Buch lesen: "За тобой", Seite 4

Глава 13.

Наташа

Стаканчик с кофе греет мои холодные ладони. Несмотря на то, что за окном смеркается и разгулялся прохладный ветер, в кофейне работает кондиционер.

По спине пробегает холодок. Я передёргиваю плечами и делаю глоток горячего напитка.

Здесь очень вкусный кофе. И десерты тоже вкусные. Эта небольшая кофейня расположена недалеко от нашего дома и по пути в музыкальную школу, в которую ходит Семён. Обычно после занятий мы с ним заглядываем сюда, и сын берет себе какао и вафельную трубочку, а я – неизменно латте, в который прошу добавить маршмэллоу.

Я поднимаю глаза, когда дверной колокольчик оповещает о новом посетителе. И это Оля. Она крутит головой по сторонам и, отыскав взглядом меня, быстро направляется к столику.

– У меня полчаса, не больше, – сходу оповещает подруга.

Она в шикарном брючном костюме, волосы собраны в строгий пучок. Судя по всему, она примчалась прямо с работы и по истечении уделенных мне минут отправится туда же. То, что Баровски смогла найти для меня время в своем супер-плотном графике в будний день, – вселенская удача.

– Мы успеем, – заверяю Ольгу, когда та наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

Как только подруга располагается в кресле напротив меня, официант кладет перед ней меню, от которого она отказывается, прося чашку кофе.

– Внимательно слушаю, – Оля кладет локти на стол, корпусом слегка подается вперед и вперяет в меня профессиональный адвокатский взгляд. Такой, что машинально начинаешь вываливать перед ней всё. Ей не хватает только ручки и блокнота.

– Оль, мне нужен хороший детский психолог. Или психотерапевт, – начинаю с главного с учетом дефицита времени.

Баровски откидывается на спинку кресла и принимает задумчивый вид.

– Я знаю, что у тебя полно знакомых в городе и за его пределами, – продолжаю я.

Оля работала и работает с такими людьми, что мне и не снилось. Уверена, половина из них должники Баровски по гроб жизни.

Подруга почесывает указательным пальцем подбородок.

– Все-таки нужен? – задает вопрос, которым я и сама задавалась ни раз, но так и не нашла правильного ответа.

Не могу сказать, что в самом деле задумалась о специализированной помощи после слов Самойлова. Нет, это не он повлиял на мое решение. Я сама.

Я много думала и, наверное, нет ничего страшного, если я обращусь к специалисту, ведь гораздо важнее помочь ребенку, нежели лелеять свою гордость и бить себя кулаком в грудь, доказывая, что разберусь во всем сама.

Вчера вечером перед сном Сема признался, что не пойти в школу было его собственным решением, но причину этого решения выяснить мне не удалось. Сын молчит.

– Попробуем, – пожимаю плечами я.

– Хорошо. Я поищу, – сообщает Баровски. – Спасибо, – благодарит официанта, ставящего перед ней чашку. – М-м-м… как пахнет… – тянет она, склонившись над кофе.

– Буду должна, – улыбаюсь я и делаю глоток из своего термо-стакана.

– Разумеется! – насмешливо фыркает Оля. – Как в целом дела? Замуж еще не собираешься?

Я давлюсь кофе. Вопросительно взираю на подругу.

– А что? Вы уже полгода вместе. Между прочим, за это время с моим первым мужем мы успели познакомиться, пожениться и развестись, – самодовольно констатирует Баровски.

Ну да… А еще отжать у бывшего мужа фамилию, которую так и не поменяла после развода, и отсудить у него половину имущества. Ее первый муж, Дмитрий Баровски, какой-то там известный футболист. Она вышла замуж за него после первого свидания. Может, это и романтично, но я уже не в том возрасте, чтобы принимать такие сумасшедшие необдуманные решения.

– Я не настолько азартна, – отвечаю подруге.

– Ты, может, и нет. А твой без пяти минут ректор? Он-то что теряется? Такая роскошная женщина рядом с ним, а он кота за яйца тянет.

Стоит ли говорить подруге, что у нас с Самойловым даже секса еще не было?

Пожалуй, не в этот раз.

– Мы… не торопимся,– отвечаю уклончиво.

На самом деле с таким девизом я и дала добро Саше на отношения – не торопиться.

Я сама не хотела бросаться в омут с головой. Сама просила не спешить, а он обещал не давить. Потому что мы оба уверены, что взрослые люди вступают в отношения обдуманно, с холодной головой на плечах и багажом приобретённого опыта, который обязан свести к минимуму возможные ошибки.

Я больше не хочу ошибаться. И обжигаться я тоже больше не хочу…

– У вас все нормально? – вглядывается мне в лицо проницательная Оля.

– Да, – натянуто улыбаюсь я.

По крайней мере мы с Сашей стараемся делать вид, что все нормально. Мы переписываемся. Я отвечаю на сообщения Самойлова, а он спрашивает лишь о том, что даже по касательной не задевает тему вчерашнего конфликта.

Наверное, это часть отношений. Конфликты, недопонимания, ссоры… Стоит воспринимать их объективно. Но во мне будто что-то щёлкнуло, переключилось, и я не могу вернуть то состояние штиля, которое испытывала рядом с Сашей.

Вижу, что подруга сомневается в искренности моей улыбки, но решает не комментировать. Вместо этого она восхищенно тянет:

– Бог ты мой…

Оля смотрит вправо, туда, где располагается касса. Ее глаза широко распахнуты, и она почти не дышит.

Поворачиваю голову, чтобы найти источник такой реакции Баровски, и замираю.

– Кто ж тебя создал такого? – с блеском в глазах бормочет подруга. – Если бы не гребанная встреча с клиентом, ксивой клянусь, я б ему дала. Интересно, а спереди он такой же охрененный, как его вид сзади?

Пропускаю вопрос мимо ушей, ведь внизу моего живота уже привычно наяривают круги от вида знакомого разворота плеч, спины и затылка. Соколовский.

Он стоит у кассы, облокотившись прямо на столешницу, за которой выпрыгивает из трусов девушка-кассир. Она краснеет и хихикает, пока этот невозможный пикапер о чем-то с ней беседует.

– Жаль, что сегодня это потрясающее молодое тело достанется этой малолетке, – вздыхает Ольга.

– Ты о чем? – перевожу взгляд на нее.

– Да он ее умело клеит, а она уже растеклась!

– У него вроде девушка есть… – я говорю зачем-то.

– Ты его знаешь? – изумляется Оля.

– Он мой сосед. И студент. А еще тот, кто заставил мою машину на парковке, – говорю с раздражением в голосе, бросая взгляд правее. Туда, где наглец вместе с кофе берет номер телефона у краснеющей фиалки.

Мерзавец!

– Обалдеть, Кузнецова. Ты мне не говорила…

– О чем я должна была говорить? Что этот… – киваю я в сторону Соколовского и затыкаюсь. Потому что он смотрит прямо на меня.

На его губах сияет ослепительная улыбка. Карие глаза тоже улыбаются, а когда он салютует мне стаканчиком с кофе, я, мать твою, забываю, как дышать.

– Уф, подруга, время! Отдыхать, конечно, хорошо, но с деньгами еще лучше. Мне пора, – Олька резко вскакивает с кресла. Снова целует меня в щеку, пока я торможу, как слабоумная. – Ты идешь? – спрашивает меня. – Черт, нет с собой налички… – сетует.

– Оль, я заплачу, – говорю, краем глаза посматривая вслед удаляющейся спине Соколовского. Спустя секунду он выходит из кофейни. – Пока тут потусуюсь.

У Сёмы сегодня сдвоенное занятие. Сольфеджио и специальность. Так что свободные минут тридцать у меня еще есть.

– Тогда я ушла…

Баровски уносится со скоростью пули, и как только за ней закрывается дверь, я прошу официанта принести счет.

Пока его жду, кручу в ладонях пустой стаканчик, глядя в окно.

– Можно? – раздается надо мной голос, от которого вздрагиваю.

Глава 14.

Наташа

Я собственными глазами видела, как он ушел.

Но мне совершенно точно не мерещится. Голос, который заставляет мое сердце скакать. Тем не менее я определенно слетела с катушек, раз со мной происходит подобная чертовщина относительно одного конкретного человека. Человека, к которому я ни в коем случае не должна испытывать хоть какие-либо ощущения, но они есть! И они меня пугают.

Я перестаю вращать стаканчик и поворачиваю голову. Подняв глаза, упираюсь ими в широкую улыбку. Интересно, он расстаётся с ней во время сна или приема пищи?

То, о чем я думаю, – чистой воды глупость. Надеюсь, она не настолько объемная и не выпячивается на моем лице, когда, не получив моего разрешения, Соколовский располагается на стуле и смотрит на меня.

Мне хватает упорства отвести глаза и осмотреть помещение кофейни. Здесь достаточно свободных мест, чтобы не делить один стол на двоих.

Когда возвращаю говорящий взгляд к Соколовскому, он спрашивает:

– Я помешал?

– Нет. Этот стол освободиться буквально через минуту, – отзываюсь я в тот момент, когда официантка кладет передо мной счет.

Характерный звук, сообщающий, что оплата успешно прошла, вынуждает прервать поиски банковской карты и ошарашенно посмотреть на Соколовского, которого с дружелюбной улыбкой благодарит девушка-официантка.

Он… он оплатил мой счет?

Моему возмущению нет предела, но я терпеливо дожидаюсь, пока мы останемся без свидетелей, и как только официантка отходит на пару метров, цежу:

– В этом не было никакой необходимости.

Вообще-то, я хотела сказать другое. Проорать, что так себя вести с преподавателем студент не имеет права!

– Считайте, что я вас просто угостил. Без всякого умысла, – произносит с легким прищуром и приподнятыми уголками губ.

Без всякого умысла?

Пять минут назад он покинул кофейню, а сейчас сидит прямо перед мной.

Это называется «без всякого умысла»?

Вся проблема в том, что я ему действительно верю. Ведь это кошмарно на него похоже. Это лишь моя проблема – видеть в его действиях какой-то умысел, а он… он всего лишь мальчишка. Молодой, беспечный, не отягощенный заботами мальчишка! Который подается сиюминутному порыву, потому что… потому что просто захотел! Захотел – покуражился на парковке. Захотел – повеселился на паре. Захотел – оплатил счет. Вот так просто.

– Этого не нужно было делать, – повторяю я твердо и лезу в карман сумки за телефоном. – Я хочу перевести вам деньги… – сообщаю, не глядя на своего собеседника.

– В этом нет никакой необходимости, – он возвращает мне мою же реплику.

Твою мать!

Я нервно бросаю копаться в сумке и наклоняюсь вперед, чтобы мой громкий шепот был слышен только одному человеку.

– Не забывайтесь, Соколовский! Я – ваш преподаватель, а вы – мой студент. Субординацию никто не отменял.

И мне тоже стоит помнить об этом. Всегда и в частности, когда гребанные круги осаждают низ моего живота!

Понятия не имею, чем этого невозможного мальчишку можно смутить. Он по-прежнему смотрит на меня с расслабленной иронией.

– Об этом сложно забыть. Как бы мне того не хотелось… – говорит невозмутимо.

Я… я сейчас не ослышалась? Он сказал «как бы того ему не хотелось», или я опять воспринимаю его слова слишком двусмысленно?

– Называйте номер своего телефона, – говорю ему, зависая над циферблатом.

– Хотите взять у меня телефончик? – спрашивает со смешком Соколовский.

Я делаю глубокий вдох и поднимаю лицо. На его лице дурашливая гримаса.

– Хочу перевести вам деньги. Не хочу быть должной. Уже второй раз, – сообщаю.

– Второй раз? – уточняет он заинтересованно.

– Кажется, я задолжала вам благодарность и извинение за вчерашнюю истерику.

Он лениво откидывается на спинку кресла. Его руки болтаются где-то внизу, уверена, колени широко разведены. Поза максимально расслабленная, но лицо… Соколовский перестает улыбаться, и отсутствие привычной улыбки делает его лицо безупречно мужским. Таким же, как вчера, когда он встряхнул меня во время истерики. Внимательное, вдумчивое, глубокое выражение лица… И взгляд. Взгляд тоже изменился. В нем больше нет веселья и всего того, что делало его несерьезным. Сейчас в нем серьезности столько, что я начинаю ощущать внутренний трепет и робость. Как девчонка…

– Я не сделал ничего особенного, но, если вам это помогло… – пожимает плечом, – круто.

Круто…

– Спасибо, – благодарю, глядя в его карие глаза.

– Не за что.

Он даже не представляет, насколько есть за что! Насколько вчера я была близка к нервному срыву, и, если бы не он и его руки на моих плечах, психотерапевт понадобился бы мне.

– Как Макс? – спрашивает Соколовский.

– Макс?

– Сын. Ваш… – уточняет он.

– Моего сына зовут Семён.

– Вчера он представился Максимом, – говорит с интонацией, словно пытается убедить меня в том, чему я и так верю.

Уверена, он ничего не путает. Несмотря на всю его внешнюю безалаберность, моя уверенность в нем внутренняя. Понятия не имею, что ее питает. Эту внутреннюю уверенность. Какое-то чертово седьмое чувство, но оно пугает не меньше, чем реакция моего тела на сидящего напротив меня парня.

– Понятия не имею, почему он так сделал, – отвечаю, отведя взгляд.

Я уже потерялась в Семкиных лабиринтах. Мой сын – одна сплошная головоломка…

За окном стемнело. Свет от уличных фонарей расползается по стеклу. Я ловлю себя на мысли, что слишком долго длится молчание, ведь Соколовский из тех, кто за словом в карман не полезет.

Повернув голову, смотрю на него. Он смотрит в окно, и это отличный шанс рассмотреть его не скрываясь.

Красивое молодое лицо. Красивая кожа. Лучи морщинок в уголках глаз выдают их обладателя с потрохами – он часто улыбается и много смеется. Ровно очерченные губы. Крепкая шея. Сильные грудь и спина, спрятанные под темно-синей толстовкой.

Когда я возвращаю взгляд к красивому мужскому лицу, меня бьет коротким импульсом тока, ведь Соколовский смотрит на меня так, что мое сердце ударяется о ребра.

– О чем… задумались, Соколовский? – спрашиваю, чтобы заполнить эту волнующую тишину между нами.

– О губах… – отвечает сипло.

Я вскакиваю с кресла будто по нему пропустили электрический разряд. Судорожно хватаю свою сумку и с рваным дыханием пытаюсь выбраться из-за стола. Бьюсь коленом о ножку стула, не чувствуя боли, а желая поскорее выскочить на воздух.

– А мой номер телефона? Наталья Михална, вы не взяли у меня телефон… – доносится до меня голос с нотками веселья.

Я не смотрю на Соколовского. Просто, зараза, не могу посмотреть на него!

Буркнув короткое «всего хорошего», вылетаю из кофейни на улицу и дышу, дышу, дышу…

Глава 15.

Наташа

Знакомый мандраж снова опутывает сетью мое тело. В довесок к нему чувство разбитости из-за бессонницы делает из меня раздражительную мандражирующую идиотку. Все потому, что с минуты на минуту начнется пара у выпускной группы, которая свалилась мне как с нег на голову.

Я уже вторую ночь нормально не сплю. В голове навязчиво крутится один и тот же слайд, где Соколовский смотрит на мои губы, а чертовы тянущие круги сводят с ума так, что я утыкаюсь лицом в подушку и поджимаю под себя ноги, чтобы не застонать вслух и не разбудить сына, спящего на соседней кровати.

Сегодняшнюю ночь я планирую провести в зале. Пожалуй, настал момент, когда мне стоит отселиться, но я и представить себе не могла, что это будет вот так – по причине моего сумасшествия.

Я потеряла баланс. В какой-то момент потеряла почву под ногами везде: дома, на работе, в личной жизни, и я понятия не имею, что со всем этим делать.

Как только распахивается дверь в аудиторию, я превращаюсь в натянутую пружину. С замиранием сердца жду, что вот-вот карие глаза коснутся моего лица, но звенит звонок на пару, и я понимаю, что в группе отсутствуют два студента. Соколовский и Бондаренко.

Я рада и не рада, черт возьми!

Облегчение гасит мандраж, ведь мне не придется сидеть всю пару под прицелом карих глаз. Однако другое, новое, неопознанное чувство камнем оседает в груди, и я спешу утолить его терзающим меня вопросом.

– Дарья не придет? – спрашиваю у смуглой девушки, кажется, ее зовут Зара.

– Она плохо себя чувствует, – отвечает она.

Я сглатываю. Смачиваю горло, чтобы задать особо волнующий вопрос:

– А… Соколовский?

Все молчат. Никто не знает, что с главным артистом группы, и мне должно быть равнодушно, но я не утолена полученными ответами, и всю пару эта неудовлетворенность зудит на кончике языка.

***

– Сделай пока домашку по сольфеджио, – наказываю Семёну, пока привожу в порядок рабочий стол в гостиной.

Через пять минут ко мне придет ученица.

По вечерам в будние дни и выходным я подрабатываю репетитором по английскому и французскому языкам. Эти занятия – неплохое подспорье, чтобы поскорее расквитаться с ипотекой.

Семь лет назад с появлением Семёна вопрос расширения жилплощади стал насущным.

У нас была скромная двушка, и когда нас стало четверо, отец взял ипотеку, чтобы купить трехкомнатную квартиру, в которой сейчас живем.

– Подожду бабушку, – бормочет сын, не отвлекаясь от экрана телевизора.

К слову, моя мать – преподаватель сольфеджио в музыкальной школе, в которой занимается сын. Он – не ее ученик, но это не мешает ему пользоваться родственными связями и подпрягать бабулю в качестве помощника.

– Сёма, они придут поздно, так что вперед и с песней! – командую я.

Мои родители ушли в гости, к знакомым на день рождения.

Недовольно цокнув, сын выключает телевизор под негромкую трель дверного звонка.

– Всё, шуруй в комнату. Ко мне ученица пришла, – бросаю Сёме и тороплюсь в прихожую, чтобы открыть дверь.

Встречаю девочку и помогаю ей раздеться, краем глаза замечая фигуру сына, прошмыгнувшую в нашу спальню.

Закрываю дверь в гостиную, не желая мешать ни нам, ни Семёну, но спустя десять минут мне кажется, что я слышу хлопок из прихожей. Тем не менее, урок затягивает, и я забываю об этом.

Глава 16.

Денис

Навожу камеру телефона на единственно оставшийся кусок пиццы в коробке.

Фоткаю и выбираю контакт «мама».

К снимку прикрепляю послание «видишь, чем и как питается твой сын. Может, я приеду на ужин?».

Отправляю.

Бросаю телефон рядом с собой и так, что позвоночник хрустит, вытягиваюсь на новом диване. Его вчера вечером доставили вместе с журнальным столиком. И если диван был в собранном состоянии, то со «стеклянным уродом» пришлось повозиться. Впервые собирал мебель сам. Я без понятия, но у меня осталось больше половины прилагающихся деталей для сборки.

Наклоняю голову влево-вправо, разминаю шею. Тело трещит так, словно не я собирал гребанный стол, а он меня, и по итогу не до собирал.

Вчера была мега-интенсивная тренировка. У моего тренера какая-то херня дома случилась, так он на пацанах решил отыграться. Гонял нас будь здоров.

Я еле до дома дополз, так потом мебель привезли. Короче, сегодня проснулся в час дня. Проспал универ. Удивительно, что не обнаружил в своем телефоне кучу пропущенных от Дашки. Она же пасет мои посещения, потом жалуется муженьку, если что не так. А у того не задержится мне любо отвесить.

Телефон коротко пиликает.

Мамка…

«Паразит! ))))) Приезжай»

Довольно улыбаюсь и тянусь к ноутбуку, на экране которого запущен какой-то дебильный боевик. Прежде чем успеваю выключить его, слышу стук в дверь.

Я не жду гостей, но стук повторяется.

Жижей стекаю с дивана и хромаю до двери.

Я не из мнительных, но вдруг там посланники адвентистов седьмого дня или еще какие блаженные, поэтому смотрю в глазок. Там пацан, и видеть его куда более неожиданно, чем свидетелей иеговых.

Распахиваю дверь.

Он смотрит на меня снизу вверх. Глаза голубые, но будто на палеве.

Озирается на противоположную дверь.

– Здарова… – говорю ему.

– Здравствуйте, – бормочет он.

Стоит и смотрит.

Я тоже сморю на него.

Че сказать хочет?

Топчется, мнется.

– Зайдешь? – спрашиваю.

Кивает.

Пропускаю его внутрь. Заходит неуверенно, на последнем шаге снова оглядывается.

Опять втихаря свалил?

– Твои-то знают, где тебя искать? – интересуюсь.

Кивает.

– Я маме записку на столе оставил, – сообщает, сбрасывая тапочки.

– Ну проходи тогда, – рукой подсказываю направление.

Тонкие ноги в шортах бесшумно семенят в комнату.

Мальчонка останавливается на середине и оборачивается, смотрит на меня.

– Выпить хочешь? – предлагаю, опершись плечом о дверной косяк.

У пацана глаза вспыхивают.

– Есть вода и… – вспоминаю, че в холодосе есть, – и минеральная вода.

Вижу, как у паренька растягивается рот в скупой улыбке. Заметно, что хочет нормально улыбнуться, но смущается.

– Не хочу, спасибо, – крутит головой.

– Пиццу будешь? – показываю подбородком на оставшийся кусок остывшей пиццы.

Белобрысый оборачивается, косится на «Пепперони» и все же сдается – коротко кивает.

– Бери.

Сосед забирается с ногами на диван и лезет в коробку. Пока устраивается, подхожу к кухонному гарнитуру и наливаю ему воды.

Начнет еще сухостоем давиться… Нахер.

Ставлю стакан на столик, надеясь, что тот не развалится, и сажусь рядом с пацаном.

– Че, Макс, как дела? – смотрю, как активно работает маленькая челюсть, пережевывая кусок теста.

Пацан перестает жевать, его рука с пиццей замирает в воздухе.

Ага, словил?

Молчит, опустив подбородок.

– Запей, – говорю ему.

Вздыхает.

– Меня Семён зовут, – бормочет себе под нос.

– А меня по-прежнему Денис. А че Максом назвался?

Мальчонка кладет в коробку надкусанный кусок. Отирает ладонь о футболку.

– Имя крутое…– сопит, – а Семён – отстойное.

Вон че…

– Да брось… – тяну я. – Нормальное такое имя. Знаешь, сколько крутых чуваков с именем Семён. Вспомни этого… – щелкаю пальцами, пытаясь вспомнить хоть одного известного чела, но на ум ниче не приходит. – Ну ты понял, покороче. Вот такой мужик был! – показываю большой палец.

– Был? – переспрашивает пацан.

Мать твою…

– И сейчас есть, – заверяю. – Ты запей, – киваю на стакан, уводя себя от развернутого ответа, и вдруг вспоминаю: – у меня прадеда Семёном звали, – сообщаю довольный собой.

– Вот пацаны в классе и говорят, что у меня имя как у старика, – с обидой бубнит сосед.

– Так ты поэтому паришься, что ли? – осеняет меня. – Ерундой не занимайся, имя у тебя сигма, йоу! А фамилия у тебя какая?

Пацан начинает хохотать.

– Кузнецов, – отвечает, смеясь.

– Семён Кузнецов! Пушка, ну? – улыбаюсь сам. – Как у мамы и папы, да?

Меняется в лице, хмурится, задумывается.

Та-аак, где я накосячил?

– Как у мамы, у бабы и деда, – отвечает.

Понял.

Папашей не пахнет.

Где же вы, Наташа Михална, его потеряли? Сбежал?

– А почему у вас всегда носки разные? – опустив лицо, пацан разглядывает мои разноцветные носочки: один – красный, второй – белый.

– У нас? Я живут тут один, – хохотнув, замечаю. – Слышь, ты давай, заканчивай с «вас-нас». Ты меня еще дядей назови. А насчет носков… – смотрю на свои ноги, – ты че, не в теме? Я, например, после стирки никогда не могу найти одинаковую пару. А так очень удобно: один носок – с одной пары, второй – с другой. У тебя разве не так?

Мальчишка хохочет и мотает головой.

– Нет! – отвечает он. – Мама всегда складывает носочек в носочек, и они не теряются!

– Молодец – твоя мама! – замечаю. – Ты пиццу-то ешь… – киваю на недоеденный кусок.

Сосед спохватывается и сует в рот сухое тесто, пока я пытаюсь подобрать слова, чтобы и пацан меня понял, и я не спалился.

– Слушай, а к твоей маме дяди какие-нибудь ходят? – спрашиваю у мальчишки.

Семён задумывается, через секунду кивает.

– Ходят, – говорит утвердительно.

Ходят? То есть даже не один?

– И много дядь ходит? – уточняю.

– Ну бывает, – пожимает плечами. – Она с ними… это… – жует и пытается сглотнуть кусок пиццы, пока мое воображение красочно рисует варианты того, что Михална может «с ними это…». – Занимается английским, – продолжает, и я выдыхаю.

Ну пиздец, я аж вспотел.

– А дядя, который на серебристой машине ездит, такой ходит? – забрасываю удочку.

– Дядя Саша?

Ага, он. Наш проректор, в субботу я сразу узнал его.

– Дядь Саша, – подтверждаю, подмечая, как мальчонка меняется в лице.

– Ходит, – говорит со вздохом.

– И че, давно ходит?

– Куда?

– Ну к вам…

– Летом ходил.

– А зимой?

Мальчишка хохочет.

– Как он может зимой ходить? Зима только будет! – смеется он, теряя из раскрытого рта хлебные крошки. Собирает их с дивана и обратно в рот засовывает.

У меня на полу еще есть, но этим пусть робот-пылесос займется.

– Ну да… – говорю туманно, решая не развивать дальше тему. – Слушай, – внезапно осенят меня, – ты сказал, что оставил записку, выходит, ты ушел без разрешения?

– Я не смог спросить. Мама занимается с ученицей, а бабушка и дедушка ушли в гости, – поясняет сосед.

– То есть… тебя скоро будет искать твоя мама? – спрашиваю прежде, чем раздается звонок в дверь. – Она? – киваю в сторону прихожей.

Звонок повторяется, и пацан вжимает голову в плечи.

– Она, – отзывается с небольшой досадой он.

– Может, не будем открывать? – предлагаю с улыбкой.

Коротко хихикнув, Семен крутит головой, говоря:

– Она сломает дверь, – зажимает ладошками рот, хохоча в них.

– Тогда… – я встаю с дивана и складываю вместе ладони, вытягивая указательные пальцы и сооружая из них пистолет, – за мной! – командую. – Ствол с собой?

Сёмка тут же включается в игру. Спрыгивает с дивана вслед за мной и повторяет конструкцию из пальцев.

Вместе крадемся к двери.

– Тс-сс… – подношу палец ко рту, прося соблюдать тишину, – там, за дверью, находится особо опасный преступник, – говорю шепотом. – Когда я ее открою, мы резко наставляем стволы на бандита. Понял?

Пацан чуть ли не ссытся от радости. Подвизгивая, нетерпеливо подскакивает на месте, а глаза озорно блестят.

– На счет – три. Раз, два… три! – я распахиваю дверь, и мы с Семёном выскакиваем из-за нее, наставив на ошарашенную Наташу Михалну «пушки».

– Руки вверх. Полиция! – визжит Сёмка. – Пиф! Паф!

Наташа вздрагивает. Ее изумленный взгляд мечется между нами, и пока она растерянно хлопает глазами, я хватаю ее за руку и втаскиваю в прихожую.

Прижимаю соседку к стене, веля Сёмену выйти на площадку:

– Проверь, нет ли сообщников! А я пока обыщу её… – одной рукой обхватываю запястья Наташи и поднимаю их наверх в то время, как вторая моя рука ползет по изгибу бедра…

– Сопротивляться бесполезно, – говорю хрипло, глядя в широко распахнутые потемневшие глаза Наташи.

Она словно парализована и даже не пытается вывернуться, так что мое предупреждение – всего лишь пустые слова.

Ее сердце долбит мне в грудь, под пальцами чувствую пульс на ее запястье. Дыхание частое и заразительное, и мое дыхание неожиданно подстраивается под ее.

Охренеть.

Моя рука скользит выше. По шелковой ткани блузки, заправленной в узкие джинсы.

Ощущаю мелкую дрожь ее тела под своей ладонью, от этого в башке срабатывает знакомый щелчок.

Я, мать твою, не думаю о ней! Вообще не вспоминаю о Наташе, но как только она появляется в поле моей видимости, этот щелчок меня переключает на нее. Переключает так, что не думаю ни о чем, кроме ее губ. У меня стоит на эти губы. Я слегка отвожу нижнюю часть своего тела от ее тела. Внизу у меня твердо, и сейчас этот перфоманс в нашу игру не входит.

Наташина грудь поднимается и ударяется о мою, когда шумно веду носом по нежной коже от шеи до скулы. Касаюсь губами щеки Наташи. Не целую, но глубоко затягиваюсь ее запахом – тонким ароматом кисло-сладкого парфюма и собственным женским. Возбуждающего до искр в шортах.

– С-Соколовский… – слышу предупреждающий голос Наташи.

Отрываюсь от нее с трудом.

Смотрю в ее помутневшие глаза.

– Не… заигрывайся, – шепчет, глядя на мои губы.

О, твою мать…

Опускаю взгляд на ее влажные, приоткрытые губы.

– Не смей… – шепчет она, пресекая мои намерения, – Соколовский, нет!

Игнорирую. Даже тогда, когда она начинает извиваться всем телом, пытаясь избавиться от меня.

Без понятия, сколько есть времени до возвращения моего напарника, но я уверен, что не так уж и много.

– Нет! Соколовский, даже не думай!

А я и не думаю. О чем я вообще могу думать, если вся моя кровь сконцентрировалась в особо стратегическом месте?

Я набрасываюсь на рот Наташи с каким-то безумным, первобытным остервенением. Просто затыкаю ее попытки остановить меня и саму себя. Я бы не творил эту дичь, если бы не ощущал исходящее от нее излучение. Оно есть, гребаное притяжение между нами…

Сопротивление теплых мягких губ как вызов. Толкаюсь языком между ними. Наташа скулит, поднимает колено, стараясь меня оттолкнуть, но я блокирую любую возможность своим коленом.

Это далеко не поцелуй, но его вкус бьет по мозгам похлеще электрического разряда.

– Я проверил! Всё чисто, шеф! – кричит Сёма из подъезда.

Его голос близко, и он вынуждает меня резко оторваться от Наташи и развернуть ее лицом к стене. Она тихо ойкает, когда завожу ее руки за спину и вокруг тонких запястий оборачиваю свои пальцы.

Грудью вжимаю Михалну в стену. Наваливаюсь сверху.

– Соколовский…– угрожающе цедит сквозь зубы она.

– Мы не в универе, и здесь я не ваш студент… – напоминаю. – Я хочу услышать свое имя. Денис, – шепчу ей на ухо. – Я ее обезвредил! – обернувшись через плечо, сообщаю Семену.

– Ура! Миссия выполнена! – кричит он, радостно подпрыгивая на месте.

– Отпусти меня, – рычит Кузнецова, дергаясь подо мной.

Лениво отпускаю.

Она поправляет на себе блузку, бросая на меня убийственный взгляд.

– Быстро домой! – командует пацану.

Тот пулей срывается, а я успеваю перехватить Наташу за локоть и, притянув к себе, спрашиваю:

– Вы тоже это слышите, Наташа Михална?

Она поднимает ко мне лицо, дышит бешено, надсадно. Смотрит зло и нахмурено.

– Стоны. Я слышу ваши стоны и свое имя из вашего вкусного рта, – поясняю. – Дени-ии-ссс, м-м-мм, – паясничаю. – Или это предчувствие?

Вспыхнув, она выдергивает свой локоть из моего захвата и бросает:

– Идиот!

Уносится, сверкая пятками.

Как только она с мальчишкой скрывается в квартире напротив, я закрываю дверь и, припав к ней спиной, поправляю шорты в паху, растягивая губы в улыбке.