Buch lesen: «Толлеус. Учитель – ученик»

От всей души хотим выразить признательность Наталье Никитиной и читателям Самиздата, которые помогали находить и исправлять ошибки в тексте, а также мотивировали на творчество.

Спасибо вам, друзья!

Анджей Ясинский, Дмитрий Коркин

Часть первая
Глубинка

Глава 1
Толлеус. Непогода

Оробос, деревня Лысовка под Боротоном

Искусник с тоской посмотрел сквозь маленькое мутное окошко на раскисшую землю: чародейский дождь заливал окрестности Боротона уже две недели, отчего дороги превратились в настоящие ловушки для телег и карет, – передвигаться можно было только пешком или верхом. По слухам, непогода ярилась в пределах дня пути от города во все стороны – дальше ласково светило солнце. Недавно Толлеус удостоверился в этом сам: действительно, тучи стоят над городом как привязанные. Правда, «день пути» с учетом приключившегося потопа превратился почти в два, но если подходить с обычной меркой, все сходится.

Купцы, державшие путь через этот крупный город на восточной границе Оробоса, проклиная небеса и свое невезение, пытались как-то выйти из неудачного положения. Кто-то поворачивал караван южнее, чтобы ехать в объезд, кто-то делал вынужденную остановку в надежде, что завтра потоки воды с неба иссякнут и земля подсохнет. Иные платили местным предприимчивым дельцам, нанимая быков, чтобы те протащили фургоны там, где выдыхались лошади.

Ситуация сложилась, мягко говоря, нетипичная – климат тут отродясь не выкидывал подобных фортелей, поэтому слухи ходили разные. Правда, разница заключалась лишь в деталях. С учетом местной специфики все обыватели как один дружно склонялись к мысли о чародейском проклятии. Сам искусник склонен был заподозрить божественное вмешательство. Все-таки природные силы – это больше по их части. И две недели ливня – слишком круто для проклятия. Как-то не хотелось признавать, что у чародеев есть такие возможности. Даже с учетом того, что Монг – то ли чародей, то ли колдун, с которым судьба свела старика во время давешнего вояжа за границу тучи, – тоже грешил на действия людей, причем делал это с полной уверенностью в своей правоте.

Как бы то ни было, Толлеус, угодивший со своим стадом мохнаток в непогоду за десяток-другой лиг от Боротона, вынужденно встал на постой в большой, дворов на сто, деревне Лысовке, дожидаясь, когда закроются хляби небесные. Ирония судьбы заключалась в том, что искусник, добираясь сюда, провел в пути не один месяц и проехал практически насквозь всю империю чародеев, завязнув у самой границы. Благодаря паре искусных лап, приделанных к телеге, Толлеус вполне мог добраться до города, но с животными все сложнее. Химеры не боялись грязи. Даже наоборот – им очень нравилось валяться в стоячих лужах, но на тяжелый переход по разбитой и раскисшей дороге им не хватало сил. Была и другая причина, чтобы сделать остановку и переждать: продукты в городе выросли в цене, фураж для животных – тоже, да и за ночевку на постоялом дворе нужно платить гораздо больше, чем за пределами городских стен, а с монетами у искусника дела обстояли неважно.

В Боротоне старик как раз надеялся поправить свое материальное благополучие, предлагая желающим Искусство для решения их проблем, но опыт путешествия через города и веси Оробоса подсказывал, что на поиски достойного приработка может уйти много времени. Пожалуй, с этим не было проблем лишь в Широтоне, но столица чародеев осталась далеко-далеко за спиной.

Еще одним источником дохода могла стать мана. Мохнатки вырабатывали ее в большом количестве, а спрос в Кордосе на этот ценнейший ресурс был стабильно высоким. До границы совсем недалеко, оставалось лишь наладить канал сбыта. Такая схема выглядела очень привлекательно, поскольку сулила прибыль и не требовала с утра до вечера трудиться самому. Вот только как все организовать так, чтобы не попасть в руки своих соотечественников, которые тут же арестуют беглого искусника, едва тот окажется в пределах досягаемости?

Формально, конечно, они правы: Толлеус – преступник, расхищавший государственное имущество в виде той самой маны, которую теперь готов продавать. В ту пору он работал настройщиком манонасосов в тюрьме для чародеев, которых с помощью специальных искусных плетений доили с утра до вечера на протяжении многих лет. Но тогда у него не было чудесных животных, и пополнить манозапас не было другой возможности, а без этого старик попросту не дожил бы до сегодняшнего дня. Воровал он исключительно в личных целях, поскольку сконструированный им целебный жилет потреблял до неприличия много энергии. Сейчас все изменилось: здоровье удалось поправить альтернативными методами, есть собственный возобновляемый источник маны, но факт хищения установлен, Палата защиты империи ищет беглеца и даже один раз схватила, отобрав посох. Вообще-то искусники не умеют плести искусную вязь без посохов – отвыкли, разучились. Толлеус не был исключением. Все же он не совсем обычный искусник и освоил работу через другой артефакт – амулет, встроенный в жилет. Сейчас, спустя несколько месяцев, он достаточно поднаторел в этом деле, чтобы не спотыкаться на простейших плетениях, и даже приблизился к тому уровню, который был у него раньше. При этом по-прежнему таскал с собой посох – обычную палку. Руки за сотню лет настолько привыкли держать древко, что пустоту отказывались переносить.

Сказать по правде, ищут Толлеуса не только из-за маны. В родном Маркине произошла цепь необъяснимых событий, поставивших на уши весь имперский сыск Кордоса. Одно слово – большая политика. Старик по этому делу проходит в лучшем случае свидетелем, а в худшем – козлом отпущения, но, как бы ни обернулось, ничего хорошего ему не светит, поскольку методы допроса далеко не самые гуманные.

Когда искусника арестовали в Широтоне работники кордосского посольства, удалось спастись лишь чудом – помог Никос, тот самый узник, который заварил всю кашу. С тех пор Толлеус не питал иллюзий на свой счет – второй раз так не повезет, лучше не искушать судьбу. И если все-таки пытаться наладить сбыт маны коллегам-искусникам, делать это нужно через третьи руки.

Даймон Мерива вполне подходил на эту роль. Более того, старик даже продал ему партию маны, а точнее, обменял на искусный обруч – очень полезный в хозяйстве артефакт. Вот только этот купец сам практиковал Искусство и стал интересоваться, откуда Толлеус берет ману, а раскрывать свои секреты старик не торопился. В общем, кордосец с облегчением вздохнул, когда караван даймона отправился штурмовать дорогу на Боротон. Добрался ли Мерива, старик не знал: в последний раз они с купцом виделись неделю назад, когда фургоны даймона потащились дальше через грязь, увязая по ступицу в раскисшей колее.

Привлечь первого встречного к торговле маной нельзя – требовался резервуар для ее хранения и транспортировки. У самого старика есть один манокристалл – последний остался, есть плита из адамаса, по своей емкости на порядок превосходящая кристалл. Но ни то, ни другое Толлеус никому не мог доверить. Еще есть мелкие накопители, но это все несерьезно – слишком мало. Так что тут требовалось хорошо, очень хорошо подумать, прежде чем предпринимать какие-то шаги. Пока что безопаснее и проще выглядит идея оказания услуг богатым жителям Боротона, как это уже не раз случалось в Оробосе, потому что Искусство и комфорт, которые так любят обеспеченные люди, идут рука об руку, чего нельзя сказать о чародействе.

Картина за окном не радовала – серо, сыро. Стянув с головы пресловутый обруч, Толлеус поскреб затылок и вздохнул. Этот артефакт, по заявлению даймона, защищал владельца от вселения – это когда чародей влезает в голову и копается там, как в собственной кладовке. Опыты с учеником подтвердили обещанные возможности обруча. Но это мальчишка, а спасет ли защита от сильного чародея или от бога – неизвестно. Здесь, в Оробосе, искусник всего несколько раз видел храмы, а на родине, где религия цвела пышным цветом, боги постоянно одолевали его, насылая искушения, заманивая, бередя душу. И всегда самого дорогого касаются, аж до слез. Оказаться же во власти чародея, влезшего в голову, – и вовсе один из ночных кошмаров. Правда, есть другая защита: раньше как-то своими плетениями обходился, но совсем не так удобно и более затратно. К тому же артефакт даймона по-другому работает, так что он не на замену, а в дополнение. Нет, не стоит жалеть о потраченных сбережениях.

Водрузив обруч обратно на макушку, искусник повернулся к Финне, которая пыталась затопить печь. Вдовая бездетная старушка сдавала Толлеусу одну комнату в своей избе, обеспечивала едой, а также разрешила пасти стадо на своих лугах – и все это за каких-то десять медных монет в день. Для стесненного в средствах кордосца это было настоящим подарком судьбы, вряд ли где-нибудь в другом месте удалось бы договориться за такую же цену. Впрочем, бабка сама назначила сумму и была вполне довольна. Из-за потери кормильца она оказалась в весьма бедственном положении: земля уже два года не обрабатывалась и заросла травой выше пояса. Финна распродала весь скот и имущество и теперь перебивалась с хлеба на воду. Только луга никто не спешил покупать. Предприимчивые соседи и так спокойно косили и пасли коров на дальних подступах, дожидаясь, когда старуха умрет, чтобы по-свойски захватить все.

Самое смешное, что эти угодья сейчас стоили больше, чем могла наскрести вся деревня. В свое время этот надел достался деду Финны совершенно бесплатно, когда император после победоносной войны стремился заселить пустующие пограничные земли молодой империи и позволял колонистам брать столько, сколько они готовы были обрабатывать.

За время, проведенное в деревне, Толлеус узнал все местные сплетни от болтливой старухи и даже сам успел поссориться с местными мужиками, когда приехал на луг размещать своих животных и обнаружил там деревенское стадо.

Земли бабки, в отличие от наделов других односельчан, не залило водой, а после того как старик организовал на месте модифицированный загон, о мохнатках можно было больше не беспокоиться. Есть и крыша от дождя, и защита от хищников, и чужой не зайдет, а сами животные не разбредутся. Деревенским оставалось только завистливо вздыхать и бросать в спину искуснику неприязненные взгляды.

Оболиусу, упитанному рыжему оробосскому мальчишке, путешествующему с Толлеусом от самого Олитона, тоже досталась толика уважения. Особенно после того, как местные сорванцы попробовали расквасить ему нос, а в итоге, спутанные по рукам и ногам невидимыми нитями, со слезами просили прощения. Впрочем, юный оробосец был совсем не рад этому факту. Точнее, все плюсы перечеркивал один жирный минус – ребятня прознала, что парочка путешественников из далеких краев практикует «недостойное» Искусство, а не уважаемое в империи чародейство, и это клеймо сильно отравляло жизнь подростку.

Из-за затяжного дождя земля превратилась в подобие болота, а кое-где в полях и вовсе вода стояла по колено. Так что главной и практически единственной темой для разговоров были потерянный урожай, таявшие запасы и растущие цены на рынке. Да еще волки, которые обнаглели настолько, что вышли из лесов, с аппетитом поглядывая в сторону деревенского стада.

Вся деревня уверенно называла причиной напасти чародейское проклятие, поразившее город. В качестве доказательной базы приводился народный фольклор, где подобное встречалось регулярно. При этом никого не смущало, что объективных причин такому наказанию нет, хотя даже последнему пастуху было понятно, что проклясть целый город – это не порчу наслать.

Когда Толлеус указал на данное несоответствие Финне, та тут же сослалась на авторитетное мнение какой-то захудалой ведьмы, проживающей в деревне с ничего не говорящим искуснику названием. Хмыкнув, старик только рукой махнул и больше спорить не стал. Похоже, оробосцы привыкли все списывать на чародеев. Хорошо хоть никто не догадался свалить вину на соседей-искусников, которые среди местного населения воспринимались как зло во плоти. Честно говоря, Толлеус на полном серьезе опасался, как бы кому-нибудь не пришла в буйную голову мысль обвинить во всех бедах его, поэтому был начеку. По счастью, война между искусниками и чародеями обошла Лысовку стороной, поэтому местные не имели личных претензий к кордосцам. Да, злые искусники являлись героями сказок, но все же государственная пропаганда вдали от крупных городов не так сильна. А может, просто повезло появиться в деревне уже после того, как стихия разгулялась и была озвучена устроившая всех версия.

Толлеус прошел всю войну, пускай и служил не на передовой, но с проклятиями, накрывающими целые территории, ему сталкиваться не доводилось. Пожалуй, даже к лучшему, ибо защиты от этого не было. Слышать слышал, конечно, даже специальные курсы были по выявлению угрозы. Сейчас как будто выпала неплохая возможность приложить знания к делу. Но, как ни пытался он почувствовать природные возмущения, характерные для проклятых мест, так ничего не обнаружил и отступился. Может, сноровку потерял, может, чародей слишком хорош и старику попросту не хватает чутья, а может, у людей слишком богатое воображение. И то верно: с чего чародеям в своей собственной стране такими проклятиями баловаться? Просто селянам надо скоротать неожиданно выдавшиеся дни безделья. Посудачить у печи о насущном – вот и весь их досуг.

Сейчас дождь немного стих, а лучшего момента для прогулки ждать бессмысленно. Несмотря на непогоду, начинающий химерщик ежедневно навещал свое стадо, проверяя, все ли в порядке, при необходимости переставляя загон на новое место. Оболиус мог бы справиться с этим делом один, но в таком важном деле старик не мог оставить его без пригляда. А ну как малец ошибется? Тогда можно проститься с бесценными животными – разбегутся кто куда, да и волков в округе полно…

Кликнув парнишку, который спокойно дрых на лавке у самой печки, искусник накинул плащ. Выйдя за порог, он создал над своей головой некое подобие щита – крышу, спасающую лишь от падающих капель. Собственное изобретение – отличная штука на случай ненастья. Благодаря наработкам собрать такое плетение оказалось совсем не сложно. И расход маны невелик – можно даже делать амулеты и продавать богатым людям. Удивительно, что прежде никто не догадался сделать что-нибудь подобное! Сам старик долгие годы жизни на родине мок, как все, под дождем и даже не задумывался, как бы справиться с этой напастью. Он, конечно, и раньше развлекался созданием новых плетений для собственных нужд – весьма редкое в Кордосе хобби, и многое сделал, но настоящий прорыв случился лишь тогда, когда вся его размеренная жизнь исчезла под развалинами городской тюрьмы.

На ноги искусник в прямом смысле слова натянул другое свое плетение с непривычным для уха названием «транспласт». По сути – не видимая простым глазом тончайшая ткань, которая не пропускает воду (и при желании много чего еще), способная запомнить приданную ей форму и поддерживать ее. Одна беда – ноги в таких обмотках сильно потели.

В дверях показался зевающий Оболиус, экипированный точно так же. Подросток самостоятельно еще не умел создавать плетения такой сложности, но активировать заготовку из амулета и запитать ее маной было ему вполне по силам.

Путь предстоял неблизкий: сперва по дороге через огороды – на холм, потом вниз и в сторону через поля. Если идти пешком, то прогулка в один конец заняла бы часа два. Толлеус подумывал сделать деревянного Паука, чтобы передвигаться с комфортом. Однако на примитивном големе не получится ездить по бездорожью, а создать что-то серьезное не так просто. И с материалами проблема.

Големы – визитная карточка чародеев, хотя они никогда не практиковали езду на них. Для боя – пожалуйста, но других прикладных функций оробосцы в свои детища, почитай, не закладывали. Старик много размышлял над этим и пришел к выводу, что чародеи воспринимают свои творения именно как Творения с большой буквы. Шедевром любуются, гордятся, но не подпирают дверь в сарае.

Толлеус разрушил все стереотипы. Создал искусного голема, чего до него не делал никто, и приставил его к делу, вызвав этим фактом у оробосцев настоящий шок. Напоследок старик блестяще выступил на Турнире големов, больно щелкнув по носу спесивых чародеев.

Увы, сейчас у искусника не было ни одного голема, хотя в Широтоне он успел создать их несколько штук. Все, кроме одного, достались кордосцам, но и последнего пришлось продать, так что теперь приходилось отправляться в путь на обычной телеге. Впрочем, лошадь неплохо справлялась с телегой, груженной лишь Толлеусом и его учеником, тем более что на особо топких участках старик помогал искусными лапами – эдаким фрагментом голема, встроенным в повозку.

Не прошло и получаса, как лошадь замерла на гребне холма: старик специально велел помощнику придержать вожжи, чтобы спокойно обозреть окрестности. Дело в том, что дождь закончился. Такое случалось и раньше: вода на какое-то время переставала литься с неба, чтобы потом обрушиться на землю с новой силой под вспышки молний и раскаты грома. Такая вот странная погода, обычно грозы так себя не ведут. Толлеус устал ломать голову, отчего и почему так получалось, и теперь просто воспринимал как данность. Есть – и все тут. Сейчас неожиданно выдалась замечательная возможность осмотреться вокруг – впервые за две недели в разрыв между серых туч выглянуло солнце, озарив пейзаж.

Действительно, вид открывался изумительный: внизу, от самого подножия холма, вдаль и в стороны убегали зелено-желтые волны пшеницы, за ними блестела пронзительно-синяя гладь озера, на берегу на невысокой горке возвышался аккуратный трехэтажный домик, каменными стенами и остроконечной крышей похожий на маленький замок. А еще дальше, на самом горизонте, угадывались розово-белые горы. Там, за ними, осталась такая близкая и такая недосягаемая родина. Многие годы в родном Маркине, сидя вечерами на балконе собственного дома с чашкой травяного настоя, Толлеус смотрел на эти горы. Только с другой стороны, и было это гораздо западнее. Тем не менее зрелище было такое родное, что пробудило ностальгию: в глазах старика блеснула слезинка. Он, наверное, еще долго сидел бы неподвижно, любуясь местными красотами и вспоминая прошлую жизнь, но тучи вновь заволокли небо, и возобновившийся дождь резко сузил перспективу, поставив перед глазами серую завесу. Да еще налетевший порыв ветра чуть не опрокинул старика – искусная крыша при всех своих достоинствах имела приличную парусность.

Големщик поджал губы и скомандовал двигаться дальше. Если путь на холм был прямой, то дорога вниз этим похвастать не могла. Деревенские, сворачивая к своим делянкам, наездили ее весьма причудливо. В хитросплетении многочисленных ответвлений и поворотов даже можно было заблудиться и легко заехать в тупик. А двигаться напрямую через поля нельзя, чтобы не вытаптывать пашню и не злить хозяев. Местные мужики были уж очень дикие: вроде при встрече кланяются – понимают, кто перед ними, но при этом все равно смотрят хмуро, точно звери лесные.

Впрочем, старика это не волновало – он уже давно проложил путеводную нить и мог найти дорогу в любую непогоду в кромешной темноте.

– Учитель, – позвал Оболиус. – Я вот что подумал: а ведь Паука можно будет научить самостоятельно идти вдоль нити. Вроде того, как вы в Широтоне в уборной у господина Марио сделали.

Толлеус улыбнулся, вспомнив, как на заказ пытался наладить искусную канализацию в городе, совершенно для этого не приспособленном. В итоге хозяева остались довольны, пускай все работало совсем не так, как в Кордосе, – содержимое ночной вазы не затягивало в трубу, а оно в буквальном смысле отправлялось в самостоятельное путешествие до сточной канавы.

Своего самого серьезного голема, с которым выступал на Турнире, старик называл Пауком. Пускай лап было всего шесть, а не восемь, но в остальном сходство действительно разительное. С тех пор в разговоре с учеником всякого голема по привычке называли Пауком. Впрочем, наверное, лишь до тех пор, пока новые модели будут делаться по образу и подобию.

Вообще искусники не умеют создавать големов вовсе не по причине неимоверной технической сложности. Как раз тут все наоборот. Проблема возникает с управлением. И старик в свое время с этим намучился. Необходимость заставила. Случилось так, что Толлеус, оказавшись в трудной ситуации, из разбитой повозки и жердей собрал нечто, работающее исключительно на искусных принципах, но при этом вполне подходящее под классификацию голема. С тех пор его жизнь сделала крутой поворот, утянув за пределы Кордоса, о чем старик даже не помышлял. Однако грех жаловаться: несмотря на многочисленные проблемы, обрел он гораздо больше.

Тот Паук, что остался в Широтоне, был действительно хорош. Кое-какие плетения, что входили в конструкцию, Толлеусу не повторить, и самообучающийся управляющий амулет нигде не достать. Но даже просто собрать более простую версию никак не доходили руки. Точнее, не позволяли финансы и время. И, сказать по правде, до того как путешественники застряли в Лысовке, острой необходимости в големе не было. Но это лишь по мнению старика. Оболиус как истинный оробосец был ярым поклонником големов и при каждом удобном случае намекал, что хорошо бы все-таки сделать одного – в хозяйстве пригодится.

В последний раз искусник, уставший от шпилек своего помощника, который регулярно находил применение несозданному голему во всех трудных ситуациях, отыскал выход – поручил парню сделать нового Паука самостоятельно. Не то чтобы это была непосильная задача – однажды Оболиус уже выполнил подобную работу. Но загвоздка оказалась донельзя банальной – даже простого дерева для строительства не было, а тратить невеликие сбережения на услуги плотника, а тем более кузнеца, Толлеус не собирался.

Теперь парень, похоже, принялся за старое, придумывая для голема задачи, которые могли бы соблазнить самого искусника. И ведь прав, паршивец! К тому же вполне реально собрать такого голема, который будет послушно идти по заранее проложенному маршруту в виде путеводной нити.

Дорога медленно, но уверенно уплывала под повозку, потряхивая ее своим неровным телом.

Вот уже закончились поля с пшеницей, началось луговое разнотравье – в хорошую погоду рай для всевозможных насекомых. Сейчас же все букашки попрятались. Нигде никто не жужжит, не щебечет, не стрекочет – всюду властвует тихий шорох дождя. И практически никакого движения, даже мордатые коровы со смешно загнутыми вниз рогами, что встречались время от времени, замерли истуканами.

Дальше пришлось идти пешком, чавкая ногами по раскисшей земле. Тут-то и пригодились плащи – без них путники сейчас же промокли бы насквозь.

Пастухов нигде не было видно, они где-то схоронились от дождя. В том, что они рядом, сомневаться не приходилось: иначе волки, донимавшие деревню, не прятались бы в роще, что начиналась как раз за лугами, не смотрели бы из-за деревьев злыми глазами, а с веселым рыканьем гоняли бы жалобно мычащее стадо. И все же такое нередко случалось: нет-нет да удавалось серым хищникам задрать теленка и устроить пир. Не спасали даже сторожевые собаки.

Старик шел впереди, раздвигая посохом жесткие стебли, поднимающиеся выше пояса. Внезапно буквально в четырех шагах перед ним с земли поднялось мохнатое тело. Толлеус сперва решил, что потревожил одну из пастушьих собак, но по размеру и прижатым к голове ушам быстро сообразил, что наткнулся на волка, рискнувшего пробраться на луг. Кроме спины и ненавидящих желтых глаз, ничего не было видно, но легко можно было представить разинутую пасть, вооруженную огромными зубами, и вываленный красный язык. Зверь, рискнувший в одиночку так далеко забраться на охраняемую территорию, пребывал в явной нерешительности: броситься ли наутек, напасть или затаиться. Очевидно, он был уверен, что двуногие его не обнаружили, хотя на самом деле это ему трава загораживала обзор, но не им. Искусник замер: прогнать зверя или даже убить проблемы не составляло. Однако рядом был Оболиус, и в воспитательных целях неплохо было бы эту ситуацию как-то использовать. Первым делом старик накрыл себя и подростка, который послушно остановился рядом, защитным пузырем. Обезопасившись таким образом, он тихонько шепнул ученику:

– Там волк.

– Вижу, – отозвался Рыжик, догадавшись переключиться на истинное зрение: в силу невысокого роста увидеть зверя глазами он не мог.

– Смотри, что я делаю, – велел искусник и быстро сформировал несложное плетение.

Прежде чем что-либо произошло, творение Толлеуса птицей взмыло ввысь и затерялось среди туч. Недоумение не успело проступить на лице мальчишки, как вдруг молния, расколов небо, ударила точно в людей, оглушив их. При соприкосновении с защитным пузырем грозовой разряд распался на сотни маленьких светящихся змей, которые пробежали по невидимой поверхности сферы и исчезли в земле, опалив траву по кругу.

Первым среагировал волк, который, жалобно скуля, сейчас же кинулся наутек. Потом, шумно выдохнув, очнулся Оболиус:

– Это вы?

– Я! – самодовольно улыбнулся бывший настройщик, но тут же скривился – в лицо ему шибанул отвратительный запах озона. – А теперь давай-ка ты: прижги серому хвост!

– Я? – искренне удивился юный искусник. – Я не умею!

– Тут все очень просто, вот образец. – Перед глазами помощника вновь появилось давешнее плетение. – Поторопись, пока волк до леса не добежал.

Действительно, трава колыхалась уже далеко. Еще минута, и зверь достигнет опушки леса и юркнет в спасительные кусты. Туда не сунутся даже огромные пастушьи собаки, которые сейчас с лаем торили свои дорожки в траве по следу серого разбойника.

Оболиус, мигом оценив, какие перспективы для него откроются, если он овладеет плетением молнии, с энтузиазмом принялся за дело, от усердия закусив костяшку указательного пальца и краснея от натуги. Нужно сказать, в отведенное время, пока взъерошенный хищник несся к чернеющей вдали полоске леса, ученик искусника уложился и торопливо наполнил плетение маной – старик даже не успел ничего сказать. Грохнуло, и снова светящиеся змейки на миг оплели невидимую защиту.

– Бестолочь, – взвизгнул старый искусник, когда к нему вернулся дар речи. – Что творишь?! Чуть нас не зажарил! – При этих словах он в сердцах приласкал подростка посохом по мягкому месту, а после схватился за настройки своего жилета, чтобы унять сердцебиение.

Чуть отдышавшись, снова взялся за посох, но Оболиус был настороже и ловко увернулся от удара.

– А что я! – огрызнулся Рыжик. – Сработало же как надо. Я все правильно сделал, вот же ваш образец! – Парень ткнул пальцем в воздух, где до сих пор висело плетение Толлеуса.

– Это нам повезло, что моя защита еще не развеялась. Я ведь ее только для своего разряда ставил, чтобы показать, как работает. А ты… – Старик замолчал, разглядывая свое творение, потом снова принялся бранить парня, но уже гораздо тише: – Так ведь думать надо! Думать! Я ж сказал – в волка. А ты что, слепой, привязку не видишь? Мы же уже проходили метки. На зверя надо было плетение наводить, а не бездумно копировать!

– Больно я разбираюсь, что тут да как, – насупился Оболиус. – Сказали сделать так – я сделал.

– Ты что это! – Толлеус даже закашлялся. – Как это «не разбираюсь»?

– Ну, по частям-то понимаю, что для чего, – стушевался ученик и виновато потупился. – Просто все равно… Плохое плетение, сложное. Можно проще!

Толлеус смерил Рыжика тяжелым взглядом:

– Ах неужели! По-твоему, искусники – все дураки, да?

От резкой отповеди Оболиус на мгновение опешил и побледнел, но тут же взял себя в руки:

– Вы свое плетение в небо зачем-то отсылаете, а ни к чему это. Потом плетение достаточно большое получается, из-за этого разворачивается долго. В результате оно всего-то как бы нить делает, которая молнией оборачивается. Я же вижу. Так отчего бы прямо от себя в цель такую нить не протянуть? Будет и быстрее, и экономнее, и проще…

– Ну ясно. – Старик почему-то печально улыбнулся. – Не считай других глупее себя – это ошибка. Вот ты решил, что так, как ты сказал, лучше. Вроде бы ты подумал, это хорошо. Но при этом ты уверен, что, кроме тебя, никто больше такого не сообразил. Это плохо… Помолчи! – Искусник взмахом руки остановил своего ученика, который уже было открыл рот, чтобы вступить в спор. – Откуда, по-твоему, у молнии сила появляется?

– Из плетения!

– Сейчас, именно сейчас думать надо, когда спрашивают, но теперь ты думать не хочешь и говоришь, как деревенский свинопас! Из какого, скажи на милость, плетения? Из того, в которое чуть-чуть маны капнул? Нет, дорогой мой, той маны не хватит даже котелок вскипятить. Ты заметил, что плетение большое и срабатывает не сразу, но зачем и почему – не сообразил. А ведь все не просто так. Это нужно, чтобы силу со всей тучи собрать. А чтобы из чистой маны грозовой разряд такой мощи сделать, ее полный кристалл потребуется… – Старик погладил свой манокристалл. – Но и тогда напрямую нельзя. Дело все в том, что молния – это не стрела. Стрела летит, куда прикажешь, а молния, оказавшись в нити, захватывает ее всю и вылетает сразу с обоих концов. Так-то!

– Почему бы тогда не формировать плетение прямо там, куда целишься? Нить можно сделать коротенькой. Тогда молния ударит в цель дважды!

– Уже лучше, – похвалил Толлеус. – Сделать правильную нить в самом деле можно где угодно. Вот только она лишь путь молнии показывает, а сам разряд – там, в небе, – старик ткнул посохом вверх, – потому он и называется «грозовой». Внизу собрать столько силы, чтобы он появился, не получится, – нет ее тут.

Оболиус поднял голову, полюбовался на серые тучи, что все так же клубились над спутниками.

– Он там живет?

– Кто?

– Разряд!

Толлеус медленно покачал головой:

– Вряд ли. Это только стихия. Мы можем немного управлять ею, не очень понимая как. Может, в академии кто-нибудь и знает все ответы, но мне такое не преподавали. Чародеи умеют управляться с погодой лучше нас, но вряд ли понимают больше. – Старик вздохнул. – Я знаю лишь то, что уже рассказал. Еще, пожалуй, могу добавить, что плетение одинаковое, а сила у молнии все равно разная получается. И расходуется она, эта сила.

– И что?

– «И что», – передразнил старик, и в голосе его прорезались сварливые нотки. – Если с одного облака разряд вызывать, то в первый раз сильно ударит, во второй – уже слабо, а потом и вовсе ерунда получится.

– Учитель, почему так?

– Как?

Оболиус зажмурился, пытаясь сформулировать мысль и найти нужные слова. Наконец выпалил: