Buch lesen: "Идеальное столкновение", Seite 4

Глава 10.

Ольга

Наше время

Стоя в холле отеля, пытаюсь вызвать такси. За панорамными окнами ливень образовал непроглядную стену, вероятно, по этой причине мне один за другим отказывают в заказе машины.

В очередной безрезультативный раз обновляю Приложение, и, глядя, на сколько возросла стоимость поездки по сравнению с тем, что было минуту назад, у меня дергается глаз. Не удивительно, ведь даже Шанхайская фондовая биржа могла бы позавидовать такому астрономическому росту. Однако я злорадно посмеиваюсь внутри себя по двум причинам. Во-первых, я непременно заложу в сумму гонорара затраты умноженные на два. А, во-вторых, я крупно опаздываю. Эта моя маленькая месть Лебедеву. Как ни в чем не бывало он написал мне сегодня в обед сообщение, привычно нафаршировав их дурацкими смайлами, и предложил встретиться.

Я приняла его предложение, потому что у меня миллион вопросов, ответы на которые надеюсь заполучить у него, поэтому стратегия – обнять и накормить остается в силе.

Моя шелковая молочная блузка под удлинённым классическим пиджаком успевает прилипнуть к спине и животу прежде, чем Приложение оповещает о подъезжающей через семь минут машине. А через полтора часа такси останавливается прямо под запрещающим знаком у стеклянного офисного здания, в котором была четыре дня назад.

Щелкающий звук включенной аварийки очень настойчиво намекает, что мне пора выметаться.

До центрального входа – метров пятьдесят, но они кажутся непреодолимыми. Дождь за окном хлещет так, будто погода и правда слетела с катушек.

Благодарю водителя и, забрав с сиденья великодушно предложенный отелем зонт, с внутренним визгом выскакиваю наружу. В ту же секунду кожу обсыпает мурашками. Сжимаюсь как молекула газа, когда под полы пиджака пробирается пронизывающий до костей ветер.

В задницу! Этот дождь, этот город! И Айматова с Баровски туда же.

Каблуки моих туфель утопают в лужах, пока, тесно прижав к себе сумку, бегу к центральному входу. Ветер выдергивает из моей ладони зонт. Я готова проиграть за него битву и позволить утащить ветру, ведь пользы никакой – я промокла насквозь.

К черту! Наплевав на всё, даже не стараюсь перепрыгивать через океаны луж, а прямо по ним гребу до гигантских вращающихся стеклянных дверей, в которые влетаю одновременно с двумя мужчинами в деловых костюмах.

Тепло помещения запускает новую волну мурашек по моей влажной коже.

Собираю зонт и отхожу в сторону от выхода, осматриваясь по сторонам. В холле дорого-богато и очень светло за счет подсветки и множества экранов, транслирующих рекламные ролики.

С меня стекают ручьи. В моих туфлях вода. Желание извлечь ее оттуда огромное, и, когда замечаю указатель WC, несусь туда на максималках.

В женском туалете, к счастью, я одна. По крайней мере все раковины свободны, и первым делом я с полминуты грею ледяные руки под теплой водой.

Зрелище в зеркале не утешительное – я выгляжу как мокрая мышь.

Прикинув, что пять минут относительно моего сорокаминутного опоздания ничего не решат, выдергиваю из диспенсера бумажные полотенца и быстро протираю лицо, этими же салфетками обтираю сумку, в которую не забыла закинуть оставленную в моем номере бейсболку Баровски. Вручу ее Лебедеву, пусть делает с ней, что хочет, а я и так за прошлые два дня с ней намучалась, не зная, куда присунуть, чтобы не напоминала о ненавистном хозяине.

Волосы свисают соплями, и, пока никого нет, сую голову под сушилку для рук. То же самое проделываю с туфлями.

Когда удается привести себя в относительно божеский вид, посылаю своему отражению в зеркале кривую улыбку и выскакиваю за дверь.

В приемной офиса Лебедева секретарша узнает меня с первого взгляда, и это позитивный знак того, что с моим внешним видом удалось договориться, но сегодня меня никто не встречает. Следуя инструкциям недовольной женщины, направляюсь в тот же кабинет, где в прошлый раз проходила наша недовстреча с ВэВэ.

Делаю несколько предупреждающих стуков в дверь, после чего толкаю ту от себя.

Зайдя внутрь, я проживаю дежавю – прищур карих глаз впивается мне в лицо, сердце заходится в каком-то совершенно ненормальном ритме, дыхание проседает, и это всё со мной уже было, но лишь с той разницей, что задница бывшего мужа сегодня пристроена на стул, а не подпирает подоконник.

– Опаздываете, Ольга Валерьевна. – Вальяжно вытянув километровые ноги, выглядывающие из-под стола, Баровски фальшиво приветливо улыбается, купаясь в лучах самодовольства от произведенного эффекта своего неожиданного присутствия.

Закатываю глаза и тяжко вздыхаю. Наученная опытом, больше не задаю вопросов касательно его нахождения здесь, потому что заведомо знаю, что ничего вразумительного не получу, но не отказываю себе в удовольствии кольнуть бывшего жалящим взглядом, давая понять всё, что думаю. А думаю до черта чего, но говорю лаконично:

– Не опаздываю, а задерживаюсь. – Подхожу к свободному стулу и бросаю на него сумку. – А где Лебедев? – подняв глаза, спрашиваю у Баровски.

Я звучу ровно и устойчиво, пытаясь показать тотальный контроль над ситуацией и на то, что присутствие бывшего мужа ни коем образом не пошатнуло мой профессионализм.

Не сводя с меня глаз, Баровски отвечает не без иронии в голосе:

– Отошел.

Очень надеюсь, что в мир иной. А если нет, то всеми силами постараюсь показать ему дорогу в ад, ведь вести себя в который раз настолько неэтично – позор ему как адвокату.

Ничего не ответив, снимаю мокрый пиджак и вешаю на спинку стула. Тепло помещения контрастирует с влажным шелком блузки и запускает по телу мелкую дрожь вперемешку с острыми мурашками, пока устраиваю зонт в угол кабинета, чтобы просох.

Я передвигаюсь по кабинету с омерзительным скрипучим звуком, который издают мои босые ступни, соприкасаясь с мокрой стелькой.

– Это у тебя так зубы скрипят от радости встречи? – не без сарказма комментирует Баровски.

Ну разумеется нужно ляпнуть какую-нибудь чушь. Он бы не был собой, если бы промолчал.

Дурак.

Я игнорирую, стараясь абстрагироваться от него и посвятить все свое внимание раскладке на столе документов, блокнота и ручки. Делать это сложно, потому что знаю – он здесь, и он смотрит. Это страшно нервирует.

Слегка потянув вверх штанины прилипших к заднице брюк, сажусь за стол напротив Баровски. Это тоже нервирует, и я стараюсь на него не смотреть, делая вид, будто он воздух, что сложно. Просто очень. Ведь он, намеренно или нет, не прячет свой взгляд от меня.

– Как дела? – произносит довольно тихо.

Мне приходится посмотреть на него.

Изобразив на лице кислую улыбку, сообщаю:

– Прекрасно. А когда я «раздену» тебя до трусов, будет еще лучше.

– Хочешь раздеть меня до трусов? – с озорной насмешкой изгибает брови и откидывается на спину стула.

В лицо словно бросили горсть отрезвляющего студеного льда, когда осознаю, какую двусмысленную глупость сказала.

Лицо горит чилийским перцем, но я старательно его держу, когда фыркаю:

– Твои шутки за семьдесят попахивают нафталином.

– Тем не менее ты уже несколько раз повторила, что желаешь оставить меня без трусов.

– Я сказала – «раздеть до трусов. «Остаться без них» – полностью твоя инициатива, – отбиваю, вынуждая поганца широко улыбнуться, демонстрируя малышей-ямочек на щеках.

Уверена, ответная колкость не заставила бы себя долго ждать, если бы за спиной не распахнулась дверь и бодрое приветствие Лебедева не переключило бы наше внимание.

– Ольга Валерьевна, рад встречи! – светится ВэВэ, пока, прикрыв за собой дверь, следует к столу, за которым сидим я и Баровски.

Повернув голову и глядя на сияющий лик Лебедева, я понимаю, что снова поторопилась с выводами касаемо «обнять и накормить». В данный момент желание только одно – хорошенько поставить его на место и сбить светящийся нимб с его головы, с чем и говорю:

– Взаимно, Владимир Владимирович, – вымучиваю из себя приветливую улыбку, – однако я попрошу вас впредь приходить на подобного рода встречи лично. Не заставляйте меня сомневаться в вашей компетенции, – доношу с той же улыбкой и слышу в ответ приглушенный смешок. Со стороны Баровски.

Резко поворачиваю к нему голову и, строго нахмурившись, награждаю взглядом – «а тебя вообще никто не спрашивал».

Сидит тут, усмехается.

Какого черта вообще притащился?

Знамо дело зачем – изводить меня своим присутствием, но я не доставлю ему такого удовольствия, пусть закатает губу.

В отличие от своего доверителя Лебедев беспристрастен. Кажется, моя отповедь его никак не задела. Даже возникает мимолетное желание поинтересоваться, каким образом он достиг такого ментального здоровья для своей психики.

С неизменной улыбкой на лице он произносит:

– Ольга Валерьевна, я прошу прощения, но законодательство не запрещает присутствие…

– Не запрещает, – забив на нормы приличия и привила ведения медиации, перебиваю его. Моя менталочка, очевидно, сбоит. – Но давайте заранее предупреждать об этом друг друга, – смотрю в лицо Лебедева, пока тот присаживается за стол.

Идиот какой-то. Он вообще, что ли, не в теме ведения переговоров? Без группы поддержки никак?

– Тогда будь готова к тому, что я собираюсь присутствовать на каждой встречи с моим адвокатом, – вмешивается Баровски.

С дрожащим шумом втягиваю в себя ароматизированный кардамоном воздухом. Мое тело превращается в один сплошной сгусток ядерной энергии, которую с каждой оброненной фразой бывшего мужа держать в себе становится трудно.

До скрежета зубов стискиваю челюсти и, игнорируя заявление суфлёра, обращаюсь к Лебедеву:

– Владимир Владимирович, будьте любезны, попросите вашего клиента… – «заткнуться», – не вмешиваться в разговор двух адвокатов.

– Ольга Валерьевна, но вы же сами попросили предупреждать вас о моем присутствии, – как ни в чем не бывало отзывается Баровски. – Вот и предупредил.

Ненавижу!

У меня вскипает в венах кровь, которую, очевидно, в этом бракоразводном процессе жаждут все участники процесса. Впервые в моей практике беспрецедентный случай – адвокат истца до трясучки жаждет крови ответчика и его адвоката.

Изобразив на лице приторно-тошнотворную улыбочку, поворачиваюсь к Баровски:

– Дмитрий Янович, – я подаюсь корпусом вперед, вперяясь взглядом в самодовольное лицо бывшего мужа, – вы так прекрасно справляетесь с ролью адвоката. Может, вам стоит сэкономить на его услугах? – намекаю на бесполезного Лебедева, который молча сидит и наблюдает за нами как за спектаклем на сцене. – Тем более тогда, когда в моих планах помочь моей клиентке…

– Раздеть меня до трусов, – продолжает за меня Баровски, – я помню. И прежде, чем это сделаете, Ольга Валерьевна, прошу подписать соглашение. Володя… – обращается к Лебедеву, на что тот активно кивает и лезет в папку с документами.

– Какое соглашение? – веду бровью, опуская глаза в бумаги, подсунутые ВэВэ.

Быстро пробегаюсь по ним взглядом и понимаю смысл содержания еще до того, как Лебедев поясняет:

– О полной конфиденциальности информации, полученной вами в ходе бракоразводного процесса.

Я получаю толчок в грудь.

Мои нервы, вибрирующие все это время, рвутся как струны, пуская по мышцам злой, разрастающийся до космических размеров ток, ведь это соглашение – настоящая пощечина мне как адвокату. Личная, именная, искусно выгравированная специально для меня пощечина, которую невозможно проигнорировать. Только не в этот раз, когда меня буквально обвинили в недобросовестности и нарушении принципа адвокатской тайны.

Мои глаза взмывают вверх и со всего размаха сталкиваются с языками пламени карих глаза бывшего мужа. Сложив на груди руки и откинувшись на спинку стула, его лицо мерцает триумфальным блеском, и я до хруста в пальцах сжимаю в ладони шариковую ручку, мечтая воткнуть ее бывшему мужу меж глаз.

Он и восемь лет назад был зациклен на приватности, но сегодняшнее подсунутое дерьмо не сравнимо ни с чем, ведь оно задевает и унижает мой профессионализм, который я методично выстраивала по кирпичику все эти годы.

Зудящее под кожей желание защитить себя и свою компетентность зашкаливающее, как и бешенное раздражение, с которым готова залепить ответную физическую пощечину, но я не иду у этих провоцирующих эмоций на поводу.

Подняв подбородок и глядя Баровски в глаза, цежу сквозь зубы Лебедеву:

– Владимир Владимирович, очень прошу разъяснить вашему клиенту, что в подобном соглашении нет необходимости.

Дестабилизация у меня внутри десятибалльная, зашкаливающая, до трясучки.

– Разве? – изгибает брови бывший, смотря на меня так, будто за мной длинный хвост из недобропорядочных косяков. – Знаете, Ольга Валерьевна, мне бы не хотелось, чтобы через какое-то время в прессе вспылили факты моей личной жизни. И развода в том числе, – понижает голос он. – Ведь… деньги не пахнут. Кому, как не вам, об этом не знать.

Что… да что он…?

На миг захватываю дыхание. Каблук левой туфли подламывается, настолько агрессивно-мощно я вдавливаю ноги в пол, чтобы поймать равновесие.

Грудь распирает от гремучей смеси разнокалиберных эмоций, помыкает которыми острый, всепоглощающий гнев, когда смотрю в упивающееся торжеством лицо.

– При чем здесь это? Что ты несёшь? – поморщившись, спрашиваю я.

– Правду, – с показным самоуверенным равнодушием пожимает плечами Баровски. – Я несу правду.

– Господа. Ольга Валерьевна, Дмитрий Янович… – напоминает о себе Лебедев, что тщетно. Его голос тихий и немного взволнованный, и эта шаткая попытка достучаться до нас с Баровски все равно что попасть дротиком в сердцевину мишени с километрового расстояния.

Спортивное упрямство у бывшего мужа в крови. Вкупе с раздутой самонадеянной дерзостью он смотрит мне в глаза, пока в ответ спиральным взглядом я высверливаю дырку на его лбу, чтобы иметь возможность залезть ему в голову.

О какой правде он говорит? Что творится в его черепной коробке?

«Грустный» опыт? Слив личной информации, утечка персональных данных?

Только я здесь причем? Это не мои проблемы, и уж точно заботиться о психологическом состоянии ответчика – не в моей компетенции при условии, что о моем состоянии явно никто не переживал, когда подсовывал соглашение. Так что ариведерчи.

Отодвинув от себя документ и повернувшись к Лебедеву, произношу довольно ровно для своего взболтанного внутреннего состояния и, надеюсь, убедительно:

– Владимир Владимирович, мне стоит принимать эскападу вашего доверителя как средство давления на адвоката? То есть меня.

– Ольга Валерьевна, что вы… что вы! – открещивается он.

– В таком случае я отказываюсь давать подписку. Считаю это соглашение нарушением моих адвокатских прав. С учетом того, что подготовленный вами документ не содержит разъяснений – в связи с чем и по каким причинам я должна ставить свою подпись. Таким образом создаётся ситуации, попирающая мои адвокатские права и обязанности.

Давящим взглядом смотрю на ВэВэ.

Ну и? Какие вопросы?

У него, как и полагается, вопросов нет. Откуда им взяться, если я по всем пунктам права. И, если он хотя бы мало-мальски шарит, то непременно должен это понимать. Молчание Лебедева расцениваю за понимание. Закрадывается тоненькая, но всё же надежда, что не дурак даже несмотря на то, что выражение его лица остаётся на прежнем блаженном уровне. И пусть я не вижу на нем аплодисментов, но собой я довольна. Потому мысленно добавляю себе бал, триумфально признавая тот факт, что этот раунд остался за мной.

Азарт будоражит кровь. Ловлю это состояние и на его волне продолжаю:

– Раз возражений нет, предлагаю приступить к основному делу.

Глаза Лебедева скашиваются в сторону Баровски. Будто ждет отмашки от своего хозяина, который, к слову, уже как минуту молчит и никуда не вставляет свои ненужные три копейки, что удивительно.

Метнув глаза на бывшего мужа, ловлю его за нахальным дерзким взглядом в области моей груди.

Опускаю лицо, подмечая, что влажная ткань блузки прилипла к телу, предоставляя на всеобщее обозрение очертания бюстгальтера. Всеобщее обозрение конкретно одного носорога с мерцающим проблеском в глазах цвета кофейных зерен. Вспыхнув, давлюсь опаляющим щеки и покалывающим кожу возмущением.

– Дмитрий Янович, всё в порядке? – интересуюсь хрипловато, сжимая под столом бедра и внутренне краснея от того, что что-то тягучей патокой растекается под кожей, на коже и по волосам, заставляя шевелиться их корни.

Бессовестно возмутительно!

В этом явлении бессовестно возмутительно всё. Баровски, с его наглым развязным поведением в присутствии двух адвокатов. Я, что хуже всего, потому что чувствую ненужные, непрошенные и пугающие меня шевеления в тех местах, куда Баровски строго настрого запрещено.

Он поднимает ко мне глаза. Борзая наглеца в них устраивает во мне мятеж и бурю протеста всему его существу, когда, произносит развязно:

– Всё в отличном порядке! – улыбнувшись так, будто очень доволен, бросает быстрый, но красноречивый взгляд на мою грудь.

Не знаю, понял ли Лебедев подтекст в словах своего бессовестного, невоспитанного и беспардонного клиента, но меня буквально захлёстывает в запредельном стыде, негодовании и смущении. Однако я не иду на поводу у зудящего желания прикрыть себя руками, чтобы не заострять на приклеенной к телу блузке еще и внимание ВэВэ.

Какого черта я надела её? Хотя с учетом того, что выбор в моем командировочном гардеробе невелик, прощаю себе эту глупость.

Стреляю в Баровски убийственным взглядом.

В ответ он подмигивает.

Это что за фривольности?

– Господин адвокат, пожалуйста, проинформируйте своего доверителя, как нужно вести себя на подобного рода встречах. Хм… – откашливаюсь, обещая себе больше не вестись ни на бывшего мужа, ни на его провокации в виде глупых смешков. – И предлагаю начать, – притягиваю к себе копию брачного договора. – Владимир Владимирович, отношения между нашими клиентами четко регулируются контрактом и никаких взаимных претензий быть не должно, – начинаю с простого и очевидного в качестве затравки.

На самом деле контракт до неприличия примитивный, над ним словно не заморачивались. На первый взгляд всё прозрачно – добрачное имущество после развода остается в собственности каждого из супругов и не может быть признано совместной ни при каких обстоятельствах. Такая же петрушка с банковскими счетами и денежными средствами. Подарки и предметы роскоши забирает тот супруг, кому они были подарены. А вот имущество, приобретённое в браке, делится в равных долях. Но… Чтобы развить мысль дальше, мне нужны ответы. Много ответов!

– Абсолютно с вами согласен, Ольга Валерьевна, – отзывается Лебедев. – Мой клиент не имеет никаких претензий. Кроме того Дмитрий Янович готов пойти на мировую, если дом на Новой Риге останется в его полном и единоличном распоряжении. Он даже готов отдать Алине Денисовне собственную квартиру в Хамовниках, где они жили в браке. Это наше единственное и бесповоротное условие для мирового.

Дом на Новой Риге…

Подтягиваю к себе опись имущества и, заглянув в содержание, фыркаю. Ребята, все эти траблы из-за одного какого-то дома? Вы серьезно?

Но, когда вижу его размеры и стоимость согласно независимой оценке, готова присвистнуть.

А харя не треснет, Дмитрий Янович? Дом, площадью в триста пятьдесят квадратов и стоимостью в двести восемьдесят миллионов.

К слову, за два года брака этот особняк – единственное совместно нажитое недвижимое имущество, так что пусть свои фантазии касательно его единоличного владения оставит при себе.

Если, конечно…

– Дом на Новой Риге приобретен в браке, – доношу до ВэВэ очевидное. – Вы же понимаете, каким будет судебное решение…

– Не будем торопиться с выводами. Наши условия мы огласили, – туманно произносит Лебедев и замолкает. Я же с внутренней трясучкой жду, когда же всплывет это загадочное «если», потому что эти двое выглядят так, будто у обоих по карманам распиханы козыри.

Прищуриваюсь. Сканирую ВэВэ профессиональным взглядом.

Ну давай, малыш, доставай свои заначки, что ты там прячешь?

Чем будешь шокировать на суде? К чему мне быть готовой?

Я же все равно узнаю, ну же, малыш!

– Что стало причиной развода? – спрашиваю в лоб, вынуждая Лебедева приподнять брови, потому что по моему авторитетному мнению причина развода – единственный подводный камень, которому отведен дополнительный пункт в брачном контракте.

ВэВэ даже рот не успевает открыть, как его клиент подает голос:

– А что, Алина Денисовна не рассказала? – язвительным тоном спрашивает Баровски. Так, будто меня ждет негаданный сюрприз. – Тогда советую узнать у нее…

Кретин!

Пусть оставит свои советы при себе. Советует он!

Мы с секунду смотрим друг на друга. Он – с надменным вызовом во взгляде, я же, отбросив обещание не обращать на бывшего мужа внимания, рассматриваю его, первым делом замечая цепочку с монеткой, будто дразняще выглядывающую из горловины толстовки.

– Обязательно узнаю, – обещаю, состроив кислую гримасу, и опускаю глаза на свои руки, чувствуя, как снова взбунтовалось сердце при виде чертовой подвески. – Владимир Владимирович, – поднимаю лицо, переведя внимания на ВэВэ, – я донесу до Алины содержание вашего предложения, – натягиваю на губы дежурную улыбку. – Если у вас нет вопросов, думаю, можно заканчивать… – начинаю сгребать свои пожитки со стола.

– У меня есть вопрос! – звучит Баровски.

Ну разумеется! Как же без него!?

Нехотя поднимаю глаза и поджимаю губы, давая понять, что слушать его желания нет, но приходится.

– Поужинаем сегодня? Ты платишь… – предлагает с весельем.

Если бы не присутствие Лебедева, который с энтузиазмом греет уши, я бы вслух послала Баровски ловить кузнечиков, а так… лишь посылаю зрительно, что раззадоривает его еще больше. Растянув улыбку от уха до уха, провожает мои суетливые движения внимательным взглядом, пока пихаю свои вещи в сумку.

Бесячая наглость – даже не приглашать, а звать меня на ужин. Но больше всего бесит то, что я прекрасно понимаю – всё, что извергает его рот, – провокационная издевка и, казалось бы, ну воспринимай ты его как цирковую мартышку, ан нет… раз за разом ведусь как идиотка.

– Ольга Валерьевна, вас проводить? – участливо интересуется ВэВэ.

– Не беспокойтесь. Я знаю где выход, – вымучив из себя полуулыбку, встаю со стула. – До встречи, – говорю, не смотря определённо ни на кого.

– До свидания, Ольга Валерьевна, – получаю в ответ от Лебедева, игнорируя молчание Баровски.

Запрыгнуть в пиджак и не забыть зонт удается, на удивление, просто. Покинуть кабинет тоже, но осадочек после эмоциональной болтанки, устроенной бывшим муженьком, никуда не исчезает. И не пойму, что задевает больше, – его передутая самоуверенность, расхлябанность в поведении или периодические макания меня мордой в тарелку с блюдом семилетней давности?

В любом случае, что бы то ни было, оно крепкого градуса.

В фойе замедляю шаг, поймав себя на том, что, плавая в мыслях, не заметила, как здесь оказалась.

На улице стемнело, и, судя по тому, что за окнами подсвеченный миллионами огней вечер отлично различается, дождь прекратился. Когда выхожу наружу, убеждаюсь в этом. Озоновый воздух, вибрирующий над стеклянными лужами, как мираж на трассе, пахнет мокрой листвой и сырой древесиной. Вдыхаю его полной грудью и только тогда расслабляюсь.

Желания возвращаться в волглый, холодный номер нет, а вот что-нибудь перекусить – огромное. Тем более я перенервничала, и эмоционально истощенный организм требует дозаправки.

Оживляю телефон и открываю «Карты». Ищу рейтинговую кафешку в пешей доступности.

– Что ищешь? – звучит рядом с моим левым плечом, отчего слегка вздрагиваю.

И ведь даже не посетуешь и не поудивляешься, какая нелёгкая его принесла.

Вздохнув, поворачиваю голову и поднимаю глаза.

– Как найду, сразу тебе скажу, – сообщаю Баровски.

Он стоит в шаге от меня, широко расставив ноги. Ладони спрятаны в карман-кенгуру объемной толстовки. В его темных глазах отражается глянцевый блик от фонаря, взгляд носится по моему лицу.

– Окей, как найдешь, могу подбросить, – небрежным кивком головы, указывает на припаркованный в паре десятков метров автомобиль.

Я прищуриваюсь, с трудом веря своим глазам и глядя на флагман метросексуальности и оппозиционера брутальности – Мини Купер.

Черт возьми, что?

Тридцатилетние тестостероновые сто восемьдесят с лишним сантиметров и хипстерский миник?

Баровски, ты серьезно?

Хотя, о чем я? С возрастом все недостатки усугубляются, а у него восемь лет назад непредсказуемость уже тогда зашкаливала.

– Няшка, скажи? – мечтательно комментирует он, вероятно, заметив, какой фурор его игрушечная машинка произвела. На лице бывшего мужа выражение благоговейного умиления, и я спешу стереть его своим скептическим:

– Как ты в нее помещаешься? Отстегиваешь себе ноги?

– Обижаешь… – тянет с акцентом, – внутри очень комфортно. Хочешь проверить? – смотрит на меня пытливо.

– Нет уж, спасибо… – открещиваюсь я.

– Как хочешь, – беспечно пожимает плечом. – Я сейчас сяду, в салоне тепло и сухо. А ты будешь стоять здесь и мерзнуть, – звучит нелепо по-детски.

Закатываю глаза.

– В моем случае лучше хорошо стоять, чем плохо ехать.

Тем более в такой компании.

– В твоём случае лучше не привередничать, – Баровски поднимает лицо и, сморщившись, ловит первые сорвавшиеся с темного неба капли дождя, что порывается вновь обрушиться на столицу.

Господи, нет! Сколько можно?

– У меня есть зонт. И приложение такси, – сообщаю и, быстро опустив лицо, ныряю в соответствующее.

– Твое решение… – комментирует бывший муж на периферии, пока жду положительного ответа от любого водителя на мою заявку.

На экран телефона падают тяжелые капли. На мое лицо тоже.

Поднимаю голову, чтобы оценить масштаб надвигающегося бедствия, но глаза выхватывают крупную фигуру, застывшую у водительской двери.

– Мое предложение поужинать еще в силе! – кричит Баровски.

Отвожу взгляд, опускаю его в приложение, извещающее, что все машины мимо. Мимо меня. А дождь разрастается, и свое внезапно вспыхнувшее решение я аргументирую лишь этой совокупностью факторов, когда выкатываю требование:

– Я соглашусь при условии, что ты ответишь на все мои вопросы! – облизываю губы, слизывая дождевую влагу, уже нехило затапливающее лицо.

Задумавшись на секунду, скорее для видимости, Баровски кивает:

– Я соглашусь при условии, что ты тоже ответишь на все мои вопросы.

Себе я не даю времени на раздумья. Дождь набирает силу, и я просто срываюсь навстречу обещанному «сухо и тепло».

Запрыгнув вперед хозяина в салон, первым делом подмечаю, что в нем и правда довольно просторно. Ощущение пространства ничуть не отличается от комфортного ощущения в моем огромном внедорожнике, только посадка ниже. Но, как только Баровски забирается в машину, вся эргономика отходит на задний план, отдавая бразды правления обостренным рецепторам. Легкие наполняются ароматами мужского парфюма и летнего дождя, который притащил с собой и на себе Дима.

Чтобы отвлечься, занимаюсь ремнем безопасности.

– Не боишься, что нас кто-нибудь увидит? – задаюсь вопросом, о котором должна была задуматься еще до того, как села в машину.

Пытаюсь справиться с перекрученным фиксатором, нервно дергая тот и костеря себя за непредусмотрительность.

Баровски – не самый простой смертный, и судя по его блестящей футбольной карьере, вероятность остаться незамеченным в публичном месте сводится к большому нулю. Я удивлена, что он вообще решился на подобное предложение с учетом его маниакальной зацикленности на приватности, а тут ужин с бывшей супругой, которая представляет интересы его настоящей жены.

Просто гребаное комбо, мать твою!

Для пронырливых журналистов наш ужин вполне может стоить годовой премии. Так и вижу, как пестрят заголовки с многочисленными догадками и абсурдными предположениями.

– Я отвезу нас туда, где нас будет только трое… – произносит Баровски.

Сжав в ладони натяжную ленту ремня, я замираю и не шевелюсь, слушая сильные удары сердца о ребра, чтобы не вспоминать…