Buch lesen: «#ЛюбовьНенависть»

Анна Джейн

#ЛюбовьНенависть

Хаде Татаевой, которая верила в эту историю больше, чем в нее верила я.

Любовь как Вселенная

Пролог

Ночь. Резкие порывы ветра. Росчерки молний на небе и рокот грома вдалеке. Надвигалась гроза. И запах озона становился все более ощутимым.

Я бежала по улице с глухо бьющимся сердцем, хватая разбитыми в кровь губами холодный сырой воздух. Под ребрами кололо, но я не останавливалась. Туфли были мокрыми насквозь – я не видела глубоких луж, в которых слабо мерцал свет фонарей, не замечала грязи и прилипших к ней опавших листьев, не обращала внимания на пробоины в асфальте, а потому спотыкалась и едва не падала.

Я вообще ничего не видела. Слезы и страх застилали глаза. Я просто хотела скрыться в ночной мгле, спрятаться так, чтобы никто не нашел. Чтобы он не нашел.

Я бежала, бежала, бежала…

И тень бежала за мной.

В какой-то момент я поняла, что больше не могу. В это же время хлынул дождь, и крупные капли заскользили по моему лицу вместе со слезами. Нужно было спрятаться под какую-нибудь крышу, но я стояла посредине пустой дороги в незнакомом районе и не могла сдвинуться с места. Вокруг не было ни одной живой души, лишь где-то вдалеке слышались вой сигнализации да лай собаки.

Я стояла и не знала, что делать, а надо мной взрывалось небо серого октября.

Дождь усилился и уже наотмашь бил по лицу, ветер трепал волосы, а я так и стояла под чужим черным небом. Меня охватила паника, стыд щипал щеки, словно мороз, а дыхание было все таким же тяжелым. По рукам ползли мурашки – в такую промозглую погоду я была одета в одно лишь платье, еще несколько часов назад красивое и яркое, а сейчас промокшее и порванное.

«Иди ко мне, малыш. Иди. Тебе понравится. Ну же. Я буду лучше, чем он».

Я тряхнула головой, прогоняя от себя его голос.

Раз. Два. Три. Все хорошо. Выдохни.

С огромным трудом мне удалось взять себя в руки. И я решилась – позвоню единственному человеку, который может мне сейчас помочь. Больше мне не к кому обратиться. У меня нет денег, чтобы отсюда уехать – сумка с кошельком и верхняя одежда остались там, в той квартире. И там же осталась часть моей души.

Негнущимися пальцами я набрала номер, который знала наизусть, и прижала телефон к уху. Он ответил не сразу, через десять гудков – я считала их, закусив разбитую губу. У батареи всего несколько процентов.

Пожалуйста, возьми трубку.

Да, раздался наконец сонный голос, и я облегченно выдохнула. – Дашка? Я сплю. Перезвони завтра, а?

Н-нет, не клади трубку, попросила я и добавила едва слышно: П-пожалуйста. Пожалуйста.

Эй, что с тобой? – мигом насторожился он, а я не выдержала и заплакала снова.

Говори! Что случилось? Не молчи. Даша!

Я закрыла рот пальцами, чтобы не было слышно моих всхлипов.

Даш, что случилось? Где ты? Тебя ведь нет дома, верно?

Нет… Он… Он… Понимаешь… Я… К нему… Пошла… мне не удавалось связать слова в цельные фразы. Было страшно и стыдно говорить о том, что произошло. Меня трясло от ужаса и отвращения.

Никто и никогда не предавал меня так.

И? Ты была у него дома, так? Что случилось в… его квартире? –мягко спросил мужской голос, а я поняла, что это обманчивая мягкость. Обманный маневр. Он пытается понять, что со мной.

Забери меня отсюда, глухо попросила я и вновь зажала рот и нос ладонью. Рыдания рвались из груди, а губы до сих пор жгло. И щеку. И душу.

Больно, так больно… Почему это произошло? Что я сделала не так?

Адрес, только и сказал он, поняв, что я сейчас не в том состоянии, чтобы что-либо говорить.

Я не знаю… с трудом вымолвила я, боясь, что слезы вновь возьмут вверх. Не знаю, где я.

Что вокруг? – не растерялся он.

Дома… Я на пустыре между домами. Тут никого.

Дома, холод и тьма, изредка разбиваемая светом мерцающих фонарей. И дождь. Я даже не помню, как оказалась здесь. Просто бежала, не разбирая дороги.

Иди к ближайшему из них, велели мне. – И прочитай название улицы и номер. Поняла?

Д-да. Только не клади трубку, попросила я сбивчиво, не замечая, что иду по холодной луже, а порванное платье промокло насквозь.

Не буду, пообещал он. – Иди, девочка. Скажешь мне адрес, и я заберу тебя. Хорошо?

Раньше он никогда не называл меня так.

Хорошо, мой голос был едва слышен.

Он продолжал говорить мне что-то успокаивающее, и я шла вперед, к свету высоких домов. Страх медленно отступал, и я перестала оглядываться каждые две секунды. Но сердце все еще норовило вот-вот выскочить из груди.

К ближайшему дому, вытянутому к темному небу свечой, с супермаркетом на первом этаже, я подошла через пару минут. Послушно назвала адрес и встала под выступающий козырек магазина.

Он сказал, что сейчас приедет.

Не бойся. Верь мне. Поняла?

Да…

Он добавил, чтобы я не смела никуда уходить, и на этом батарея в телефоне села. И заряд моего сердца тоже сел. Я никогда не казалась себе более жалкой, чем сейчас.

И только сейчас я поняла, что такое настоящая ненависть. Я действительно ненавижу одного человека. Ненавижу и презираю. То, что я раньше считала ненавистью, и в подметки не годилось этому чувству.

Второй Вселенной не получилось. Она так навсегда и осталась в своей космической сингулярности.

«Тебе понравится, обещаю».

«Не бойся, верь мне».

Я подула на ледяные руки и закрыла глаза. Сколько я так простояла, слушая дикую музыку грозы, было непонятно: то ли минуту, то ли час.

А потом рядом со мной остановилась большая черная машина. И из нее вышел тот, от кого я так отчаянно убегала. Рука его, там, где я ее порезала, была перебинтована какой-то окровавленной тряпкой.

Молния ярко осветила его лицо. На нем играла усмешка.

Вот ты где, услышала я его вкрадчивый голос, и сердце мое упало. – Я нашел тебя, малышка. Продолжим?

Тени все-таки догнали меня.

Вкус крови на губах вновь стал ощутимым.

Я взорвусь, разлечусь на части,

На осколки размером с атом –

В бесконечность. Узнаю счастье

Быть нигде. Быть повсюду. Рядом.

Часть 1.

Глава 1. Свадьба

Мне, как и любому из нас, нравятся далеко не все люди.

Среди них есть те, которые тихо раздражают – своими привычками, поведением, речью и даже мыслями. Их постоянно хочется одернуть, поправить, заставить замолчать… В моей жизни их приличное количество, но я стараюсь не обращать на них внимания.

Есть те, которые неимоверно бесят, и порой ты даже не знаешь, в чем причина твоей антипатии. Таких людей хочется прибить, за что – понятия не имеешь, но желание от этого не становится меньше. В моей жизни подобные личности имеются в количестве нескольких жалких штук. И, кажется, наша неприязнь взаимна.

А еще есть те, которых ненавидишь до зубового скрежета, до биения пульса в горле, до алых бликов в глазах – их существование вызывает в тебе внутреннего демона. В моей жизни такой человек присутствовал в количестве лишь одного экземпляра, но поверьте, мне хватает!

И зовут его Клоун. По крайней мере, я так его называю.

Чертов придурок.

Позитивный психопат.

Высоченный наглый тип с дерзкой улыбочкой.

Сукин сын с чувством юмора, как у обкуренного лося.

Я его НЕ-НА-ВИ-ЖУ. От слов «совсем» и «навсегда». Он сумасшедший, просто повернутый, и от его розыгрышей я скоро окончательно осатанею. А как он шутит?! Будто Боженька смолвил! До колик в печени и в душе. И с его легкой (проклятой) руки с детства весь двор и школа величали меня Пипеткой!

И этот человек должен стать моим мужем. Подумать только!

Я сильнее стиснула небольшой букет белых роз, лежащих на коленях.

Сейчас он сидел рядом со мной, положив одну руку на руль, и спокойно вел машину по пробке. И если я была облачена в нежное подвенечное платье с кружевным лифом и пышной юбкой, поверх которого накинута кожаная куртка, то на нем был приталенный, сидящий по фигуре темно-синий костюм-тройка, белоснежная рубашка и галстук под цвет жилета. С левой стороны груди вместо бутоньерки – аккуратно сложенный платок. Темно-каштановые волосы деланно небрежно зачесаны набок, открывая лицо с правильными чертами: высокий лоб, широкие темные брови с резким изломом, прямой нос, выступающие, четко очерченные скулы, упрямый подбородок. Его всегда считали красивым: высокий, с отличным спортивным телосложением, да еще такой симпатичный – просто принц местного разлива!

Но мне больше всего нравились его глаза холодного серого цвета, обрамленные длинными коричнево-черными ресницами. Они всегда казались мне похожими на предгрозовое небо. И были очень выразительными: когда Клоун хотел показать недоверие, он забавно щурил их, когда был зол – широко распахивал, а когда смеялся, от их уголков разбегались тонкие лучики. А еще он умел пристально смотреть – так, будто вынимал душу. И когда он смотрел на меня так, я начинала особенно нервничать и злиться.

Идеальный образ портили только сбитые костяшки левой руки, но мы оба делали вид, что все в порядке.

Опять ты на меня косишься.

Все не могу нарадоваться, какой у меня жених прекрасный, отвечала я, наматывая на палец и без того волнистый локон. Волосы у меня вились. И это тоже ужасно раздражало.

Я тоже себе нарадоваться не могу, весело отвечал он и, глядя в зеркало, провел большим и указательным пальцами по подбородку. – Красавчик.

И подмигнул сам себе, а после коротко рассмеялся.

Я закатила глаза. Чертов нарцисс.

А ты будешь хорошей женой? – спросил он. – Имей в виду, я привык есть три раза в день.

А я привыкла к адекватному общению. Хочешь есть – ешь дальше. Хоть пять раз. Я-то здесь причем? – спросила я, разглядывая свадебный букет из белоснежных нежнейших роз. Он был простым, но при этом очаровательным. Зеленые стебли переплели кобальтовой лентой – в тон костюма жениха. Только вот бутоньерку с небольшой изящной копией роз этот дурак надевать не захотел. И из-за этого мы ругались перед выходом.

Жена должна кормить мужа, – заявил он весело.

Может, мне тебе еще и детей родить? – прищурилась я.

А это перебрасывает нас к проблеме номер два, – оскалился Клоун довольно и взглянул на меня – мы снова стояли в пробке, которой, казалось, не было конца и края.

Какой еще проблеме?

Проблеме супружеского долга, объявил он все с той же поганой улыбкой.

Слушай, милый, ты не мог бы помолчать? У меня от тебя голова болит.

А у меня от тебя сердце ноет. Думаешь, я в восторге от всего этого? Ты – моя невеста, и я… Вот же черт! – выругался он вдруг сквозь зубы, глядя вперед. Клоун всегда был слишком эмоциональным и умел заводиться с пол-оборота.

Что?! – подпрыгнула я от неожиданности.

Менты. Просят остановиться. Тут и без них пробка.

С этими словами он съехал на обочину. Я занервничала. Время поджимает, а тут еще и полиция! Свяжешься с Клоуном – неприятностей не оберешься. Опытным путем я проверяю это в который раз еще с младшей группы детского сада. Вот сейчас как выяснится, что автомобиль находится в каком-нибудь угоне, и плакала наша свадьба горькими слезами.

К нашей машине вразвалку подошел парень в форме. Он представился лейтенантом Смирновым и попросил документы, с интересом разглядывая нас. Понял, что мы – жених и невеста. Я тут же стала мило улыбаться ему, призывая на помощь женскую магию. Может быть, мне удастся смягчить его сердечко своим невинным взглядом? Я даже ресницами похлопала, а Клоун недовольно на меня покосился. Наверное, не оценил моих флюидов.

Я что-то нарушил? Если честно, мы с невестой опаздываем на свадьбу, сказал мой будущий муж, пытаясь сохранить добродушное выражение. Но я-то знала, что он злится – не любит, когда все идет не так, как он задумал! Клоун – истеричка, правда, маскируется хорошо.

О, свадьба – это отлично! – радостно улыбнулся лейтенант. – Вообще-то я вас остановил, потому что машинка ваша под описание тачки из ориентировки подходит. Но если у вас свадьба… Давайте-ка мы вам поможем.

Как? – округлились у меня глаза.

Организуем коридор. Свадебный подарок от доблестной полиции, так сказать. Жених, поедешь за мной. Домчим до загса, иначе вы тут стоять еще часа два будете. Впереди авария и дорогу ремонтируют. А где гости-то? – спохватился лейтенант.

На свадьбе почти никого не будет, ответила я, скрывая усмешку. Свадебка наша настолько спешная, что о ней никто не знает. Даже наши родители. А узнали бы, дружно упали бы в обморок.

Неужто даже свидетелей? – удивился Смирнов.

У нас тайная свадьба, сообщил ему Клоун и доверительно прошептал, прикрыв рот рукой: Не хочу тратить бабки на всякую чушь, мы лучше на море слетаем.

Ага, слетаем. Нам нужно заселяться в нашу совместную квартирку-студию, а не на море лететь. Сегодня вечером кровать привезти должны, кстати.

А лейтенант неожиданно поддержал Клоуна.

И правильно! У меня вон свадьба была в прошлом году, такая толпа родни приехала, мы с Наташкой чуть с ума не сошли. Столько на банкет потратили, что представить страшно… Так, молодожены. Едем за нами.

Он сел в полицейскую машину к своему коллеге, они включили мигалку с душераздирающей сиреной и нагло стали протискиваться через пробку, заставляя машины расступаться. Клоун не растерялся и поехал следом, держась на некотором расстоянии. Мы довольно быстро пересекли улицу, выехали на широкий проспект, в котором пробка стала еще плотнее, и помчались следом за полицейскими по боковой полосе, предназначенной для автобусов и служебного транспорта.

До загса центрального района мы доехали за какие-то десять минут. С ветерком, что называется. И Смирнов любезно открыл нам двери, дабы мы могли торжественно выбраться наружу.

Полицейские машины всегда привлекают внимание. Полицейские машины с мигалкой и сиреной привлекают внимание вдвойне. А когда из машины, которую они сопровождаю, выходят жених и невеста, внимание окружающих становится таким пристальным, что хочется провалиться сквозь землю.

К нам с Клоуном обернулись все, кто был около загса. Будущие молодожены, их многочисленные гости, прогуливающиеся неподалеку люди. Кажется, я зарделась, и даже твердолобому Клоуну стало немного не по себе. Только лейтенант Смирнов и его коллега улыбались как ни в чем не бывало.

Начальники, вы сидельца жените, что ль? – крикнул какой-то мужик в помятом костюмчике. Кажется, он был слегка подшофе. Дородная женщина с букетом, что сопровождала его, толкнула мужика в бок – мол, не лезь.

А чего такого?! Сидельцы что, жениться не могут? Вася, налей мне еще бокальчик, обратился он к кому-то из свадебной процессии, с которой приехал в загс.

Я звонко рассмеялась. А Клоун мрачно уставился на мужика. Сидельцем его еще не называли.

Не заключенный это, отозвался Смирнов, жадно глядя на пластиковый стаканчик в руках у мужика, который мгновенно наполнился шампанским. – Нормальный.

Где нормальных привозят мусора… мужик осекся и получил еще один тычок в ребра от жены. То есть господа полицейские. Эй, девушка, если бить вас будет, вы от него сразу уходите! – дал он мне ценный совет перед тем, как забраться в салон «девятки», такой же потрепанной, как и его костюм. – Бугай-то еще тот! Как даст, в стене отпечаток останется! А ежели один раз ударил, то и повторно треснет, ей богу!

Я тебя сейчас сама тресну! – заорала дородная женщина. – Хватит людям праздник портить! Поздравляю, кинула она на нас извиняющийся взгляд. – Хлеб да соль, как говорится.

На этом они наконец отчалили.

Мой бугай, нежно пропела я и погладила Клоуна по плечу. – Ну-ка, напряги мышцы, продемонстрируй силушку богатырскую.

Сергеева, захлопни ротик, прошипел он. – Спасибо, что помогли добраться, у нас церемония через полчаса, а это уже полицейским.

Всегда пожалуйста. Живите, так сказать, дружно и счастливо. Деток нарожайте, потребовал Смирнов.

Троих хочу, улыбнулся Клоун и погладил меня по животу. – Первый уже ждет своего выхода.

Я дернулась. Вот дурак. Пусть ему Каролина хоть с десяток родит, и всех мальчиков в честь него назовет. Но я промолчала – только растянула губы в неестественной улыбке, которую почему-то приняли за смущение.

Полицейские от души поздравили нас с предстоящим бракосочетанием, получили от Клоуна бутылку дорогого шампанского и отбыли на дальнейшую службу. А мы неспешно направились к нарядному двухэтажному зданию со стенами уютного мятного цвета, перед которым расположился осенний парк с фонтанами, коваными скамьями, арками и статуями, символизирующими любовь и гармонию. Деревья были припорошены золотой пыльцой и багряной пудрой, на дорожках ковром стелились листья – отличный фон для нежной фотосъемки. Я насчитала три пары в парке, вокруг которых кружили фотографы и свидетели с бокалами шампанского.

На высоком крыльце загса было многолюдно. Там стояли чьи-то гости – и как только молодожены вышли, стали обсыпать их лепестками роз и дружно кричать: «Поздравляем!». Молодожены отряхнулись и тут же попались в сети убеленному сединами дедушке, который предлагал им выпустить в небо двух голубей, разумеется, за некоторое денежное вознаграждение.

– Чей голубь взлетит выше, тот в семье будет главный, – сообщил дедушка. Невеста и жених взяли в руки белоснежных голубей – ручных и послушных. Я почему-то засмотрелась на них.

– Тоже хочешь? – раздался над ухом голос Клоуна. – На обратном пути можем и их запустить.

– Чтобы твой голубь мне на голову нагадил? – усмехнулась я. – Нет уж, спасибо. И вообще, бюджет у нас теперь общий. Будем рационально его использовать. Никаких голубей.

Клоун хотел мне ответить какой-то колкостью, но у него зазвонил телефон. И мы остановились около лестницы. Пока он разговаривал, я разглядывала людей и нарядные машины. Всюду царила праздничная торжественная атмосфера. Почему-то мне хотелось улыбаться, но я сдерживала себя – вдруг Клоун подумает, что я улыбаюсь ему. Он не переживет этого факта. А мне еще замуж выйти за него нужно!

Чьи-то подружки невесты, одетые в одинаковые лавандовые платья, заметили нас и, косясь на моего женишка, стали о чем-то перешептываться, не забывая кидать ему многозначительные улыбочки. Клоун закончил разговор, вернул им эти улыбочки, и теперь они стали бросать на него жадные взгляды.

Наверное, они думают, что я заставила тебя жениться под дулом пистолета. Угрозами, хихикнула я.

Люди всегда рассуждают в понятной им системе координат, сказал он задумчиво.

В смысле?

В прямом. Ты глупая, Дашка, всегда была глупой, оставаясь при этом умной, объявил Клоун, странно на меня глядя сверху вниз. – А еще сегодня ты красивая. Очень красивая. Поэтому я тебя прощаю.

Он вдруг провел пальцем от моей скулы до уголка губ, заставив замереть. Я так его ненавижу, но почему меня так сильно к нему тянет?

До сих пор.

Что? – нахмурилась я, силой воли отогнав эту странную нежность прочь. – Руки об меня вытираешь?

Какая подозрительная. Вообще-то, я пытаюсь быть нежным, хмыкнул он. – Как-никак, я твой жених. И совсем скоро стану мужем. Кстати, если хочешь, у тебя есть шанс смыться.

Он сказал это совершенно серьезно.

Дурак. Обещала – значит выполню.

Ты же меня ненавидишь, приподнял он темную изогнутую бровь.

Это не означает, что я бросаю слова на ветер, – фыркнула я.

Тогда заключаем временное перемирие?

Заключаем.

Мы одновременно подняли руки, и наши сжатые кулаки легонько ударились друг об друга – как в детстве.

И об этом не должна узнать ни одна живая душа, предупредила его я уже в который раз.

Я что, псих – рассказывать о таком? – хмыкнул Клоун.

Ах да, Каролиночка не переживет.

В его глазах на секунду мелькнула боль.

Нас уже ждут. Идем.

Кольца у тебя?

Да.

Перед тем как зайти в загс, я вдруг остановилась, оглянулась на высокое нежно-аквамариновое октябрьское небо, и спросила тихо:

Скажи… А я правда красивая?

Правда. Идем, Пипетка, галантно подал он свой локоть, чтобы я взялась за него. – Исполнишь мечту детства. Станешь моей рабыней.

И мы пошли. Чтобы через полчаса выйти из загса мужем и женой.

Мои губы горели от поцелуя.

Глава 2. Рождение ненависти

Я хочу рассказать нашу историю с самого начала. Историю, в которой детская ненависть переросла во взрослые непонятные чувства. Историю яркую, для кого-то – смешную, для кого-то – грустную.

Историю нашей общей Вселенной…

Все началось с того, что мы родились в один год, в одном доме и на одной лестничной площадке. Нет, вернее так – родились мы в роддоме, конечно (тоже в одном и том же!), а то кто-нибудь, не особо наделенный интеллектом, решит, что наши мамы рожали нас прямо в подъезде. Но поскольку наши родители оказались соседями, то наше знакомство состоялось в те смутные детские времена, которые ни я, ни он припомнить не сможем. Если честно, мне вообще кажется, что мы с Клоуном знакомы всегда. Целую вечность. Ему, наверное, тоже.

Мало того, что мы жили по соседству и наши спальни разделяла какая-то жалкая несущая стена, так еще и наши родители умудрились подружиться и вот уже двадцать лет как тесно общаются. Просто какое-то дьявольское стечение обстоятельств! Сначала подругами стали мамы – по их рассказам, они вместе выходили на прогулку с колясками. В перерывах между общением на тему ухода и воспитания потомства мамы обнаружили, что у них общие музыкальные вкусы, они обожают одни и те же сериалы, да и хобби у них общее – вышивание и шитье. Они даже нашли каких-то общих знакомых! А потом выяснилось, что обе – по профессии бухгалтеры, и после окончания декрета моя мама потянула его маму к себе на работу.

Именно поэтому нас обоих отправили в садик с трех лет, уговорив заведующую поместить меня и Клоуна в одну младшую группу. Забирала нас то моя мама, то его – они даже график для удобства установили! И все дети считали нас братом и сестрой, которых воспитывают сразу две мамы.

Некоторые из детишек стали задавать своим родителям вопросы типа: «Почему у Дани и Даши две мамочки, а у меня только одна?», и, естественно, что эти самые родители заподозрили неладное. Не знаю, что они сказали воспитателям, но и у последних возникли крамольные мысли. И когда Ирина Васильевна и Инесса Максимовна аккуратно стали расспрашивать меня и Клоуна о наших мамах, тот, ввиду своей неуемной, пусть еще и детской тупости, отвечал, что да, мам у нас с Дашей две! Мне на тот момент было совсем мало лет, но уже тогда я понимала, что мама у меня одна, а мама Дани – это совершенно другая тетенька. Клоун же упорно твердил, наверное, уже тогда назло мне, что мам у нас две, и даже придумал, что мы все вместе живем в одной квартире. Врать у него всегда получалось отменно!

Брови у воспитательниц поднимались все выше и выше. А когда они услышали его вольную фантазию на тему, что есть еще и двое пап, их брови оказались у самой линии волос и не спешили возвращаться на законное место. После всего этого Клоун объявил, что у них четверых общая спальня. И мысли изумленных взрослых переместились из одной плоскости в другую. После вольной Даниной интерпретации нашей жизни на одной лестничной клетке воспитатели сходили к детскому психологу. И та либо что-то неправильно поняла, либо сделала свои какие-то странные выводы, но мою маму, которая пришла нас забирать, в тот вечер ждал большой сюрприз в виде встречающих ее психолога, методиста и заведующей. Все они жаждали узнать подробности из жизни нашей якобы большой дружной шведской семьи… Пришлось вызывать Данину маму, а заодно и наших пап на детсадовские разборки, чтобы доказать, что семьи у нас две и они вполне обыкновенные.

В общем, шуму было… Конечно, когда разобрались, все почему-то очень развеселились, а воспитатели, как самые крайние, даже извинялись. Но уже тогда во мне стало зарождаться какое-то еще необъяснимое, но вполне осязаемое чувство глубокой личной неприязни к Клоуну, из-за которого домой мы пришли на два часа позже обычного. А он словно ничего не замечал. Был доволен собой.

Папы наши подружились почти так же быстро, как мамы, – оказывается, у них рядом стояли гаражи, что, видимо, является особенно сближающим фактором в мужской суровой дружбе. Кроме того, они оба любили футбол, болели за какую-то местную команду и вместе смотрели матчи по телевизору, а пару раз даже ходили на стадион. Правда, после того как оба вернулись с красочными фингалами – «пообщались» с фанатами команды-соперника, мамы им на футбол ходить больше не разрешали. А потом папа и дядя Дима вместе решили открыть свое дело – небольшую автомастерскую прямо в гаражах.

Дело пошло неплохо, и через несколько лет они открыли уже «нормальную» автомастерскую, сняв помещение рядом с автомойкой. Сейчас у них несколько таких мастерских. Не то чтобы это приносило баснословный доход, но я не могу назвать нашу жизнь плохой. Родители никогда не баловали меня, но и нужды я не знала. Клоун – тоже.

В старших группах садика я, как обычно водится, общалась с девчонками, а Даня – с мальчишками, но иногда его переклинивало, и он начинал активно лезть в наши игры во главе со своими дружками. Они рушили наши домики, отрывали головы куклам, прятали наши вещи, калякали на рисунках… Естественно, меня и подружек это выводило из себя, и мы, разозленные, бросались в бой. Я до сих пор помню, как отважно кусалась до крови – все обидчики носили мое клеймо. Правда, в результате почему-то виноватыми оказывались не только мальчишки, а мы все, и воспитательницы в наказание рассаживали нас по стульчикам, предлагая обдумать свое поведение. Пока я обдумывала, скрипя мозгами, в чем тут моя вина, Клоун начинал раздражать меня вновь – если он сидел близко, он тыкал меня в бок или развязывал бант, а если далеко, то начинал строить мерзкие рожи. В результате я кидалась его лупить, и меня наказывали вновь. То же самое происходило и дома. Стоило мамам отвернуться, как этот мелкий придурок начинал меня активно доставать, а стоило мне его стукнуть, как он начинал реветь, и от взрослых прилетало мне. Я даже помню, как мама отвела меня к детскому психологу из-за агрессии, но та объяснила, что я просто защищаю свое.

Однако со временем я стала перенимать тактику Клоуна. И тогда ругали его – на радость мне.

В общем, как вы понимаете, играть с Даней я ненавидела – и в саду, и дома, и во дворе, и везде. Все происходило по одному и тому же сценарию. Он исподтишка кидался в меня песком, таскал игрушки и ставил подножки, а когда я падала, громко гоготал, вызывая желание пульнуть в него камнем. Однажды Клоун так нарывался, что я, подняв камень, честно попросила его перестать – не то брошу. Естественно, он ничуть не испугался, продолжил обзываться, за что и поплатился – я бросила камень. И, сама не знаю как, попала ему в голову. Боже, как я тогда испугалась! Не того, что навредила Дане, а того, что меня заругают старшие! Я со всех ног бросилась к маме, сидящей с другими родителями на лавочке, но не успела ничего сказать, потому что тетя Таня услышала его плач и побежала выяснять, что произошло. Ничего страшного не случилось, камень был маленьким и пролетел по касательной, почти никак не повредив чугунную башку.

При этом рыдающий Клоун не сдал меня родителям, и в первый день я даже была ему благодарна – впервые в жизни. Зато на второй он вылил на меня с балкона воду. Ох и злая же я была!

Правда, родителей наши отношения почему-то веселили, и они часто называли нас женихом и невестой, прогнозируя в шутку нашу свадьбу.

Как будет удобно, говорила с улыбкой мама. – Мы все давно друг друга знаем. И Данечка – мальчик славный и умненький.

Вот-вот! И Дашенька такая красавица растет! подхватывала Данина мама. – И вообще они друг другу подходят: Дашка темненькая, а Данька светленький!

Крошки-картошки! умилялась моя.

Мы в таком случае третью квартиру на площадке выкупим и их там вдвоем поселим, смеялся Данин папа.

Или стену между нашими снесем, хмыкал в усы мой, и сделаем на троих одну огромную квартиру.

Меня это невероятно возмущало, и я твердила, что выйду замуж за Глеба Иванова – мальчика из группы, в которого я была влюблена. А Даня мотал головой и твердил: «Нет-нет-нет-нет-нет», что еще больше умиляло наших родителей.

Кстати, Глеб Иванов, моя первая детская любовь, тоже пал жертвой козней мерзкого Данечки. Наши чувства начались с того, что мы с Глебом лежали на соседних кроватях и обменивались взглядами во время сончаса, потому что оба терпеть не могли спать днем. У Глеба были очаровательные рыжие кудряшки, большие голубые глаза, и он казался пухленьким и умилительным, как ангелок. Никто из мальчишек с ним не играл, поэтому он примкнул к нашей девичьей стайке с моей подачи – я взяла его под опеку. Это тотчас же просек Клоун – и, естественно, начал терроризировать бедного Глеба. Апогея его пакости достигли в конце старшей группы, когда я решила, что Глеб должен меня поцеловать. Как папа – маму. Дело происходило в спальне, когда остальные дети отдыхали, а воспитательница куда-то ушла.

Ты должен меня поцеловать, решительно объявила я Глебу, который смотрел на меня круглыми совиными глазами, сидя на кровати и свесив босые ноги.

Это как? спросил он тоненьким голоском, и я многозначительно указала пальцем на свои губы. Поцелуй мне казался ужасно взрослым, а мне очень хотелось повзрослеть. Поэтому я брала мамину помаду и с важным видом носила дома ее туфли на каблуках.

Подойди и целуй, как принц Белоснежку, велела я и улеглась в кровать, как и принцесса, сложив руки на груди. Глеб медлил. Я приоткрыла глаза и нахмурилась:

Так будешь или нет?

Буду, сказал он, и я опять закрыла глаза и даже вытянула губы трубочкой, наивно полагая, что так и надо.

Ничего не происходило. Я уже снова хотела распахнуть глаза и возмутиться, как вдруг почувствовала в воздухе перед собой какое-то движение и поняла, что Иванов все-таки подошел ко мне. В следующую секунду что-то холодное и странное коснулось моих губ. Оно было слишком большим, чтобы оказаться губами. Я распахнула глаза и заорала от негодования. Надо мной навис не Глеб, а мерзкий и подлый Даня. Он изловчился, поднял ногу и прижимал к моим губам свою грязную пятку! Ну, может она была чистая, но факт остается фактом – я поцеловала чужую ногу. Все, кто не спал – а таких детей было много – смеялись. Ровно до того момента, как я открыла рот. И лишь тогда испуганно замерли.

Боже, как я орала! Помню до сих пор. На мои громкие вопли сбежались и воспитатель, и няня, и даже проходившая мимо заведующая. Они все вместе пытались выяснить, что со мной произошло, однако я, даже будучи крошкой, понимала, что взрослым не стоит рассказывать о таких вещах, как поцелуи. И успокоившись, соврала, что мне приснился страшный сон.

Любовь к Глебу моментально выветрилась из головы – все мои мысли занимала лишь месть треклятому Клоуну. Я не придумала ничего лучше, чем спрятать его шапку в морозный день, да не где-нибудь, а за унитазом. Поэтому гулять в тот день Даня не пошел лишь печально смотрел в окно, как мы катаемся на ледянках с горки, а шапку нашли только вечером, после полдника.