Легенда о Конокраде

Арвет слушал молча. И по мере того, как небо темнело, покрываясь россыпью огоньков, его глаза становились все более ясными.

– Значит, это правда. Сосуд Йаарви вернулся в Ширь.

Сосуд? Где? Мея для порядка даже огляделась, но кроме Арвета и его слуг вокруг было ни души.

– Ты не знала? – кирье смотрел на нее с жалостью, как недавно на Пилу.

Знала что?

Про Сосуды Мея слышала совсем немного. Отец, Туули и другие владыки Чертогов благословляли по одному смертному, одаривая их силой. Такой, что каждый из Сосудов становился богом среди людей. Дар передавался от одного избранника к другому. Во всех государствах Прекрасной Шири жило по Сосуду, сдерживая силы в порядке, чтобы предотвращать войны (понятие “войны” Мея плохо себе представляла, но Леули объясняла, что это когда множество душ за раз попадают в Чертоги).

Но это было давно. Боги больше не доверяли людям свои силы.

Почему?

Мея замотала головой.

– Сосудами могут быть только смертные. Их, то есть ваш, век короток, а я с незапамятных времен живу в Чертоге своего Отца.

– С незапамятных, потому что не помнишь, как долго?

– Мне не нравятся твои вопросы! – Мея остановилась так резко, что слугам за спиной пришлось натягивать поводья, чтобы не врезаться в нее, – Я пойду назад. К Хеве-отцу и Пиле.

Еще недавно тело Меи просто звенело от любопытства. Мир людей казался необъятным и неизвестным, и ей хотелось поскорее изучить, впитать его весь, чтобы по возвращению в Чертоги рассказать Леули и остальным о диковинках Прекрасной Шири.

Мея развернулась в сторону рыбацкой деревни. Перед ней лежала дорога, которая спускалась по холму и утопала в ночи. Ша села, и стало холодно. Мир смертных не изменился, остался таким же полным загадок. Только теперь, когда Мея могла вдруг оказаться его частью, он показался страшным. Непредсказуемым, как эта темная тропа, ведущая в темноту.

Помявшись, Мея сделала шаг. Обернулась на Арвета. Он все так же стоял, а за его широкой спиной светились огни Ратты. Город не собирался спать.

– Тебе нужны доказательства, – кирье предугадал вопрос Меи еще до того, как она открыла рот, – Тогда дай мне руку.

Мея медленно подошла к Арвету. Он повернул ее запястье ладонью вверх. Илир передал ему кинжал. Мея знала, что это такое, потому что души воинов часто попадали в Чертоги с такими же.

– Как много ты знаешь о Сосудах? – Ша окончательно скрылась за горизонтом. Всадники выстроились вокруг Меи и Арвета с палками наперевес. На конце каждой горело по огоньку. Огоньки дрожали на ветру в едином, прогоняющем ночь танце. В их свете изломы на лице Арвета становились еще темнее. Кирье показался Мее уставшим и древним, – Из всех детей Владык только люди могут принять ношу божественной силы. Это так. Но известно ли тебе, Саломея, дочь озерного края, что кроме нее получали Сосуды?

Арвет занес кинжал над ее рукой, но Мея даже не дернулась. Давай же, молила она, давай.

Мея просила о боли.

Но когда острие, ударив в центр ладони, звякнуло и сломалось, все было кончено.

– Пусть Сосуд познает силу и познает ее увядание, – нараспев начал Арвет, – Пусть познает смерть.

– Но пусть не познает создание новой жизни. Пусть не познает боль. Да не коснется его творение рук человеческих, ибо он уже не человек. Он – воля бога.

Да будет так.

Слова всплыли на поверхность. Не воспоминания – лишь их тень.

Мея стоит на коленях. Она чувствует себя меньше, как Леули. И еще чувствует, как болят колени после долгого стояния на голых камнях пещеры. Чувствует горечь снадобья, которое недавно заставили выпить.

Значит, Мея не дух, которому подарили смертное тело.

Она и есть это тело.

Вот оно как.

Арвет коснулся плеча, и Мея вздрогнула. Она чувствовала, как на коже рук от холода поднимаются волоски. И еще шершавую землю под босыми пятками. А кроме этого – ничего. В душе царил штиль, но опытный рыбак догадался бы, что это лишь затишье перед бурей.

– А какая вторая?

Мея подняла голову. Она сама не заметила, как стала разглядывать пальцы на ногах. Ее собственные пальцы. Ха!

– Ты хотела от меня две вещи. Первая – мое имя, – терпеливо повторил Арвет.

Мея вдохнула ночной воздух. Он пах солью: пролитыми слезами сестры Далай, когда горе от предательства мужа обратило ее в синее море.

А еще Мея почувствовала кровь. Запах, который не спутаешь ни с чем, если узнал однажды. Где-то вдали, может, за линией заката, а может, даже за швом миров, испуганный убийца бежал прочь, оставляя позади чужое остывающее тело…

– Мея?

Она моргнула, и наваждение исчезло. Кровью не пахло, лишь слезами и холодом ночи. Мея подошла к Арвету и прошептала. Так, чтобы не слышали слуги.

– Огород. Я хочу огород.

Кирье улыбнулся.

– И зачем он тебе?

– Говорят, что Сосуды не могут создать жизнь. Я хочу попытаться.

– Не думаю, что имелась в виду такая жизнь, но как скажешь. Я исполню твое желание.

Мея не поняла, что Арвет имел ввиду, но переспрашивать не стала. Пусть пока эта тайна о мире смертных и останется таковой.

1. Незавидная доля пойманной рыбы

Соленая вода со взбаламученным песком набилась в нос, рот и уши. Пальцы тщетно попытались нащупать опору, только сильнее запутавшись в чем-то скользком. Водоросли, осознала Сауле несколько запоздало, прежде чем мысль о том, что надо всплыть, накинулась на нее вместе с чудовищным удушением.

Звук собственного вдоха оглушил, стоило задрать голову над поверхностью неспокойной воды. Надо сказать, моря было по колено, только вот не для того, кто очнулся полулежа на дне, угодив в рыболовную сеть.

– Вставай, – Раздался точно из-под толщи воды грозный женский голос.

Сауле тряхнула головой в разные стороны, чтобы прочистить уши, и из-за нахлынувших со всех сторон звуков едва обретенное дыхание снова перехватило. Ветер свистел и ерошил волосы, густая от соли волна пенилась о шершавое дно и где-то над головой, совсем высоко драли горло чайки. Мир задрожал. Сауле закрыла глаза и сжала в охапку пучок водорослей вместе с песком, пытаясь остановить его на месте. Еще одно путешествие она не переживет. Лишь пару секунд назад Сауле моргнула в туалете стадиона и провалилась в кромешную тьму.

По правде сказать, тогда перед замызганным зеркалом, вытирая редкие унылые слезы, она горячо надеялась, что все сгинет по ее велению.

От игры в жмурки мир не сдвинулся. Солнце не померкло. Колючие водоросли впились в мякоть ладони и удерживали Сауле на месте. Где бы она ни была.

Зато теперь над Сауле возвышалась женщина. Подол ее юбки был подвязан у колен, обнажая крепкие, как молодые дубы, ноги. Если б Сауле не так сильно беспокоила палка, которая упиралась прямо в солнечное сплетение, она бы выведала у хозяйки сетей систему тренировок.

– Рыбу воруешь? – женщина уже почти нависла над Сауле.

– Ворую.

Главный принцип ведения споров по Сауле гласил: ждут признания – отрицай, оправданий – соглашайся.

– Что, из липких сетей?

– Из них самых, – она понятия не имела, что такое липкие сети. – Я вообще только из таких и ворую.

В подтверждение своих слов Сауле закивала, из-за чего в сетях, опутавших с головы до пят, забились очнувшиеся рыбины.

– Кшанка?

– Будьте здоровы.

Хозяйка сетей молча сплюнула прямо в воду. Из-за борозд морщин, уходивших глубоко в кожу, ее усталое лицо казалось высеченным из камня.

– Послушайте, женщина, – Сауле оперлась на руки и попыталась встать, – Я, бесспорно, ослеплена вашей крутостью и все такое, но мне пора.

Палка пришла в движение так неожиданно, что Сауле не успела даже зажмуриться. Окатив брызгами, палка врезалась в левую ногу.

– Ауч.

Не будь нога протезом, торчащим из-под промокших обрезанных джинс, Сауле наверняка бы согнулась от боли. Спасибо саркоме¹. За это и за путевку в санаторий, в который Сауле так и не успела съездить. Уже и не съездит, потому что хозяйка сетей на этот раз занесла палку над ее головой.

Протеза головы у Сауле не было.

– Тетя Варма!

Это сказала не Сауле. И даже не золотая рыбка, которая могла бы затесаться в липких сетях.

Что желаешь, девочка? Здоровую ногу, чизбургер и пару грудастых красоток.

Это был тот, кто не знал, что если называть “тетями” кого-то, кроме сестер мамы и папы, можно повысить шансы на знакомство твоего очень мягкого лица с очень твердой палкой. Этот кто-то несся к ним со стороны пляжа.

Сауле любила бег за чувство полета. В один момент рев крови в ушах заглушает все прочие звуки, жар от взглядов соперниц обжигает лопатки и финишная лента кажется такой белой, что режет глаз, а в следующий – все исчезает. Точно до этого ты мучительно медленно поднимался в вагончике американской горки, а теперь застыл в миге перед падением, разрываясь между желанием, чтобы миг этот длился вечно, и стремлением рухнуть в пропасть.

Да, Сауле до усрачки любила бегать. И одним своим видом появившийся из ниоткуда парень эту любовь оскорблял. В движении он размахивал руками-макаронинами, а пятками загребал песок, который фонтаном разлетался у него за спиной. Кое-как добравшись до кромки воды, парень согнулся вдвое то ли из-за неправильного режима дыхания, то ли от стыда за свою технику бега, и некоторое время Сауле и хозяйка сетей могли видеть только копну спутанных темных волос.

Когда он поднял взгляд, Сауле показалось, что в самый разгар дня стало еще светлее. Виной ли были приторно-благодушные, как у ретривера, глаза или сочный фингал на левой щеке, она не решила.

– Ссоритесь? – спросил парень, и Сауле отчего-то стало стыдно.

Чтобы избавиться от непрошенного чувства, она перешла в нападение:

– Миримся. Не видишь что ли?

Парень устало вытер лоб тыльной стороной ладони. На смуглой коже остались еле-заметные черточки крови.

– Твоя?

Даже хозяйка сетей, Варма, смягчилась в его присутствии. Вон, палку воткнула в песок рядом с собой. Беглого взгляда на Сауле незнакомцу хватило, чтобы расплылся в щербатой улыбке.

– Наша.

Сауле подтвердила его слова без лишних вопросов и резких движений: очень уверенно моргнула. Сейчас она была готова примкнуть ко всем, кого не били палкой.

– Поднимайся, това, – прежде чем Сауле успела ответить, Варма схватила ее за шкирку, как котенка, и поставила на ноги. Сеть легко сползла в воду. Рыбы, и правда прилипшие к ней, как бабочки к паутине, затрепыхались. Лицо Вармы заметно вытянулось. Она перевела взгляд с Сауле на сеть и обратно.

– Иди в тень, това Даня. Располагайтесь и ждите меня.

Только сейчас Сауле заметила фигуру, которая скучающе наблюдала за ними с расстояния. Если этот Даня явно был ее ровесником, то мальчик на берегу казался не старше шестнадцати. Встретившись взглядом с Сауле, выдавившей из себя кривую улыбку, он раздражительно дернул плечами и отвернулся. Маленький говню…

– Твое? – Варма успела поднять со дна обклеенную стикерами красную трость. Взглядом, полным неприкрытого любопытства, она окинула протез, – Тонкая работа.

Сауле молча приняла трость. Теперь они с Вармой могли бы устроить дружеский матч по фехтованию.

Решив пощадить оппонентку, Сауле перехватила рукоять поудобнее и поковыляла к берегу. Даня без особых усилий поравнялся с ней, меря воду длинными, как у цапли, ногами. Заметив их приближение, мальчик вцепился в лямку сумки, которая оттягивала ему плечо. Сегодня он был вторым человеком, заподозрившим Сауле в воровстве.

Это было на два раза больше обычного.

– Ты долго.

Говорил он едва открывая рот, будто нестерпимо хотел в туалет, а идти до дома было еще очень и очень долго.

– Ромчик! – представил Даня. Непрошибаемый энтузиазм, похоже, причинял его собеседнику физическую боль.

– Рома.

Похоже, поправлять приходилось не в первый раз.

Сауле провела долгие часы в раздевалках чужих спортивных комплексов. Закончились те времена, когда гладиаторы выходили против друг друга с копьями и трезубцами. Теперь в краю Спартаков женской легкой атлетики балом правила пассивная агрессия.

Кинутое вскользь “что-то ей шортики узковаты стали” в зоне слышимости противника считалось приемом любительским и могло впечатлить разве что нежную новенькую, только перешедшую из младшей в старшую юнку. Занять чужой любимый шкафчик – уже лучше. Элемент предварительного планирования, как никак. Высший же пилотаж – заставить соперницу трепетать одним взглядом. В детстве Сауле даже получала от этого удовольствие. Смотрела, как соперница нервничает, дергается и неизбежно опускает глаза, пытаясь прикрыть мандраж излишней суетливостью сборов. И хотя потом у Сауле появилась Саша, с которой все гляделки рано или поздно превращались в игривые перемигивания (первый Настоящий Противник как первый секс, не то чтобы Сауле разбиралась в последнем), отличить дилетанта пассивной агрессии от профессионала она могла легко.

А Ромчик, чтоб его, был профессионал.

Серые глаза – лезвия – скользнули по Сауле снизу вверх, от промокших кроссовок к переносице, демонстративно не задержавшись на протезе.

“Ты будешь нас тормозить”, – говорили эти глаза. – “Мы здесь попали в полную задницу и выбираться с тобой будем дольше и труднее.”

Ауч. Это кольнуло сильней, чем Сауле думала. Она показательно переложила трость из одной руки в другую.

“Только если я не сравняю количество ног.”

“Ты мне не нравишься.”

“Тебе никто не нравится, дружище. В шестнадцать это нормально, знаешь ли, прикрывать страх быть непринятым под жирным слоем сарказма и презрения. Плавали, знаем. Тут главное вовремя остановиться, пока те немногие, что тебя еще терпят, не отвернулись. Попробуй, что ли, улыбаться хоть иногда.”

Ромчик отвел взгляд.

Как конфетку у младенца!

Весь разговор произошел за миллисекунды, так что стоящий между ними Даня ничего не заметил. Сауле невинно подмигнула поверженному противнику и назвала свое имя. Руку протягивать не стала. Все равно бы Ромчик ее не пожал.

Сладость победы испортила вода, которая при ходьбе унизительно хлюпала в гильзе протеза. В полном составе улов Вармы расположился под навесом. Здесь же, подставив брюхо лучам, проникающим через худую крышу, отдыхали после утренней ловли рыбацкие лодки.

Без зазрения совести забравшись на одну из них, Сауле поспешила стянуть протез. Следом отправились любимая красная толстовка и джинсы – влажная материя нагрелась на солнце и неприятно липла к коже. Оставшись в одних трусах и футболке, Сауле накрыла ноги. Только спрятав культю, которая уже начала неприятно пульсировать, она решилась снять силиконовый носок. Заметив на себе брезгливый или, тем более, жалостливый взгляд, Сауле бы сейчас просто схлопнулась.

Мальчикам было не до того. Даня развалился на песке, скинув майку и явно домашние тапочки. Ромчик же яростно записывал что-то в блокноте с отрывными листами, который он выудил из своей внушительной сумки.

Ветер переменился и теперь задувал прямо в спину, принеся с собой сладкий маслянистый запах, настолько тяжелый, что оседал в носу. Он показался таким чужеродным и таким знакомым одновременно, что Сауле испугалась.

– Кто-нибудь знает, где мы вообще?

Рома обернулся на голос, как встревоженный сурок.

– На пляже, – пробубнил Даня. Он уже дремал. За это Сауле с удовольствием ткнула его в плечо тростью.

– Прости. Тяжелый день, – Даня встрепенулся и сел, мгновенно превратившись в образец сосредоточенности.

Он пустился в сбивчивый, но в целом складный рассказ, то и дело отвлекаясь от основной канвы на мелкие детали. Так Сауле узнала, что Даня очутился на пляже с рассветом (“они здесь синие, можешь представить?”), что до того, как очнуться на мелководье, он ехал вдоль реки на велосипеде и скатился вниз (“жаль, велик пропал”). И что до появления Ромчика он помог Варме насобирать палок для костра. Та как раз вытащила из бесхозных сетей пару рыбин к завтраку.

– Так это не ее сети?

– Нет.

Даня покраснел, точно это его поймали на воровстве.

– И рыбой, надо полагать, она не поделилась?

– Я сам отказался, – он будто объяснял самую очевидную вещь в мире, – Это же краденое!

– Значит, за завтрак вы не дрались?

Шутка оказалась неудачной.

– Я с велосипеда упал, – невпопад перебил Даня, по-девичьи прикрывая грудь рукой. Под майкой он весь покрыт веснушками, спускающимися вниз по шее к ребрам. Поверх были гематомы. Сине-зеленые, фиолетовые, новые распускались прямо поверх старых, уже начавших желтеть.

– Зря, – чтобы не хрипеть, пришлось ущипнуть себя за ляжку, – Я б щас убила за яичницу с беконом.

Даня слишком активно закивал.

– И я.

Повисло неловкое молчание. Ромчик одарил Сауле фирменным взглядом исподлобья.

“Хорошая работа.”

Сауле опустила глаза. И без того было тошно. Чтобы хоть как-то отвлечься, она решила осмотреть навес, под которым им было приказано дожидаться. Он выглядел если не обжитым, то как минимум обитаемым. В дальнем углу темнело пятно от потухшего костра, валялись обугленные палки. Полупустая торба, иначе эту кожаную кишку назвать было нельзя, лежала на вязаном одеяле. Должно быть, оно служило Варме постелью. Торбой Сауле заинтересовалась.

Судя по тем крохам информации, что ребятам удалось выведать у Вармы, они находились недалеко от города. Чтобы увидеть его, нужно было забраться по скалисто-песчаной насыпи. Вероятней всего оттуда ветер и принес этот маслянистый запах, который нос уже почти перестал различать. Сауле не хотела думать, к чему придется привыкнуть еще. Она не хотела привыкать.

Для этого нужно было действовать. Лямка торбы легко наделась на трость. На дрожащих руках, Сауле стала подтягивать ее к себе, когда…

– Не надо! – Даня сделал страшные глаза, – Я попрошу Варму поделиться рыбой.

– Да при чем тут еда, – она снова попыталась подцепить лямку. Чужая рука мягко, но непреклонно отвела трость в сторону, – Там могут быть подсказки!

– Подсказки?

– Подсказки, ответы, кнопка с надписью “телепорт”, выбирай. Что-то, что поможет понять, что здесь вообще происходит.

Даня (тяжелый случай) только сильнее сжал трость.

– Мы можем дождаться Варму и расспросить.

– И много она вам уже рассказала?! Пока мы тут сидим, мои родители, – на середине фразы голос сломался и дрогнул. Сауле прочистила горло, – Мои родители стадион до фундамента разбирают, а папе еще на работу ехать! Вас тоже наверняка кто-то будет искать. Будет же?

– Бабушка, – Ромчик мутными глазами разглядывал разодранный до мяса заусенец, – До конца уроков еще часа три, но я не… В общем, хватятся раньше.

Сауле могла бы спросить: “Почему?” или “Кто-то прогуливал?” просто так, чтобы Ромчик не расслаблялся, но не стала.

– Двое против одного.

Прежде споры всегда разжигали азарт, но сейчас Сауле размахивала перед Даней не красной тряпкой, а белым флагом. Сил оставалось все меньше, и откажи он, пришлось бы дожидаться молчаливую Варму и задавать вопросы, ответы на которые слышать совсем не хотелось.

– А у тебя что?

Торба приземлилась на колени так неожиданно, что Сауле едва не сползла с лодки.

– Делай, что хочешь, – если Даня и хотел звучать резко, то вид побитого щенка скрадывал все впечатление. Щенка было жаль, но муки совести Сауле решила отложить на потом.

Завязки на торбе были нехитрые: плетеные нити, которые затягивались, как шнурки на толстовке и сплетались узлом. По узлу расплывалось пятно чего-то похожего на засохшую кровь. Негнущимися пальцами Сауле развязала тесьму и заглянула внутрь.

– Ну?!

– Варежки, деревяшка и тряпка, – Сауле посильней наклонилась, – Простите, вонючая тряпка.

– Дай сюда!

Ромчик выхватил торбу и бесцеремонно вытряхнул содержимое. Поверх всего уже перечисленного на покатый бок лодки упала железная бляшка. Сауле схватила ее первой. Бляшка обожгла кожу холодом, точно ее только-только достали из морозилки. Сауле еле сдержалась, чтобы от удивления не бросить ее прочь.

– Прикольно, – Сауле подкинула бляшку на ладони, привыкая к холоду. Та оказалась тяжелой и шершавой на ощупь, с тиснением в виде двух волнистых линий на одной из сторон, – Варма, похоже не слишком шикует.

Ромчик задумчиво покачал головой.

– Это не монета.

– Откуда тебе знать?

– Слишком большая, – вклинился Даня, – Она одна размером с ладонь. А если таких много, то никакого кошелька не хватит. На украшение тоже не похоже.

И правда, не наблюдалось ни крючка, ни булавки, за который бляшку можно было бы нацепить на себя. Линии, точно выведенные рукой ребенка, красоты не прибавляли. Бляшка исчерпала себя, и Сауле положила ее обратно. Пальцы слегка пристали к ледяному железу: оно отказывалось нагреваться. Настала очередь варежек или, точнее, митенок, судя по отсутствию перемычек для пальцев. В одной из них, левой, не довязанной, торчали две острые спицы. Сами митенки были синего цвета, хотя на солнце пряжа красиво отдавала фиолетовым.

– Дорогая шерсть, мягкая. Наверно, стоит больше одной монеты, – Сауле ехидно покосилась на Ромчика. Тот закатил глаза. Безразличный к обмену любезностями, Даня предположил:

– Может, здесь просто холодные зимы?

Ромчик снисходительно покачал головой.

– Может и так, – он с наслаждением растягивал слова, – И будь варежки одни, можно было бы списать их на то, что Варма готовится к холодам. Но у нас же еще есть карта!

Он кинул деревяшку, как козырную шестерку на чужой туз. Сауле и поднявшийся с места Даня склонились над ней и чуть не столкнулись лбами. Плоская поверхность вся была исцарапана, а следом затерта углем, чтобы четче выделить полосы. Море изображалось двумя волнистыми линиями, как на бляшке, а условный берег был сплошь усеян пунктирными линиями, как если бы хозяин карты отмечал перемещения чем-то с округлым кончиком. Например, спицей. Все пунктиры вели прочь, окружая по-детски нарисованный домик. Город, догадалась Сауле, прежде чем волосы дыбом встали на затылке. Название! Печатными, неуверенными буквами, но оно было подписано на чисто русском языке.

– Ратта, – буквы были знакомыми, но вот название… Хотя, это ничего не значило. Географию Сауле обычно прогуливала, как и остальные предметы. Никакая пятерка не сравнится с тяжестью медали на шее, – Слышали о таком?

Они не слышали. Больше ничего на карте подписано не было. Она изображала совсем маленький клочок земли. Сауле буквально слышала, как в ее собственной голове шевелятся ржавые шестеренки. Варежки, карманная карта – это все ровным счетом ничего не значило. Сдавшись, она пихнула Ромчика в бок, рассказывай, мол. Тот выглядел довольней кота, который наелся сметаны.

– Посмотри на то, как мы одеты, – Ромчик нарочно исключил Даню в шортах и майке из уравнения, – А теперь вспомни Варму. Как выглядят ее ноги.

Сама собой Сауле расплылась в глупой улыбке.

– Ну… Ничего такие ноги. Красивые. Для женщины ее возраста, в смысле.

– Бледные они! – Ромчик не выдержал, – Вся она бледная, даже кисти и стопы. Хотя под таким солнцем сгореть проще простого. Значит, Варма провела на пляже недостаточно долго, чтобы сгореть, но достаточно, чтобы обзавестись одеждой по погоде. Может думала, что останется на долгое время. А карта с отметками перемещений? Варма явно что-то искала. Или кого-то!

Нас! Догадалась Сауле, она искала нас. А Ромчик, набрав воздуха в легкие, продолжил:

– Если так, то она точно знает, как нам ве…

Он закашлялся и умолк. Сауле не сразу поняла, что произошло, пока боковым зрением не зацепила бледную ладонь, которая легла Ромчику аккурат на макушку.

– Она что, прямо у нас за спиной?

Даня кивнул.

– Понятно.

Что ж, умирать так умирать. Варма легко перемахнула лодку, оказавшись с ними лицом к лицу.

– Вы открыли сумку, – это был не вопрос, – И карту смогли прочесть.

– Это я.

Сауле ожидала чего угодно: от немого укора до сокрушительного удара палки, все было благороднее бегства в одних трусах. Никак не жалостливой улыбки, в которой изломились тонкие губы Вармы. Она покачала седой головой, как бабушка, которой внучка в обход мамы рассказала о двойке.

– Что еще можешь?

– Ну, – Сауле продемонстрировала прямую кисть с выставленным вверх большим пальцем. Варма следила за каждым движением. Свободная рука сгребла большой палец и дернула вверх. Палец оторвался. Рука приземлилась обратно. Палец вернулся на место. Вернулся. Оторвался. Снова вернулся. Тонкие брови Вармы медленно поползли наверх.

Со звонким шлепком Ромчик спрятал лицо в ладонях.

– Ой, да ладно, это же фокусы!

Она уже сама жалела, что это затеяла. Стряхнув удивление, Варма с молчаливой сосредоточенностью стала собирать вещи. Сауле проводила взглядом дурно пахнущий сверток, до которого они так и не добрались.

– Не шути так в городе, – Варма посильней затянула торбу.

– Почему?

В ответ Варма лишь недобро усмехнулась.

– Нож есть?

Ножа, ожидаемо, не было. Ромчик снял с сумки значок “I hate it here”.

– Пойдет.

Не поморщившись, Варма вогнала булавку в большой палец левой руки и за ненадобностью отбросила значок прочь. Выступившую каплю она втерла в узел на торбе.

– Так-то лучше, – Варма слизала оставшуюся кровь, – Можно и поговорить.

– Вопросы все те же, – Сауле не дала вступить Ромчику, который только вернулся на место, подобрав значок, – Откуда Вы знали, что мы здесь будем? И кто Вы такая?

– Не знала. Мальчик угадал, путь мой сюда был далеким. Только мое “далеко” ближе вашего, – Варма вздохнула. Видно было, как долгие разговоры ее утомляют, – Ратта – столица южного Йона. Все?

Она легко пихнула оторопевшего Даню в плечо.

– Помоги толкать лодку.

– Постойте! – Ромчик вскочил, – А карта? Вы удивились, когда мы смогли ее прочитать.

– Я ищу кое-что. Вас не касается.

Варма перекинула торбу через плечо.

– Если прочли мою карту, это значит только одно: ваш путь еще длиннее, чем мой. Больше сказать не могу.

– Да почему?!

– Потому что не знаю.

Больше Варма ничего не сказала. Сауле наспех оделась и ковыляла за лодкой, пока мальчики помогали тащить ее к воде.

Проводы были короткими. Варма сидела в лодке, смотрела то вперед, то на них троих и, кажется, решительно не знала, что делать.

– Ратта – недоброе место. Поосторожнее.

– Будем, – заверил ее Даня, – А с Вами нельзя?

– Нет.

Варма помахала на прощание и оттолкнулась палкой, как веслом. Лодка заскользила по воде, разрезая волны. Ветере переменился и задувал теперь прямо в лицо. Из-за слезящихся глаз фигурка женщины дрожала и расплывалась, как мираж в пустыне.

Может, это и был мираж, последний ночной кошмар, вызванный эпидуральной анестезией, а Сауле умерла год назад на операционном столе. Коснувшись поясницы, она почти удивилась, не нащупав катетер.

– Если это сон, он мог бы быть и поприятней.

Если на прощание мозг подсунул ей не космические приключения или хотя бы сражения на мечах, а разъезды по физиотерапевтам и психологам, то Сауле была разочарована. У нее такой скучный мозг. Хоть под конец он включил фантазию, так что в серый сон ворвались морской ветер, странные незнакомцы и песня. Ох, Сауле старалась не вспоминать о песне, но это было все равно, что сказать “не думай о розовом слоне”.

Голос Дани выдернул Сауле из глубины мыслей назад, на поверхность. Умные карие глаза на солнце блестели, как янтари. Казалось, он вот-вот заплачет.

– На сон не похоже, – просто сказал Даня, – Не в этот раз.

Сауле захотелось кинуться к нему на шею и расцеловать во все места, куда достанет. В ее случае, максимум в подбородок. “Не в этот раз” значило: я тоже видел, но сейчас не время для разговоров, значило: ты не одна. За год Сауле устала от одиночества.

– А как ты понял?

Даня смущенно почесал вихрастую макушку и опустил глаза. Он забыл тапки в тени и босой стоял на раскаленном песке.

– Очень пятки жжет.

Нервное веселье оказалось таким заразительным, что даже у Ромчика на лице показалась кособокая улыбка.

– Подождите, – он вмиг посерьезнел, – Я только понял, что у Вармы нету мизинца.

Сауле воссоздала в голове образ машущей из лодки женщины. Выходило, что Ромчик был прав. Вспомнилось лицо Вармы, наблюдающей за фокусом с пальцем.

– Кошма-ар.

Даня сочувственно похлопал ее по плечу.

– По дороге поноешь. Пошли!

Не дожидаясь их, Ромчик зашагал прочь. Сауле с утопающим в песке костылем и Даня с ошпаренными пятками поплелись следом.