Почтовый голубь мертв (сборник)

– И сколько ты выиграла?

Вика усмехнулась:

– Как тот кредит. Десять миллионов.

– Да ладно! В лотерею выиграть невозможно!

– Мы сегодня с папой в их офис ездили. Принесли билет. Я показала паспорт и получила подтверждение. Вот. Выигрыш выплатят в течение недели, – она протянула мне бумажку с ярким логотипом.

Я быстро проглядела текст – действительно. Тираж такой-то. Состоялся позавчера. Гарантированный выигрыш – полтора миллиона плюс джекпот. Предъявитель билета – Виктория Юрьевна Юнкер.

Чудеса.

Я глупо спросила:

– И что теперь?

– Как что? Поеду мечту осуществлять. И Мишка мне для этого совсем не нужен.

– А что за мечта?

Лошадиное личико зажглось улыбкой, веснушки засверкали, как звезды:

– В Италии хочу учиться. В академии при Ла Скала!

– А тебя туда возьмут? – иронично поинтересовалась я.

Вика вскочила. Неплохим меццо-сопрано запела из «Аббы»:

– The winner takes it all!^[4]

Потом плюхнулась обратно в кресло, добавила:

– Бесплатно бы не взяли. А за деньги – почему нет?

Я совсем растерялась. Паша Синичкин, богатая оперативная практика, а также многочисленные детективы намертво вбили в голову: одно совпадение – подозрительно. А двух – просто не бывает. Нереально такое – за три дня, одновременно избавиться от неподходящего жениха и разбогатеть! Если, конечно, тебе не помогли…

– The loser’s standing small^[5], – продолжала свою победную песнь Виктория.

Я шваркнула ладонью по столу, рявкнула:

– Сядь! Где именно ты покупала билеты?

Она захлопала глазами:

– В ларьке. У нашего дома.

– Каком?

– Там он один.

– Ты запомнила номер билета, который купила?

– Нет, – захлопала глазами. – А зачем?

– А когда ездила в дом отдыха, билет с собой брала?

– Нет. Дома оставила.

– Где?

– У себя на тумбочке.

То есть подменить – вообще никакой проблемы.

Только кому нужно – не красть, а, наоборот, одарять?

«Родителям, например. Чтобы любой ценой избавиться от неподходящего жениха».

Подобный бизнес – продажа выигрышных билетов, – насколько я знала, существует. Пользователей у него хватает. Отличный способ отмыть грязные деньги. Или взятку дать. Нынче придешь с конвертом – велик шанс загреметь по серьезной статье лет на шесть. А лотерейка сто рублей стоит. Дешевле букета цветов. Такие подарки принимать официально позволено. Но, по моим сведениям, организаторы лотерей выигрышный билет продают по цене один к десяти. Неужели у Викиной мамы есть лишние сто миллионов? И она готова их выложить только за то, чтобы избавиться от несчастного Михаила? Сто миллионов, сумасшедшая сумма! А ведь еще и Дивину пришлось платить – чтобы уехал, перестал на дочь и московскую квартиру претендовать!

Но родители – безумные существа.

Вика понизила голос до полушепота:

– У меня папа немножко эзотерикой занимается. Я в эту его фигню вообще-то не верю. Но недавно он с ножом к горлу пристал – медитацию с ним вместе пройти. «Код счастья» называется. Я посмеялась – но перетерпела. Всякие глупости: «С этого момента твоя жизнь меняется. Все неудачи стерты. Ты уверенно движешься только вперед». А оно и правда так получилось!

«На самом деле мамаша твоя всю эзотерику сотворила», – едва не брякнула я.

Впрочем, зачем болтать лишнее? Вика рассердится, начнет спорить.

– Родители радуются? – улыбнулась я.

– Наполовину, – усмехнулась она.

– Это как?

– Ну, папа страшно горд, что его методика сработала. Пристает, чтобы я на его сайте отзыв оставила. А маман злится ужасно.

– Почему?

– Что я деньги на ерунду собираюсь тратить. Передразнила: «Зачем тебе Ла Скала? Солисткой все равно не станешь, а в хоре рот разевать – тоска и примитив».

– А куда она советует тратить?

Клиентка поморщилась:

– В Америку гонит. На эм-би-эй учиться. А потом ей с «Пышками и пирогами» помогать. Вот уж действительно тоска!

«М-да, – в очередной раз уверилась я. – Тяжело с детьми. Не буду их заводить».

Но вслух произнесла:

– Однако где же все-таки Михаил?

Вика счастливо улыбнулась:

– Да где бы ни был! Папа сказал – надо ему в пространство спасибо сказать и забыть. Он свою миссию уже выполнил.

– И какая у него была миссия?

– Ну, я говорила ведь вам! Мишка убедил меня в свои силы поверить! Стал как певицу продвигать. Вот зачем он на моем пути попался – чтобы путь указать. А замуж за него было не надо. Счастье, что высшие силы все решили за меня!

Спорить с ней дальше мне показалось бесполезным.

Вика написала расписку, что перечислила мне десять тысяч рублей «в счет понесенных затрат на поиски Михаила Дивина» и претензий ко мне и к агентству не имеет.

Вскочила. Бодрой походкой направилась к двери. Но у самого выхода обернулась:

– Помните, вы спрашивали про татуировку? Иероглиф «Желание»? Мое желание – делать все, что хочу!

Триумфально улыбнулась, упорхнула – и, опьяненная блестящими перспективами, похоже, навсегда выкинула меня и бывшего жениха из своей жизни.

А я пробормотала ей вслед:

– Беги-беги. Только я твое дело закрывать не собираюсь.

* * *

Когда Паша вернулся из Ниццы и выслушал мой доклад, резюме он выдал мгновенно:

– Забей. Искать пропавших женихов – хуже, чем котов в марте.

– Но мне тревожно! – пискнула я. – Он вообще может быть мертв!

– Кому нужно руки пачкать? Какой-то торговец овощами… Взял денег у мамы девушки да и сбежал, ты верно предположила.

– А билет выигрышный?

– Тоже родители устроили. Себя на их место поставь. Что лучше – когда дочка единственная в Италии с графами «Беллини» пьет или когда на кухне съемной картошку своему омичу жарит?

– Но два подряд совпадения…

– Да не совпадения это, а звенья одной цепи, – отеческим тоном произнес Синичкин. – Лучше выкинь глупости из головы и хотя бы окна помой, пока тепло и настоящее дело не подоспело.

И я покорно переоделась в старье и отправилась выполнять приказ шефа. Какой действительно был смысл суетиться? Вика мне больше не звонила, а предлагать свои услуги по розыску сына родителям Михаила я не решилась.

Подступал сентябрь, Москва неуклонно набивалась детьми и загорелыми менеджерами, благостная вежливость на дорогах сменялась истеричным метаньем из ряда в ряд и гуденьем клаксонов. Появились и клиенты. Иные заказы были весьма приятны: например, присматривать за дочкой нефтяного магната. Девулю поступили в МГИМО, выпустили без всяких мамок-нянек в столицу, и папа справедливо опасался альфонсов, кокаина и прочих московских соблазнов. Мы с Пашей получили немалую сумму на расходы и ходили вслед за наследницей инкогнито по дорогим ночным клубам. Иногда (как говорил Паша, для отвода глаз) целовались.

После расслабленного лета приятно входить в рабочий ритм постепенно, но в этом году дела сыпались одно за другим. Даже перекрасить на рабочем месте ногти (любимое отдохновенье и постоянный предмет Пашиных шуточек) практически не удавалось.

И все же, хотя никто больше не вспоминал о пропавшем Михаиле, я не теряла надежды утереть нос (не знала, правда, кому) и человека найти.

Периодически мониторила по своим базам, не выплывет ли где паспорт Михаила. А еще добыла телефон приятеля господина Дивина, с которым они вместе возили по стране овощи-фрукты, и как-то вечером осмелилась. Пригласила его в кафе.

Худосочный экземпляр по имени Петр на контакт пошел легко, гневно насупился в ответ на мое предложение расплатиться за чай с пирожными и заявил, что я самая прекрасная в мире частный детектив. Потом сделал обескураженное лицо и улыбнулся:

– Были бы деньги, я бы вам сам заплатил. Чтобы Мишку найти и в рожу ему плюнуть. Как подставил меня, гад! Миллион дел на сентябрь напланировали, а он вдруг такой финт ушами!

– А что вы планировали?

– Так сезон ведь! Картошку из Рязанской области хотели возить. Арбузы астраханские. Виноград из Краснодарского края.

– Крупный опт?

– Да какой там крупный! «Газель» продашь – уже хорошо.

– Кто такая, кстати, Вероника Крошкина?

Петр покраснел, заморгал:

– Впервые слышу, честно говоря.

– Михаил вел с ней переговоры. О покупке какой-то крупнооптовой партии. На пятнадцать тонн не знаю чего.

– А мне ни слова не сказал! – ахнул Петр.

– Про кредит на десять миллионов тоже не знаете?

– Мишка взял кредит? – лицо партнера по бизнесу пошло пятнами. – Что ли, спятил? Да у него и так три непогашенных! И лично мне сто косых должен!

– Мог он скрыться, просто чтобы не платить? Никому. Ни банкам, ни вам?

– Мог, наверное. Только зачем? За машину он почти рассчитался. Потребительский тоже до октября. Общая сумма в итоге оставалась тысяч триста. Рублей. Смысл из-за таких денег прятаться? Да и деться некуда. Банки-то его быстро в стоп-лист поставят, начнут кровь пить, за границу не пустят. Или уже успел улететь?

– По своему паспорту – нет.

– Тогда вообще хрень какая-то.

И спросил:

– А вы Лильке звонили?

– Его сестре? – Я покачала головой. – Улыбнулась смущенно: – Тут ведь какой тонкий момент. Заказчиком невеста Михаила была, Вика, и она же очень быстро попросила остановить поиски. Поэтому формально я никаких прав искать вашего друга не имею. И не платят мне за это. Но когда человек без следа исчез, это всегда подозрительно. Вот и копаю потихоньку. Из собственного интереса.

– Ну и правильно! – горячо поддержал Петр. – Вы неравнодушная. И красивая. Вот.

Страшно смутился. Отвернулся. Выхватил телефон, набрал номер, строго спросил:

– Лили? Привет! Чего там Мишка? Не появлялся?

Больше ни слова не вымолвил – в трубке застрекотал горячий монолог. Слов, к сожалению, было не разобрать, но когда пятнадцатиминутный разговор завершился, Петр добросовестно отчитался:

– Зла, как черт. Ей из банков звонят. Квартирный хозяин аренду требует или все вещи брата выкинет на помойку. А предки – они в Омске – сказали, что больше ни копейки не дадут. Сказали, тридцать два года – не ребенок, пусть сам со своими проблемами разбирается.

Петр взглянул растерянно:

– Может, с ним и правда случилось чего?

– Вообще-то запросто. Его добровольцы двое суток искали. Весь лес прочесали, вертолет прилетал. А вы про человека ни слова, только про деньги говорите, – упрекнула я.

– Не… ну мы тоже что-то делаем. Лилька заявление подала. На розыск. Но толку – ноль. Не скрывали: совершеннолетних особо не ищут. А сама она считает – усвистал брательник куда-то. Всегда себя так вел, еще со школы. Если устал, настроение плохое, все надоело – берет и убегает. В шестом классе почти неделю катался на электричках, пятьсот километров от дома отмахал…

– Но даже если он просто свинтил, нельзя от друга отказываться и просто ничего не делать, – продолжала ворчать я.

– А что мы можем?

– Сложно, что ли, с квартирным хозяином разобраться? Машину забрать из дома отдыха?

– А он ее, что ли, там бросил? – изумился Петр.

– Первые два дня была там. На стоянке. Где сейчас – понятия не имею.

– Ладно, – кивнул парень. – Это я не подумал. Сделаю. А то вы меня совсем устыдили. Да, блин, Москва! Пропадает человек – а ты и не знаешь…

«Ну вот, – подумала я. – У бесплатного детектива появился бесплатный помощник».

Еще больше мне хотелось выведать, как идет официальный розыск. Но тут глазами – как с Петром – не похлопаешь. Надо Синичкина уламывать. Чтобы подключил свои связи.

Однако Паша только и сказал: дело приостановлено. И лишь в канун Нового года презентовал коробку конфет плюс издевательски красный лак для ногтей. А также исполненный на ватмане карандашный портрет мужчины.

Я начала с того, что конфеты – мои любимые. Сдержанно похвалила лак. И лишь потом с любопытством ткнула в картинку:

– А это кто?

– А это товарищ, с которым твой любимый гражданин Дивин по лесу прогуливался. В день заезда в дом отдыха.

– Да ты что!

Я с Павлом без церемоний. Кинулась на шею, крепко расцеловала.

– Как ты достал?

– Пришлось подключать самые высокие связи, – важно ответствовал Синичкин.

Я внимательно вгляделась в картинку. Долго училась вычленять из фотороботов живого человека и сейчас максимально напрягала мозг. Но фигурант – в черной шапочке до самых бровей, с несколько восточным разрезом глаз, скуластый, тонкогубый – никого хотя бы минимально знакомого мне не напоминал.

Синичкин прокомментировал:

– Портрет составлен со слов отдыхающего. Но делай поправку: то был дедушка семидесяти трех лет. С катарактой. Других свидетелей нет. Видеозаписей тоже.

– Но хоть какая-то работа по делу идет?

– Не-а. Зачем? Родственники не давят. Места на стенде «Их разыскивает полиция» – дефицит. Дело, как я тебе говорил, приостановлено, и фоторобот этот лежал в нем мертвым грузом.

Я забрала картинку в предбанник. Долго ее разглядывала. Прогнала через компьютерный поиск по фотографиям. Ни единого совпадения не выскочило. Я решительно не представляла, что делать дальше. Да от меня никто этого и не требовал. Хотя за Михаила, пусть заочно он мне и не нравился, было обидно.

Как это – исчез и никто о тебе не беспокоится?!

Только Петр проявил пусть минимальную, но сознательность.

Доложил, что машину коллеги от дома отдыха забрал (запасные ключи нашлись в арендованной квартире, а свидетельство о регистрации, по счастью, болталось в бардачке). Продать чужой автомобиль он, разумеется, не мог, но сдал в аренду, а с доходов гасил кредиты коллеги. С квартирным хозяином тоже разошелся миром: все вещи Михаила вывез к себе.

По горячим следам тогда, в августе, у меня имелось громадье планов. Тщательно изучить бэкграунд Викиных родителей. Установить передвижения обоих в день пропажи Михаила. Но сейчас, когда летнюю жару сменила бесснежная стужа, а мы с Синичкиным занимались интереснейшим делом об исчезновении антикварного ожерелья у жены одиозного депутата, жизнь и судьба Михаила Дивина перестала столь ярко меня занимать. Денег не платят. Вика прислала на католическое Рождество открытку с ангелочком и похвасталась, что лучше всех на курсе исполнила партию Виолетты. Про Михаила в послании ни слова.

Я пожелала молодой певице дальнейших успехов – и тоже выкинула свое первое единоличное дело из головы.

Минула зима, закончился то кислый, то морозный март, стремительно пролетел апрель.

В мае наступило традиционное затишье: граждане разъехались по дачам, криминальный элемент рванул в Сочи. Мы с Синичкиным офис не закрыли, но наконец смогли слегка расслабиться. Я в кои-то веки занималась маникюром, Паша бесцельно серфил по сайтам.

И вдруг выкрикнул из своего кабинета:

– Как дом отдыха назывался?

– Какой? – не поняла я.

– Ну, где этот твой Дивин пропал.

– «Дубовая роща». Люберецкий район. А что?

– Там в километре от него кусок леса оттяпали, под участки. Земля еще не в собственности, но особо ушлые уже строятся. Мужик начал рыть котлован – и нашел скелетированный труп. От девяти до одиннадцати месяцев пролежал. Под твое дело подходит.

Я пулей метнулась в кабинет:

– Фото есть?!

Паша хмыкнул. Развернул файл с максимальным увеличением.

Жуткая картина. Пергаментная серая кожа редкими клочьями обтягивала череп. Вместо глаз чернели пустоты. Ощеренные зубы (губ не имелось) насмешливо улыбались. С жутким лицом странно контрастировала почти целая футболка поло с хорошо различимой эмблемой «Наутика».

Узнать Михаила было невозможно. Но я точно помнила, что Вика упоминала синюю майку, которой не оказалось в сумке жениха.

– Это может быть он. Дивин… – пробормотала я.

– Почему ты не говоришь «какой ужас»? – потребовал Синичкин.

Я максимально бодрым голосом отозвалась:

– Я прекрасно знаю, как выглядит разложившийся труп. Десять месяцев прошло. Этот еще хорошо сохранился. Там почва, насколько я помню, песчаная.

– Римма, ты такая смешная, когда пытаешься казаться циничной, – усмехнулся Павел.

– А причину смерти установили? – Я продолжала играть роль бездушной следовательницы.

– Думаешь, это просто в такой стадии разложения?

– Ну, если в теле есть пуля…

– Нет. Никаких огнестрельных ранений. Эксперты, правда, сделали осторожный вывод… – Синичкин с выражением зачитал, – «что раздробленный второй нижний межреберный позвонок мог пострадать от проникновения в тело острого металлического предмета, предположительно ножа». Но, как показывает практика, нож – только одна из миллиона причин. А остальные могут быть самого естественного характера. Падение тела. Деятельность животных.

– А следы ДНК?

– Кого? – Паша взглянул жалостливо.

– Убийцы, конечно!

– Ты издеваешься? Труп был закопан на глубину два-три метра. Убийца мог хоть плюнуть на него. В могиле слюна немедленно смешается еще с десятью тысячами ДНК окружающего мира.

– А где борсетка, телефон, деньги, паспорт? – не унималась я.

– При трупе не нашли ничего.

– Значит, тоже забрали. Если помнишь, с его карты на следующий день снимали деньги… – пробормотала я.

– Ты фоторобот еще не выбросила? – спросил Синичкин.

– Издеваешься? – я немедленно принесла картинку.

Синичкин профессиональным взором ее окинул. Изрек:

– Я не уверен на сто процентов, но душегуб похож на гостя с Востока. Гастарбайтеры любят по лесам пошалить. Убил прохожего, взял телефон. Пять сотовых продал – уже на билет до Ферганы хватит.

– Да, – согласилась я. И горячо добавила: – До чего обидно, когда молодые, сильные, здоровые люди вот так глупо свою жизнь заканчивают! Как вообще можно – убивать ради телефона и каких-то грошей?! Это же мелко!

Паша пожал плечами:

– Я работаю почти двадцать лет. И встречал от силы пару-тройку справедливых убийств. За дело. Все остальное – подлость и мрак. Помнишь, в Мытищинском районе мать и ребенка месячного убили – только ради айфона?

Я не стала спорить. Хотя про себя грустно подумала: похоже, перспектив у моего дела нет. Гастарбайтер – чрезвычайно удобная версия. Тем более что давно известно: в августе – сентябре, когда заканчивается строительный сезон, многие гости России, недовольные официальной зарплатой, выходят «подработать». Грабят дачи, нападают на одиноких прохожих. Потом сбывают за копейки телефоны, сережки, кольца. И улетают в родные пенаты с небольшим дополнительным доходом.

Но гости с Востока обычно свои преступления исполняют грязно, лишь иногда удосуживаются слегка присыпать труп землей, а то и просто бросают. А тут-то весь лес тщательным образом обшаривали добровольцы из поискового отряда. И никакой свежей могилы не обнаружили. Значит, захоронение хорошо замаскировали. Завалили буреломом, возможно, насадили деревьев. Будет ли перепуганный своим деянием узбек заниматься подобным? Вообще придет ли ему это в голову?!

И с Викиной карточкой по-прежнему непонятно. Вряд ли довольно крепкий парень Михаил по доброй воле сказал своему убийце пин-код.

Плюс имелись показания свидетеля – старичка, с чьих слов составили фоторобот. Тот уверял: Михаил и неизвестный в шапочке шли и мирно беседовали. Ему, правда, послышалось слово «деньги» и «кто вернет». Но говорили спокойно. Уже странно. С лихими людьми разговоров не ведут – те обычно налетают, как шакалы, со спины.

Но, несмотря на все сомнения в гастарбайтерской версии, сделать я ничего не могла.

О доступе к оперативной информации можно было только мечтать. В России у частного детектива полномочий минимум. Даже следить разрешается – смешно! – только с согласия того, за кем наблюдаешь. А ведь у меня и лицензии не имелось! Обычная секретарша, вообще никаких прав. Только и оставалось хлопать глазами и полагаться на милость – оперов, следователей и свидетелей мужского пола.

Несмотря на примитивность метода, кстати, он часто работает. Особенно с мужчинами одинокими и закомплексованными.

Петра – после нашей единственной встречи в кофейне – даже дергать не приходилось. Сам звонил, обо всем докладывал, обстоятельно и подробно.

С его помощью я вскоре после обнаружения трупа узнала: у сестры покойного Лили взяли образец ДНК, в поликлинике запросили стоматологическую карту Михаила и достоверно установили личность погибшего.

Им, как я сразу и предположила, оказался Дивин.

Петр также сообщил, что завещания (как и особого наследства) у Михаила не обнаружилось. Машину с согласия родителей заграбастала сестрица. Коробки с одеждой и обувью покойного оставались на квартире Петра.

– Но вообще всем на Миху плевать. Лильке в полиции прямо так и сказали: искать преступника бесполезно. Только если кто сам признается.

Однако через пару дней Петр позвонил опять. Пребывал он на сей раз в чрезвычайном возбуждении:

– Меня в полицию вызывают!

– Куда?

– В прокуратуру Люберецкого района. Завтра. К двум. Можете со мной пойти – ну, как адвокат?

Я рассмеялась:

– Петя, зачем вам адвокат?

– Для надежности.

– А где я возьму удостоверение?

Но он не отставал:

– Тогда давайте просто вместе пойдем. Поддержите меня – я никогда в полиции еще не был. Да и вам как детективу полезно – вдруг что-то приметите, вызнаете?

Я хотела сказать, что меня и в здание-то не пустят, не то что вместе с ним в кабинет. Но прикусила язычок. Чай, не на Петровку, 38, идти – тамошних зубров ничем не возьмешь. А в прокуратуре Люберецкого района запросто могут обнаружиться мужчины, тоже уязвимые хлопаньем глаз и глупыми женскими вопросами.

Мы с Петром договорились встретиться на следующий день у метро «Выхино». Паше я наврала про зубного врача. Шеф, естественно, разворчался – но знай он, что на самом деле я не лечусь, а продолжаю работать бесплатно, разбушевался бы еще пуще.

Петр, в отглаженной рубашке и ослепительно бликующих ботинках, смущенно изрек:

– Я все думаю, как нам вместе к следователю попасть. Может, сказать, что вы моя девушка?

И уставился в руль своего старенького «Мицубиси».

– Согласна, – ответила я с приветливой улыбкой. – Но у меня есть другая версия. Я с вами потому, что в спасательной операции участие принимала и тоже волнуюсь за судьбу Михаила. Что, кстати, чистая правда. – И вздохнула: – Впрочем, планировать мы можем что угодно. Все от следователя зависит. Захочет – пустит. Но, скорее всего, пошлет.

У кабинета номер пять сидело четверо хмурых мужчин. По меньшей мере двое из них выглядели настоящими головорезами. Петр (и без того худощавый) скукожился еще больше. Пролепетал:

– Я к следователю Тростинкину. На два часа.

Бритоголовый кадр с россыпью золотых зубов цыкнул:

– Жди. Позовут.

И широко мне улыбнулся:

– Привет, красотка!

Петр взглянул с отчаянием. Я не испугалась ни капли. Оперативное чутье подсказало: это не очередь из уголовников. Тут, похоже, опознание затевается. И угрожающего вида личности на самом деле помощники, дружинники и прочий абсолютно безопасный актив. Призванный для отвода глаз. А опознавать будут единственного – чистенького, гладенького и якобы никогда не бывавшего в полиции Петюню.

Дверь кабинета растворилась, очень молодой, но решительный следователь приказал всем ожидающим:

– Проходим.

На меня взглянул строго:

– А вы, барышня, здесь зачем?

– Я с Петей. Моральная поддержка.

Но хотя и распахнула глаза максимально широко, грозный Тростинкин буркнул:

– Кто вас сюда пустил?

– Ну… – я не стала говорить, что просто помахала паспортом с якобы вложенной повесткой.

Тростинкин затворил за всеми мужчинами дверь в кабинет. Меня оттер. Срывающимся, но строгим голосом приказал:

– Следуйте за мной.

Довел до выхода. Рявкнул на очень пожилого полицейского, который сторожил проходную:

– Матвеич, я тебе сколько раз говорил? Паспорта и повестки у всех, кто входит, проверяй! И в журнал записывай! Чтоб никаких мне больше посторонних! Развел тут бордель.

Матвеич печально вздохнул:

– Слушаюсь.

Укорил:

– Нехорошо обманывать, красавица.

И выпихнул прочь.

Со двора, по счастью, никто не прогнал, но маячить у входа я не стала – отошла в тенек, на лавочку под нежно зеленевшей березой. Отодвинула подальше банку вонючих окурков.

Задумалась. Опознание – дело серьезное, постановление следователь так просто не выдаст. Неужели есть какие-то основания подозревать в убийстве худосочного, всего как на ладошке, Петра? Или я ничего не понимаю в людях?! Но в любом случае неясен мотив. Никаких денег или доли в фирме мой протеже не унаследовал, у них с Михаилом и бизнеса толком не было – у каждого собственное ИП с крошечным оборотом. Одну девушку не делили.

Может, Михаил занял у Петра гораздо больше, чем сто тысяч, и отказывался отдавать? А тот психанул? Но мог ли этот худосочный товарищ справиться со своим коренастым, куда более крепким приятелем? Хотя в протоколе судмедэкспертизы что-то про нож упоминалось…

Во дворик прокуратуры то и дело заезжали машины, заходили люди. На мою лавочку явились курить трое ярко матерящихся алкоголиков. Я переместилась подальше от ругани и дыма. За березу.

И вдруг увидела: к зданию прокуратуры не слишком уверенной походкой идет статный сероглазый мужчина.

Никаких сомнений: то был Викин папа.

Вика

Вика с детства не любила ходить строем и петь хором глупые песни.

Выскочку дружно пытались поставить на место.

Когда в детском саду бунтовала против обязательной склизкой каши на завтрак, отправляли стоять в углу. В младшей школе съезжала по перилам – вызывали родителей. Впрочем, к наказаниям девочка быстро привыкла, и они ее не страшили. Главная беда заключалась в том, что в глубине души она боялась и стыдилась своих «подвигов». Выколола японский иероглиф, сделала пирсинг. Смотрела в зеркало – гордилась. Но потом перехватывала презрительный взгляд на колечко в носу или слышала ехидный комментарий в адрес татуировки на щиколотке – и понимала: лучше бы она не высовывалась.

Только в Италии, где все и всем по барабану, Вика наконец осознала: танцевать на улице надо потому, что душа просит, а не с целью кого-то шокировать. Исполнять партию Виолетты с крашенными в синий волосами – потому, что так видишь образ. А проколоть нос, только чтобы маму позлить, просто глупо.

Европейская толерантность плюс деньги (их после своего солидного выигрыша в лотерею девушка не считала) быстро избавили ее от страхов и научили «отрываться» в полное свое удовольствие.

Вика пела партию старухи из «Пиковой дамы» в сопровождении джазового оркестра – и все аплодировали.

Нагло каталась на арендованном «Фиате» вокруг Duomo di Milano – и никто не бросал ее лицом на капот. Карабинеры, конечно, остановили – но даже не оштрафовали. Проявили снисходительность к руссо туристо и вежливо показали, где выезд из пешеходной зоны.

Вика, хотя и пела всегда, до сих пор цену своим возможностям не знала. Родители называли ее голос «неплохим». Одноклассники вечно совали в руки гитару. Мишка – тот вообще клялся, что Кабалье и Нетребко даже рядом не валялись.

В итальянской оперной школе девушке быстро и необидно все объяснили.

– Вас с удовольствием возьмет в свой состав любой хор мира. Однако ваш голос не единичен. Не уникален. Поэтому, увы, исполнять главные партии вам не суждено… Хотите ли вы для себя подобной судьбы – все время стоять в толпе? Синьорита настолько оригинальна, что ей незачем стремиться в ряды многих на оперной сцене. Ищите себя, Виктория, и вы очень скоро станете заметным явлением на эстраде.

Что ж, пусть будет эстрада. На рок-концерты ходит куда больше народу, чем в оперный театр. Но только что исполнять? Придумывать музыку и стихи Вика не умела. Найти своего композитора и продюсера – задача архисложная.

Но однажды девушка просто для смеха соединила грустную песнь Аиды с залихватским мотивом «Калинки-малинки». Когда спела в оперной школе на переменке, сбежалось человек сто. Хлопали, просили повторить.

«Вот как надо выделяться! А не нос себе прокалывать», – мелькнула мысль-просветление.

С тех пор Вика все свободное время тратила на то, чтобы переложить классические тексты на современные мелодии и наоборот. Работа на самом деле кропотливая: то размер никак не укладывается, то настроение текста и музыки не совпадает (или, наоборот, похоже – а нужен контраст).

Но если проявить настойчивость, сочетания часто выходили удивительные. Особенный успех у сокурсников имели ария Манон под музыку «Лед Зеппелин» и Джастин Бибер под Чайковского.

Преподавателям оперной школы Виктория о своем хобби рассказать стеснялась. Но однажды однокурсник – сын владельца ресторанчика рядом с Ла Скалой – пригласил девушку выступить. И позвал – за счет заведения – ее педагога.

Вика начинала со страхом. Но публика била в ладоши, а преподаватель в восторге колотил себя по коленкам.

Когда концерт закончился, шутливо перекрестил и дал напутствие:

– Нарушай правила, Вика. Продолжай нарушать. У тебя это прекрасно получается. Кто у тебя, кстати, родители?

– Обычные, – наморщила нос она. – Папа – программист, мама – в ресторанном бизнесе.

– Странно. Ты больше походишь на дочку пиратов, – улыбнулся учитель.

А Вика, опьяненная успехом, вдруг остро ощутила, насколько она устала от чужой страны. Чертовски захотелось поговорить по-русски. Зайти в наш ресторан. И обнять своих вечно квохчущих, правильных пэрентсов.

Получать «корочки» оперной певицы больше не имело смысла, и она сообщила папе с мамой, что возвращается в Россию.

Родители явились в аэропорт оба. Глядели слегка настороженно.

Мама потрясенно спросила:

– Ты вынула кольцо из носа?

– Ага, – улыбнулась Вика. – И новых татуировок нет. И наркотиков в чемодане.

– И волосы стали нормальные, – папин голос чуть дрогнул.

Вика – когда перекрашивалась из изумрудного прямо перед отъездом – поняла сразу: не угадала, старческий каштановый для нее слишком консервативен. Но пока менять не стала – пусть родители порадуются.

И продолжала поражать их всю дорогу до дома: что бросила курить (вредно для голоса). Что к мужчинам теперь вдвойне строга («Если уж замуж, то навсегда»). И что будет переводиться в эстрадное училище – после года успешной учебы в Милане проблем, она уверена, не возникнет.

Вечером подслушала, как родители шепчутся:

– Я тебе говорил? – триумфально шелестел отец. – Говорил, что она выправится?!

– Да, – соглашалась мама. – Совсем другая девочка стала… Еще бы уговорить эту татуировку с ноги свести…

Вика про себя хмыкнула: нет уж! Ее желание – делать, что взбредет в голову, – останется с ней навсегда. Но почему бы не сыграть роль послушной дочери? Родители расцвели на глазах, моралями больше не доставали. Семейные ужины теперь проходили весело, с шутками и смехом – будто не обычная жизнь, а рекламный ролик снимается. Достался и еще один бонус – симпатичная «единичка» «Ауди» в подарок от папы с мамой.

Вика слегка расстроилась несолидному облику и малой мощности автомобиля, но виду не подала. К тому же ее новая жизненная философия гласила: «Не машина делает человека, а человек машину».

Она давно хотела научиться водить экстремально. Теперь, когда в ее распоряжении оказалась вызывающе красная крошка-единичка, мечта обратилась в жизненную необходимость. Иначе на столичных дорогах банально заклюют.

И девушка стала после занятий в эстрадном училище ходить в школу экстремального вождения.

Учиться там оказалось захватывающе. Занимались на полигоне, на специальных машинах с усиленной нижней частью корпуса – это называли броней. «Полицейский разворот» за серьезный трюк вообще не считали – показывали куда более интересные вещи. Как сопровождать вип-лицо, уходить от вооруженной погони, сбивать преследователя с дороги. Вике очень хотелось оттачивать навыки на собственном авто, но в школе действовало строгое правило: «Один штраф – и вы отчислены». Поэтому красотке «Ауди» и автолюбителям на дорогах ничего не грозило.