А. В. Жвалевский. Сборник

– Как что? – встрепенулась охля. – Мешок, тулуп, посох в руки – и по школам бегом на ёлки! Желания исполнять.

– А вдруг меня не пустят?

– Ты что, смеёшься? – встрял в разговор птёрк. – Им за три дня нужно ёлки организовать! Что значит «не пустят»? Да с руками оторвут!

Утереть пот Сергею Ивановичу удалось только вечером 1 января. Птёрк оказался прав: Деда Мороза пускали везде, даже не спрашивая, откуда он взялся. Или сами на ходу придумывали. «Вы из Наркомпроса, да?» – спрашивали очкастые тётеньки и, не дожидаясь ответа, тащили колоритного, явно сказочного, персонажа к детям.

И там уж начиналось: дети сначала смотрели во все глаза, потом смелели, лезли на руки к Деду Морозу, рассказывали, как они хорошо себя вели, требовали подарков и исполнения желаний.

Сергей Иванович быстро вспомнил первую ёлку в доме у своей сестры и, чтоб дети не устроили бучу, предложил всем по очереди читать стихи.

– А можно не стих, а песенку? – спросила маленькая веснушчатая девочка.

– Конечно, милая, – радостно согласился Дед Мороз, и в голове у него тут же зазвучала «В лесу родилась ёлочка».

Но девочка звонко запела совсем другое:

 
– Мы растём, мы поём, мы играем,
Мы в счастливое время живём,
Песней дружною мы открываем
Пионерский наш радостный дом…
 

Дед Мороз слегка оторопел, особенно когда остальные дети старательно подхватили:

 
– Вы, трамваи, звените потише,
У реки, на Бульварном кольце,
Чтобы Сталин любимый услышал
Нашу песню в Кремлёвском дворце!
 

Дед Мороз обвёл изумлённым взглядом зал и увидел, что учителя поют даже старательнее, чем дети. Он растерялся. Патриотические песни на Рождество даже в царской России не пели!

– Не расстраивайся, – зашипел ему в ухо знакомый охлин голосок, – они просто по-другому не умеют…

– Ладно, научим, – пробурчал Дед Мороз и громко объявил: – Ай молодцы, ай ладно поёте! А теперь мы с вами новую песню выучим, новогоднюю. Ну-ка, в хоровод встанем! А теперь за мной повторяем: «В лесу родилась ёлочка…»

Сергей Иванович прыгал и скакал вместе с детьми, касался каждого – и снова калейдоскоп фантазий возникал перед ним. А к концу утренника сказал: «Ну-ка, дети, посмотрим, что у нас под ёлочкой?» Понятное дело, дети бросились смотреть, что под ёлочкой, и нашли всё что загадывали. Труднее всего оказалось отбиться от очкастых тётенек, которые не хотели отпускать «товарища артиста», не подписав каких-то ордеров и ведомостей. В конце концов Морозов грозно ответил им: «Необходимые бумаги будут высланы вам курьером». Тётеньки отстали, и Сергей Иванович помчался в следующую школу.

Но, как он ни торопился, обойти за три предпраздничных дня удалось только десяток-другой утренников. С одной стороны, это было много: птёрки и охли натаскали целую кучу разноцветных блёсток, весь Новый год Морозовы провели словно внутри небольшого салюта. С другой стороны, детей, которых Дед Мороз не успел поздравить, было гораздо больше.

– Ничего! – сказал Главный Птёрк, деловито прохаживаясь по праздничному столу. – Поставим это дело на серьёзную основу. Ну-ка, не хулиганим там!

Окрик предназначался остальным птёркам и охлям, которые буянили по всей комнате. Никто из них даже ухом не повёл.

– Это с таким-то рабочим коллективом? – рассмеялась Маша.

– Спокойно! – Птёрк сложил руки на груди и гордо задрал голову. Он сразу стал похож на маленького Наполеона. – Это мы во время праздника бестолковые, а когда работаем… Ох!

Кто-то из работящих, но бестолковых птёрков очень ловко прыгнул на ложку, торчавшую в варенье. В результате Главного Птёрка сшибло вишенкой, и он потратил целую минуту, чтобы хорошенько вытереться о салфетку.

– Значит, так, – продолжил он. – Твоего личного присутствия не потребуется. Желания будем мы собирать, а ты сиди себе тихонько и выполняй.

Сергей Иванович вспомнил толпу детей, которая его каждый раз окружала, их горящие глаза…

– Нет, – упрямо покачал он головой, – на утренники я тоже буду ходить.

– Как хочешь, только учти… Да что ж такое?!

Очередная вишенка снова сбила птёрка с ног. Тут уж Маша, пожалев, принялась вытирать бедолагу от варенья.

– А ещё говорят, – бурчал птёрк, но было видно, что ему приятна забота хозяйки, – снаряд дважды в одну и ту же воронку не попадает. Спинку потри, пожалуйста. Банда охламонов, а не помощники Деда Мороза!

На плечо к Морозову тем временем забралась очередная охля.

– Пойдём мы! – заорала она задорно. – А то умаялись, а нам ещё неделю работать!

– Почему неделю? – удивился Сергей Иванович. – Новый год уже всё, наступил.

– А утренники в школах ещё неделю будут идти, – сказала Маша. – Ты что, не знал?

Наверное, Морозову стоило огорчиться – ещё целая неделя напряжённой работы, но он вдруг почувствовал прилив сил.

– Придётся отгулы взять, – он посмотрел на часы, – и лечь сегодня пораньше. Эй, ты чего?

Главный Птёрк стоял посреди его тарелки, с него густо текло малиновое варенье.

– Это он сам в розетку прыгнул, – наябедничала охля с плеча, – я видела!

– Ничего не сам! Оступился я. – Птёрк повернулся к Маше: – Хозяйка! Вытереть бы меня!

Когда Маша, с трудом сдерживая смех, в очередной раз вытирала злосчастного птёрка, тот, кажется, даже заурчал от удовольствия.

Декабрь 1936 года

Из истории

Статья в «Правде», про которую мы рассказали, – это не выдумка. Действительно была такая статья. Называлась она «Давайте организуем к Новому году детям хорошую ёлку» и на самом деле вышла 28 декабря 1935 года. И написал её действительно человек по фамилии Постышев. Вот видите – мы ничего не придумали!

Само собой, что после этой статьи ёлка перестала быть врагом и превратилась в лучшего друга. Её, правда, переименовали в новогоднюю ёлку и стали ставить не на Рождество, а на Новый год, но детям-то какая разница? Они снова могли радоваться и волноваться – а что там такое появится под ёлочкой?

И с тех пор традиция празднования Нового года уже никогда не прерывалась.

На сей раз пожеланий от детей было невообразимо много. Не только записочки – целые бандероли приходили с адресом «Дедушке Морозу».

– Как они только меня находят? – удивлялся Сергей Иванович.

– Как-как? – обижались птёрки и охли. – А мы на что?

Слава о добром волшебнике, который выполняет желания, прокатилась по всей стране. Деду Морозу писали отовсюду, даже от самого Тихого океана. Птёрки и охли не подвели, работали бодро и совсем не хулиганили.

Сергей Иванович бережно брал каждое послание, «вслушивался» в него, колдовал и откладывал. Очень боялся, что попадётся, как в войну, что-то страшное, неисполнимое – но проносило. Дети просили детского: игрушек, конфет, нарядов. А ещё «чтобы наши победили» и даже «чтобы везде была революция». Последнюю бумажку Морозов отложил, нахмурившись, не стал над ней ворожить. Лично он не видел ничего хорошего в революциях, войнах и в других событиях, которые заканчиваются кровопролитием.

И всё время поглядывал на календарь. Вспоминал детский гам, общее ожидание чуда и громкое «ах!», когда подарки извлекались из-под ёлки.

Первый детский утренник в ближайших окрестностях ожидался 23 декабря. Дед Мороз готовился с утра, на работу не пошёл – специально взял отпуск не летом, как все стремились, а зимой.

Еле дождался назначенного времени, ступил на порог – и остолбенел. Директор школы, крепкий седой мужчина, разговаривал с… Сергей Иванович хотел было ущипнуть себя, но мешали рукавицы. С Дедом Морозом!

Двойник был в синем тулупе до пят, с посохом, правда, борода его при ближайшем рассмотрении оказалась из пакли. Увидев Сергея Ивановича, он тоже удивился, но не так сильно.

– Здрасте, товарищ! – сказал поддельный Дед Мороз. – А зачем вас Голубцова сюда прислала?

Директор посмотрел на Сергея Ивановича строго и даже как будто осуждающе. Морозов только и смог, что закашляться и виновато развести руками.

– Вам в двадцать вторую школу надо! – пояснил двойник. – Там, кажется, как раз никого. Знаете, где двадцать вторая?

Морозов кивнул и поспешил выйти, успев ещё услышать:

– Голубцова – это инспектор наш. Молодец, успела-таки подмену найти.

На улице Сергей Иванович чуть не заплакал.

«Как же так?! А я?»

Тут он почувствовал, как в районе плеча завозились, поскреблись – и под самое ухо Деда Мороза выскочила охля.

– Спокойно! – сказала она. – Это свои!

«Кто из вас свои? – хотел спросить Сергей Иванович. – Ты или… тот тип?»

Но охля уже тараторила:

– А что ты хотел? В прошлом году многим понравилось, как ты на утренники ходил. Дети ещё с осени учителей донимали: «А к нам придёт Дед Мороз? А он точно придёт?»

Охля так похоже показала нетерпеливых детей, что Морозов начал успокаиваться.

– Вот они актёров и наняли. Теперь тебя много!

– Но они… а подарки? А желания исполнять?

– Спокойно! – повторила охля. – Твою работу за тебя никто делать не будет. По исполнению желаний ты самый главный. А артисты – они только твою роль исполняют. Ещё вопросы?

Дед Мороз потоптался, задумался и спросил:

– А ты знаешь, где тут двадцать вторая школа?

– Конечно! – Охля уселась на плече поудобнее. – По-шли покажу!

Ленинград очень изменился за последние десятилетия. Из города Петра он потихонечку превращался в город Ленина – колыбель революции.

По городу развесили кучу мемориальных досок – оказывается, Ленин успел пожить во многих домах, памятники вождю размножались со страшной силой. По городу прокатились уже две волны переименования улиц. Теперь Пантелеймоновские улица и мост стали улицей и мостом декабриста Пестеля. 12 Рождественских улиц переименовали в 12 Советских, Троицкий мост стал мостом Равенства, а Гагаринской улице, на которой когда-то стояла Ванина гимназия, после переименования её в улицу Герцена опять вернули название Гагаринская.

Кстати, школа на месте гимназии сохранилась. И туда тоже приходил Дед Мороз.

Новый год в этом году страна отмечала с размахом.

Ёлки стояли везде, где только можно, нарядные, красиво украшенные. За год наладили выпуск новогодних игрушек, и теперь зелёные красавицы были действительно сплошь увешаны стеклянными пионерами, стахановцами, рабочими и серпами с молотами.

Были даже выпущены специальные брошюрки с подробным указанием, как именно нужно встречать Новый год в детских садах и школах, как проводить утренник и какие игрушки куда вешать. Сергей Иванович читал их и ухмылялся – столько лет уже этот праздник отмечали, а теперь оказывается, почти всё делали неправильно.

Перед очередным утренником Морозов носился по квартире и собирался, весело напевая песенку про ёлочку. Маша сидела в уголочке и что-то тихонько шила. Настолько тихонько, что муж забеспокоился. И не зря, на глазах у Маши блестели слёзы.

– Что случилось? – Морозов разом прекратил сборы и уселся рядом с женой.

– Сергей, а ты не замечал странную вещь? Замечал же наверняка… Только мы не говорим с тобой об этом…

– Машенька, что случилось?

– Серёжа, мы не выглядим на свои годы! Посмотри на меня, мне по паспорту пятьдесят девять лет.

– Это же хорошо, что не выглядим!

– Серёж, хорошо, конечно… Только все мои знакомые уже бабушки давно, в платочках и с палочками. Я уже к ним и подойти боюсь.

Морозов потоптался немного и вдруг предложил:

– А ну вставай!

– Зачем? – спросила Маша, но послушно встала.

– Затем! На утренник со мной пойдёшь.

– Да ну, я буду тебе мешать…

Но Сергей Иванович уже заметил искорки в глазах и понял, что жене очень хочется пойти с ним.

– Идём-идём. Ты не будешь мешать, ты мне поможешь!

На сборы оставалось совсем мало времени. Маша подошла к зеркалу, Сергей Иванович стоял рядом, уже наряженный в тулуп, с посохом в руках.

– Всё равно ты у меня слишком молодой для деда. Тебе бы бороду поокладистей, брови покустистее…

И Маша провела руками по лицу мужа. От её рук в стороны разлетелись разноцветные звёздочки, и Дед Мороз стал старше лет на десять.

Маша завизжала и спрятала руки за спину, с ужасом глядя на мужа. Тот же изумлённо глядел на своё отражение, не очень соображая, что, собственно, случилось.

– Только без истерик, спокойно!

Главный Птёрк, как всегда, появился без предупреждения и, как всегда, очень вовремя.

– Что это было? – дрожащим голосом спросила Маша, разглядывая свои руки.

– Чудо, – просто ответил птёрк.

– И это я?

– Ты. Вы же вместе попали под волшебный снег.

– А почему я раньше не могла?

– Ты раньше не пробовала.

– Ох, я должна это обдумать…

Маша уселась на диван и уставилась в пространство совершенно бессмысленным взглядом. Уж что-что, а обдумывать что-либо она точно была не в состоянии. Птёрк взял инициативу в свои руки:

– Так, времени на обдумывание нет! Быстренько встали и пошли к детям! Только, Машенька, сделай с собой что-нибудь, ты теперь можешь! Ну, платье серебристое, звезду во лбу… Ты же женщина, что я тебя учу?!

И Маша, собрав в кулак всё своё мужество, провела ладонями по лицу. Через несколько секунд на изумлённых птёрка и Деда Мороза смотрела молодая девушка в красивом переливающемся кокошнике и белом платье, усыпанном блестящими снежинками.

Сергей Иванович всплеснул руками.

– Ну ничего себе! И как мне теперь тебя представлять? Жена? Просто смешно! Разве что дочка.

– Внучка, для дочки слишком молодая, – подсказал птёрк, – и имя какое-нибудь нужно придумать снежное. Пошли, будем думать по дороге!

И хотя по дороге они перебрали целую кучу вариантов, от Снежаны до Снеженики, положение спасли, как всегда, дети.

Увидев всю белую и блестящую спутницу Деда Мороза, девочки застыли в восхищении, а одна подошла и сказала:

– Ты такая красивая! Как Снегурочка в сказке, даже ещё красивее!

Вот так быстро, просто и решился вопрос имени.

А у Маши оказался талант. Пока Дед Мороз в очередной раз подписывал какие-то бумажки у директора школы, Маша быстренько организовала детей, поводила с ними хороводы, и когда Сергей Иванович освободился, его в коридоре встретил дружный крик:

– Дед Мо-роз! Дед Мо-роз!

– Иду, иду! – крикнул он почти на бегу.

И войдя в зал:

– Здравствуйте, дети, здравствуй… внученька!

Как будто всегда так и было!

И ни Сергея Ивановича, ни Машу совершенно не удивило, что через неделю состоялась ёлка в Кремле, где кроме товарища Сталина и всевозможных членов ЦК ВКП(б) были Дед Мороз и внучка Снегурочка.

А количество записок, писем и телеграмм далеко перевалило за обозримое. Откуда они брались и куда девались, было непонятно, этим занимались специальные птёрки и охли. Они подтаскивали и утаскивали, иначе квартира была бы завалена выше потолка. Дед Мороз только успевал ворожить, Маша с трудом умудрялась просмотреть и разобрать почту. У неё у самой работы было очень много, она занималась организацией утренников. Выдохнуть удалось только днём 31 декабря, когда поток почты ослабел.

Но тут же повалил новый поток – со звёздочками.

– В Петропавловске-Камчатском полночь! – загадочным голосом сообщил птёрк и выпустил красивую звёздочку.

И до полуночи по Москве семья Морозовых жила в центре праздничного фейерверка.

Фейерверк продолжался ещё неделю, пока шли утренники, исполнялись желания, а трудолюбивые птёрки и охли таскали звёздочки. Но когда последняя звёздочка угасла, долетев до пола, Сергей Иванович и Маша почувствовали странное щекотание на лицах. Они разом обернулись к зеркалу…

– Ну и хорошо, – сказала Маша, – я и так была слишком молодая. А если бы ещё моложе стала, меня соседки поедом съели бы. И на работе…

Сергей Иванович ничего не ответил, только погладил свою бороду, которая стала немного короче и не такой седой.

Так Морозовы узнали, что колдовство Снегурочки действует всего две недели в году.

Дальше для огромной страны СССР потянулись довольно однообразные годы. Весь народ в едином порыве строил светлое будущее под названием «социализм», по-прежнему свято веря, что живет в лучшей на свете стране.

«Жить стало лучше, жить стало веселее», – сказал вождь всех времён и народов Иосиф Сталин, вернув детям ёлку, и продолжил управлять страной.

И ёлки остались!

Про Деда Мороза теперь знали все. Про птёрков и охлей не знал никто, хотя работали они просто не покладая маленьких лап.

В свободное от дед-морозовства время Сергей Иванович Морозов работал сразу в нескольких местах.

Он был настолько хорошим инженером, настолько знал и любил своё дело, что даже его непролетарское происхождение не портило ему жизнь. Видимо, он был очень хороший волшебник, потому что умудрился даже в эти годы не нажить себе врагов. Его звали на самые важные государственные проекты, он много ездил в командировки, был одним из главных «трамвайных» специалистов страны.

Маша работала в школе, преподавала в начальных классах. Сначала было тяжело впихнуть свободный «снегурочкин» характер в рамки советской школы, а потом привыкла не обращать внимания. Дети её любили, она в них души не чаяла…

После знаменательного Нового года в 1935 году, когда в Сергее Ивановиче опять проснулся Дед Мороз, он стал просто богом для своих внучатых племянников. Именно к ним в школы Дед Мороз приходил в первую очередь, а вне новогодних каникул они готовы были все выходные проводить у дяди Серёжи. Дядя Серёжа опять рассказывал «про город» и «про работу», водя мальчишек по родному городу.

Война грянула неожиданно. 22 июня 1941 года. В этот день должны были проходить выпускные вечера, а вместо этого вся страна стояла и слушала радио. И не верила, не понимала, не хотела понимать…

Очень страшный 1942 новый год

Из истории

Да, снова в России шла война. Мы не специально вас пугаем, просто такая нелёгкая судьба была в этом веке у нашей страны.

Нынешняя война тоже была мировой, но она оказалась ещё более страшной и кровопролитной, чем Первая мировая. Теперь воевали не просто солдаты, а закованные в броню танки. Тысячи самолётов сбрасывали на людей страшные бомбы. Пушки стреляли на большие расстояния и большими снарядами.

Ленинграду пришлось в годы этой войны очень тяжело. Немецкие войска окружили его со всех сторон – это называется «блокада». Город был в осаде с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944-го – 872 дня.

Советская армия не могла пробиться через блокадное кольцо, Ленинград отбивался от врага из последних сил. В городе почти не осталось еды и топлива, люди замерзали на улицах, умирали от голода в своих квартирах.

Это было действительно страшное время.

Но в Ленинграде жили очень стойкие люди. Они продолжали защищать родной город даже в таких условиях. И дети старались хоть чем-нибудь помочь родителям. Например, съесть не весь малюсенький кусочек хлеба, а остаток подарить маме. А мама, наоборот, делила последний кусочек между детьми, хотя сама очень хотела есть.

Наверное, поэтому Ленинград и выстоял.

А ещё в блокадном Ленинграде люди встречали Новый год. Может быть, город выстоял и поэтому?

В начале войны Морозов опять собирался уйти на фронт. Но тут вышла неувязка – по паспорту Сергею Ивановичу было 70 лет, и призыву он не подлежал.

Поэтому Морозов решил потерять паспорт и уйти добровольцем. И он даже дошёл до призывного пункта, но… увидел там своих внучатых племянников. До призывного возраста оба недотягивали, но стояли в очереди с очень важным и взрослым видом. Андрюша, видимо, специально не брился неделю – из-под носа у него, изображая усы, торчал десяток тонких волосков.

Сергей Иванович мгновенно понял, что они собираются сделать то же, что и он, то есть подделать год рождения, и рассердился не на шутку. Выдернул обоих из очереди, оттащил в сторону.

– Вы что, с ума сошли? – зарычал он страшным басом. – Матери знают, что вы тут?

– Нет. – Мальчишки испугались, но хорохорились: – А что мамы? Мамы не пустят. Они не понимают…

– И правильно не понимают! И я не понимаю!

– Но дядя Серёжа! Родину же нужно защищать! По радио говорили…

– Твоя родина – это твоя мама. Вот её ты и должен защищать! – отрезал дядя Серёжа. – На фронте без вас народу хватит, а ваша задача – женщинам помогать, когда взрослые мужчины на войну уйдут. Пошли домой!

– А город? Наш город? Кто его защитит, если не мы?

Морозов даже замешкался с ответом. И приятно ему было, что внушил он племянникам любовь к родному городу, и страшно за них стало.

– Я защищу, – ответил он, – я останусь и защищу. Не волнуйтесь, я город не брошу.

Сказал и понял – вот для чего он встретил племянников у военкомата. Чтобы понять, что не должен он никуда уходить, что он, Сергей Иванович Морозов, должен остаться и защитить родной город.

Дядя Серёжа не рассказал мамам мальчишек про то, что те пытались попасть на фронт. Он пришёл домой, немедленно связался с родственниками из Горького и уже через три дня сажал своих родных на поезд.

Перрон был забит до отказа. Бабушки с тюками, женщины с детьми и колясками. Чемоданы, узлы, баулы… Кто-то мечется в поисках своего вагона, кто-то потерял вещи, а толпа всё прибывает…

Шум и гам стоит просто невообразимый.

– Ваня, Ванечка, сыночек! Граждане, ребёнок потерялся!

– Я не хочу уезжа-а-ать…

Вдалеке голосит речитативом какая-то женщина. Плачет младенец. Пыхтит тепловоз. Все: и те, кто уезжает, и те, кто остаётся, – все пытаются сказать своим близким что-то важное. Все понимают, что могут больше и не увидеться никогда…

И вот поезд трогается. На перроне остаются почти одни мужчины, многие уже в военной форме. Некоторые плачут, и от этого как-то особенно жутко.

Сергей Иванович стоял на перроне и смотрел, как трогается поезд, смотрел на зарёванное лицо Наташи, на лица племянников, которые не плакали до последнего, а теперь вытирали слёзы кулаками, и понимал, что, кроме Маши, у него в этом городе никого не осталось.

И что второй раз в жизни он лишается своих родных, не зная, увидит ли он их когда-нибудь снова.

Дома его встретили Маша, птёрк и охля. Они жались друг к другу, как будто в квартире стоял страшный мороз, хотя на дворе было лето. Маша кинулась ему на шею.

– Я так боялась, что ты всё-таки уйдёшь на фронт, – сказала Маша и заплакала от облегчения.

– А ты мудреешь, Дед Мороз, – сказала охля.

А птёрк, на правах мужчины, просто похлопал Сергея Ивановича своей лапкой по руке…

А потом настала первая блокадная зима. Было холодно, и очень хотелось есть.

Но Сергей Иванович старался об этом не думать, а сосредоточился на очередной записке. Он крепко сжал её, зажмурил глаза, даже замычал от усердия – но потом отбросил в сторону и беззвучно выругался. Маша вздрогнула. До этой страшной зимы её муж не ругался. Даже беззвучно. Она подошла и ласково обняла Сергея Ивановича.

– Не получается?

– Получается! Но не всё! Тут написано, – Морозов сунул записку так близко под нос жене, что та не могла прочитать, – «хочу маленький кусочек сахара»! Я стараюсь, стараюсь…

Морозов раздражённо махнул рукой.

– Ты не можешь наколдовать маленький кусочек сахара? – встревожилась Маша.

– Могу! Но только один! И маленький! Понимаешь? Хочу большой наколдовать или много, а получается всё равно один и маленький!

Маша обняла мужа покрепче:

– Не переживай. Ты просто волшебник. Ты не можешь сделать больше, чем просят. Но ты можешь наколдовать такой сладкий-сладкий кусочек, чтобы этому ребёнку надолго хватило воспоминаний.

Морозов посопел, успокоился и снова сосредоточился на записке.

Когда выдавалось свободное время, Дед Мороз надевал тулуп, брал посох и шёл бродить по городу. К счастью, холода Морозов не боялся и мог ходить по улицам даже в лютые морозы. Он ночами дежурил на крышах (гасил вместе со всеми зажигательные бомбы), он помогал по хозяйству многим соседям и просто незнакомым людям.

Но главное – он ловил желания. Редко – желания взрослых, они уже совсем разучились верить в чудо, а если и желали, то «чтобы враг не прошёл в город» или «чтобы бомба не попала в родной дом». Да и то никто не говорил об этом вслух, Морозову приходилось разбираться с неясными образами, которые вспыхивали у людей в головах.

Дети же просили так мало, что хотелось плакать: горбушку хлеба, конфету, стакан воды с сиропом.

В Первую мировую войну Морозову казалось, что он никогда не сможет смириться с желаниями о том, чтобы папа или мама были живыми. Сейчас он тоже не смирился. Но, как бы страшно это ни звучало, он привык.

Он знал, что его возможности ограничены, но знал и то, что может очень много сделать… Жаль только, что исполнять желания он способен только в преддверии Нового года.

Морозов приходил домой вечером, Маша отпаивала его имитацией супа с крошечным кусочком блокадного хлеба. Иногда он приходил счастливый, если знал, что сможет выполнить желание и это спасёт кому-то жизнь. Иногда – молча плакал.

Маша гладила его по руке.

Маша редко выходила из дома, она очень ослабла от недоедания и боялась, что на улице ей станет плохо. Зато она договорилась с соседками и устроила в квартире мини детский сад. Сначала она забирала на день троих детей, потом их стало пятеро. Утром ей приводили закутанных ребят, а мамы уходили стоять в очередях в надежде отоварить продуктовые карточки.

Незаметно они все стали одной семьёй. Постепенно детей перестали забирать домой, а, наоборот, мамы оставались ночевать у Морозовых. Вместе было не так страшно. Вместе было не так холодно.

Обогреть одну комнату оказалось легче, чем несколько квартир. Топили буржуйку, постоянно грели воду. Невиданная роскошь – целый день горячая вода, которую можно дать попить детям.

Крошечный паёк делили на всех. Если одной маме удавалось достать хоть немного крупы, а другой – кусочек мяса, то на всех детей можно было сварить суп. Он был совсем жидкий, но восхитительно пах. И если закрыть глаза, то можно было представить, что ешь настоящий наваристый бульон. А к этому супу ещё полагался крошечный кусочек хлеба. Пусть наполовину из примесей, но это был хлеб. Его можно было держать в руке и откусывать потихоньку.

Дети научились ценить еду. Они ели медленно, смакуя каждый глоточек, каждый кусочек, каждую ложечку. Они не плакали, не просили ещё. Доедали и молча отдавали пустые тарелки. Но глаза! Эти голодные детские глаза были страшнее, чем любая бомбёжка.

В это Рождество Маша не превращала мужа в старика, а себя – в девочку. Не до того ей было, да и не хотелось смущать своих новых друзей-соседей.

День 31 декабря был очень холодным. Морозовы слушали по радио стихи Ольги Берггольц. И Дед Мороз думал о том, что сейчас слово «патриотизм» совершенно не режет ухо, хоть на дворе и Новый год.

Из радио доносился напряжённый, как нерв, голос поэтессы:

 
«В ещё не виданном уборе
завьюженный огромный дот –
так Ленинград – гвардеец-город –
встречает этот Новый год…»
 

Маша прижалась к мужу, а Сергей Иванович ласково гладил её по волосам в такт ритму стихотворения.

 
«С безмерным мужеством и страстью
ведущие неравный бой,
мы знаем, что такое счастье,
что значит верность и любовь».
 

«Мы знаем, – повторила про себя Маша, – что значит верность и любовь». И прижалась к Сергею ещё крепче.

 
«Так выше головы и чаши
с глотком вина – мы пьём его
за человеческое наше
незыблемое торжество!»
 

Поэтесса говорила и дальше, что-то про армию, про власть Советов… Но Морозовы уже услышали самое главное. Они сидели обнявшись, обхватив друг друга руками и дарили друг другу своё тепло.

Точно так же в сотнях других ленинградских квартир сидели многие люди, согревая друг друга, не давая друг другу замёрзнуть, ослабеть, потерять веру в чудо. И все они верили в чудо – иначе невозможно выжить в голодном городе, со всех сторон окружённом врагами…

И вечером, накануне новогодней ночи, в квартире Морозовых начались чудеса.

Возвращались из города мамы с полностью отоваренными карточками! Отличное американское мясо, крупа, вермишель, печенье! Женщины плакали, разглядывая это изобилие. Делили на несколько дней.

Маша накрывала на стол. Достала скатерть, красивые бокалы. Полезла на антресоли за новогодними игрушками и в одной из коробок нашла… коробку конфет. Бог его знает на какой Новый год про них забыли и как они попали на антресоли, но сейчас это было просто необыкновенное, невозможное, самое расчудесное на свете чудо!

Дети ждали праздника смирно. Тихо сидели возле печки, тихонько читали, рисовали, иногда засыпали. У Маши каждый раз сжималось сердце, когда она смотрела на них. Их сверстники в мирное время резвились и прыгали бы без перерыва, а у этих детей не было сил на шумные игры.

За стол сели в одиннадцать вечера. О, что это был за стол! Восхитительный суп, почти настоящий, на второе детям мясо, а взрослым просто по целой порции вермишели! Целая тарелка! Потом чай с печеньем. И напоследок Машина коробка конфет. Маша принесла её в комнату, как драгоценную вазу, которая может разбиться. Принесла и поставила на стол, думая, что сейчас раздастся дружный детский визг…

А дети не кричали. Они со слезами на глазах смотрели на коробку, они гладили её, обнимали. Потом, когда взяли по одной конфетке, смаковали их, облизывали, растягивали удовольствие.

В комнате было почти тепло, все разрумянились, даже сняли тёплую верхнюю одежду. И дети ожили!

На несколько часов они снова стали детьми. Маша взялась играть с ними во всякие игры. Они водили хоровод, они смеялись, они даже попытались играть в прятки! Но быстро устали, залезли под тёплые одеяла и заснули.

Заснули и их родители.

Только Морозовы тихонько сидели возле печки, поддерживая огонь.

– Знаешь, что самое страшное? – спросил Сергей Иванович у Маши после долгой паузы.

И сам ответил:

– Я пытался поймать детские желания. А они ничего не хотят.

– Как это? – испугалась Маша.

– Они хотят, чтобы было тепло и не хотелось есть. Сегодня они легли спать абсолютно счастливыми, им нечего больше хотеть. Маш, они не мечтают об игрушках, им даже в голову не приходит захотеть что-нибудь, кроме еды…

– А мамы?

– Мамы… Мамы просят, чтоб дети были сыты и живы. Больше им ничего не нужно. О себе они забывают… Мне даже нечего наколдовать под ёлочку.

– Привет, Дед Мороз!

На коленях у Сергея Ивановича возник птёрк.

– Привет, Снегурочка!

На руки Маше спрыгнула охля.

– Идите спать, мы подежурим, – сказал птёрк.

– Как?

– А вот как!

И птёрк выпустил звёздочку прямо в буржуйку. Пламя разгорелось жарче, показалось – в комнате стало ощутимо теплее.

Маша осмотрела комнату. Маленькие охли суетились в комнате, укрывали детей, затыкали дыры в оконной раме, потихоньку штопали детскую одежду.

– Идите спать, – ещё раз сказала охля, – сегодня вы под самой надёжной в мире защитой. Сегодня вам будет тепло и сытно.

– А завтра? – спросила Маша.

– Завтра? – вздохнула охля. – Завтра будет новый день. Но за сегодняшнюю ночь вы выспитесь и согреетесь.

…Звёздочек в эту новогоднюю ночь было гораздо меньше, чем в довоенные годы. И выпускали их птёрки и охли тихонько, чтобы не разбудить спящих людей.

После Нового года Сергей Иванович принялся за работу. Он знал, что Ленинград выстоит. Знал, потому что сам исполнял это желание сотен людей. Он столько раз мысленно видел, как кольцо блокады разжимается, как продукты привозят в изголодавшийся город! Видел даже грандиозный салют в честь победы во всей войне… Он точно знал, что это будет, только не знал когда.