Осенний жираф

Генерал

Я выбираю Свободу —

Но не из боя, а в бой,

Я выбираю свободу

Быть просто самим собой

Александр Галич. Я выбираю свободу

Генерал плакал, уткнувшись в спину супруги Клавдии, как побитый щенок, ища у нее защиты и спокойствия. Супруга лежала молча, дав ему выплакаться и успокоиться. Когда же Генералу полегчало, он обнял Клавдию в поисках тепла и мирно уснул. Осторожно сняв руку Генерала, Клавдия встала с постели и прошествовала на кухню. По дороге она мельком заглянула в зеркало и неуловимым движением руки поправила челку. «Бабье лето» смотрело на нее из зеркальной глади. Сорок лет вернули Клавдии тот озорной блеск глаз и легкую походку, казалось, уже утраченные навсегда в перипетиях прошедших лет. Фигура, за которой явно следили, все еще радовала глаз, а ухоженная кожа и подтянутый живот могли все так же свести с ума любого мужчину. «Хороша», – сказала Клавдия своему отражению, и, послав сама себе воздушный поцелуй, вернулась к бытовым заботам.

Генерал любил засыпать, обнимая супругу, Клавдия же, прирожденная «сова», принимала этот ритуал, и уходила затем в ночь гулять по дому. Ночная жизнь принимала ее в свои объятия, принося покой и обильную пищу грезам. Когда дом с его челядью, детьми, собаками и Генералом наконец-то усыпали, генеральша, как с завистью называли за глаза ее немногочисленные подруги, могла посвятить время себе. Никто не мешал просто подумать, помечтать с закрытыми глазами, пошелестеть страницами книг или порыться в Интернете, в общем, делать все то, чего желает душа именно в эту секунду, не задумываясь над рациональным объяснением происходящего. А душа желала моря, его белого просеянного песка под испепеляющими лучами солнца, полуденного дрема и вечерней прохлады. Еще очень хотелось небольшой романтический адюльтер или хотя бы томный шепот воздыхателей за спиной, и конечно, любовь под лучами восходящих звезд.

Генерал слыл апологетом здорового образа жизни, и каждый раз укорял супругу за вредные привычки, в частности курение, выработав в ней за годы совместной жизни рефлекс, свойственный доброму домашнему псу, сто и более раз прослушавшему лекцию, что писать нужно на улице в травку, а не на паркет. Такому псу всегда ужасно стыдно за свое поведение, и этот стыд отчетливо читается на морде заранее, когда пол еще чист, но собака уже мостится сделать свое мокрое дело. Для Клавдии выкуренная сигарета была наркотиком, той возможностью забыть о своих девичьих мечтах, и с двенадцатым ударом кукушки, как Золушка, увидеть тыкву вместо кареты, а затем, отпустив мечты на волю вместе с сигаретным дымком, привычно лечь в постель рядом с храпящим генералом, своим первым и пока что единственным мужчиной.

Сегодня сон не шел, но привычка, выработанная годами супружеской жизни, делала свое дело за Клавдию. Услышав бой часов, она затушила сигарету и поднялась в спальню, где еще долго лежала с открытыми глазами. Под утро усталость сморила ее окончательно, и генеральша забылась тяжелым сном.

Молодость Генерала была тревожна в соразмерности с лихими временами, сопутствовавшими им. В двадцать еще кадет, в тридцать он возглавил военный переворот, приведший его на вершину власти. Его текущая должность носила скромное название Лидер, но по своим полномочиям явно превосходила столь краткий титул. Придя к престолу во главе заговора военных и тайной полиции, он получил в руки всю полноту правления страной, сделав карьеру почище Наполеона.

Придворные историки окрестили случившийся военный переворот «Революцией братьев», пытаясь укрепить в сознании подданных Лидера мысль о всеобщем братстве, воцарившемся после победы заговорщиков, но термин не прижился, уступив место народному названию «Банановый переворот». Название, как ни странно, не несло в себе никакой связи с цветными и фруктовыми революциями, прокатившимися в ту пору по странам Европы, а было связано исключительно с плодом, называемым «банан», с ботанической точки зрения являющимся ягодой.

Имея в среднем 15 см в длину и 3—4 см в диаметре, цилиндрической формы, с характерной желтой кожурой, банан известен каждому ребенку с малых лет. Но сам по себе невинный плод был использован учительницей на уроке биологии для иллюстрации нюансов отношений между мужчиной и женщиной. Двенадцатилетняя дочь Генерала, воспитанная в достаточно пуританских традициях, получила настоящий шок, увидев, как ловко одевает презерватив на недозрелый банан молодая учительница, а также услышав ее пояснения о дальнейшем примененит «вооруженного банана» и опасностях незащищенного секса. Шок у ребенка был настолько силен, что Генералу пришлось впоследствии обращаться за помощью к психиатрам, чтобы ребенок перестал шарахаться от проходивших рядом мальчиков и плакать ночами.

Но в тот вечер, когда он увидел заплаканное дитя на коленях у Клавдии, переступив после службы порог дома, услышав ее сбивчивый рассказ о «вооруженном банане», его вначале посетила мысль, что некий подонок надругался над его дочерью. Вникнув в суть истории от Клавдии более подробно, предварительно уложившей ребенка в постель и напоившей его легким успокаивающим вперемешку со снотворным, Генерала начало отпускать. Но место отхлынувшей тревоги лавиной начала занимать лютая ярость к людям, заставившим пережить подобный шок.

Ужас оказался призрачным, но Генерал несколько минут переживал случившееся как вполне реальное событие, и гнев требовал немедленного выхода. Он позвонил дежурному в часть и поднял ее «в ружье». Затем он прыгнул в машину и дал полный газ. Мчащаяся навстречу автострада наводила дикую тоску, и гнев, скопившийся у Генерала внутри, закипал и грозил вырваться из горла огненной лавой. Вид построенных и вооруженных солдат несколько остудил пыл разъяренного отца, и сугубо по-деловому Генерал выслушал доклад дежурного. Получив команду «по машинам», солдаты прыгнули в БТРы, и колонна выдвинулась в город.

Генерал изначально занял место во главе колонны и держал курс в школу, но очищающийся от гнева рассудок подсказал ему, что там давно уже никого нет, а в Правительственном дворце власть присутствует круглосуточно, и реальные виновники сидят именно там. Он вспомнил в тот момент все: свое голоштанное детство, скудный кадетский пансион, две бутылки шампанского на всю свадьбу, и все невзгоды судьбы легли у него, как карты Таро перед опытной гадалкой. Его гнев и скоропалительное решение смести власть были импульсивны и просто не дали возможности кому бы то ни было проведать о заговоре и донести. Опешившая охрана не успела даже сказать «Ой!», как Генерал был у рычагов управления страной.

Проведав о случившемся, большая часть военных и тайной полиции примкнула к Генералу, в спешке рассчитывая на повышения и более значимый кусок пирога. Прежние же власть имущие видели во всем хорошо разработанный заговор и трусливо бежали в страны, где мирно ждали их ранее припасенные деньги и недвижимость. Власть перешла к Генералу сама, по сути, без единого выстрела и хоть какого-то вразумительного плана на первое время. А текучка первых дней победы «Бананового переворота» захватила его настолько, что страх от сделанного пришел к нему уже где-то через полгода, когда пост Лидера был прочно закреплен за ним наспех собранным новым составом парламента.

С чего-то нужно было начать, это Генерал знал своим военным чутьем, он чувствовал необходимость немедленных и решительных действий, как чувствует хищник добычу задолго до того, как невинная жертва увидит приближающуюся угрозу. «Действовать нужно немедленно и решительно, – сказал он собравшимся. – «Наша страна – это одна большая семья, и семейные ценности, утраченные в погоне за миражами прогнившего западного мира, должны вернуться, стать основой нашей повседневной жизни».

Генерал всю жизнь недолюбливал масонов. Толком не зная никого из «вольных каменщиков» (масонов), Генерал представлял их себе в виде неопрятных и злобных старцев, правящих миром и каждый божий день посылающих неприятности в контролируемые ими территории. «Изгнание, освобождение от гнета масонов и семейные ценности, вот ближайшая задача пред нами!», – закончил Генерал свою речь под бурные аплодисменты.

Расправа с масонами прошла быстро и была в целом встречена привычным одобрением в стране, так как созданный специально люстрационный суд видел агентов тайных обществ среди людей зажиточных. Публичная порка виновных заканчивалась арестом осужденных. Семьи же преступников власти переселяли в лачуги на окраинах городов, разрешая взять с собой только вещи первой необходимости. Затем толпа могла разграбить «осиное гнездо» и унести по домам «найденные сувениры». От обычных погромов люстрация отличалась, в первую очередь, тем, что Генерал твердо запрещал насиловать или избивать попавших под длань люстрационного суда. Семейные ценности не вязались со слишком лихими активистами, приверженцами старых методов погрома, и слишком ретивых пришлось усмирить банальным расстрелом, введенным Генералом в стране вновь для поддержания и укрепления морали.

Генерал никогда не относил себя к малообразованным прямолинейным воякам и по праву считался человеком начитанным. Оперируя цитатами из Шиллера и Гете, он мог здраво рассуждать о работах Юнга и Фрейда, заканчивая сказанное чем-то из современного, скажем «Четвертой промышленной революции» Клауса Шваба. Однако налаживание процесса избавления от масонов тайных и явных далось ему сильно проще, чем семейные ценности, ради которых он и сверг предыдущую власть. Ценности ускользали и просачивались сквозь пальцы как струи дождевой воды.

«Государство должно жить так же, как живет обычная семья, с теми же приоритетами и задачами. Вот наша цель, вот наш единственный путь». Но семьи, как мыши в норках, норовили жить по-разному, внося сумятицу в ровный строй выдвигаемых Генералом тезисов. Проведя мозговой штурм, Лидер выбрал свою семью как образцовую. Рассуждал он в целом здраво: «Пусть даже есть кто и достойнее, но я таковых не знаю, а времени на поиск у страны нет. Значит, будем жить все, как я, мои жена и дети. Что плохого?»

«Я не пью, не курю, – говорил Генерал о себе, – у меня верная и любящая супруга, что блюдет дом и детей. Мои дочери знают, что Господь их не создал одинаковыми с мальчиками. Они могут быть сто раз равны во всех гражданских правах, но они девочки, будущие матери, и должны вести себя соответственно, не противясь своему естеству. Задача женщины быть опорой мужу, матерью его детей, а мужчине Господь приготовил роль добытчика и защитника. К чему же эта западная ложь, способствующая распутству среди молодых и взрослых? Что плохого в том, что девушка вступает в брак девственницей, выбрав своего суженого вместе с родителями на общем семейном совете? Если не это, то что может уберечь институт брака от окончательного распада, лавины разводов и детей, ставших ненужным бременем расставшимся супругам? Призрачная свобода полового поведения и выбора спутника жизни неокрепшим умом приносит столько же пользы, как и наркотик, дурманящий разум и открывающий в момент опьяняющего сна дорогу эфемерных наслаждений. Нужно вернуть скромность девушкам и мужественность парням, вернуть в общество мораль, утраченную ранее засунутыми масонами сквозь Окна Овертона (рамки допустимых мнений в публичных высказываниях) разрушительными идеями вседозволенности в личной жизни. XXI век не сделал и не сделает никогда допустимыми однополые браки больных извращенцев, большую часть которых и представляют тайные агенты масонских лож. Человек прекрасно понимает и так, что хорошо, а что плохо. Его сбили, испортили, подставили подножку в пути, и он свернул на топкую дорожку с хорошо проторенного и освещенного пути. Значит, надо вернуть его на путь семьи и ее устоев, путь нравственности и труда, уважения к Закону. Нарушители же такого порядка есть никто иные, как тайные враги нашей страны, и поступать с ними нужно не иначе, как с врагами».

Генерал остановился и знаком показал, что запись сегодняшнего выступления можно считать оконченной. Его необычайному вдохновению способствовала утренняя беседа, проведенная им с бывшей учительницей его дочери, так ловко управлявшейся с бананом. Кривая революции занесла ее на службу в администрацию Лидера, и Генерал любил приватные беседы с ней. Будучи ярым противником насилия, он принял ее добровольное служение ему лично, позволявшее снимать свое повышенное рабочее напряжение и показать педагогу, как на самом деле должен выглядеть «вооруженный банан». Иногда, после особенно бурных показов, он даже подумывал о том, чтобы реформировать действующую систему и позволить легально иметь мужчинам наложниц или вообще пойти на принятие закона о многоженстве.

«Почему женщина должна страдать, – думал Генерал. – Не встретила она, скажем, нормального мужика, ведь таких, как я, немного, очень немного. Что ж теперь делать – и не жить вовсе? Да и от мужика ведь не убудет, особенно если он зарабатывает на всех. И главное, никакого насилия, это недопустимо».

Что-что, а насилие Генерал действительно не любил. «И семью к этому тоже нужно готовить. Мужик должен уметь забить гвоздь, а девушкам неплохо бы овладеть наукой о домохозяйстве, скажем, вести дом как его Клавдия и заниматься любовью как его „банановая“ учительница». Генерал представил сначала обеих женщин, преподающих житейскую науку детям в школе, а затем в широком генеральском ложе. Странно, но мысль об этом не казалась ему уже столь отвратительной, как годом ранее. «Но общество, оно не готово, решительно не готово к таким назревшим переменам. Нужно с детства, с пеленок прививать малышам новые знания, новый мир, который откроется им под началом Лидера, то есть Генерала. Пожалуй, надо сделать „банановую“ министром образования – она справится, она потянет».

Колея

Тем, что я ее сам углубил,

Я у задних надежду убил

В. Высоцкий. Чужая колея

Маат, любимая дочь бога-творца Ра, сидела у него в ногах в ту великую ночь, когда Ра создал Солнце и Землю. Ей нравилось наблюдать за работой отца, как неспешно проводит он рукой по небесам, раскрашивая пустой небосклон лучиками звезд, или устилает травой еще пока пустующую твердь Земли. Как прекрасен ее отец, особенно сейчас, в миг творения. Его лицо, его взгляд наполнены такой силой, что горы вырастают на Земле и звезды загораются на небе, предугадывая взгляд повелителя сущего. Маат знала, казалось, все об отце, но каждый раз она не могла перестать наслаждаться сущностью творения – когда мысль, фантазия превращались Ра в окружающий нас мир.

Такое можно увидеть и теперь, неторопливо выкуривая трубку у мольберта, пока художник наносит слои краски на белый лист. Вот мастер отступает от холста на шаг, и пред вами предстает созданная из вечного хаоса картина, а значит, еще одна крохотная частичка неопределенности была поймана в сети и, будучи покорна мысли творца, послужила основой, строительным материалом новому созданию, порядку, пришедшему в наш мир первый раз волею Ра.

Ра-творец существовал вечно – вечной была его мысль, носившаяся по безбрежным просторам окружавшего ее хаоса. Из хаоса Ра создал сам себя, создал богов и людей, звезды и планеты. Но вот работа закончена, и усталость озарила лицо отца Маат. Как верный щенок, почувствовавший печаль хозяина, Маат закрутилась вокруг отца и, устроившись у него на коленях, поцеловала в нос. Улыбнувшись, Ра отогнал печальную мысль и погладил дочь по волосам. Затем с ловкостью заправского фокусника он щелкнул пальцами, и перо украсило прическу Маат. Тихонько ойкнув, она нащупала украшение рукой и стрелой умчалась к ближайшему зеркалу любоваться отцовским подарком.

«Девчонка есть девчонка, даже если она богиня», – подумал Ра. Но печаль, нахлынувшая на него мгновение назад, отступила, растворилась в поцелуе дочери, и бог неторопливо прошествовал за Маат, встав у нее за спиной. «Женщины, похожие на тебя, будут на Земле почитаться первыми красавицами, – сказал он ей на ушко. Дочь замерла, как статуя, перед зеркалом. – Перо же, подаренное тебе сегодня, станет единственным мерилом правды. Запомни, Маат, можно обмануть бога, но не твое перо. Сердце, что перетянет его на чаше весов, отправит его владельца назад в хаос, превратит в ничто. Если же созданное мной перо уравновесит сердце или окажется тяжелее его, значит, его владелец не причинил зла, помыслы его чисты. Я создал сегодня весы из звезд, посмотри, они будут всегда между созвездиями Скорпиона и Девы, служа одной тебе вечно. Весы и перо – это мой дар тебе…»

Дары богов. Боги дарят, боги отбирают. Как писал Публий Вергилий Марон: «Timeo Danaos et dona ferentes» (боюсь данайцев, и дары приносящих). Боги даруют нам силу, молодость, красоту, богатство, да и саму жизнь как таковую. Они же и отбирают свои дары назад, когда придет срок. Это же не дар, а аренда получается какая-то, причем на сильно невыгодных условиях: ни сроки заранее неизвестны, ни цена. Вдруг, с бухты-барахты, постучится владелец в окно, хвать свое майно – и бежать в лес, а на подоконнике счет с шестью нулями и банковскими реквизитами. Несправедливость! Так нет, никто не спросит, может, я не хочу за такую цену брать что-то, никто не поторгуется.

Живут родители, в чаде своем души не чают, в попочку целуют, бантики или галстук повязывают. Как же – Господь им ребеночка подарил, их плоть и кровь. Тяжело им приходится, как и всем нам, потом и кровью каждый божий день дорожку в мир ребеночку прокладывают, чтоб чистым был путь, без сучка и задоринки. А тот шагает по жизни как по проспекту на радость папе и маме, свет кругом, чистота. Присядут, бывало, родители на завалинке, обнимутся, на звезды вместе посмотрят. Вспомнят жизнь свою, путь проделанный, и так, с грустинкой, скажут друг другу: «Пусть не мы, так дети наши… А как же, им-то, соколикам, не так уж тяжко будет, оставили им стартовый капитал, не придется детям нашим скороварке радоваться, как нам пришлось».

А ребеночек вырос уже, семью свою завел, свои детки есть. И закрутилось, понеслось: то – не так, это – не этак. И вот уже вскоре бывшие детки сидят на завалинке и говорят друг другу: «Пусть не мы, так наши дети». И так из поколения в поколение, из века в век. И нет края и конца этому порочному кругу, поколения уходят, а счастье своим детям так и не построили.

А как его построишь? Мы не в силах купить детям счастливую семейную жизнь, удачную работу, здоровье, богатство. Представляю себе такое объявление в газете, скажем: «Куплю дочке красивого, богатого, молодого, здорового, образованного, любящего мужа гарантирующего крепкое потомство, вечную любовь и верность». Так и до сумасшедшего дома недалеко. А значит, надежда только на богов и их дары, что подарят, и когда придут за расплатой. А их моли, не моли. Коль уж Ра свою любимую дочь Маат обрек на вечное служение правде, а значит, каждодневный труд грехи людские взвешивать, в гадостях ими сделанных разбираться, то будет ли он милостивее к нам, к нашим мольбам?..

Можно ли смириться с таким положением дел? Кто как, а я против. Я, если угодно, объявляю вызов обитателям небес, их божественной воле. Я не пришел на войну с пустыми руками, бросив вызов в пьяном бреду или горячке. Засев за книги, я перечитал все известные истории восстаний против высших сил – от поражений, как при падении Трои, до победы принца Сиддхартха, более известного под именем Будда Шакьямуни. Согласно легенде, Будда достиг полного представления о природе и причине человеческих страданий – невежестве, а также о шагах, необходимых для устранения этой причины.

Прочитанные книги сменялись одна за одной, победы и поражения проплывали как в калейдоскопе, и чем больше картинок сменялось, тем сильнее и сильнее крепла во мне уверенность об отсутствии универсального общего решения задачи. Общей была только дорога поражения – покориться, спустить паруса на своей бригантине. К победе же каждый приходил своей, протоптанной именно им дорогой. Думаю, во многом и потому, что победа была, есть и будет для каждого своя, наполненная глубоким личным смыслом. Таким образом, для победы в первую очередь требуется определить, что именно победа для тебя, чего хотел бы ты достичь.

Раздумья уносили меня в необъятные просторы мечтаний, но в конечном счете, пожалуй, я выбрал для себя самым главным уйти от чувства сожаления. Порой мы сожалеем об упущенном времени, неверно сделанном выборе, да и мало ли о чем еще. Следующей мыслью я пришел к выводу, что сожалеть можно только о прошлом. Вы не можете сожалеть о будущем, перед грядущим можно испытывать страх, но никак не сожаление. Сожалеть можно только в настоящем времени о делах минувших дней, каких не вернуть и не исправить. Соответственно, далее задача делилась на две: перестать даже всуе думать и переживать о прошлом, недоступном для исправлений и переделок, и не делать в настоящем, по возможности, ничего такого, о чем потом я бы мог сожалеть.

С настоящим, как мне кажется, разобраться было проще всего. Я взял на вооружение опыт древнего Рима, где за возвратившимся с победой полководцем шел раб, периодически выкрикивая фразу: «Memento mori» (Помни о смерти). Главный свой дар – жизнь – боги могут отобрать в любую секунду, самым случайным и нелепым образом. Нелепая смерть, даже если она не пришла с косой и в черном саване, а явилась на порог в наряде хипстера, все равно остается смертью. А значит, каждую секунду жизни стоит жить как последнюю, наполняя ее любимым делом, общением с друзьями, любимыми и родными людьми, безумными путешествиями, о которых ты мечтал и смотрел только по телевизору, всем тем, о чем чаще всего сожалеешь потом как о несделанном и неисполненном.

Тяжелее всего оказалось не сожалеть о прошлом, сделать выводы, чтобы не повторять ошибок, и после этого отмахнуться от минувшего рукой как от назойливой мухи, что норовит беспрестанно жужжать под ухом в летний солнечный день, мешая наслаждаться дневной идиллией. Но муха была терпелива и подлетала всякий раз, как только я ослаблял свое внимание. Борьба с мухой превратилась для меня в детскую нерешаемую задачку, в которой ребенку позволяли выйти из угла, как только он перестанет думать о желтом слоненке. Желтый слоненок бегал за мной, как привязанный, и не думать о нем не получалось.

В эту трудную минуту мне на помощь пришла моя старая приверженность любви к животному миру. Зачем мне бегать от слоненка, это же мой слоненок? Не лучше ли принять этот факт, со всеми вытекающими из этого плюсами и минусами. Пусть мой слоненок не всегда вел себя хорошо, иногда был больше слоном в посудной лавке, чем порхающим мотыльком. Но это же мой, родной, желтый слоненок – мое прошлое. Каким бы оно ни было, но единственный способ не сожалеть о нем – это полюбить его всем сердцем, как любим мы больного, израненного, грязного уличного пса, забирая его домой, вычищая его щеткой и залечивая раны.

Мое прошлое – мой пес, и каким бы оно ни было, необходимо вспомнить, что это твое прошлое, обнять, прижать его к себе, и залечив то, что поддается лечению, шагать с ним за руку, не оглядываясь назад. Я не могу на сегодня сказать о намеченном пути как о пройденном и исполненном. Но я не планирую спускать ни один парус на бригантине, и пусть боги трепещут пред ней.

К читателям же я хочу обратиться словами Владимира Высоцкого:

 
«Эй, вы, задние! Делай, как я.
Это значит – не надо за мной.
Колея эта – только моя!
Выбирайтесь своей колеей».