Buch lesen: «Венец безбрачия»
Венец безбрачия.
Предисловие.
…Свет лампады трепещет от стройной вибрации звуков молитвы. Мне тяжело молчать и даже дышать в толпе верующих. Я боюсь, что буду разоблачен, что сам батюшка сейчас подбежит ко мне и разорвет ворот рубахи моей. А там – ничего! Неверный!..
Нет! Я верю! Я твердо верю! И поэтому боюсь, что увидят меня здесь, в месте идолопоклонничества, мои учителя. Увидят, как я неумело крещусь и кланяюсь, крещусь и кланяюсь…
Позор для ученого мужа! Предательство рацио, ересь!
После я иду в библиотеку, в храм знания. Но здесь не истину постигать я буду, но методично наносить на бумагу свои мысли, чтобы в конце излить их все. Через это опустошение, может быть, вылечусь я и обрету покой…
Эпизод первый. Первая встреча.
Представлюсь: Алексей Третьяков, 24 года, аспирант кафедры клинической психологии Н-ского Института города Челябинска. В недавнем прошлом я работал в районной поликлинике штатным психологом. Оклад мизерный, посетителей раз-два и обчелся. Под клиническим психологом в основной массе люди мыслят психиатра, но все-таки это разные профессии. Медицине я учился только дополнительно, основная моя дисциплина – психология, наука обо всех душевных проявлениях, а не только о патологиях, требующих медикаментозного вмешательства. Я не имею права выписывать рецепты препаратов, даже снотворного. Моя помощь выражается исключительно в эмоционально-словесной форме. Именно в основе своей деятельности я и сделал грубую надсечку, способную загубить древо всей карьеры. (Что карьеры? Всей жизни!) Не быть мне вторым Юнгом или Фрейдом. Своих тараканов теперь полно в голове. Хотя кто сказал, что у великих их не было?
Чтобы я совсем не прозябал в своем дальнем кабинетишке, иногда мои коллеги – невропатолог и психиатр, люди уважаемые и почтенные, подбрасывали мне пустяковых пациентов с каким-нибудь легеньким диагнозом – переутомление или общее недомогание. Любому понятно, что все лечение таких недугов заключается в отдыхе. Вот эту истину я в основном и проповедовал на своих приемах. Пару раз попадались еще заядлые курильщики, которые сознательно приходили ко мне, дабы я «закодировал» их от пагубной привычки. Наркоманы и алкоголики пока не желали избавляться от пороков.
Но три месяца назад, в конце благоухающего мая, мою рабочую праздность развеял мощный порыв невроза одинокой женщины. Я с радостью и чрезмерным рвением стряхнул пыль рутины с плеч и бросился на помощь страдалице. Сейчас только кляну себя за неистовый энтузиазм.
…Она вошла в кабинет после робкого стука. Полная, увядающая женщина. Черты лица прямые, аристократичные, осанка гордая. Волосы темные, глаза зеленые. Такой зелени я еще не встречал: и грусть, и тайна, и сдерживаемая сила – все было во взгляде этой женщины. Скромное платье цвета густой сирени, черные туфли. Ее сдержанная трагедия не вязалась с жизнерадостным щебетанием из распахнутого окна. Я прикрыл раму, и мы начли знакомство.
– Меня зовут Татьяна Удольская, – представилась женщина и замолчала. Если бы не траурно-опущенные уголки губ, она была бы красавицей.
– Так, – я деловито всмотрелся в амбулаторную карту, пытаясь разобрать почерк коллеги, – Вас ко мне направил Александр Иванович, невропатолог?
– Да, – согласилась Татьяна, – Я заболела, у меня нервный тик.
Посмотрел в красивое лицо пристальнее, сейчас оно абсолютно спокойно как лик мраморной нимфы. Женщина смотрела прямо на меня, но будто сквозь. Я смутился и отвел взгляд снова в карту:
– В чем выражается ваш недуг?
– Правый угол рта иногда дергается, очень неприятно, – Татьяна осторожно дотронулась до губ кончиками пальцев.
– Александр Иванович решил, что причина тика кроется в вашем подсознании? – Продолжил я первичный опрос, стараясь вывести собеседницу на более доверительный разговор.
– Нет, я сама ему сказала, что на мне лежит проклятие, – Татьяна опять резко замолчала. В ее глазах я прочитал твердый забор установки.
– Что, простите? – Я невольно нахмурил брови. Знаю, что с такой гримасой я жутко смешен, пытаюсь контролировать себя, но в подобных ситуациях это невозможно.
– Я проклятая, – повторила женщина, – На мне лежит венец безбрачия.
– Извините, я не знаю, что это такое, – я постарался, сохраняя такт, изобразить полное незнание терминологии, но предательская мысль уже обозначилась на моей физиономии: «Я психолог, а не колдун, не по адресу пришли».
– Венец безбрачия – это родовое проклятие женщин. О мужчинах не слышала, пояснила Татьяна размеренным тоном лектора, – В моем роду мужчины появляются лишь для продолжения рода, но семья вскоре после рождения ребенка распадается. Бабушка, мама, я – все живем без мужей. Дочка пока не нашла избранника, но я думаю, ее ждет та же участь, – она расшифровала мою мимику и добавила, – Мне не нужно лечение, я хочу просто выговориться. Вы человек посторонний, так что я вас не стесняюсь.
– Значит, вы разведены? – уточнил я, принимая объяснение. Татьяна не ждала от меня шаманских ритуалов, но обозначение себя как проклятой могло говорить о глубокой депрессии. Очень интересный случай с врачебной точки зрения – невроз как следствие психологической травмы от развода, – Сколько лет назад состоялся развод?
– Двадцать лет назад, – начала давать показания моя новая знакомая.
– А нервный тик когда появился?
– Полгода назад.
Странно, подумал я, запоздалая реакция. Наверное, недавно случилось что-то еще. О чем Татьяна умалчивает или сама не придает значения.
– А другой версии заболевания у вас нет?
– Нет, это точно проклятие, – Татьяна посмотрела далеко в пол, – Я не больна, а проклята. И не я одна, а вся моя семья. И бабушка, и мама, и дочь. Я так хотела родить мальчика, а мама как заведенная, все мечтала о внучке. Она говорила: «Я додам ей все, в чем обделила тебя». И родилась девочка.
– Татьяна, давайте вернемся к реальности. Я, как психолог, не верю в магию и проклятия, – постарался я блеснуть своим авторитетом.
– Есть, – возразила Татьяна, ответно сверкнув тайной зеленью глаз, – есть проклятия. Ее «есть» было убедительней моего «нет». В тот момент я не стал искать аргументов против.
– Почему же вы тогда не хотите от него избавиться? – Мое пассивное сопереживание страданиям Татьяны принесло бы мало пользы, также как простое слушание меня как лектора. Я загорелся идеей помочь женщине найти душевное равновесие. Хотя уже тогда осознал глубину невроза, а значит свою бессильность в окончательном решении проблемы. Психолог – всего лишь костыль в жизни искалеченной личности.
– Это сильное проклятие, его может снять только человек, обладающий чистым сердцем и бесстрашной душой. Я таких не встречала. Никогда, – Татьяна безнадежно покачала головой.
– Хорошо, Татьяна. Я предлагаю вам провести серию встреч, на которых вы мне поведаете все, что захотите рассказать о себе и своей жизни. Я выслушаю вас, но с одним условием, – я затаился, как перед вытягиванием удочки с рыбой на крючке, – Вы позволите мне направлять ваш рассказ.
– Ладно, – женщина пожала плечами, – от перестановки слагаемых сумма не меняется.
– Договорились, – я посмотрел в календарь на столе, – послезавтра, в пятницу, вас устроит?
– А время? Я могу только после пяти, – забеспокоилась Татьяна, ей хотелось продолжить наше общение. Очень хороший знак. Я не задумываясь, согласился.
– Хорошо, в половине шестого вы сможете прийти? – в это время по пятницам я обычно находился далеко от рабочего места, но ради профессиональной практики решил поступиться традиционным бильярдом.
– Да, полшестого нормально, – кивнула Татьяна и подалась корпусом вперед, явно собираясь прощаться. Ей нужно было бежать, ей уже стало душно копаться в нафталиновом ворохе воспоминаний. Я не имел права ее задерживать.
Мы попрощались, в пятницу, через день, была назначена следующая встреча. Татьяна кивнула мне на прощание и улыбнулась уголками губ.
Тревоги, комплексы, душевные зажимы и барьеры – всему есть причина, которая кроется в прошлом человека. У каждого свой дамоклов меч, своя тайна в хрустальном ларце, в яйце, в зайце… Чем глубже спрятана червоточина, тем сложнее ее найти рационально мыслящим сознанием. Поразительна и следующая закономерность: наиболее затертые, заплесневелые обиды и страхи детства несут самую разрушительную силу в настоящее зрелого человека, утаивая источник несчастий. Вот так примерно можно объяснить суть проклятия с естественно – научной точки зрения. Но мне суждено было постичь и другое знание, иной уровень бытия. Мое мировоззрение раскололось на две части от мощного взрыва после соприкосновения двух истин – божественной и материальной, духовной и практической, научной и сакральной.
Эпизод второй. Четверг.
По четвергам я не практиковал. У меня был законный выходной, обозначенный в штатном расписании пустой клеткой. Обыкновенно в первой половине дня я честно корпел над учебниками, набрасывая план будущей диссертации. В аспирантуру я поступил только в этом году, и у меня еще не закончился период «празднования поступления». В это время новоиспеченные студенты – первокурсники совершенно не думают об учебе, их мысли далеки от серьезных теоретических построений будущей карьеры. Больше молодых призывников науки волнуют дела амурно-разгульные. Не знаю, как у других аспирантов, а у меня ситуация студенческой весны повторилась. Вот уже восемь месяцев подряд я помимо профильной работы вместо повышения интеллектуального уровня занимался всякими глупостями – бурно отмечал всевозможные праздники, увлекался разнообразными играми.
Я себя чувствовал подростком, который без особой траектории, но с бешенной энергией, мечется по жизни, стараясь насытить каждый день новыми впечатлениями. И я даже осознавал, чем мотивирована такая безбашенность: это была реакция на новую жизнь. После окончания универа началась другая взрослая и ответственная жизнь, к которой, как оказалось, я не был готов. Я получил красный диплом, но мое честолюбие так и осталось на уровне отличных отметок. Когда мне предложили работу в загородном частном пансионате, я сдрейфил. Я долго думал над предложением. Целых полгода перед дипломом. Я даже проводил пробные консультации с отдыхающими, но что-то меня не устраивало. И к стыду своему я понял: меня коробило, что люди мне платят большие деньги за совет, за выслушивание их проблем. Мне казалось, и до сих пор я так считаю, что за доброе слово нельзя отплатить золотом. От этого доброта распухнет, зажрется и постепенно превратится в зло. Может, я сумасшедший, но где-то я читал, что в старые времена знахари не брали денег, а люди расплачивались с ними скоромой.
Короче, я отказался от пансионата и решил еще несколько лет посвятить учебе, укрепляя свои знания предмета психологии. Мне это было по душе.
Но меня не поняли. Не поняла меня моя девушка, в которую я, наверное, был влюблен. Оксана неприятно открыла циничную сторону своей души. Конечно, может, своими жестокими словами она хотела только повиновать меня себе, но добилась обратного – я поверил, что наш роман с первого курса был расчетом на обеспеченное будущее. Оксана была шокирована моим альтруизмом и быстро разорвала все отношения. А я, дурак, уже заходил в ювелирный… Но, я отвлекся.
Итак – мой обычный выходной четверг – полдня самообучение, полдня всевозможное дуракаваляние. Правда, иногда мне все-таки под укоризненным взглядом отца или матушки приходилось надеть на свою буйную головушку золотистый нимб и спуститься этажом ниже для благодеяния. Родители заключили договор с нашей престарелой одинокой соседкой, по которому квартира ныне здравствующей владелицы после ее смерти переходила в собственность моей семьи. Естественно, за такой барыш мое семейство обязалось скрашивать последние годы жизни старушки. И все мы честно выполняли свою часть беспроигрышного контракта.
Слава богу, Селиванова Лукерья Игнатьевна, так звали нашу бабулю, оказалась особой невредной, кроткого нрава, без гнилого маразма. Вполне вменяемая старушка. Мама честно призналась мне как-то, что долго приглядывалась к соседке, чтобы не ошибиться, повесив на себя тяжкое бремя искателей смерти ближнего. Случается такой порок в человеческих судьбах, основан он на корысти или на эгоцентризме, нежелающем делить свою энергию с ослабшим. Что ж, испытание минуло нас стороной: Лукерья Игнатьевна полюбилась всем членам семьи, каждый по очереди заходил ее навестить и пособить по хозяйству. На предложения ответного гостеприимства бабушка стеснительно отвечала отказом, отшучиваясь, что больно высоко мы живем, ей не добраться. А всего-то на один пролет взлететь стоило.
В тот день мама за завтраком напомнила мне, что подошла моя очередь дружеского визита к соседке, известие меня порадовало. Любил я эту аккуратную старушку, она смогла заменить мне родную бабушку по матери, чем-то сходясь с ней в благопристойном образе. Родная бабуля давно уже здравствовала на том свете, а родители отца жили слишком далеко, и по причине отдаленности в редких встречах я еще мальчишкой не смог уловить душевной теплоты и близости. А к Лукерье Игнатьевне притягивало меня, и не только меня, всех ее окружающих, как магнитом. Но сила эта была не жестокая, а добрая, солнечная и вселюбящая.
После завтрака я привел себя в порядок, одел заботливо выглаженную мамой рубашку и отправился в гости к бабушке с тарелкой теплых пирожков.
Лукерья Игнатьевна открыла мне дверь как обычно озаренная изнутри. Ее морщинистое лицо светилось через тонкую песочного цвета кожу, глаза, уже начавшие линять, все-таки сохраняли лазоревую восхищенность миром. Бабушка имела отменный вкус, я никогда не видел ее в стоптанных тапках. На ногах ее были узорчатые молочные мокасины, одета она было в зеленое приталенное платье с кружевным воротником. Седые жидкие волосы всегда были аккуратно прибраны в маленький узел на затылке, а челка подобрана под ободок. Последний был ручной работы с бисерной отделкой и соответствовал тону платья. Сегодня лицо бабушки улыбалось в рамке изумрудного стекляруса и жемчужных звездочек.
Я передал гостинцы, Лукерья Игнатьевна по заведенному ритуалу усадила меня за чайный стол. Ее любознательный облик приготовился внимать новостям молодежной культуры. Бабушку приводили в восторг мои рассказы о новых развлечениях. Она прямо подпрыгивала на стуле, захваченная динамичной картинкой стритрейсинга. Такое непосредственное увлеченное восприятие, конечно, импонировало мне.
В тот четверг я задумался над темой беседы. Еще что-то удерживало меня, но покровительствующий взгляд бабули поторопил решение, и я начал повествование о своей «проклятой» клиентке. Лукерья Игнатьевна по ходу моего рассказа посерьезнела, временами тревожно качала головой. Я уже пожалел, что завел мрачную мистическую тему с жизнерадостной старушкой. «Теперь спать плохо будет», – укоризненно ткнул я себя носом в оплошность и виновато посмотрел на бабушку по окончании истории. Она будто очнулась от моего незаконченного финала.
– И что ты думаешь делать, Алеша? – голос Лукерьи Игнатьевны задребезжал как старый холодильник, неспокойно и опасливо.
– Проведу серию консультаций, в ходе которых постараюсь вывести женщину к нормальному психическому состоянию. По крайней мере, от тика избавлю, – пожал плечами я и постарался как можно искренней улыбнуться, чтобы сменить тему беседы. Но неизвестная мне серьезность осталась скомканной маской на лице старушки. Она пошамкала губами и со вздохом продолжила тяжелый разговор.
– Мой тебе совет, Алешенька, не берись за эту женщину. Проклятые, они ведь заразные. От них несчастье все хватают. Ты с ней пообщаешься вроде без ссоры, обычно, а она тебе уже передаст частицу своего горя. Будешь думать, страдать.
– Да бросьте вы, Лукерья Игнатьевна, – отмахнулся я, хотя внутренний голос упаднечески процедил: «Я так и знал!», – Я человек ученый, в проклятия не верю. Нервный тик моей клиентки вполне излечим методами психотерапии. А проклятие – это всего лишь ее бурное воображение, установка, возникшая в результате психологической травмы.
– А вот давай проверим, истину говорит эта бедная женщина, аль поклеп на себя возводит. Если врет о своей доле, ты ко мне ее пошли, я быстрей ее к жизни верну, чем ты.
– Клиентов у меня отбиваете? – тут мне действительно стало забавно видеть засуетившуюся бабулю. Она открыла бельевой шкаф и начала спешно выкладывать на стул постельные принадлежности.
– Я о тебе, внучек, беспокоюсь, молодой ты еще, с юдольными общаться. Чтобы мимо них пройти и лихо их не перенять, мало только знанием владеть. Еще сила духа нужна несокрушимая и вера в силы свои жизненные, – начала открывать мне новые горизонты Лукерья Игнатьевна. Я деловито нахмурил брови, присматриваясь к знакомому, но перекрашенному образу бабушки-хохотушки. Тем временем странный перебор скарба закончился, и в руках Лукерьи Игнатьевны оказался маленький сверток.
– Помоги мне, пожалуйста, убери все со стола, – попросила бабушка. Я беспрекословно убрал на тумбочку все чайные предметы, включая и блюдо с пирожками, – теперь скатерть сними, – продолжила руководить наставница, я неприятно удивился появившемуся диктаторству. «Хоть бы этот бзик был временным», – подумалось мне тогда.
Стол был оголен, и Лукерья Игнатьевна, успокоившись и затаив дыхание, присела на прежнее место.
– И ты садись, – кивнула она мне, стоявшему посреди комнаты в ожидании фокуса. Бабуля развернула домотканую тряпицу, в ней оказался атласный мешочек с бисерной вышивкой. Лукерья Игнатьевна осторожно взяла в руки сокровище, поднесла к губам, прикрыла глаза и что-то быстро зашептала. Отчетливо я разобрал только последнее слово: «Аминь». Старушка открыла глаза, подслеповато проморгалась и распаковала сокровенный сверток. Внутри, искушенный читатель уже догадался, были карты. Большие, гадальные, причудливые.
– Спросим у Таро, – пояснила бабушка Лукерья, лихо тасуя картишки, как завзятый крупье. Видно, опыт у нее имелся немалый. Зеленый стеклярус на ободке переливался таинственным блеском, глаза гадалки тоже засветились загадкой.
– Вы никогда не рассказывали о том, что умеете гадать, – заметил я, открывая для себя новое в знакомом и почти родном человеке.
– А зачем тебе голову забивать всяким волхованием. Я и так могу сказать твое будущее, вон, улыбка какая смелая, да глаза ясные. Победителем будешь, – как банальную вещь преподнесла мне старушка линию судьбы.
– Спасибо за такую оценку, Лукерья Игнатьевна. Скажите, а зачем люди вообще гадают? – раз уж я стал очевидцем сакрального обряда, мне хотелось узнать разумное зерно действия. Мой скептический атеизм начинал хихикать над нелепостью ситуации.
– Кто-то от неуверенности гадает, думает, если в завтра заглянуть, то не так тревожно жить будет, – бабушка подсняла половину колоды и продолжила тасовать, не обращая внимания на мою недоверчивую улыбку, – Кому-то в реальности что-то непонятно, без толкования не может найти верную дорогу. Ну а третьи в прошлом копаются. У людского интереса три временных вектора: вчера, сегодня и завтра.
– А мы сейчас что будем делать? – Я увлекся игрой цепких пальцев старушки, меня на самом деле захлестнуло любопытство.
– Нам нужно заглянуть в реальность твоей знакомой и в прошлое, – коротко ответила Лукерья Игнатьевна и предупредительно добавила, – Все, не мешай.
Она разложила карты веером крапом вверх, вновь прикрыла сморщенные веки и стала водить ладонью над дугой магических образов. Я внимательно следил за ее движениями.
– Так, – внезапно бабушка проснулась от транса, – Ты мне мешаешь.
– Как? – возмутился я, – Я же ничего не делаю!
– Мысли свои прибери, Фома неверующий! – Лукерья Игнатьевна нахмурила одну бровь, отчего я только еще больше расплылся в улыбке. Не мне одному претит строгость. Но взгляд старушки затвердел и начал сурово давить на совесть.
– Хорошо, – постарался настроиться я, – Но ответьте, карты действительно могут сказать правду? Это же всего лишь картонные миниатюры.
– Карты – это маленькое окошко в потусторонний мир, где нет преград, где поток времени не разделен пределами света и тьмы, – спокойно объяснила бабушка, ее лицо расправилось от гримасы недовольства и вновь стало излучать неземной свет. Даже румянец проступил на иссохших скулах.
– И вы можете заглянуть в это окно? – я незаметно перенял спокойствие Лукерьи Игнатьевны.
– У меня все родные уже по ту сторону. Их души свободно порхают над бренным миром. Они часто указывают мне счастливый путь к долгожданной встрече, – глаза старушки заблестели от подступивших слез.
После этих слов, надо признаться, мурашки побежали по моей коже. Такая жизнелюбивая, светлая Лукерья Игнатьевна, оказывается, жила стремлением к смерти, надеждой на воссоединение с семьей.
– Или выйди, или ни о чем не думай вообще. Не сбивай меня с толку, – нарушила воцарившееся молчание ворожея. Я кивнул и остался сидеть за столом.
Повторилась настройка между измерениями, сеанс связи наладился: Лукерья Игнатьевна стала на ощупь вытягивать одну за другой карты и раскладывать их причудливым узором в середину полукруга всей колоды. Так были выбраны двадцать семь карт. Они составили рисунок колеса: внешний круг, от него к центру четыре спицы, сходящиеся в кресте. По порядку гадалка стала переворачивать карты. Повешенный, башня, скоморох, пиковый всадник. Не понимая значения символов, я уже чувствовал негативное послание с того света. Бабушка Лукерья тоже начала безнадежно качать головой.
– Ты есть в раскладе. Не послушаешь меня, значит, – сообщила она мне тревожную весть.
– Как – я? – любопытство взяло верх, и я включился в процесс толкования.
– Вот смотри, – стала разъяснять мозаику символов гадалка, – в голове Татьяны стоит башня с перевернутым пиковым королем. Значит, есть сила высшая, которая разрушает все благие дела кверента. Дальше видно душевную слабость, невозможность противостоять этой силе, смирение. В настоящем встреча с молодым человеком, то есть с тобой, надежды на тебя.
– Получается, она все-таки хочет излечиться? – обрадовался я.
– Что толку-то, что хочет? – вздохнула Лукерья Игнатьевна, – Вся она стремится против воли своей же к темным силам, отворотили ее дух от радости земной, не верит она в счастье, не умеет за него бороться. И ты не поможешь. Вот, повешенный перевернутый – предательство, а вот молодая женщина, незамужняя. Дочь, наверное, Татьяны или знакомая. Ваша встреча определит судьбу проклятой, – заключила ведунья, сложив руки в замок.
– И чем же дело кончится? – уж больно интересно мне стало заглянуть в будущее.
– Найдет на кверента дурман, разум ее помутится. Больше ничего не могу сказать.
– А…, – марьяж затуманил трезвость рассудка.
– Пустого интереса карты не любят и врут в таких случаях, – догадалась о моем вопросе бабушка Лукерья. Я виновато кивнул, она стала собирать карты, путая их и что-то бормоча.
Мы еще посидели с час или два за чаем, я опять рассказывал о своих молодецких похождениях. Несколько раз я пытался вернуться к теме гадания, но Лукерья Игнатьевна, нарочно прикидываясь склерозницей, не поддавалась на провокации. Будто захлопнулся ларец с драгоценностями и ключ от замка потерялся. Старушка вместе с картами убрала в шкаф и образ ведуньи, снова стала прежней беззаботной хохотушкой. Вопреки научному атеизму, благоговение зародилось во мне к миру теней. Еще в гостях у Лукерьи Игнатьевны мой разум начала теребить одновременно сотня нелепых вопросов: а есть ли на самом деле мир бестелесных духов? Реален ли он? Могут ли загробные тени влиять на судьбу живых людей…?
С таким багажом раздумий я вернулся домой. Еще с полчаса я ходил по пустующей квартире, не находя себе занятия. За окном разыгрался погожий апрельский денек. В этом году весна была ранняя. Деревья уже начали выпускать новорожденные почки, птичий гомон с утра трезвонил, заводя сонных от зимней спячки людей на ритм мажора. А я ходил из угла в угол, полный абсурда, сам себя высмеивал и тут же оправдывался.
Потом я сел на диван, поджал губы, хотел погрызть ноготь, но запретил себе такую слабость.
– Надо узнать больше информации, – сказал я вслух после минутной расшифровки виньеток ковра и решительно направился в свою комнату за компьютер.
Интернет кишел оккультными сайтами, магией, ворожбой. Нашел «венец безбрачия». Прочитал пару статей о проклятиях. Понял, что окончательно погряз в трясине магических терминов и, самое страшное, веры в ирреальность. Решил бросить все и отправиться к своему другу детства Игорьку. Он паренек здравомыслящий, когда трезвый, так что вместе, я надеялся, мы быстрей бы решили все вопросы.
