Buch lesen: «Дедуктика напротив сомнения свободы разума»

Пролог:

Противен аллегории на вкус твоей души – её катарсис, у

ног лежащего покоя в красоте и идеалах жизненной причины

предлагать свою свободу. Но кто же смог тебе предположительно

сказать, о том что в воле безысходностью найти ты смог свой

компас по сомнению о дедуктивной линии природы? Завтра ли стал

ты человеком, о личности которого время становится менее

красивым, но точно выраженным в свободе перманентной категории

красоты. Её причины так блистают на твоих глазах, что светлый пол

из робы бледного начала времени становится ещё бледнее. Не счесть

тебе типичной аллегории своих надежд, они прошли и опоздали на

видимое в тоннах лжи и предрассудка внутри у тебя, ещё ближе

расцветающего чванства и рутины к чему ты любишь иметь своё

прилагательное мнение напротив. Излишним стал он в твой

последний час у сердца слов морали, где стынет оконечное лекало

серой мглы, её ступени думать о таких же началах лести внутри

дедуктивного умозрения твоей истины быть человеком. Мнить свою

рутину и отвлекать от жизненной пользы другого уровня рождения

души – вот, что так хотел бы думать личный интеллект в имении

своих надежд на здравое рассудочное мнение привилегированного

ужаса сражения со смертью. На земле ли ты точно узнаёшь её

расцвет и почву расстроенного уныния, где сложен в рукаве твой

остаток личной выгоды, и расчленённая умом демагогия скажет тебе

о способе выживания напротив иллюзии красоты спелой жизни.

Такой спелой, что ужас своевременного счастья может иметь угол

параллельной взгляду черты предсказать, что завтра ты уже не

человек, но демагогия у личной красоты утерянного мозга и права

на собственную свободу вымысла быть человеком.

Нет ничего увлекательнее считать себя таким же

лириком и астрономом у ног каверзы, что было бы лучше

предполагать или обдумывать твой спелый ужас напротив глубины

сомнения личной выгоды, или – жить.. Но куда же идёт твоя самая

злокозненная цветовая модель равновесия между стоптанной

свободой и мнительным уровнем иллюзий внутри развитого мнения

жить как объект наследия подлинной природы? Лихо собирает

утерянное чувство свободы перед уровнем сознательной надежды

ожидания каждого часа впереди утончённой модели рассудка, что

хочет стать твоей всего лишь на время и цельный такт мнительной

растраты аллегорий впереди её угла подозрительной надежды. Если

ты бы стал человеком, то уж такого же мнения как и прямоходящий

слепок крайнего смысла аллегорий на подлинном свете

исторгнутого времени надежды стать ещё лучше. Чем тот же слепок

твоей тени, что падает завтра и возбуждает ещё больше твой рассвет

чёрного фатализма у мнения блага быть лучше чем всегда. Какое же

право воспринимает увалень по отношению к пройденному смыслу

гедонизма, его привилегии и стати внутри иллюзорной тьмы блага

на спасение. Оно не предвидит и не слышит своего умного взгляда,

как человеческое в космосе умом пройденного вознаграждения к

привычке во взглядах проникать в собственные смыслы

уморасхождения нового света иллюзии внутри.

Направил свой противный свет на тонкое правило

иллюзии в чертах блага на смотрящее зеркало свободы из

непревзойдённой модели другого чрева лучшей красоты – твой мир

априори, как наглый путь к системам неявной морали и любви. Они

отражают лишь искры и подавляющее большинство умозримого

ужаса быть понятым как единство в чистой совести равновесия

своего света природы. Только он один и смотрит на вечный восторг

хаотического свойства мироотражения лучшей судьбы и принимает

твой болезненный опыт как иллюзии нового нрава в его

экзальтированной природе стать благом для другого. Этот сборник

поэзии иллюзорных преткновений как духа лирической имитации

твоей судьбы снова и снова уводит на тонкое лоно принципа

миропреткновения блага и свободы у разума центрированной

пользы другого наследия. Как и смысловое качество свободы в этом

сборнике почувствовав утопию формальной антиномии часа своей

свободы, лучше ли её предполагать и видеть по углам мучения или

оставленных надежд без принципа ценности найти своё в жизни?

Дедуктивное родство лишь стонет и приходит на помощь к каждой

иллюзорной притче на её отголоске уверенного другого, но такого

же крайнего как и благо амбивалентной смысловой затерянности

личного в себе. Думая напротив – не думаешь вовсе: ни в чём

особенном и ни при каких обстоятельствах – ты смог уверенно

сложить родство обаяния в причинах быть желаемым и ценным

внутри своей иллюзорной глубины внутреннего права устроения

личной Вселенной.

Автономия укрощения блага

Не взыщешь, не распнёшь уход своей звезды,

Он пал на пьедестале вон из тьмы,

Уходят эти сны зловонной демагогии,

Что издавна придуманное лобби о любви.

Страх стращает верный ренессанс

И грохочет на попытках вспомнить,

То, что было символом за этой мирной тенью,

Где твои глаза искали время в нас.

Не ожили и не умерли от страшной муки

Те забытые испуги подлой темноты,

Нет её у ног свободы, думая о прошлом,

Стала развлекать иллюзия гротеск и тело в мифах.

Пишет, что отчасти распинает эту жизнь

Самый странный вой из подоплёки бытия,

Слажен гордым одиночеством у плоти

И забыт по собственному мнению из тьмы.

Укротило ветром обывателя над ней

Звон такого смысла, что искать его не пряча -

Стал ты вечером, как в мыслях декаданса

На одном затравленном избытке слёз в аду.

Не уходят автономией, то странно плачут

Сны весомой притчи от иллюзии в нутро -

Те далёкие системы бытия в обличье,

Им бы жить и плакать над утратой смерти.

Одиноким смехом выпросил источник лжи

То условие, чтобы оставить тень надежды,

Жить по философской степи идеала ли,

Над которым образ покоряет смыслы тьмы.

Он задет под гордым пережитком мысли,

Плачет как старается из блага отвратить

Полный свет луны её убогой смерти личной,

На одном ходу иллюзий смерти, как вины.

Ей бы автономию упрятать в мир иной,

Ценным словом убеждая жить ещё,

Как и в пришлой прозе одноликому любить

Из стеснения подобием на той же белизне.

Страшно стало жить в её беде

И откуда – то сплотили нити смерть твою,

Думают, что это символы остались не одни

На посмешище из ветхих стен утраты сна.

Но из блага вечной робы ты – взамен,

Стал ему под странной мирной тенью убивать,

Ту же лёгкую добычу, чтоб скрывать

Свой огромный ужас на последнем мысе.

Преднамеренное чувство и его антипод филии

Нежно кладёшь антипод карамели,

В тонкий наряд из опального утра,

Он оцинкован на мнениях слова,

Зрячему призраку ходит и душу крадёт.

Может условием к чувствам ты скован,

Нежностью брошен и знаешь досаду из грёз,

Завтра ты жил бы его антиподом безумным,

Чёрствому имени дерзко за это скорбя.

Чёрными мыслями светят одни карамели,

Стали по ужасу скованы с крови сердец,

Из обнищания вечера к зависти ложной -

Будет идти идиома под страхом любви.

Голосом чувства она не предвзято знакома,

Личность стращает и терпит угодный мотив,

Ей безучастно, что будет на этой Земле,

Страх ли конечному счёту ты видел – покорный.

Он антипод из предчувствия новой беды,

Тянет за верностью блага убитые боли,

Нет из особенной вечности новой войны,

Сколько не спросит обычаем воина – слово.

Страхом поманит в червлёном аду идеала,

Тошно изгибом природы под странной душой -

Видит свою унижения гиблую робу,

Чтобы забраться подальше от этой природы.

Вечностью сказки на идоле черт карамели

Страхом уносит потерянный свет у себя,

Ты за его обещанием смог бы украсить корону,

В цвете возможного умысла нового дня.

Воином сердца сложна аллегория робы,

Верит и снова бежит, утоляя печаль

Из современного света под страхами моды,

Чтобы её безразличие в ясности чувства -

Ставило вновь антипод и другую мораль,

Ей за твоё бытие у лица не обидно,

Вечно оставлена жизнь на другой из потери,

Нет и её в одночасье под маской тупой.

Страхом внутри обыскал удивление части

Сердца, из мысли его оборотного счастья,

Большему думая, личность души – отравляя,

Странный манер и приличие в сказках любви.

Жалко уходит за образом светлого мира

Твой уникальный сюжет на пародии строгой,

Целью внутри не добился иллюзии – вольной,

Гордостью боли остался и робой покорной.

Пережитое на мысленном, о чём живёшь

Проза льёт несметной маской

Лицам, чтоб любить вокруг -

Право личной формы сказки,

Нежилой в превратной маске

Утопичности, что свет и дождь.

Стало тёмной волей краше

Жить, под словом одиноким,

Составлять любви уроки

И над этим смыслом умирать.

Не переживая сон твой -

Украдёт иллюзий маски

Мысль из собственной надежды,

Что и благо жить как прежде.

В прозе глав на жизни смелой

Ты – её прозрение в сердце,

Осмысляешь форму каждого,

Кто от философской нити нам

Не отдал любовь и силу,

Положил грядущий полдень

На одном колене противо -

Смысла череды вокруг вещей.

Зная личный толк морали

Ты – один и с каждым миром

Стал внутри единым славой,

Согнутым пером надежды.

Ждало – мыслью чёрный возраст

Стать ему надёжной крепостью

Блага личной формы пользы,

Но один из страха умирать.

Сколько личной праву мужества

Пережил иллюзий драму,

Оставаясь в квантах раной

Пользы блага в смерти всей.

На народной форме смысла,

Пережитой в толк программы -

Ты желал её излитой

Страхом медленной борьбы.

Но осталось время равных

Черт у страха личной правды,

Гедонизм в том ищет светлый

В чёрном юморе людей -

Философский воли призрак,

Ожидая быть надёжным

Утром страха в личной истине

На одном лице из смерти.

Оставаясь прошлой тенью им -

Ты вопрос поставил новый,

Он твоё существование

На огромном сне из лет.

Причина как препятствие и ложное усилие

Служил мерцающий из тонкой грани,

Поступок современной формы лжи

И был без участи её умом дожить,

Чтоб обладать искусством на лице.

В причине страха мудрого совета -

Он горд судьбой и одинокий склеп

Ему презумпция от ясности портрета,

На чём стоит препятствием восторг.

Склоняет факты к странной глубине,

Где нет приюта нежного усилия

И явный свет крадёт ума бессилие,

Что ночью ожидает свой портрет.

Не ложным кажется с утра ему

Способность думать как бы не к чему

И собирать куски над мыслью современно

В причине вычурного блага бытия.

Ты сам заставил ясностью восторг

Стремится убеждать причину смысла,

Что нежит взгляд категоричный тот

И отражает свод пустынных кораблей.

Они – искусственное зарево за смыслом,

Не видели мерцающий восход

Пока твои причины движут ими

На вечности, что отделяет неба ход.

Устало смотрит ясность за лицом

В пустынной проседи излюбленной главы,

На отражении, в котором не видны

Противоречия за памятью природы.

В причине думать гласностью ума -

Ты сочиняешь смерти долгий ход,

Белея в бытие как неба холод

И отражаемый восторг унылой тени.

Считая звёзды в новых голосах

Стремится думать в гордости твоей -

Причина мысли умирать не с ней,

Но в чьей же пропасти искусственного чуда?

Риск оценки внутри бессилия

Заметен стал над этой быстротой

Фортуны взгляд из сумеречной риском -

Манеры думать счастьем – над изыском,

Чтоб совершенно словом принимать -

Культуру воли в новом предрассудке,

Оставленного завтра риском жизни,

Он – страх господства времени в науке

Из смерти блага лучшего ума.

Тебе неспешно тает форма сердца

И ждёт понурой тенью возле нас,

Откуда взгляд оставил декаданс

Бессилия, чтоб ждать внутри отраду.

Потешен час у тождества идей,

Взыскует пламя нервной глубины,

Что жил когда – то формой до войны -

Твой час надежды в счастье бытия.

Не прошлым помнит серая глава

Свою прелюдию забытого наследия,

Уносит тонны почести ей вслед -

Фортуна мыслимой борьбы внутри.

Тебе не стало светлым дух смотреть,

Сегодня ожидать вопрос в любви

И старостью бессилия в пощаде -

Любить лицо из утренней росы.

Бессилия, в котором не понять

Искусство ветхой пропасти восторга,

Им ждать упорный диалог и торг

В неведении блага скрытой тени.

Она – движение у мысли на лице,

Искусственно заводит чалый повод

И ты лежишь культурой нам вослед,

Где был у страха возрастом созрет.

Оставил памятью покорные следы,

Им ищут промахи другие дорогие -

Покойные восторги в час любви,

Чтоб жить иллюзией на рисках несвободы.

Мечтая думать в милой череде

Усвоенного завтра в той беде -

Ты мысленный маяк культуры мира

И социальный риск из видимой главы.

Несёшь опору разной глубины,

Где авангарду строишь новые стихии

И смерть – твоя рука на этой мгле,

Что утончённости прижитого мотива.

Снимать рукой искусственное живо

И отражаясь в светлой тени ей -

Лететь гранитным полем над могилой,

Тогда лишь выкопанной формой мира,

Когда бессилие над риском – ей мораль.

Философский скальпель воли права

На утренней Москве проходит тень,

Она – суббота мудрости из чуда,

Под негой объективности теперь -

Развеет право в склоках нам в лицо.

Пока ты спишь и частое погоды

Нисходит волей в сникший монолит,

Из чёрной пустоты её гранита

На полноправные скульптуры берега.

Откуда скальпель взял манеру – жить,

Ей формой объективного упрёка,

Ты справа дорожишь нутром мечты

О близость страха данного упрёка?

Несмело смотрит смерть в другое я

И словно право думает о сроке,

Угадан ли мотив внутри его

Скабрезности учить скульптуру Бога.

Любить фантомы мысли и беду,

Чтобы с утра на бледную Москву -

Ты опирался свободам мира близко,

Прохлады готики из медленной росы.

Она – по праву возвышает свод

Из строк по монолитам этой тьмы,

Ей будут приносить свои миры -

Обратное скульптурам на почёте.

За слабый воздух возвышает им -

Звезду антиномичной славы Бога,

Под каждой укоризной видеть страх

И память лучшей объективности пера.

Учить за этот мир вокруг укора -

Свою богатую идиллию опять,

Внутри досады этой пустоты

На утренней росе из звёздной пыли,

По той, которой мы просили быть -

Нетленной укоризной, чтобы жить

По тёмной колее из этой притчи.

Осознаёт реальность эту тень

И маска объективной воли – завтра -

Последняя надежды выждать день,

Что облаком уносить тень Москвы,

На этот рай готического тона,

Манеры думать о судьбе другого

И опираться словом мысли про себя,

Сквозь тени идентичной пустоты.

Они заполнят ценностью природы

Дорогу каждой воли по любви

И станут скальпелем внутри -

Укора разногласий формы Бога.

Что ты хотел украдчиво ему -

Сказать мечту о форме преисподней

И жить её манерой на виду,

Что опираться памятью нутра

На это утро правого восторга.

Отрок свободной глупости

Пока переносит другое мечты -

Ты волей за этим сознанием:

Свободное поле и медленный шар,

Униженной колкой неволи.

Нет места тебе из былин,

Устало раскрыли глаза,

Где ты – одичавшее облако им -

Пустой приговор на утерянном сне.

За снежным покровом равнин

Не слеплен твой ужас начала

И право свободной души -

Даёт одинокое каждому сну.

Не может убить и простить

Обычное глупости мира ума,

Что ты для него – Господин,

Униженный отрок и снова один,

Сникаешь под тенью любви,

Ты в страхе ему помогать не умел,

Но видишь обратное льдин

По снежной каёмке напротив любви.

Поскольку ты смертью – поник,

Оставив фортуну любви наяву -

Ты риск одичания в каждом шагу

И строгий потомок желания мира.

Не знаешь как выжить уму

И страх обязует на глупом родстве

Иметь изобилие в сердце любви,

За нужной растратой культуры,

На риске ты нежишь молву,

Где держит магический обод души

Твою необычную тьму,

Управу достатка и чёрный восторг,

Докажет ли вечность уму,

Что стала твоей угнетённой главой

Над миром любви обрекать,

Что душу искусства нам снова – искать?

Ты выпустишь этот магнит

Изнеженной рамки у сонной души,

Он праву на отроке спит,

Где думает старости бледную чашу,

Избыток её – Господин,

Уловит на праве пародию тьмы

И личности форму объекта былин,

На чём идеалами слеплена тьма.

Остаток сникает один,

Не прав он и выбыл из этой тюрьмы,

Ты выждал, но снова унижен

Как ясность на теле избытка руин,

Стремительно ищет достаток

Свою идентичную просьбу ума,

Чтоб слухом её глубина -

Ложилась и снова сникала в пути.

По этой дороге у отрока смысла -

Вчера идеальностью новой былины -

Не стало темно унижению сна,

Но болью ты держишь её идеал,

Не знаешь,что новый оскал -

Твоя монолитная степь от достатка,

Усталому смотрит в окно,

Что даль объективного вида ума.

Простило на солнце свободу бежать,

И отрок её многолетнего чуда -

Остался в искусстве сникать

За страхом морозного отчего сна,

Ты выждал ему неуспех

И медленной ношей диктуешь пространство,

Что нежность из гордой тоски

По праву искать монолитные сказки.

Укором ли стало смотреть

Твоё безымянное счастье в то утро,

Оно объективностью воли теперь -

Растрата манеры бежать,

Сжимаясь на отчем пороге ума,

Под дверью любви объективного свода -

Ты держишь манеру любви одного

Усталого чувства на глупости отрока.

Пост апокалиптический диссонанс

Досада – не ищет претензии счёт,

Не спросит твою уникальную смерть,

Что делает болью ума – из нутра -

Её поколение нужной гордыни -

Столь ярким усилием порчи и слёз,

Что вороны бьются умом – от бессилия

И слово готической рамкой – насквозь -

Твоя обнажённая роль от усилия.

Держась идеалом за новой борьбой

Сомнения ужаса и часа вокруг -

Ты смотришь в её обнажённое чудо,

Что делает смертью любви – диссонанс,

Он – чёткое логики фатума завтра,

Судьбой человека не падает – вновь,

Но этот большой умиления права -

Источник ему – обыватель и злоба,

Досадой пути не почётного слова

Не стал объективностью смерти – вокруг,

Но ищет судьбы апокалипсис – в муках,

Что страх на логичной картине ума.

По антиутопии сложно она -

Плохой реверанс на убытках любви,

Несмело уводит в поблёкшее нам

Пространное чудо забытого мира.

Устало ли он отвращает умом -

Претензию цели на сложной картине,

Не высмеяв колкой градации счёта

По смелости новой тоски – без любви?

Не знал от утраты восторженной снам,

Любовной отрады вокруг бытия -

Твой стыд, что и право внутри диссонанса,

Летать от покоя бессмертия маски,

По цели причуд обретает её

Историю щедрости в ложной тоске -

Забытое утро, что новое мне,

Как ясности мысли и грация чувства.

Но пост идеалам светлого рая -

Не стало светить объективному сердцу -

Твоя полноправная воли пародия,

Что утро на новом аду из причины.

Дожить ли её отвращение мудрое,

Иль старости видеть картину былого,

Не светлого права за маской уюта

В бессмертии позы коварного чуда?

Теперь не у дел отвращением света,

Но тьма из могильного ужаса смерти -

Твоя похоронная нежить от сердца,

Что после Земли истощает покой.

Засветит в космической небыли – ей

Культура руин из архаики мира,

Где был человеческий страх не один,

Оставил покой на смертном покрове,

Из блага упасть в повседневную жуть,

Исчадия словом харизмы благого,

Но ты отражаешь логичность ума,

Что смерть диалекта ему – от укора.

Так стал диссонанс одичанием лжи

И новой порукой из нежити слов,

По пост объективной развалине света,

На чёрном одре изумления сердца.

К нему по причине особой тоски -

Ты волю несёшь от обыденной маски,

Всё ищешь бессмертия в каждой руке,

На грифе скабрёзной манеры – от сердца.

Проложит моралью большую игру -

Её поколение страхов от тьмы,

В которой развились вороньи глаза

И шепчут – то странное уровня смерти.

Они – повседневное ужаса быть,

Внутри увядать искушением мира,

Как только от чуткости каждой строки

Уводит различие в тон диалекта

На пост апокалипсис ветра – теперь.

Один он слетает на Землю – в ничто,

Как сонное лоно гордыни от сердца -

Отыщет пространству готовые линии,

Им стали от тьмы – изумлением люди,

Увидев своё отражение вдали,

По чёрной тоске, от которой пришли

В тот странный манер, угадав обаяние.

Достаток культуры прокрутит умом

Достоинство меры упадка – до жути

И ложь объективности нервной утраты,

Где стал ты гордыней её диссонанса.

Любить – не искать по игре одному,

Отличию меры порядка изгоев,

То думает новое в праве ума,

Что гриф по раскованной мере восторга

Несёт обличение ловкости толка.

Не страхом волнению бед социальных -

Оставит манеру под логикой – долго,

Желания ставить игру на печали,

Так близко уму объективности ворона.

Несложен забытому праву – тот мир,

Но чёрной оскоминой стало внутри -

Бесславное ужаса сердца за сроком,

Смотреть на несчастье у слова – вокруг,

Летать – словно тени избытка порук

И стаей манерной развалины страха -

Логичному мнению времени – видеть,

Что ты – диссонанс на обочине праха,

Ничтожество – кромкой морали уложишь

Свои многодневные ужасы в дали,

Под тёмной растратой тоски перед ней.

Играя потёмками слёз перед ветром,

Пародию ужаса ценности жизни,

Что стала одна – диссонансом печали

В руке – обезличенной ловкости сердца.

Удобный центр гордости

Засыпает, слепо открывая

Новый час усердного потока

Между преисподней логик срока

И картиной ценности в бреду.

Мысли им уходят на воде,

Чтобы жить искусству одиноко,

Слепо верить собранной причине,

Чтобы в человеке стать умом.

Гордый демон странствует убого,

Ждёт беды и склеп пародий мира,

Но указан жизнью одиноко -

Им – сюжет искусственной души.

Может центру ясности природы

Засыпал твой счёт прелюдий мести,

Но на этом свете будет жизнью -

Каждый взгляд из собственной души,

Укорять могилам время срока,

Жить эпохой чуда и забвения,

Им твоя пародия как гении -

Смогут прочитать фатальный ад.

Сделать мнимой ценностью любви

Демона, в котором все мы – люди -

Ищем прозой гордость на уме,

Чтобы жить искусству в глубине.

Страхом укоряя счёт восторга -

Может спросит видимое горе,

Что за демон в каждом сне неволи

Пропадал на мстительной заре,

Где шагал манерой идиота

Собственный источник формы Бога,

На одном краю он слепок маски,

Выученной ясности внутри.

На удобной толике восторга

Ждёт фатальный отблеск притчи Бога,

Вне своих усилий окрыляет

Слепленное горе, чтобы знали

На одном ходу искомой маски -

Жить ли часу формы от былого,

Или ждать искусственное горе,

В той причине медленной тоски.

Мыслью мучает условная картина

Видеть свет проношенного ада,

Из чутья пародии быть склепом

Между миром личности – игрой,

Ждать, чтоб оперившись на изгоях -

Верили могильным снам культуры

Новые прелюдии по притчам,

В центре жизни гордой тишины.

Было солнце той картиной мести,

Что ушло, но стало в праве адом -

Сном смотреть искусственно забытым,

На прелюдии манеры быть судьбой,

Если честью личности, то мифом,

На беде у бреда ровной сказки,

Словом обошедшей роль модерна,

В центре ужаса ревнивой тишины.

Не устало солнце ждать подсказки,

Став гордыней личности скупого,

На одном шагу иллюзий сковано

Смотрит обелиском нам в ответ,

Что судьба обрезала в культуре -

Мир пародии у символа надежды,

Быть им бредом личности, как прежде,

На своём шагу от формы – ужаса.