Осенний жираф

Вымышленная история

Кто к торгу страстному приступит?

Свою любовь я продаю;

Скажите: кто меж вами купит

Ценою жизни ночь мою?

А. С. Пушкин. Клеопатра

У меня на приеме – убитый горем отец. Его старший сын, который рос статным, умным и добрым мальчиком на зависть всем, перестал быть таковым к своим 30 годам. Началось все с того, что в 25 лет он взял из семейного бизнеса чужие деньги и проиграл их в игральные автоматы. Отец, у которого, кстати, двое сыновей, продал тогда два из трех своих домов, что построил тяжелым трудом, сколачивая капитал день ото дня, копейка к копейке. Он мечтал, что три стоящих рядом дома позволят разрастись его семье, и к старости он будет окружен вниманием детей и гомоном внуков. Но не так сталось, как думалось, – старший сын, его гордость и оплот, пустил с молотка все надежды и труды, продал их за бесценок в базарный день.

Затем все вроде бы наладилось. Старший женился и уехал жить к супруге в ее квартиру. Почему-то после свадьбы и веселья он перестал общаться с отцом и матерью, но те все равно были рады за него, получая скудные звонки раз или два в год. И вот теперь – новое уголовное дело, очередное мошенничество со стороны старшего сына, который опять обманом завладел деньгами людей и проиграл их в казино. Супруга сына подала на развод. Нужно срочно гасить нанесенный людям ущерб, иначе сына ждет тюрьма. А продавать больше нечего, ведь остался только последний дом, где живут отец, мать и младший сын…

Собственно, могу ли я чем-то помочь? Я сказал, что здесь больше вопрос к врачам, чем ко мне, так как мне кажется, что старший сын болен, как все зависимые люди. Что же касается сложившейся ситуации, то я не рекомендую продавать последний дом, перебираясь на съемное жилье, а думаю, что пришла пора старшему сыну найти нормальную работу и потихоньку отдавать украденное или сесть в тюрьму. На том мы и расстались. А через месяц я случайно узнаю, что родители продали свое последнее жилье и погасили потерпевшим весь убыток.

У меня на приеме – убитый горем отец. Его сыновья отвернулись от него с матерью. Еще в советские времена их семья была образцовой и ладной. Он – главный инженер завода, она – детский врач, двое детей-погодков. И вот теперь, к старости, дети живут так, будто ничего раньше не было. Будто не возили их родители отдыхать на Черное море, мать не сидела над кроватями детей ночами, помогая им пережить детские болезни… Все! Откололись, как два айсберга, и живут сами по себе. Да и ладно, были бы счастливы.

Но вот мать тяжело болеет, нужны хоть какие-то деньги на лекарства, а взять неоткуда, продать нечего. Смотреть на мучения жены человек больше не в силах. Пробовал обратиться к детям, но те не торопятся помочь. Как же так? Ведь вот старые фото – жили дружно, детей очень любили, недоедали порой, но детям – самое лучшее. Что же теперь? Или в петлю, или в суд на детей… Стыдно… Нет, ничего не надо, извините. Ушел…

Я встречаюсь с детьми по своей инициативе. Первый: «Да самим сейчас непросто! И родители говорят не всю правду. Вот я хотел стать космонавтом, а они настояли, чтобы я поступал в инженерное, шел по стопам отца. Украли у меня будущее». Второй: «Отец, наверное, не помнит, как бил меня ремнем за украденное печенье, а я его не воровал. И вообще, Вы бы лучше подали иск к государству, которое не обеспечивает стариков. И медицина у нас бесплатная, и на больницу подайте в суд». Занавес.

У меня на приеме – убитая горем женщина. История, наверное, банальная, как и предыдущие. Бывшая жена с уже взрослой дочерью-студенткой. «Была любима, муж в дочери души не чаял, даже чрезмерно баловал». А теперь вот – периодически присланные копейки и выговоры типа: «Когда ты и твоя взрослая дура-дочь найдете себе работу? Хватит висеть у меня на шее и тянуть жилы!» Или, например, такое: «Моя супруга (имеется в виду новая молодая жена) была вместе со мной у вас в гостях крайний раз и обратила внимание, что у тебя новые домашние тапочки. Когда у человека нет денег, новые тапочки не покупают». Вот такое униженное положение. А ведь в молодости она ради него и семьи отказалась от карьеры и работы. Было же высшее образование, звали туда и туда. А что сейчас? Мыть полы? Подавать на раздел имущества? Но супруг угрожает, что лишит в этом случае последних крох, а денег на суды и адвокатов у него в сто раз больше, так что «правда» на его стороне. Судиться страшно, и так жить невмоготу. Что посоветуете?

У меня на приеме – убитые горем отец, мать, бывшая жена с по сути брошенными детьми. Каждый день. Кажется, нет этому потоку конца и края. И возникает вопрос: а стоит ли вообще любить кого-то? Или точнее, любить бездумно, на всю катушку? Может, гораздо правильнее любить, но помнить и о себе? Скажем, не нужно морить голодом ребенка, но если стоит вопрос, купить ему новую фирменную одежду или поехать отдохнуть на море, может, правильно выбрать море? Чтобы сохранить подольше здоровье, не остаться потом больными и брошенными стариками. Может, супруге в браке стоит больше думать о брачном контракте, чем о своем любимом, стирая пот с его головы, когда он бредит ночами, тяжко болея гриппом? Чтобы потом не идти в прислуги в чужой дом, когда благоверному захочется кого помоложе, не перешивать дочке одежду из ранее купленных платьев? Не знаю.

Но я, кажется, понял, чем мы рассчитываемся за любовь. Мы покупаем ее ценой своей жизни. Вероятно, по-другому она не покупается. Вот мы стоим перед прилавком, на котором висят ценники, и выбираем мучительно и придирчиво. Двое любимых деток – минус десять лет жизни и цирроз печени. Любимый муж или жена – еще десять лет долой плюс инфаркт. И самое обидное, что другой валюты тут не принимают.

Первый, кто научится покупать любовь не ценою жизни, а за доллары или биткоины, воистину повернет ход истории. Однако продавец не расскажет вам всей правды о товаре, не обратит внимание на написанное в договоре мелким шрифтом. Вы покупаете не любовь, точнее, не взаимную любовь – вы покупаете право любить самим. Будете ли вы любимы взаимно, и как долго продлится такая взаимность, – вопрос из вопросов. Мы стареем, болеем, беднеем, и этого подчас оказывается достаточно, чтобы нас перестали любить. А товар гарантии, обмену и возврату не подлежит. Да и магазин, продавший этот товар, уже закрыл двери, и мы идем к священникам, психологам, психиатрам и адвокатам. А те пыжатся что-то сделать, оправдывая громкие таблички на дверях.

Я, кстати, таки понял, чем отличаются собаки от людей. Явно не хвостом и лапами, это я знал и ранее. Собаки покупают право любить своей недолгой собачьей жизнью и никогда не жалуются на покупку. Они будут любить всегда, независимо от того, прекрасный вы человек или последняя сволочь. Мы, люди, так не можем, и в этом наше коренное отличие. Мы можем любить, исключительно рассчитывая или хотя бы надеясь на некую взаимность, благодарность за сделанное и отданное. И это, наверное, нормально и естественно для человека. Но Создатель сотворил свои правила, свой договор, и где-то мелким шрифтом в нем написано: «Примечание. Вы покупаете не любовь, а право любить».

Конечно, можно не жениться, не заводить детей, не дружить. Прожить жизнь легко и просто, никогда не пожалев об этом. Ничего не покупая и не ожидая ничего взамен. Станет ли человек счастливее от того, что никто не обманул его ожидания?

И вот ты сознательно идешь по жизни, понимая, что окружен вниманием и заботой, покуда молод, здоров и богат, и не забывая откладывать денежку на черный день болезней и лишений. Можно заводить детей, не вкладывая в них душу и не отдавая последнее. Пусть растут, а там как уж будет. Вырастут хорошими и благодарными – отлично, а нет – так нет, не сильно, мол, на это и рассчитывал. Каждую покупку в браке можно сопровождать мыслью: «А кому что достанется в случае развода? Как и чем потом будет обеспечена возможность отстоять свое?»

Есть много религий и философских течений. Скажем, очень уважаемый мной буддизм учит, что любовь – это и есть право любить, не ожидая ничего взамен. Ожидание чего бы то ни было взамен, есть уже не любовь, а привязанность, что, как известно, пагубно, разрушает душу и тело, как любая привязанность или зависимость. В буддизме майтри предполагает безграничную, радостную и бесстрашную любовь ко всем существам. Сначала она обращена на близких нам, а затем, по мере собственного развития, на все сущее, включая врагов. Будете ли вы ожидать взаимности от врагов? Выбор за нами.

И чуть не забыл сказать главное! Неважно, какой выбор сделать. Мы ведь каждый день стоим на перекрестке семи дорог, делая шаг вперед и выбирая что-то для себя. Какой выбор, какой шаг вы сделаете, в какую сторону качнется чаша весов – неважно, пусть вам повезет. Ведь главное – никогда не жалеть о сделанном выборе. Именно жалость разбивает сердце и калечит душу, а «Venti ejus secundi sunt» – счастье благоприятствует ему (латынь). Вот научиться бы только не жалеть о сделанном, и стой у прилавка спокойно, выбирай!..

Глупая шутка

Пошутил неудачно себе на беду,

Вмиг утратив порядочный имидж.

Вот сижу и скучаю, и даже не жду,

Что в прихожей пальтишко ты снимешь…

Сергей Марусенко

Как я чуть было не испортил себе жизнь? Это было нетрудно. Я сглупил. Захотелось какого-то разнообразия. Не знаю, кто первый начал говорить об успехе в нашей компании друзей (мы семьями собираемся уже лет пятнадцать), а я возьми и скажи: «Друзья, не поверите, но мне повезло! Послал я, стало быть, свою анкету в головной офис нашей компании в США еще полгода назад, и вот вчера пришел ответ. Меня и всю мою семью приглашают на работу в Штаты. Дом сразу в Майами дают, машину приличную, ну, и зарплата – 50 тысяч зеленых в месяц, в целом средняя по их меркам. За полгода я должен свернуть все дела и перебраться. Так что, друзья мои, вас всех мне будет скоро сильно не хватать». И настолько серьезным, спокойным, деловым тоном я это произнес, что никто даже не усомнился. Мастерски получилось.

Налетели друзья гурьбой, поздравляют, тост за тостом за меня пьют. «Какое там „повезло“? – говорят. – Молодец ты просто! Специалист классный, вот и оценили по достоинству».

Ну, через некоторое время мы по интересам разбрелись: мужики, значит, в одной стороне, а девки – в другой. О чем там девки шептались, не знаю, а мы с мужиками серьезный разговор (после выпитого) ведем. Какую машину стоит от фирмы в США требовать, и что еще фирма мне должна, раз такой классный специалист к ним почти задаром идет. Больше всех злился Петрович, исходил слюной не на шутку. Он грамотно объяснил свою позицию: что такого специалиста, как я, в Америке днем с огнем не сыщешь, и меньше, чем за 100 тысяч в месяц, соглашаться, как минимум, глупо. Да и потом, дескать, позорим себя, свой народ, цены себе не знаем. Вот уезжает девушка туда, королева красоты. Могла бы добиться всего – Голливуд, миллиардеры, бриллианты, а становится дешевой шлюхой и заканчивает на помойке!

Чего не скажешь в запале разговора! Я вроде бы собирался сказать, что пошутил, что, мол, шутка это все, и письма я никуда не писал, но после такого меня как что-то толкнуло изнутри. «Ты что ж, Петрович, – говорю, – меня со шлюхой сравниваешь? Да и штаб-квартире в США тоже какая-то выгода должна быть, если меня и мою семью к себе перетаскивать, гражданства мне добиваться. И ведь это только старт, начальные условия. Дальше, лет через десять, я о-го-го как вырасти могу!» Петрович молча выслушал и, махнув еще рюмку, сказал что-то о Родине и о тех, кто ею торгует. Затем забрал свою супругу Лиду и молча вышел в коридор, не попрощавшись. Хлопнула дверь.

Я расстроился, а мужики стали меня утешать насчет Петровича: дескать, не бери близко к сердцу – выпил человек, и на патриотизм его пробило. Но вечер Петрович нам подпортил, и разговор затих сам собой. Я забрал свою благоверную и, попрощавшись, вышел к машине.

Любимая сидела в машине, надувшись, всем видом демонстрируя свой гнев. Я, не выпуская руль, попробовал аккуратно поцеловать ее, но получил решительный отпор и мудрый совет о поведении водителя за рулем. А еще слезы и рассказ о том, как чувствует себя жена, узнавшая грандиозную новость не первой, а как-то случайно, на пьянке у друзей. И я тут, конечно, неправ во всем: и что не сказал и не посоветовался, когда писал письмо, не сказал, когда пришел ответ, и что если она надоела, то не хочет быть якорем на шее, а я, дескать, в Майами могу ехать сам, без меня как-то проживут.

Я сначала порывался сказать правду: что все шутка, розыгрыш, что не нужен я никому в США, никто никакого дома нам там не дает, но услышав о себе много нелестного, надулся в ответ. Вместо романтической ночи мы разлеглись по разным углам кровати и уснули в грустях. Моя шутка переставала нравиться мне самому.

С утра я ехал на работу без всякого настроения и с грустными думами. Мысли перескакивали то на Петровича, то на жену, я спорил с обоими и обижался на них все больше и больше. В офис я зашел вообще в гробовой тишине. Наверное, если бы все узнали, что именно я продал Землю марсианам, реакция была бы менее враждебной. Меня избегали, демонстративно не здоровались. Мой шеф превзошел даже мою жену, вызвав меня к себе в кабинет на диалог. С порога он сообщил мне:

1) приличные люди согласовывают с руководством любое общение с головным офисом, 2) о своем желании поменять место работы нужно сообщать заранее (а полгода до моего якобы отъезда – это не заранее?!), 3) лучше меня в фирме работает миллион специалистов, но они все скромнее и порядочнее (у нас всего работает пятнадцать человек, а по моей специальности – я и мой шеф :)), 4) незаменимых людей нет, есть вовремя не замененные.

Сообщать ему после столь «горячего» приема о розыгрыше мне расхотелось, и я молча написал заявление по собственному. Выходил из офиса в гробовом молчании. Молчал даже наш пожилой сторож Василий, коего я не раз подбадривал вкусным сэндвичем и денежкой до получки (то есть навечно). Выйдя на улицу, я ожидал увидеть бурю, гром и молнии, но солнце светило вовсю – мой апокалипсис обошел мир стороной. «Ну и славненько!» – подумал я и поехал домой, предварительно зарулив на рынок.

Я купил шампанское и ананас и был решительно настроен на исправление отношений с супругой. Душа рвалась к романтике, а тело – к любовным утехам. Но сказки не случилось и в этом вопросе тоже. По фильмам и рассказам друзей, жены прощают пропитую получку, измены и детей на стороне, предварительно закатив, конечно, грандиозный скандал. Но каково же было мое удивление, когда с порога я увидел распахнутые двери шкафов и записку на трюмо. Как я потом выяснил, все женины подруги начали ей звонить с самого утра, все больше убеждая ее, что у меня кто-то есть, и я нарочно публично оскорбил ее, сказав об отъезде не ей первой, а при всех. Более того, они догадываются, с кем я изменяю, но расскажут ей только при встрече. Ее жалели, жалость была нестерпима, поэтому квартиру я застал пустой.

Я набрал было пару друзей, с кем вчера осуждал Петровича, но кто-то не брал трубку, а кто-то был очень занят и обещал перезвонить. Шампанское выпил сам, добротно закусив его ананасом. Попробовал уснуть, но сон не шел, и решительно хотелось найти веревку и мыло. «Сам дурак, и шутки дурацкие!» – думал я с горечью. Провел вечер и ночь в квартире один, ни звонка.

Утром, как побитая собака, я поплелся на работу. Недоумение на лицах сотрудников было таким, что проступало, казалось, буквами. Шеф принял. Похоже, также чисто из любопытства, чтобы потом не мучиться вопросом, с чем я приходил.

«Я мудак», – начал я с порога. Начало, видимо, его заинтересовало. Дальше я, не останавливаясь, рассказал о своем глупом розыгрыше и горько поплакался за свой неуместный юмор. Шеф ржал от души, заливаясь и хохоча так, будто тысяча чертей щекотала ему пятки. Особенно он смеялся над Петровичем, принявшим мой успех так близко к сердцу и переживавшим за судьбы наших красавиц в Штатах. Затем он достал бутылку виски, и мы напились с ним до поросячьего визга.

Пьяного вдрызг меня из офиса забирала уже благоверная, уж не знаю как прослышавшая о моем рассказе и простившая меня, как Папа Иоанн Павел II простил Мехмета Али Агджи (своего несостоявшегося убийцу). Наутро меня ждали ананас и шампанское, а также утро любви, какой не было у нас со времен медового месяца. Шеф сам позвонил мне и, вдоволь насмеявшись над Петровичем и его непринятием моего мнимого успеха, милостиво подарил мне неделю отпуска для налаживания супружеских отношений. Мое заявление по собственному он порвал еще вчера, после первой распитой бутылки виски.

Вскоре позвонили друзья и, коротко извинившись за вчерашнюю занятость, объяснявшуюся, естественно, очень важными делами, тоже смеялись над Петровичем. Мне наговорили столько комплиментов, будто у меня день рождения, причем столетний юбилей. Меня хвалили наперебой, говорили, что стоило таки написать письмо в США, что такого специалиста, как я, оторвут с руками и ногами, что я прекрасный друг и человек.

Вечером, даже как-то без приглашения, пришли все друзья и Петрович. Он двинул речь за меня – за человека, выбравшего Родину вместо иллюзорных огней Запада. Все кричали «Ура!» и были счастливы.

Как я живу теперь? Прекрасно, скажу я вам. Живу в целом так же, как и до шутки, только ценю все гораздо больше. И друзей, и жену, и даже шефа-зануду, приклеившего мне после этих событий прозвище «Джек Восьмеркин – американец» (фильм Евгения Татарского по одноименной повести Николая Смирнова). Конечно, иногда меня тянет налево. В смысле, я так и не могу понять причину, вызвавшую такую обстоятельную обструкцию.

Рассуждая сам с собой, я не могу сложить все кубики в единый пазл. Почему мы спокойно, как само собой разумеющееся, принимаем новость о незнакомом олигархе, ставшем богаче на миллиард? Не то что мы за него рады, но в целом он не вызывает у нас раздражения. По крайне мере, такого сильного и устойчивого. А что мои мифические 50 тысяч в месяц по сравнению с его миллиардом? Ответ в голову не лезет, как ни крути ею во все стороны. Однако в итоге я рад повторившемуся медовому месяцу, свежим отношениям с любимой и друзьями. Шеф повысил мне немножко зарплату, и я, естественно, искренне поблагодарив его, благоразумно промолчал об этом. Зачем сердить коллег и друзей? Мне ведь так тяжело без них, в квартире с пустыми шкафами и наглухо молчащим телефоном, одному с шампанским и ананасом!

Да, чуть не забыл главное. Я таки написал письмо в нашу штаб-квартиру в США и предложил свои услуги. Если придет отказ, молча сожгу его и продолжу жить своей счастливой жизнью. А если фирма заберет – уеду ко всем чертям. Заполняя анкету для фирмы, в графе «Семейное положение» я поставил single (холост). Подумав, в скобочках дописал по-русски фразу из анекдота: «В баню больше не хожу, и друзей у меня нет».

Когда цветет папоротник

Волшебной ночью нескончаемы обряды,

они утонут в утренней росе.

Счастливчикам дано увидеть клады

в их первозданной, неживой красе

Александр Абалаков

«Доброе утро! Просыпайся! Пора вставать, сынок», – так мама будила Мишу в школу. Вставать, конечно же, не хотелось, но Миша был мужчиной (так, по крайней мере, говорил ему отец) и сыном советского офицера, о чем Миша знал и без папиных слов. А что такое быть сыном офицера, Миша понял, слоняясь с родителями из одного военного городка в другой, поменяв за свою десятилетнюю жизнь пятнадцать мест службы отца. Они мотались по бескрайнему СССР, как маленький детский кораблик с игрушечным парусом, вдруг попавший в настоящий бушующий океан.

Миша долгое время даже не подозревал о существовании жизни, когда квартира не съемная, а своя, на всю жизнь, и велосипед не берется напрокат, а его покупают новенький в магазине, и он служит денно и нощно только тебе. Но Мишины родители не могли позволить себе обживаться скарбом, так как постоянные переезды уничтожали этот скарб в труху, а брали все по максимуму напрокат, откладывая все свои накопления на сберегательную книжку.

Военным в советское время обещали квартиру в одном из крупных городов СССР после выхода на пенсию, и Миша не раз слышал, как родители обсуждали свою счастливую жизнь, когда папа еще молодой, в 45 лет уйдет в запас, и они поселятся в Киеве, о котором мама мечтала больше всего, а на накопленные деньги купят «москвич» и загородный участок.

Но пока надо было бежать в школу, а день сегодня был особенный, ведь Мишин класс принимали в пионеры. Происходило это очень торжественно, и Миша сиял, как начищенный медный тазик. В школу его отводила мама, так как папа все равно не смог бы – он поднимался на службу еще без пятнадцати шесть. А мама устроилась в эту школу работать учительницей биологии, так что ей было по дороге, и даже если у нее не было первого урока, она спешила с Мишенькой в школу, крепко держа его за руку.

Мама Миши, как и все мамы, не чаяла души в своем сыночке и с тревогой думала о том времени, когда он захочет ходить в школу сам, не говоря уже о том, что когда-то он вырастет и женится. Маму звали Надежда, и именно за это имя папа женился на ней. Так, по крайней мере, папа иногда шептал ей на ушко, но Миша слышал папин шепот и очень удивлялся этому. Как можно жениться за имя?

Надежда училась на педагога, когда повстречала своего избранника. Курсант одного из бесчисленных военных училищ сразу влюбился в нее по уши, и перед его выпуском они расписались, так как распределение Надежды по окончании института нужно было увязать с местом службы молодого супруга. «Педагог и офицер – лучший брак в СССР», – сказали им в ЗАГСе, и расписали вне очереди. Надежда выглядела, как большая растерянная девочка, а ее голубые глаза, казалось, заполняли все ее лицо. «Горько!» – крикнули им немногочисленные друзья на срочно собранной в офицерском общежитии свадьбе.

Когда Надежда появилась на пороге роддома, главврач с испугом первым делом потребовал паспорт и долго не мог поверить, что будущей роженице уже 23. Казалось, молодой офицер привел в больницу в лучшем случае беременную старшеклассницу – так по-детски выглядела Мишина мама с ее огромными голубыми глазами. Она и сейчас отлично смотрелась в своем крепдешиновом платье с Мишей за ручку, и казалось, что старшая сестра отводит в школу брата.

На торжественной линейке пионерский галстук Мише завязывала ученица 9-Б класса, спортсменка, комсомолка и просто красавца, как говорил товарищ Саахов из Мишиного любимого фильма «Новые приключения Шурика». Звали эту красавицу Наденькой, то есть Надеждой. Она повязала галстук и строго попросила носить его с честью и гордостью. Миша преданно посмотрел ей в глаза и вместо «Всегда готов!» или чего-то не менее подобающего сказал ей фразу, которой папа делал предложение маме: «Ты поедешь со мной на Север, если Родина прикажет?» Наденька рассмеялась и убежала к своим старшеклассникам, а Миша навсегда запомнил этот день, когда он стал пионером и по-настоящему полюбил девочку за ее огромные глаза, а еще за имя, из-за которого стоит жениться.

Стать офицером Мише не случилось. По многим причинам: распался Союз, все накопления родителей на сберкнижке «сгорели», и вместо большого города они поселились в небольшом пгт под Киевом у папиных родителей. Да и военных училищ практически не осталось – большую часть их закрыли в связи с новой мирной политикой независимой Украины. Не то чтобы Миша особенно рвался в военные – ему как раз не очень нравились солдафонщина и казармы, хотя некая романтика в этом все же была, привитая советскими кино и литературой. Однако папа, будучи обманутым своим государством, как он считал, настоял на поступлении Миши в университет на биологический факультет. Так Миша получил возможность учиться в Киеве, где мечтали жить его родители, и на специальность, кою благодаря маме знал лучше всего.

К третьему курсу Миша был похож на всех студентов биологического – в очках, потрепанном костюме и с очень интеллигентным выражением лица. Большая часть студентов его группы были девчонками, и при желании он мог жить, катаясь как сыр в масле, прямо в женской общаге, на зависть физмату и кибернетике, где в основном учились ребята. Но не пренебрегая женским обществом, Миша ловеласом не слыл, и честно зубрил биологию, отводя на это занятие львиную долю свободного времени.

Пионерские лагеря с развалом СССР распались не сразу, и Мишу со всеми другими студентами на месяц отправили на стажировку в качестве пионервожатого. Это был рай для студента – целый летний месяц можно провести на природе, плюс кормят на шару, да еще и деньги платят. Миша быстро нашел общий язык со своими пионерами, и каждое утро они с песней ломились на завтрак, успевая раньше всех остальных групп. Жизнь улыбалась Мише, а в такие минуты кажется, что так хорошо будет всегда. Стоит только не делать никаких глупостей, и это состояние блаженства не отпустит тебя, как мама не выпускала Мишину руку по дороге в школу.

Сегодняшнее утро началось с торжественной линейки, на которую должны были приехать спонсоры. Слово незнакомое, но очень красивое и притягательное. Мишин отряд, как лучший в лагере, получил право поднимать флаг и приветствовать спонсоров от имени и по поручению. Миша с утра мотался как ужаленный, подгоняя некстати разволновавшихся детей, повторяя с ними речи, стихи и порядок действий.

В торжественную минуту все прошло гладко, хотя чуть было не стратил сам Миша, когда должен был вручать хлеб-соль приехавшим гостям. Из дорогущей иномарки ему навстречу с незнакомым мужчиной с солидным брюшком вышла его Наденька. Та самая, из 9-Б, на которой он еще в десять лет обещал жениться. И обалдев от увиденного, он вручил хлеб с солью ей, а не ее спутнику, как предписывал протокол. Она рассмеялась и передала хлеб по назначению. Больше казусов не было.

Под вечер в лагере был намечен праздник, а так как на календаре четким полиграфным шрифтом значилось 6 июля, в лагере готовились отмечать что-то среднее между советским праздником лета и Ивана Купала, пришедшем к нам еще с языческих времен. Дети сидели у костра и пели песни, а кое-кто из сорванцов даже успел пожарить картошку в углях. К обозначенному времени все отряды были разведены по спальням, и оставив со спящими дежурных вожатых, кои несчастливцы выбирались слепым жребием, вся остальная молодая взрослая часть лагеря снова собиралась у костра, разжигая его до небес. В эту ночь позволялось немного пошалить, выпить вина, и самым смелым – попрыгать через огонь, изгоняя злых духов.

Спонсор, посидев у костра первые 15 минут и торжественно выпив рюмку водки, вместе с руководством лагеря удалился, и веселье вспыхнуло, как сухой хворост от искры. Прыгать через костер в одежде – дело опасное, как считала мужская половина вожатых после выпитой первой части припасенного красного, и джентльмены, отвечающие за здоровье охраняемых ими дам, дружно настаивали на купальных костюмах. Девчонки немного пошушукались, обдумывая предложение, и к общей радости джентльменов согласились.

Миша сидел, как не свой, не понимая, что с ним происходит. Он быстро разделся до плавок, но прыгать через костер его не тянуло. Даже вино, так приятно веселящее кровь, не брало его, хоть убей. Школьная любовь (хотя разве можно назвать любовью то мимолетное виденье, кое встретилось ему один раз на линейке с алым галстуком в руках?) спутала ему все карты. Он сидел у костра в грустях и тревоге, сам не зная, что творится у него в душе.

Вдруг две руки, приятные и нежные на ощупь, подкравшись со спины, закрыли ему глаза. Нежный девичий голос, принадлежащий владелице этих рук, прошептал на ухо: «Пойдем, биолог, я покажу тебе, как цветет папоротник». Миша попытался уныло сказать, что папоротник не цветет никогда, а размножается спорами, но руки разжались, и он увидел Наденьку в купальном костюме, освещаемую только отблесками костра. Просить дважды его не пришлось. Взявшись за руки, они убежали в лес, и бежали вместе, не выпуская рук, пока их не стало подводить дыхание.

Наутро Миша впервые чуть не проспал подъем, и его отряд изрядно волновался, бежать ли им на завтрак самим, чтобы, как обычно, прийти первыми, или подождать вожатого. Но Миша появился, и в прекрасном настроении умчался с пионерами на камбуз. Весь день у него прошел в приподнятом настроении, он строил планы, потом отметал их и строил еще более амбициозные. Под вечер он стал настойчиво искать свою проводницу в мир цветущего папоротника, но сказка закончилась вместе со вчерашним праздником. Двери «мерседеса», оказывается, хлопнули еще с утра, когда Миша мчался с пионерами за утренним чаем и пирожками, и унесли его Наденьку в неизведанные дали. А вместе с ней унесли и его обещание жениться на ней только из-за имени, как сделал это его отец, и возможность шептать об этом ей на ушко, аккуратно прикасаясь к нему губами.

Развал СССР, как ни странно, стал крушением и всех Мишиных надежд. Он никогда даже подумать не мог, что общественнополитические преобразования так скажутся на его личной жизни. Он не стал офицером, не получил родительскую квартиру в Киеве, так как и они не получили ее, не поездил на «москвиче» по той же причине, и вот теперь Наденька уехала из его жизни навсегда. Он вспомнил вчерашний день, когда казалось, что он увидел улыбку жизни, и горько усмехнулся.

Советский человек умел горько усмехаться, этого не отнять. Не плакать, не впадать в истерику, не напиваться или обкуриваться в хлам, а так, тихонько усмехнуться про себя, переворачивая носком ботинка опавший лист, как часть безвозвратно ушедшей жизни, и с горькой усмешкой снова встать навстречу утренней заре. Миша был не только советским человеком, но и сыном офицера, а это что-то да значило.

Уходила старая жизнь, и в прошлом советских людей принимала в свои объятия новая. Потихоньку стал просачиваться мир денег, меняя развитой социализм на дикий капитализм во всей его красе. Красивые девчонки постепенно исчезли с улиц, пересев на «порши», BMW и «мерседесы» своих воздыхателей, преподаватели вузов, коим стал Миша после выпуска, перестали считаться элитой общества и стали зарабатывать на жизнь, получая мзду от студентов за хорошие оценки на экзаменах. Мир менялся прямо на глазах, и остановить его движение было непосильно даже Гераклу.

И сын офицера Миша не стал стоять в стороне от этих перемен. Наскоро распрощавшись с университетом и преподавательской работой, он сколотил первый кооператив по травле комаров, тараканов и муравьев в жилищах, и стал неплохо зарабатывать, что позволило ему купить себе небольшую квартиру и помогать стареющим родителям. Он женился на прекрасной девушке Миле (так о ней, по крайней мере, говорила Мишина мама), и та родила ему близнецов, мальчика и девочку. И Миша бы счастлив, как тогда в лагере, когда ночью на Ивана Купала жизнь улыбалась ему, раскрывая свои объятья. А ночью он целовал Милу и шептал ей, что женился на ней из-за ее прекрасного имени, на старославянском означающего «милая».