Buch lesen: «Письма издалека. Часть 1»

 
Для тех, чей ясен ум и нрав высок
Томителен покой, тесны родные стены
Так отправляйся в путь, хоть он далек
Тебе во благо эти перемены.
Все то, что было дорого – оставь.
В чужих краях отыщешь утешение.
И стойким будь, и Бога славь,
Жизнь не познаешь, не познав лишения.
Поистине, я видел, как вода
Испортилась в стоячем положении,
Но сладок вкус ее тогда,
Когда она находится в движении.
 

Мухамад бин Идрис Аш-Шафии

…Поль подводил «Катрин» к тонущему судну, с наветренной стороны, чтобы хоть немного облегчить нам с Жаном работу, прикрыв от ветра. Нацепив маски с трубками и взяв ласты, мы вышли на палубу. Ветер злобно бросался в нас песком и брызгами волн, лупивших в правый борт. Мы посмотрели вперед, оценивая расстояние и условия работы. Четыре человека в спасательных жилетах, пытались удержаться рядом друг с другом, вопреки желанию рассерженного моря раскидать их волнами. Они держались за страховочный конец, прикрепленный к круглому желтому бую. От борта полузатопленной яхты накренившейся на правый борт, их отделяло метров десять – пятнадцать. Заметив огни подходящего судна, один из них зажег очередной фальшфейер…

Пролог

Порою кажется, что мы никогда не сможем понять – по какой причине, зачем происходят в нашей жизни те или иные события. Почему мы поступаем так, а не иначе? Почему потом жалеем о том, что сгоряча сказали? О том, что сделали? Или не сделали, хотя казалось, что были бы должны? Почему все это происходит с нами, с нашими близкими, с самыми дорогими для нас людьми? И кто этот невидимый кукловод? Кто этот кукловод, который дергает за ниточки, продолжая из века в век играть управлять марионетками в постановке под названием «Жизнь»? А может – нет никакого кукловода? Может, это мы сами создаем себе препятствия, а потом преодолеваем их, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью изо дня в день? Кто даст на это ответ?

Многие из нас, сами или с помощью других, находят ответы на эти извечные вопросы, находят в этой жизни себя, находят свой путь, позволив себе стать счастливыми. Но бывает, что для этого приходится дойти до края, до той черты, перешагнув которую себя уже не вернуть. И немногие находят в себе силы, оказавшись у этой черты, развернуться и снова начать карабкаться на гору. На гору, вершину которой венчает наше истинное «я», ради которого мы появились на этот свет. То «я», в котором мы видим себя тоскливыми ночами, полными раскаяния и одиночества, сожалений об упущенных возможностях, зря растраченных годах. И как легко становится на душе, когда ты стоишь наверху, и весь мир раскрывается перед тобой во всей своей красе, принимая тебя по одной простой причине – ты нашел себя, ты снова стал частичкой этого мира.

Я сам прошел через это. Дошел до черты, за которой уже ничего не было. Нет, там была жизнь, но какая? Жизнь озлобленного на весь мир человека. Человека, обвиняющего всех и вся в этом мире в своих неудачах. Человека, живущего одними воспоминаниями и оплакивающего безвозвратно прошедшие года. Человека, который вместо того, чтобы идти вперед, пытается переделать и исправить то, что уже не переделаешь и не исправишь. Ищущего забвения в алкоголе. И алкоголем решающего все проблемы, ведь даже после двух выпитых кружек пива или бокала коньяка мир видится уже в ином свете – не правда ли? Можно ли назвать это жизнью? Или это просто существование? Каждый для себя решает это сам.

Я дошел до этой черты и остановился. Оглянулся назад и вдалеке, очень-очень далеко, увидел глаза – глаза Любимой Женщины. Они смотрели мне вслед с тоской и немым укором. Всё было понятно без слов: «Как ты мог так опуститься? Как ты мог вот так махнуть на себя рукой и перечеркнуть нашу с тобой жизнь? Как ты мог уйти от меня? Вот просто так – бросить вещи в сумку и уйти? Ты, который показал мне мою мечту, показал, что жизнь может быть полной и осязаемой на вкус? Ты, который рвался вперед, который умел летать и учил меня – почему ты вдруг остановился и камнем рухнул вниз? Как ты мог обмануть меня, мою мечту? Как ты мог предать нашу надежду?», – и эти глаза… Эти глаза меня не отпускали. Они держали меня, не давая сделать следующий шаг.

– Ну, и что ты выберешь? – спросила меня моя Душа. – Спокойное существование без особых забот, скрашенное воспоминаниями, фотоснимками и видеороликами, алкоголем, пустыми разговорами и рассуждениями за бокалом вина или рюмкой водки о том, как нужно жить в компании таких же неудачников? Или ты выберешь жизнь, наполненную буйством красок, штормовым ветром, струями дождя бьющего в лицо, смехом Любимой Женщины, голосами ваших детей? Лаем твоего пса по утрам? Рассветом над бескрайними песками пустыни или над лазурной гладью моря? Что ты выберешь?

– Я выбираю жизнь.

– Я рада за тебя. Но тебе придется нелегко, очень нелегко. Не сразу у тебя получится все изменить. И тяжелее всего тебе будет вновь заслужить доверие этой Женщины. Только тогда, когда она увидит, когда поверит, что ты снова стал самим собой – она сможет ответить на твои чувства. Ты готов к этому?

– Да, я готов. Я верю, что смогу это сделать. Я знаю, что будет тяжело. Очень тяжело? Да?

– Да! Очень! Но, если ты сделал свой выбор – все получится. И у тебя есть помощник. Правда, в последнее время, ты очень редко вспоминал о нем, – вздохнула Душа.

– Кто это? – я обернулся по сторонам.

– Это я, мой хороший, – раздался голос за моим плечом. – Твой Ангел Хранитель. Я всегда с тобой и всегда оберегаю тебя. И чем чаще ты вспоминаешь обо мне и благодаришь меня, тем сильнее я становлюсь. Сейчас я очень слаб, так же как и ты, но вместе мы сможем все изменить, ведь главное – что ты этого захотел. Я возьму тебя за руку и пойду рядом, а ты прислушивайся к голосу своей Души – она укажет нам верный путь, ведь она напрямую общается с Вселенной.

Я постоял у черты еще некоторое время, а потом, развернувшись, взялся за протянутую мне Ангелом руку и медленно, очень медленно, шаг за шагом, как после тяжелой болезни, пошел к себе. К своей мечте, к своему «я». И у меня это получилось.

Подъем оказался гораздо круче, чем я предполагал. Порой приходилось идти чуть ли не по миллиметру в день, иногда не удавалось продвинуться и на столько. Несколько раз, оступившись, я катился вниз, и приходилось начинать все сначала. Я спотыкался, падал, сбивая в кровь ладони, счесывая локти и колени, но снова поднимался и шел, полз если не получалось идти. И тогда пришло понимание, что путь к себе будет тем круче и тем труднее, чем легче ты по нему спускался. По мере приближения к вершине, мир снова становился цветным, приобретая всё новые и новые оттенки. Я продолжал идти. Идти к своей мечте, к самому себе и к столь дорогим для меня глазам Бесконечно Любимой Женщины.

Многие из нас живут, обвешавшись гирьками обязательств, неисполненных намерений, нереализованных планов, зависти и нерешительности, ненужных людей. А потом удивляются, что у них ничего не получается. И, зачастую – навешивают новые, вместо того, чтобы остановиться и, осмотревшись, избавиться от ненужного, бесполезного груза, сковывающего движения на пути к себе. Навесив же – продолжают метаться. Таскают этот груз на себе, не переставая стенать о том, чего они не могут достичь. И тут же находят для себя оправдание: «Жизнь так устроена, обстоятельства так сложились, у меня не получается – не всем же дано. Значит – судьба такая».

У вас судьба – за всеми подносить, доделывать, быть на вторых ролях? Проводить время за пустыми разговорами, в пивбарах и рюмочных с такими же, как вы неудачниками? Заниматься нелюбимым делом, ходить по привычке на работу, к которой абсолютно не лежит душа? Ходить в гости к людям, с которыми вам не о чем говорить? Твердить себе каждый день, что вы на большее не способны, что все в жизни дается тяжким трудом, а успех приходит, только к талантливым, одаренным людям, тогда как вы – серый обыватель?…

Знакомо? Никого не напоминает? А изменить хочется? Хочется! Но не верится, что что-то получится из этой попытки? Да – это трудно сделать. Еще труднее – в это поверить. И очень тяжело, а порою очень страшно – решиться все изменить, ведь нам так привычней! Как же можно, вот так – взять и лишить себя всех этих гирек, мешков и кирпичей? Как же мы без этой обузы? Без мнения окружающих? Без груза лет, что давит и не дает выпрямиться, поднять голову? Как же можно перестать обманывать себя пустыми уговорами? Как можно перестать винить всё и всех вокруг за свою неудачно сложившуюся жизнь? Всех, начиная от правительства, погодных условий, валютного рынка, удачливого соседа и заканчивая тещей? Мы привыкли жить в боли. Жить в разочаровании. И, как ни странно – нам там комфортнее. Нам лучше, когда мы, в очередной раз, получив пощечину от судьбы (которую сами же и создаем), находим оправдание в том, что нас снова не оценили, не поняли, обидели. Причём – незаслуженно… А так ли это? Чем нас так привлекает возможность жить в скорби и самобичевании, копаясь в прошлом, которое никак не изменить, потому что оно уже произошло?

Ответ прост – мы разучились мечтать и слышать голос своей Души, а ведь она никогда не ошибается, она этого просто не умеет. Она как малое дитя: если ей нравится – она поет, если нет – плачет. Но мы не слышим этого и вспоминаем о ней лишь в критические минуты. Мы не умеем разговаривать с ней, мы отвыкли говорить правду своей Душе, отвыкли говорить правду себе. Мы продолжаем изо дня в день брести по дороге жизни, а на душе «кошки скребут».

Изменить все вокруг себя. Сбросить ненужный груз. Сменить род деятельности. Изменить место жительства. Найти себя, и самое главное – перестать врать себе, перестать себя обманывать, стать честным в первую очередь по отношению к себе. Сказать: «Я не сделал этого или сделал то-то и то-то, хотя не должен был делать этого». Все это возможно и необходимо на пути к себе. Но каждый решает это для себя – сам!

Один мой очень хороший знакомый, ООР (особо опасный рецидивист), с двадцатитрехлетним тюремным стажем, как-то сказал: «…Начальник, я в «хороших» с тобой, потому что не держу на тебя зла. Всю жизнь я придерживался принципов: не «менты» заловили, а я дал себя заловить; не подельник «бок запорол», а я позволил ему это. И дело не в моем умении открывать любые замки, а в том, что «лох», имея обалденные бабки, пожмотился поставить на хату нормальную дверь и подключить сигнализацию. Человек сам всегда виноват в том, что с ним происходят неприятности, что приходит беда. Не жри водку без меры и не обжирайся шашлыками – не будет язвы, ожирения, дикого похмелья по утрам. Не трахай кого попало или, если не сможешь удержаться, надевай презерватив – и гонорея пройдет мимо. И много еще чего…», – вот эти слова старого зека, который постиг мудрость жизни в тюремных застенках и на лесоповале, полностью выражают наше отношение к жизни. К тому, что мы должны были сделать, а не сделали. К тому, что мы откладываем на потом, а после ищем виноватых – всех кроме себя…

Многие из нас живут привычным словом – «потом»! И я – не исключение, я тоже временами так жил. Но сейчас, если бы мог, я бы всем запретил его произносить и применять по отношению к самим себе, введя наказание за нарушение этого табу на уровень уголовной ответственности! «Потом» – это самое страшное слово, это самое страшное бездействие, которое позволяет себе человек. «Потом это сделаю» – т. е., спустя некоторое время, а это значит – никогда! А начинается это «потом» еще со школьной скамьи. И, конечно же – с понедельника. Начну с понедельника бегать, начну с понедельника хорошо учиться, перестану с понедельника лениться, и т. д. Вот окончу школу, поступлю в техникум, в институт, устроюсь на работу – и заживу. Вот окончу институт, открою свой бизнес, женюсь – и заживу. Окончил институт, открыл свой бизнес, женился, а жить не получается. Что мешает? Дети родились. Вот выращу детей, потом я заживу! И понеслось: выучу детей – потом заживу! Женю их – потом заживу, воспитаю внуков – потом заживу! Нет, ну когда я выйду на пенсию, вот потом я точно заживу. Вышел на пенсию. Сыграл в ящик. И, пред тем как в последний раз закрыть глаза, подумал: «Вот сейчас помру, потом снова появлюсь на свет, вот потом я точно уж заживу!»…

Каждый человек счастлив по-своему и единым рецептом здесь не обойтись. Ведь никого нельзя сделать счастливым насильно. У всех счастье разное. Но, на пути к счастью есть одно простое действие – разрешить себе стать счастливым, позволить себе получить то, чего хочет твоя Душа и сделать это. Здесь не нужны советы друзей, знакомых, родных и прочих всезнаек и советчиков из вашего окружения – они не могут ощущать ваше счастье, у них оно свое.

Это как в магазине, когда вы выбираете вещь. Продавец или ваши друзья-подруги, с которыми вы пошли за покупками, из самых добрых побуждений упорно стараются уговорить вас купить ту вещь, которая им нравится. И совершенно не нравится вам, просто они видят по-своему. Однако – не им её носить… Вот так и в жизни – каждый сам должен выбирать свое счастье.

И ещё – очень жаль, что в рутине, обыденности и повседневности мы забываем о том, кто с нами рядом – о Любимом Человеке. Что перестаем ценить дар, который называем Любовь. Эйфория первых месяцев или лет (у кого как) обожания друг друга проходит. Наступают будни. И мы забываем о том, что нужно дорожить каждым мгновением, прожитым рядом с Любимым Человеком. Дорожить этим человеком. Ведь нас не просто так свели вместе – это почему-то было важно Хозяину театра наших жизней.

Да, мы дорожим своими родителями, своими детьми, ведь мы их не выбираем. Мы дорожим друзьями, с которыми сводит нас судьба. Но ведь это – не то! Это совершенно не то чувство, которое мы испытываем к человеку, с которым просыпаемся каждое утро рядом и хочется, чтобы это не заканчивалось никогда. Ведь, по большому счету, и у детей, и у родителей, и уж тем более у друзей – своя, собственная жизнь, в которой всегда найдется место нашему искреннему чувству заботы и уважения, нашему вниманию к ним. Но мы забываем об этом и вспоминаем лишь тогда, когда расстаемся с Любимым Человеком. Порой, жалея об этом разрыве до конца жизни. И в каждой новой попытке завязать отношения мы ищем черты того, кто остался для нас навсегда Любимым, пытаемся заменить его другим, прекрасно понимая, что это не возможно.

Любовь никогда не умирает просто так. Ее убивают страх, предательство, измена, вмешательство знакомых, друзей, родных. Но самое страшное убийство Любви – перестать дорожить друг другом. Страшное в своей обыденности. Мы просто перестаем друг друга слышать, чувствовать на расстоянии. Перестаем слышать нотки боли и отчаяния, исходящие от Любимого Человека.

Только иногда бывает и так, что любовь остается жить маленькой тусклой свечкой, укрываемой ладонями от ветра недоброжелательности, недоверия и обиды. Бывает так, что этот огонек разгорается снова, разгорается с полной силой, и две души, которым суждено быть вместе, несмотря ни на что, понимают вдруг, что они едины. Вот тогда отступают все невзгоды, все страхи и боль. И две руки, одна в одной, ведут друг друга по жизни, согревая своим теплом и оберегая каждое мгновение. Ради этого можно свернуть горы. Ради этого снова возможно стать самим собой. Это чувство всегда двигало людьми, души которых Вселенная одарила ЛЮБОВЬЮ…

Наш мир постоянно, триста шестьдесят пять дней в году (а иногда и триста шестьдесят шесть), ежечасно, ежеминутно даёт нам шанс изменить свою жизнь, свою судьбу, получить возможность снова дарить Любовь и получать в ответ взаимность. Невидимый кукловод ведет нас по жизни. Одним возвращая ту боль, которую они причинили, других наделяя уверенностью в себе и в Любимом человеке, в искренности чувств… Шанс даётся каждому, а вот что мы выберем – зависит только от нас.

Часть первая
Линии судьбы

 
Кто виноват, что ты устал,
Что не нашел чего так ждал?
Все потерял, что так искал,
Поднялся в небо и упал.
И чья вина, что день за днем,
Уходит жизнь чужим путем?
И одиноким стал твой дом,
И пусто за твоим окном?
 

Алексей Романов, группа «Воскресение»

Исход

В дождливый, пасмурный ноябрьский день я сидел на мокрой деревянной лавке автобусной остановки и в одиночестве пил водку. Пронизывающий северный ветер бросался мокрыми холодными каплями, вперемешку с крупными хлопьями снега, в левое ухо, которое приходилось закрывать плечом. Снег попадал за воротник короткой кожаной куртки «радикулиточки». Растаяв на шее, неприкрытой шарфом, стекал по спине холодными струйками. Ветер студил кожу спины под задравшимся свитером. На козырьке синей джинсовой бейсболки начал образовываться маленький сугроб. Я не обращал на это ни малейшего внимания. Это ведь только ветер, и только снег с дождем, это не страшно, и не больно, и даже не холодно, особенно, если это уже вторая по счету бутылка водки пополудни, а внутри пустота.

Немногочисленные пассажиры в ожидании «маршрутки» прятались от дождя под гофрированной металлической крышей остановки. На мокрую лавку никто не присаживался. Только уставшие женщины ставили на деревянные брусья тяжеленные хозяйственные сумки и загруженные по максимуму полиэтиленовые пакеты с эмблемами супермаркетов. На меня они поглядывали с немым укором. Мне было наплевать и на их взгляды, и на их укоры. Я пил водку и смотрел кино под названием «Первый снег». Пассажиры сменяли друг друга бесконечной чередой безликих человеческих теней.

Немного дольше других задержалась высокая, стройная женщина лет тридцати. Из-под её, вручную связанной, пёстрой шерстяной шапочки задорно торчали рыжие косички. В уголках выразительных серых глаз проступили ранние морщинки. Когда-то дорогая кожаная куртка-«англичанка» обтягивала средних размеров грудь. Куртка была потертой. Джинсы на женщине были летние, а осенние сапоги на низком каблуке явно не раз побывали в руках сапожника. Она поставила на лавку два полных пакета и поправила новенькую сумочку с яркой пряжкой замка, сползающую с плеча. Руки без перчаток замерзли и покраснели от холода. Я хотел было отдать ей свои перчатки, но она спрятала руки в карманы и я передумал.

«Кто сумочку купил – тот и перчатки купит. А вообще, пускай тебе судьба улыбнется», – мысленно пожелал я ей и отвернулся.

Женщина посмотрела на меня совершенно другим взглядом, отличным от взглядов толпы непрошенных судей. Она все поняла без слов, так же как и я. Мелькнувшая в глазах надежда сменилась сочувствием. Меня просчитали, оценили и сделали выводы. Трехдневная щетина на щеках, тоска и боль в глазах, кожаная черная короткая куртка, финский свитер, фирмовая бейсболка, начищенные до зеркального блеска черные дорогущие полусапожки на каблуке «а ля ковбой» с металлическими бляхами по бокам, на руках перчатки… Да, она была права. Несмотря на прикид, сейчас я ни на что не гожусь. А мог бы. Но лечить тяжелобольного мужика ей было не с руки. Дома маму ждут двое детей. А вечером еще и друг обещал заглянуть. Пару часов придётся провести на кухне. Потом еще уроки, стирка. Да и себя привести в порядок нужно успеть. Подруга согласилась на вечер забрать детей к себе. Значит, если он приедет, как обычно, в шесть – у них будет часа три. Немного, но хоть что-то. Поэтому, для того, чтобы поговорить со мной по душам, пожалеть себя, пожалеть меня и до одури, молча (чтобы дети не услышали) натрахаться, так, чтобы утром ноги не сходились, места в ее расписании не было. Вот и хорошо.

Интересно, какая же сволочь придумала вставлять в бутылки с водкой этот гребаный пластмассовый клапан? Его даже зубами вытащить не удалось. Отбивать горлышко я не решился. После безуспешных попыток выпить первую бутылку из горла, пришлось пойти и купить упаковку пластиковых стаканчиков (по одному они в супермаркетах не продаются). Вот и сидел я теперь на остановке, наливая себе по чуть-чуть водочки в стаканчик и смакуя ее, родимую, маленькими глотками. От этих глотков в желудке разливалось тепло. Спазм в районе солнечного сплетения отпускал. Снова становилось жалко себя. Жалко за то, что в очередной раз меня не поняли и не оценили. И кто? Бесконечно Любимая Женщина!

Последняя в пачке сигарета заменила закуску. И в магазин-то послать некого – шпана, обычно вертевшаяся в этом районе, наверняка попряталась от дождя по подвалам. А самому идти за сигаретами было в лом.

Пять дней назад я поругался с Катей. Вернее, не с ней, а с ее отцом. Разругался в хлам. Собрал вещи и ушел. Благо было куда – домой. В тот дом, где родился и где прошли детство, юность. Где рождались мечты. Откуда шагнул в большую жизнь. И куда вернулся. Сейчас мечта умерла. И, сидя на остановке, я справлял по ней поминки.

Наконец, подошла маршрутка, нужная моей нечаянной соседке, и она, подхватив пакеты, шагнула в теплую, мокрую духоту салона, бросив мне на прощание ободряющий взгляд. Я в ответ улыбнулся: «Женщина, пускай тебе повезет! Мне не повезло».

Снова стала собираться толпа пассажиров. Снова осуждающие взгляды.

«Да насрать мне, на то, что вы обо мне думаете. Все ваши мелкие проблемки, семейные дрязги, поломанные смесители на кухне и вечно пьяные соседи – ничто! Ничто перед тем, что я ей больше не нужен. Как же она сказала? А, вспомнил: «Ничего, не переживай, одиноких баб много, найдешь себе еще. Несмотря на возраст, в постели ты незаменим, что уж тут скрывать». И все. Значится, я только в постели хорош? А все остальное, значит, было – херня? Значит, все остальное было не нужно?», – больной мозг, сдобренный алкоголем, снова начал копаться в прошлом, выискивая жалостливые струны и сладострастно их дёргая.

Кто-то уселся рядом на скамейку. Я повернул голову и увидел мужичка лет семидесяти, одетого в поношенную, но опрятную одежду. Правда, нездоровая кожа лица и грязь под ногтями пальцев, покрытых порезами и струпьями, говорили о многом.

– Кого поминаешь начальник? Из друзей кто преставился? Или как? – спросил, откашлявшись, мужичок.

– Мечту поминаю. Мечту!

– Ну-у, это тяжело. Если мечта померла – это никуда не годится. Плесни… За помин мечты, – он протянул мне выуженную из грязного баула алюминиевую солдатскую кружку.

Я плеснул. Мне не жалко. Тем более – человек с пониманием. Когда уходят близкие люди – это тяжело, а когда умирает мечта – бывает, кажется, что закончилась твоя жизнь. Плеснул себе в пластиковый стаканчик.

– Ну, за мечту! Щоб сбылась она, туды ее в качель! Никуда она служивый от тя не денется. По глазам вижу. Мечта твоя в душе. И глаза у тя хорошие. Как и тогда, когда пирожками меня угощал, – хитро подмигнул мне старик и опрокинул водку в рот.

– Ты че, дед? Я тебя первый раз вижу. Какие нахрен пирожки? Где я тебя угощал?

– Эх, начальник. Совсем нюх потерял. В 96-м, на Пасху, Клавку на базаре малолетки ногами забили, или забыл? Вы ж тогда нас со всего города стянули. В дежурке уроды – лихоимцы над нами издевались, а вы в кабинете пирожками с ливером и «Галиной бланкой» нас угощали. Да и «наркомовских» по стакану, от щедрот своих, ты нам выделил. Неужто не помнишь? Человечен ты, начальник, такое не забывается. Ты с нами как с человеками, как с людьми говорил.

Я вгляделся в его лицо. Память моментально пролистала страницы оперских ежедневников и остановилась на нужном листе: «… Никифор Иванович Ипатьев, 1943 г.р., уроженец г. Москвы, член КПСС с ноября 1963 года, в прошлом профессор АН СССР, кафедра политэкономии МГУ. Кличка «Доцент», среда обитания – коллектор теплотрассы в районе общежития МГПИ, по ул. Свердлова 39. В мае обычно мигрирует на Черноморское побережье Крыма. Род занятий – попрошайничество, сбор и сдача вторсырья. Убежденный хиппи. В натуре БОМЖ».

– Никифор, «Доцент», мать твою! Живой, бродяга! – заорал я и обнял старика.

Толпа на остановке пришла в замешательство и предпочла ретироваться под холодные струи дождя. От греха подальше.

Да и хрен с ними. С их моралью, этикой и принципами, которые они же сами постоянно и нарушают. Постоянно врут. Врут детям, женам, мужьям, родителям. Директорам и коллегам. Подругам, друзьям, любовникам и любовницам. Извиваются в жизни, как скользкий, противный речной угорь в руках, которого я поймал в детстве, в лесной речке далекой теперь Латвии. Это же Никифор!

– Узнал, начальник. Узнал. А ты молодцом. Клево тянешь. Тебе ж ведь уже под полтос, поди. А ты ничего. Красава.

– Спасибо, Никифор. Ты тоже молодца.

– Да куда уж мне. Я уж ко встрече с Создателем готовлюсь. Вот он устроит мне «разбор полетов». Какие возможности были даны, какие перспективы. А вышло как…

– Я помню, Никифор! Я помню! Сколько с тобой говорено было. Ты ж кладезь мудрости, бродяга. Вот уж кого не ожидал увидеть – так это тебя.

– А кого ты ждал? Архангела Гавриила? Что, беда с любой твоей? Не поняла, не оценила?

– Откуда знаешь?

– Оттель! Я ж БОМЖ, самый ценный кладезь информации, живущий вне временного континуума. Всё видящий и всё наблюдающий.

– Блин, ну ты загнул…

– Что? Сильно по-научному?

– Ага.

– Ну, тоди наливай, полковник.

– Ты и это знаешь?

– Знаю, знаю. Имеющий уши да услышит. А вы на обмывке так орали, что и у турок слышно было. Наливай.

Я налил в кружку и свой пластиковый стакан прозрачной жидкости. С сожалением отметил, что оставалось полбутылки, а с Никифором хотелось поговорить о многом. Ни дождя, ни снега я уже не чувствовал. Было тепло и хорошо. И остановка превратилась в теплое, уютное прибежище одиноких странников.

Перехватив мой взгляд, Никифор снова мне подмигнул.

– Не ссы, начальник. Ща Верка сгоняет, ты ей только «капусты» кашляни. И все заметано.

– Только без «самоката».

– Обижаешь.

Верка нарисовалась из пелены дождя и снега, я протянул ей сотку гривен.

– Две возьми, и закусон на сдачу.

– Обижаешь, начальник. Закусон имеется. Верка, водяры на все.

Когда Верка ушла, я вспомнил о сигаретах.

– Блин, сигареты…

– Курить хочешь? Имеется. Имеется на все вкусы.

Никифор достал из кармана потертой куртки пачку «Мальборо».

– Во, глянь! Бычки козырные! – ткнул он мне пачку, забитую окурками разной длины.

Я выбрал средней длинны окурок, на котором отсутствовали следы губной помады. С наслаждением подкурил.

– Может тебе еще и девку?

– Не, Никифор, это не по мне.

– Уважаю. А то ежели че – тут есть студенточка одна. Живет на съемной хате. Я к ней мыться хожу. Душевная девушка. Хотя в постели слабовата. Моя Ирка лучше была. Выгибалась, что стерлядь на крючке. А орала как… Ну, не хош – так не хош. Хотя, ты прав – тебе секес сейчас не поможет.

Мы допили бутылку водки. Пришла Верка, выставила еще три пузыря. Я снова разлил по стаканам и в кружку водку.

– Не побрезгуй, начальник.

Никифор, постелив на мокрые деревянные брусья газету, стал выкладывать соленые огурцы, помидоры, копченое сало, черный хлеб, вареные яйца. Очистил две луковицы и, порезав их на четыре части, сыпанул жменьку соли.

– Ха! Вы что продсклад ломанули?

– Не, начальник, – добрые люди помогли.

– Тогда не побрезгую.

Мы закусили и снова закурили. Тепло так было, хорошо. Как будто с отцом сидел рядом.

– Что дальше намерен предпринять, служивый?

– Смешно, но уехать хочу к арабам и бедуинам. На Синай. Там море, горы, пустыня…

– Ну, так и езжай. Ты же с детства этого хотел, и в прежней жизни там жил. Вот и езжай. И она туда к тебе приедет. Не сразу, но приедет. С бухлом завяжи, чтобы не так ломало, начни книги писать. Пиши все, что душа подскажет, а она у тебя – ох, какая! Засиделась. Ей сейчас только дай.

– Откуда ты все знаешь? Ну – про душу, про Катю, что она приедет?…

– Оттуда. Не надо оно тебе. А приедет она, и вместе вы будете потому, что браки на небесах заключаются, а не на земле. Слыхал, небось, да не верил в это. А не верил потому, что слаб человек в понимании своем, а особенно в вере. Ох, как слаб. Ну, вот ты, скажем. Попробуй сейчас, через год, через пять лет, представить рядом с собой другую женщину – хрен, что у тебя, полковник, получится. Не заменить тебе ее никем. И член свой ни в какую другую не засунешь, потому, что вместо той, кого трахаешь, будешь Катю представлять и видеть. А та, которую иметь будешь, это сразу почувствует. Вот и думай, что тебе надоть. А вас там, наверху, давно друг к дружке вели. От того и судьбы ваши похожи. От того и отпали все ваши прежние мужья и жены, партнеры и партнерши, как осенние листья с веток, что вам вместе определено быть. Для счастья. А выберете несчастье – его и получите.

– Никифор, ты прямо Настродамус. Право слово…

– Нострадамус? Гы. Вот уж не думал. Он тоже боков напорол. Боженька ему дар, как и мне, как и тебе дал. Жизнь называется. А он ее на необъяснимые комментарии потратил. Все будущее пророчил, людям мозги засрал. Да и я хорош. Если бы тогда не сорвался, мы б уже давно в шоколаде жили, и не мы в Европу, а они к нам просились бы. Ну да ладно. Пей, полковник. Пей. Но вскоре завяжи. Негоже человеку себя в этом дерьме топить.

– Спасибо, Никифор. Что еще посоветуешь?

– А что тебе советовать? Ты сам все знаешь. Через любовь все в этом мире дается. Полюби себя, полюби жизнь. Катю полюби по-новому. Не как собственник, а как хранитель, как ценитель. Береги ее. Вас действительно не зря свели вместе. Пусть злится, пусть не подпускает тебя. Пусть молчит, не отвечает на звонки, на смски эти, что шлешь поутру. А ты терпи. Тебе ж она не тока в постели нужна? Когда душ слияние – вот тогда все и ладно становится. Сам поменяйся, тогда и мир вокруг тебя изменится. На вот тебе, на счастье, – он протянул мне серебристый брелок в виде дельфина. – К тому и стремись. Наливай, полковник…

Пробуждение утром следующего дня оказалось на прочуд легким. Я с наслаждением умылся холодной водой, сбрил щетину. Разогрел мясо с гречкой. Позавтракал. Собрал старую, ненужную одежду. Сложил её в рюкзак и отправился искать Никифора.

Начать решил с опорного пункта, правильно полагая, что участковый знает все. Зайдя в опорный пункт, подошел к кабинету, дверь в который была открыта. Постучал, обозначив свое присутствие. Шагнул в кабинет.

– Привет, парни. Я…

– Здравия желаем, – поднялись со стульев капитан и старший лейтенант. – Можете не представляться, мы вас знаем.

Я подошел, мы обменялись рукопожатиями. Присел на видавший лучшие времена стул. Окинул взглядом обстановку кабинета. Скромно, даже очень. Собственно, как и везде в последнее время. Нет у страны денег на содержание правоохранительного аппарата. Даже на достойную зарплату нет. Да, впрочем, так было всегда. Всегда, начиная с того момента, когда наша страна шагнула на путь независимости. Жаль. Раньше было по-другому. Ну, да то раньше…

– Что привело вас к нам? Помощь нужна?