, вспоминая о том, что я все еще подключена к совещанию. – Я согласна, надо подготовить… эээ… листы!
– Это анализ на глисты, – поясняет воспитатель. – Обычная формальность. Палочкой пощекочут в попке, да, милая? – добавляет она, переключаясь на Иру.
– В попку-в попку! – кричит Ира прямо в мой микрофон.
– Да, я тоже хочу послать всю эту работу куда подальше, – смеется начальник, а вместе с ним – еще шестеро других начальников и коллег.
– Прошу прощения, – я краснею как рак. – Если можно, я подключусь попозже. У меня тут… эээ… непредвиденные обстоятельства.
– Листы, да, я понял, – снова смеется он. Боже, храни моего начальника и его чувство юмора. Клянусь, теперь у меня в команде точно будет прозвище «Глисты». – Увидимся вечером на вебинаре!
Мы с Ирой и направлением на анализы бежим в другой садик за Машей – он намного дальше от нашего дома и логичнее было бы сначала забирать Машу, а потом Иру, но Ира младше и их укладывают спать раньше. Если забрать сначала Машу, то Ира будет долго сидеть и ждать меня, и точно начнет плакать.
У Маши в группе, конечно, тоже все дети уже спят и она сидит на стульчике ждет меня. Но хотя бы не плачет – уже хорошо. Я уже изрядно вспотевшая да еще и голодная, вздыхаю облегченно. Мечтаю побыстрее дойти до дома, чтобы пообедать и доделать рабочие задачи перед вебинаром. Но девочки тянут в магазин. Это наша традиция такая – после садика заходить в магазин за чем-нибудь вкусным. Что-то вроде «принести дань двум богиням за то, что они соизволили расстаться со мной на несколько часов и подарили мне целых 3 часа работы в тишине».
Окей, решаю, что зайдем. Но дальше начинается какой-то триллер с хоррором и драмой одновременно.
Ира хочет куклу. Ничего необычного, она девочка, ребёнок, она может хотеть куклу. Ну и что, что таких кукол у нас три коробки на балконе, там, наверное, уже моя годовая зарплата. Я бы разбогатела, если бы продала эти коробки (если бы, конечно, эти куклы были с волосами и целыми ногами).
И вот она хочет одну. Такой у нас ещё нет. У старой платьюшко розовое в белый горошек, а у этой – белое в розовый. Там волосы заплетены в косички, а здесь хвост волнами. Разница очевидна же.
Пока я убеждаю её, что эта кукла нам не подходит, Ира натыкается на пони. Чтоб вы понимали, все остальное пространство балкона у нас завалено этими поняшками с пола до потолка. Иногда кажется, что они арендовали у нас квартиру.
А тут создатели взяли и выпустили обновленную версию пони. Видимо, родителям больше покупать нечего, им не нужно есть и одеваться, можно только собирать очередную коллекцию пони. Старые были недостаточно современными, видите ли.
И вот ситуация. Я смотрю на Иру, у меня все сжимается внутри. Я готова купить ей все на свете, потому что «в детстве у нас ничего этого не было, ну и что, что будет ещё одна коробка, рано или поздно мы их продадим и купим дом на Рублевке или квартиру оставим пони, а сами будем спать на коврике».
Но есть мааааленькая проблема…
Я забыла карточки дома и с собой у меня есть только 100 руб.
Это была такая ситуация, когда надвигается цунами, а ты не можешь залезть ни на какое дерево, потому что дерево – это ты сама.
Я хватаю леденцы у кассы, беру Машу и несусь с коляской к выходу так быстро, будто за мной галопом скачет табун пони. Ира соображает, что пони ей не светит, и включает сигнализацию. Я нервно озираюсь по сторонам, люди косятся на нас, кто-то недовольно цокает, а кто-то смотрит с сочувствием. Но меня не покидает ощущение, что выбор небольшой: либо меня сейчас сдадут опеке, думая, что я убиваю своих детей, либо меня сожрут пони.
Ирка вырывается из коляски, пытаясь упасть и ползти по направлению к цели. Настойчивости и целеустремлённости моей дочери позавидовал бы любой коуч. Я сажусь на корточки и пытаюсь поговорить с Ирой, называя ее эмоции, говоря, что она злится, что она очень хотела эту куклу и всякое такое, чему учат современные психологи. Ира кричит еще громче, демонстрируя всем своим видом, что она думает о современных психологах. Футболка холодит мне спину, шапка слезла набекрень, мне холодно и хочется есть. Я готова сесть прямо здесь посреди дороги в грязный снег и тоже начать плакать, но надо держаться. Я же дерево. Тьфу, то есть мама.
Кругом машины и люди, под ногами сугробы, я достаю бунтарку из коляски и, с трудом удерживая её, словно только что пойманную рыбу, тащу на руках в сторону дома. Маша везёт коляску, хотя она еле достаёт до ручки.
И вот мы таким табором почти 40 минут идём до дома. Дойдя до парадной, я отпускаю Иру в снег, потому что руки мои трясутся от напряжения. Дочка тут же мажется в грязи.
Маша держалась героем. Я видела, как она испугалась, но при этом ответственно везла коляску. Потом, намного позже, я её обниму и скажу, какая она молодец и как она мне помогла. Только вот приключения в этот день ещё не закончились, и самое «интересное» ждало меня дома.
***
После садика дети поспали ровно полчаса, за которые я успела съесть наспех поджаренную яичницу. Только я села за компьютер, чтобы доделать последние штрихи для вебинара, как Ира с Машей подскочили – у них словно бы открылось второе дыхание.
А делать дела с детьми – это все равно что плыть в лодке против течения. Без весел. Если вам надо, чтоб они немного поспали и вы назначили на это время какое-то супер-важное дело, то они, конечно, будут скакать и прыгать и ни за что не уснут. Если же нужно, наоборот, чтоб они не спали, потому что ты понятия не имеешь, как одновременно нести на руках двоих спящих детей из машины, то разумеется, они заснут. Ну то есть на всех опасных перекрестках, левых поворотах они будут истерить, а как только вы подъедете к дому – уснут.
Если вам нужно в магазин – они тянут на детскую площадку. Если хотите на площадку, то им, конечно же, надо в магазин.
Сейчас мне надо, чтобы они хотя бы немного посидели и спокойно поиграли, чтобы я могла сосредоточиться. А им надо стоять на голове и громко визжать.
Поэтому мне срочно нужен кофе. Кофе-кофе-кофе. Кофеюшко.
Пока я наливала кофе, Машка посадила Ирку в мешок для игрушек и пытается его закрыть. Ирка громка возмущается. Пытаюсь отвлечь их мороженкой.
Едва сажусь на стул, чтобы поработать:
– Мам, я хочу мороженку, как у Иры. Мама, я хочу пить. Хочу в туалет. Хочу на ручки. Завяжи мне бантик. Сними футболку. Надень футболку. Помыть ручки.
Размазали мороженое. Раскрошили печенье. Пролили компот. Поскользнулись на нем и упали. Поплакали, успокоила. Вытерла, умыла, собрала раскиданное.
Ира снова в мешке для игрушек.
Через два часа: «Блин, кофе!!!»
И вот так всегда. Странно, что мне психиатр так спокойно выдал разрешение на водительское удостоверение. Иногда я уже начинаю сомневаться в своей адекватности.
А теперь представьте. Уже вечер, у нас начался продающий вебинар. Я одновременно пытаюсь отвечать на сообщения в директе, делать скрины для сторис и следить, чтобы дети на разгромили квартиру и себя вместе с ней. Машка приходит с синим лицом и жалуется, что у нее болит живот. Я одной рукой глажу ей животик, не придавая этому большого значения. Но через полчаса становится очевидно, что дело плохо, потому что Маша кривится от боли и скулит.
Я звоню маме – она сто лет проработала медсестрой в больнице и к тому же живет рядом. Спрашиваю, может ли она прибежать осмотреть Машу? Но мама уехала за город с подругами, и вообще, оказывается, медсестры диагнозов не ставят, а только врачи. Она задает мне кучу вопросов и в итоге, распереживавшись, кричит мне в трубку: «Вызывай скорую! Это может быть все, что угодно! Счет может идти на минуты!» Спасибо, дорогая мамочка, успокоила.
Я трясущимися руками вызываю скорую. Пишу начальнику, что у меня форс-мажор, но все равно не могу отключиться от работы, потому что мне продолжают писать и я вынуждена висеть на телефоне.
Ира скачет по квартире и просит то мультик, то игрушку, то чего-нибудь сладенького. Машка бледная лежит на кровати. Я красная пытаюсь не сойти с ума от всего происходящего. Уровень тревоги космический, у меня начинается какая-то сыпь от нервов и путаются слова.
К тому моменту, как приезжает скорая, я уже едва дышу, прокрутив в голове самые страшные варианты. У меня почти собрана сумка со всем нужным для больницы, я готова плакать от того, что не знаю, как помочь своему ребенку, при этом по инерции продолжаю отвечать на сообщения по работе.
Аппендицит не подтвердился. И вообще врач сказал, что она просто что-то не то съела. Когда скорая уехала, я легла, глядя в потолок и пытаясь переварить случившееся. Что-то я явно делаю не так. Почему, когда моему ребенку плохо, я отвечаю на сообщения по работе? К черту такую работу.
Данил заходит домой, когда дети наконец-то вырубились, в квартире бардак, везде разбросаны детские игрушки, на кухне гора грязной посуды. Он уже знает, что с Машей все хорошо, потому что я сразу же ему написала.
Слышу, как он раздевается, моет руки и идет на кухню, по пути матерясь, что дома не убрано и как же ему надоел этот бардак. Потом заходит ко мне в комнату, держа в руках кухонное полотенце, и говорит:
– Сколько раз можно тебе говорить? Вот это полотенце должно висеть на ручке духовке, а не валяться на столе. Неужели это так сложно запомнить?
«К черту всё», – думаю я и начинаю тихо плакать.
