Так случилось, что я хотел забросить свою писательскую деятельность. Это произошло по причине того, что я не мог донести свои творения до читателя. Публикуя свои творения на сайте проза. ру, я делал их анонсирование. Произведения начинали идти в гору, их рейтинг рос, и тут же следовало удаление модератором по причине того, что содержание моих произведений противоречило политике сайта.

Послав свои произведения на ежегодный конкурс «Писатель года 2017», я был очень удивлен, что я был допущен комиссией к участию в нем. Отобрав шесть своих произведений, я отослал их на конкурс. Для этого мне пришлось оплатить свое участие из расчета, что одна опубликованная страница текста в конкурсном альманахе стоила одну тысячу рублей. Я все же решил тогда рискнуть определенной суммой. Через несколько месяцев мне сообщили, что четыре из шести посланных произведений не могут быть опубликованы, так как они не соответствуют политике сайта, оскорбляют судей, некоторых известных персонажей, например, Собчак в моем произведении была названа троянской лошадью русской оппозиции. Мои объяснения не проканали, что это была лишь цитата известного российского политика Сергея Удальцова, и эти слова он произнес после четырехлетней отсидки по политическому делу 6 мая 2011 года, и слова эти были сказаны в присутствии двухсот журналистов.

Все это мне напоминает определенную цензуру, а так как мои произведения во многом автобиографичные, получалось так, что сама моя жизнь не вписывается в установленную цензуру. Мне это было не очень понятно, мои произведения не пропагандируют самоубийств, запрещенных веществ и всего того, что не вписывается в рамки закона. Тем не менее, в них во многом присутствует моя реальная жизнь, которая не вписывается модератором в установленные рамки. И у меня постскриптум возникает вопрос, а стоило ли тогда нынешней элите, которая принимала активное участие в развале СССР, пропагандировать свободу слова, которая через несколько лет была все равно отобрана…

Одной из причин развала СССР называлось отсутствие свободы слова. Отчасти это утверждение правдиво, в ту пору государство всячески ограждало свое население от негативной информации, но сейчас, когда нашей элите наплевать, что думают о жизни ее сограждане, цензура выглядит архаичным пережитком. С другой стороны, то, что я не вписываюсь в определенные стандарты, говорит обо мне как об удачном авторе. Так как плох тот автор, кто умудрился всем угодить и не рассказать ничего нового.

Итак, каким-то чудом два моих произведения оказались в литературном альманахе, и я принимаю участие в конкурсе «Писатель года 2017». Одно из произведений, «Мгла спустилась», написано в подражание Булгакову и Салтыкову-Щедрину и завуалированно посвящено деятельности нынешнего мэра Москвы Собянина. Мало что меняется в России, все то же ханжество, воровство, прикрытое благими и даже религиозными мотивами. То, что это произведение попало в литературный альманах, я бы назвал настоящим чудом.

Второе произведение посвящено российскому правосудию. Там рассказывается, как я сходил в суд, чтобы подписать свои документы у дежурного судьи, и чуть было не оказался в следственном изоляторе. Это – удивительная история, даже для меня. Оказывается, что просто постучавшись к судье, можно вполне угодить в следственный изолятор. Впрочем, это – лишь иллюзия, что какие-то суды или полицейские существуют. Наше государство давно приватизировано кучкой негодяев.

Так или иначе, но я рад, что хоть какие-то мои произведения участвуют в конкурсе, но так и не найдя своего читателя, я было уже решил забросить свои писательские опыты. Но месяц назад умер мой последний из друзей Максим. Написание книги стало для меня единственным способом общения и способом переосмыслить его и свою жизнь.

На протяжении всей моей жизни передо мной всегда стояло два вопроса. Первый из них: что я здесь делаю? Этот вопрос я задавал себе всегда, даже будучи пьяным и одиноким в номере гостиницы «Волга» в Самаре или находясь в каком-нибудь борделе с единственной мыслью: зачем я сюда пришел и скорее бы уже все это закончилось. Вторым вопросом было: а имеет ли все это хотя бы какой-нибудь смысл, хотя бы самый малюсенький – на эти вопросы я и попытаюсь ответить в этой книге.

Максим

Познакомились мы с Максимом, когда нам было по четырнадцать лет. Мы вместе пришли в новую для нас 342 школу Москвы. Одноклассники нас, как новеньких, недолюбливали. Мы же, отгородившись от них своим мирком, уютно себя чувствовали за последней партой. После школы мы гуляли вдоль прудов Лефортовского парка. В то время там было множество рыбаков и даже кто-то умудрялся ходить под парусом.

Вскоре к нам с Максимом примкнул наш одноклассник Володя. Втроем мы гуляем, слушаем популярный в то время дуэт Modern Talking. Максим при этом активно плюется, он всегда стремится отделиться от толпы. Если все слушают Modern Talking, то Максим пропагандирует Майкла Джексона. Так было всегда и в дальнейшем, он всегда опережал толпу. Как только толпа его настигала, как было в случае с группой Depeche Mode, то он переставал слушать группу, популярную среди народа (слова «быдло» тогда еще не было, тогда были все равны).

Максим несколько, насколько это было возможно в советское время, выделялся из толпы своим материальным положением. Его отец, Евгений Александрович Шаров, был полковником знаменитого КГБ СССР. Отсутствие классового расслоения в советском обществе подтверждается тем фактом, что, несмотря на свою должность заместителя Шестого Управления КГБ, и отец Максима, и даже его начальник генерал Шам ездили на работу на метро.

Мы с Максимом тоже ездили на метро. Но мы ездили не на работу, а за пластинками традиционного британского рока, и зачастую это происходило вместо школьных занятий. Нашими излюбленными местами были точка грампластинок в ГУМе, магазин «Мелодия» на Новом Арбате и на Маяковской, а также магазин пластинок на Октябрьской.

И вот, вместо школьных занятий мы разъезжали по нашим точкам в поисках дефицитных пластинок Black Sabbath, Rolling Stones и Led Zeppelin. Счастливые и окрыленные нашими покупками, мы едем к Максу слушать наши приобретения. В поисках волшебных звуков мы придумываем себе иллюзорный мир, где царит свобода, где каждый волен делать то, что захочет, где тебя не заставляют вступать в комсомол, слушать ахинею о новых решениях съезда КПСС, в которые уже никто не верил, ни учителя, ни ученики. Но все равно, как ученики советской школы, о таком мире мы могли только мечтать.

Несмотря на должность своего отца, Максим не был каким-то конформистом. Он был этаким антигероем нашего времени, высмеивая всякую показную активность, ложный патриотизм. Для Максима всегда важнее его мысли, чем мнение о нем толпы. В советское время каждый должен был становиться комсомольцем, а Максим не хотел, как все, и даже мои мысли о вступлении в комсомол он высмеял. В итоге мы так с ним единственные и окончили школу не комсомольцами.

Советское общество достигло справедливости, но счастья людям это все равно не принесло. Максим имел, в отличие от многих наших одноклассников, большой импортный музыкальный центр «Sharp», большое количество импортных аудиокассет, эротические игральные карты, будоражащие юношескую фантазию, немного импортной одежды. Пожалуй, это все, что выделяло его в материальном плане из наших сверстников.

Тянулись наши с Максимом школьные годы, в поездках по магазинам грампластинок и студиям звукозаписи. Страна же медленно погружалась в хаос. В конце концов это коснулось даже состоятельного Максима. Отовсюду пропали импортные аудиокассеты, и Максим был вынужден себе купить магнитофон для бабин. Вместо прогресса начинался регресс. Верхушка КГБ СССР создавала по стране искусственный дефицит. Позднее, когда Максим в 90-е годы занимался железнодорожными перевозками, он говорил, что многие станции вплоть до 97–98 гг. были заставлены железнодорожными составами с различными товарами народного потребления и всяческими консервами. Там же находились и вагоны с импортными аудиокассетами.

В конце 80-х Максим увлекся идеями русского консерватизма, пропагандируемыми журналом «Наш современник». Этими же идеями вместе с Максимом проникся и я. Таким образом, когда все вокруг вдруг стали противниками советского строя и государства, мы с Максимом оказались в идеологическом меньшинстве, которое желало, чтобы СССР сохранился.

Когда мы окончили школу, то с первой попытки в институт нам с Максимом поступить не удалось. Нужно сказать, что нам и так повезло, так 1989 год стал первым годом в СССР, когда в институт могли поступать люди, не принадлежащие комсомолу, к которым и относились мы с Максимом. Если я после первого провала делал попытки поступления вновь, то Максим, расстроившись тем, что ему не удалось поступить в модный тогда Историко-архивный институт, навсегда отказался от идеи получения высшего образования.

Вначале Максим еще думал, что будет поступать на следующий год, и поэтому даже пытался устроиться работать в какой-нибудь из московских архивов, но у него ничего не вышло. На беду Макса, его отец был честным, идейным коммунистом и не захотел использовать свое служебное положение, чтобы помочь Максу с поступлением в институт или хотя бы с местом работы по историческому профилю.

Максим самостоятельно устроился в контору, которая занималась оформлением заявок от изобретателей, где познакомился с двумя нашими ровесницами Танечкой и Наташей, как и мы, они только что окончили школу. Наташа имела некие виды на Максима, но сказала, что секс между ними возможен только после свадьбы. Поэтому первый в жизни Максима секс случился во время одного из перекуров с Танечкой. Конечно же, это – волшебное чувство первого секса, и даже отсутствие презерватива молодого Максима не смутило. Наташа сразу почувствовала неладное, и этот удар со стороны подруги она простить не могла.

Пришло время для Максима идти в армию страны, которой уже фактически не было, да и не был приспособлен Максим общаться со всеми подряд. Максим решил откосить, так как сильных проблем со здоровьем у него не было, то выбор пал на психиатрию. Прочитав несколько книжек по психиатрии, он сказал ключевые слова врачу в военкомате, после которых врач отправил его на обследование в психиатрическую лечебницу. Больница находилась на улице Потешной, что сразу указывало на тот факт, что больница находилась на своем месте.

Новыми друзьями Максима по палате в психиатрической больнице оказались весьма колоритные личности. Среди них были Леха – человек, опасавшийся, что если он перестанет есть антидепрессанты, то он кого-то убьет, какой-то сценарист мультфильмов, человек, представляющий себя телефоном, симулянт грузин, ждавший в больнице теплых дней, ну и Ваня-Валя, готовившийся в больнице превратиться из парня в девушку и, несмотря на свои густые усы, переписывающийся с какими-то морячками.

Со стороны может показаться, что пожить недельку с такими личностями весьма интересное, забавное приключение, к тому же некоторые из принимаемых таблеток вызывали у пациентов больницы приятные и очень яркие сны. Но на самом деле строгий распорядок больницы, постоянное наблюдение санитаров делали пребывание в больнице тяжелым испытанием, которое Максим с достоинством перенес. Подружившись практически со всеми обитателями своей палаты, он свыкся с мыслью о том, что какое-то время придется немного пострадать. К тому же «психи» оказались умными, начитанными людьми, боюсь, в армии таких встретить Максиму бы не удалось.

После психиатрической больницы Макс решил, что ему осточертела его скучная работа по оформлению заявок изобретателей, и, уволившись, он пошел работать на почту, обычным почтальоном. В то время народ выписывал массу газет и журналов, это еще была эпоха до интернета, и люди узнавали информацию из газет и журналов, книг. Поэтому с раннего утра с тяжелеными сумками Максим бегал по району, разнося газеты и журналы.

В молодости всегда что-то происходит. Поэтому вопрос, что Макс делает здесь, на почте, собирается ли он всю свою жизнь провести здесь и тому подобная чепуха не стоит перед Максом болезненно. Несмотря на то, что его отец уже уволился из разведки и достаток в семье упал, Максим спокойно относится к своему положению. В принципе, достаток упал у 90 % людей, но с другой стороны, также появились богатые и даже очень богатые люди.

Итак, Максим спокойно разносит почту, затем проводит некоторое время в болтовне с бабами на почте или игрой в шахматы со своим коллегой Вовкой. Иногда к ним забегаю я, чтобы разделаться с азартным игроком Вовкой. Я – КМС по шахматам, и у Вовки нет никаких шансов против меня, но раз за разом он упорно пробует вновь.

Иногда на почте происходят пьянки, и почтальоны дискутируют о политике, проклинают ненавистных коммунистов. Несмотря на то, что почтальоны, как и большинство населения, оказались нищими после крушения советской системы, Макс единственный на своей почте, кто недоволен происходящими в стране изменениями. Макс рассказывал, что, накушавшись вдоволь водки, почтовские бабы начинают изнемогать от нехватки секса. И как-то раз Максим застукал свою коллегу Марину после пьянки вожделенно сосущей хуй разнорабочему Диме. На лице Димы была блаженная улыбка, и он с наслаждением выстрелил в рот Марины.

Иногда Максим ездил на подработки в театр Советской Армии. Разнорабочим он монтирует сцену театра и получает более-менее приемлемые заработки. По слухам, московским театрам помогает всемогущий московский криминальный авторитет Квантришвили, и именно благодаря криминальным деньгам театральное искусство и выживает. Такая практика не является чем-то вопиющим, в жизни часто криминал и искусство идут рука об руку.

Иногда мы с Максимом вместе ходим на протестные митинги, какая-то часть населения все-таки была не согласна, что страну распродают. Будучи людьми идейными, мы даже готовы были принять участие в потасовках с московским ОМОНом. В то время за противодействие сотрудникам милиции на протестных митингах не арестовывали и никаких претензий не предъявляли, но отхватить пизды было вполне реально. Все же неорганизованная толпа митингующих не может противостоять организованной силе ОМОНа.

Как-то на одном из митингов Максим даже давал интервью для голландского ТВ. Максим сказал: «Россия всегда была Империей, и поэтому не надо нам навязывать свое мнение». После интервью я ему сказал, что он был неправ, что нужно было давить на нарушение прав и ущемление свобод, что Запад пассажи про Империю не поймет. Спустя годы я думаю, что он был прав, по возможности нужно говорить то, о чем ты на самом деле думаешь. Мы чувствовали себя этакими революционерами, отстаивавшими свое право быть человеком в своей стране, но в глубине душе мы все же понимали, что мы обречены, что люди, которые принимают решения, давно уже решили покончить и распродать страну.

То обстоятельство, что большинство народа нас не понимало, делало из нас достаточно мрачноватых людей со своеобразным чувством юмора. Всегда саркастически настроенные, мы с удовольствием подъебываем окружающих и друг друга, но не теряя при этом человечности. Так, во время разноса почты Макс подобрал малюсенького белого щеночка, слегка напоминающего щенка бультерьера. За такое сходство щенку была дана кличка «Буль». Буль был преданным и очень смышленым щенком. Он быстро подружился с моей собакой – кавказской овчаркой Дафной. Дафна обеспечивала Булю защиту от самых крупных собак, всегда вступая в бой, едва заслышав рык в сторону своего друга. Иногда Буль буквально зарывался внутрь шерсти Дафны, и там мирно дремал.

Вскоре Максим подобрал еще одного щенка. На этот раз щенок был похож на добермана, он получил кличку Кеша. Кеша, в отличие от Були, был глуповат и нагл, но своим настойчивым характером приглянулся отцу Максима.

Максим ленился много ходить, и частенько вечерами вместе с собаками, он с Булей и Кешей, а я с Дафной, мы сидели в центре стадиона Лефортовского парка на красном пожарном ящике, обсуждая новости текущего дня или просто попивая пивко.

У Максима в то время появилось много поклонниц, и всех как одну звали Наташей. Чтобы как-то различать их в разговоре, он их классифицировал как Наташа, Наталья и Натулюшечка. Самой молодой, привлекательной и развратной была школьница-отличница Натулюшечка. Именно ее и выбрал Максим для отношений, как всякий раз самец выбирает самую опасную из всех возможных игрушек.

Натулюшечка часто бесила Максима своими походами в Лефортово в мини-юбке и без трусиков. Ее девичья грудь школьницы росла как на дрожжах, часто привлекая внимание посторонних мужчин и солдат дивизии Дзержинского, чьи казармы располагались напротив окна Натулюшечки. Натулюшечка обменивалась в окне с молодыми солдатами томными взглядами и порой демонстрировала им свое дивное девичье тело. Порой она заигрывала даже со мной, внимание мужчин – вот что по-настоящему питало и наполняло ее. Вместо школы она частенько забегала к Максу, чтобы вместе с ним предаться любовным утехам… Молодая и ненасытная сучка доставляла Максу немало удовольствия, но еще больше всяких неприятных моментов, связанных с его обоснованной ревностью.

Максим тем временем ушел с почтовой службы, отец все-таки пристроил его в охрану фирмы, занимавшейся грузоперевозками. Жизнь пошла своим чередом. Работа два дня через два позволяла Максу вести вольготный образ жизни, он мог и выспаться, и потрахаться с молодой школьницей Натулюшечкой. Как-то, демонстрируя уровень своей свободы, Максим предложил мне потрогать Натулюшечку во всех ее интимных местах.

Пока Максим ковырялся у нее между ног, я гладил ее уже недетские груди и что-то нежно шептал на ушко, пока наконец-то Натулюшечка не издала вздох облегчения. Это был волшебный миг школьного оргазма.

Во время частых ссор Максима с Натулюшечкой мы устраивали пьянки у Макса в комнате, где к нам присоединялась моя тогдашняя подружка Ольга. Ольга буквально писалась кипятком от брутального мужчины Макса и от его пренебрежительного отношения к ней. Она многое позволяла ему, в том числе раздевать и гладить себя, но правила их «дружеской» игры не позволяли вступить им в близость, так как даже в интимные моменты Макс не переставал говорить колкости в адрес Ольги, критикуя ее фигуру, соски, груди, вогнутые внутрь тела, не забывая при этом похвалить ее кружевное белье. Когда мои отношения с Ольгой из-за ее бесконечных измен закончились, ей все же удалось затащить Максима к себе в постель.

Из-за ухода своего отца с работы Максиму пришлось уволиться из охраны, и я пристроил его к себе на фирму, где я вел бухгалтерию. Теперь Максим ездил и показывал потенциальным клиентам квартиры, выставленные на продажу. Во время одной такой поездки он в метро встретил бывшего своего коллегу, который, как и Максим, уволился и создал собственную фирму по грузоперевозкам. К радости Максима, он предложил Максу работу менеджера перевозок с неплохим заработком. Проработав несколько месяцев на него, Максим, забрав своих клиентов, организовал с бухгалтером Мишей уже собственную фирму.

У Максима стали водиться денежки, теперь мы общались все меньше, так как свободного времени у Макса стало меньше, а его отдых был мне не по карману. Максим стал любить зависать в ресторанах или в публичных домах. Одеваться Макс стал в дорогих бутиках. Не зря говорят, что деньги портят людей, отчасти так произошло и с Максом. Теперь он уже общался со мной немного свысока, когда родители уезжали на дачу, он вызывал ко мне домой шлюх. Ему нравились опытные сорокалетние женщины, но все же он предпочитал общаться с моими бесплатными девушками, и хоть секса между ними не случалось, все же простое человеческое общение дороже, чем трахать бесчувственную шлюху.

Однажды Макс решил, что он тратит слишком много денег на шлюх, и потому решил жениться. В свидетели он пригласил меня, как своего лучшего друга, хотя на тот момент мы уже мало общались. И вот 11 ноября 1997 года я, отпросившись с работы, отправился с Максимом в подмосковное Селятино, где жила его невеста Наташа. Наташа была той самой девушкой с его первой конторы, занимавшейся оформлением заявок изобретателей. Между ними не было особых романтических отношений, да даже и секса-то толком не было. Впрочем, романтикой можно считать их свидание в квартире Максима, где они устроили соревнование, кто выпьет больше водки. Как мне казалось, что у Наташи, пусть и девушки подмосковной закалки, нехрупкой, но все же нет шансов против мужика за 110 килограммов. Я ошибся, Наташа легко перепила Максима, в конце концов от выпитого ему стало плохо.

Было еще два-три свидания между ними, но как-то чего-то необычного не происходило, а тут Максим, который планировал жениться раз и навсегда, без всякой подготовки, бац, и женится. Максим, как истинный мужчина, всегда все делал один раз. Один раз он поступал в институт, один раз женился и один раз организовывал бизнес.

Итак, рано утром к Максиму подъехала пара черных советских представительских ЗИЛов и отправилась с Большой Почтовой, где жил Максим, в сторону Селятино. Часа через полтора-два мы въехали в двор невесты Макса. Дом представлял из себя обычную хрущевскую пятиэтажку. Возле подъезда нас ждали подружки невесты, и своими деревенским шутками, прибаутками они всячески выманивали из меня денег, как со свидетеля жениха. В итоге, пока я поднялся к невесте на четвертый этаж, я лишился своей месячной зарплаты.

В квартире нас ждали родители невесты, гости и холодная водка с закусками. Я много шутил и постоянно напевал новую песенку Мумий Тролля, так как только что вышла их новая пластинка «Икра». Папа невесты мне очень понравился, такой обычный, честный русский мужик-работяга, а мамы личико было с хитрецой. Немного перекусив, мы, как-то разместившись по ЗИЛам, а кто-то был и на своей машине, тронулись в сторону Новодевичьего монастыря на венчание. Процедура венчания была утомительной как для Максима, так и в особенности для меня, так как мне приходилось носить корону над его головой. Максим был на голову выше меня, и чтобы носить корону над его головой, мне постоянно приходилось ходить на носочках. Иногда я уставал, и корона начинала биться об голову Максима, добавляя нервозности. Когда наши мучения были окончены, мы отправились в недавно построенный Парк Победы. Вроде бы худшее было позади, и в хорошем настроении мы отправились в Дворец Бракосочетания. Здесь был ажиотаж, словно все вдруг внезапно захотели пожениться. Ожидание в очереди начинало утомлять, к тому же с самого утра никто толком не ел, поддерживая бодрое настроение водкой с бутербродами. Чтобы как-то развлечь себя и гостей, я станцевал свой танец свидетеля. Все засмеялись, и казалось, что все налаживается.

Наконец-то оркестр сыграл марш Мендельсона, а новобрачные поставили свои подписи. Расписался и я, с другой свидетельницей, Леной Петуховой. Чтобы себя развлечь, я в этот день слегка пытался приударить за ней, и в общем-то Лена была не против, но она не была уверена в моих намерениях, к тому же у нее был жених. После дворца бракосочетания мы едем в какой-то кубинский ресторан на Покровку. В ресторане ко мне присоединилась моя замужняя подруга Алена Новосад. Несколько месяцев назад я пожалел эту девушку из своего двора и устроил на работу в свою контору. Она, не без оснований, подозревала своего мужа в измене, и мне вначале стало жалко ее, а потом мы как-то сошлись. Максим считал Лену абсолютно на всю голову ебанутой, и большая доли правды в этом есть.

В ресторане я станцевал свидетельский танец с Петуховой, постоянно пытаясь прижаться и облапать ее везде, где только можно. Петухову это веселило, но после нашего танца пришел ее жених. Омрачать свадьбу дракой мне не хотелось, и мне пришлось оставить Петухову в покое. Отвесив пару комплиментов смазливой сестре Максима, я удалился к Новосад в конец свадебного стола. Странная штука генетика, мой друг Максимка слегка грузноват, а его сестра на восемь лет старше нас и при этом выглядит ухоженной, стройной стервой. Если для нас с Максом главное в жизни скрывается в каких-то своих внутренних идеалах и мечтах, то в жизни его сестры Наташи все просто, материально, педантично. На свадьбу она пришла со своим мужем Борисом. Борис, стартовав в бизнес в самом начале девяностых, был одним из совладельцев фирмы, занимающейся продажами игровых приставок «Dendy». Борис одним из первых понял, что настоящий бизнес в России возможен только при том, что ты тесно связан с государством, и поэтому быстренько продал свою долю в бизнесе и ушел в Государственную Думу помощником депутата от ЛДПР Венгеровского.

Напротив Бориса сидел другой бизнесмен, Сережа Носов, женатый на сестре жены Максима. Его бизнес также строился на связях с государственными структурами. Через несколько лет его брат стал заместителем министра финансов Московской области, а еще через несколько лет его посадили за хищения государственных средств в особо крупных размерах. Изредка даже в России сажают вороватых чиновников, хотя смысл данных посадок скрыт от общественности туманом слов о борьбе с коррупцией.

Изрядно выпив, я схватил Новосад за ляжку:

– Ну что, сосать будешь?! Уволю, сучка, – самодовольно, с пьяной улыбкой заявил я. Некоторые из гостей испуганно переглянулись. До сих пор мой стеб вызывает у людей неприятие и даже некий шок.

Лена виновато заулыбалась. Дело в том, что наши отношения из жалости переросли в нечто большее. Теперь я уже частенько целовал Алену, гладил по ляжкам и грудям. Она позволяла мне многое, но непосредственно секс, как замужняя женщина, она считала для себя недопустимым. Дело в том, что люди сами для себя решают, что для них есть секс и границы дозволенного, и совершено не факт, что границы, очерченные для себя, будут совпадать с границами, очерченными для других. Так, чаще всего именно бляди упрекают других в блядстве. Что касается меня, то я предоставляю людям самим определять рамки своей свободы, и очень многим это не нравится. Немногие люди любят задумываться, зачастую перекладывая эту неприятную обязанность на других.

После ресторана мы с Аленой пошли ко мне домой догоняться пивом. В час ночи она заснула на моем диване, а я лег у нее в ногах. Среди ночи Алена испугано вскочила и побежала домой. На следующий день я отправился к Максиму догуливать свадьбу с его родителями.

Раньше я частенько ходил в гости к Максиму, любил встречать с ним Новый год. Отец Максима всегда для праздника жарил картошку, с добавлением грибов, ягод и народных песен. Народные песни, которые напевал отец Макса, были обязательным ингредиентом этого замечательного блюда. Теперь же я пришел в гости в родительский дом Максима в последний раз. Наши жизненные пути разошлись, Максим выстраивал свой бизнес, свою семейную жизнь, а я оставался верен принципам молодости, рок-н-ролла и распиздяйства.

Теперь наши встречи с Максом происходили очень и очень редко. Он снимал квартиру на Ленинском проспекте со своей женой, я жил с матушкой на Бакунинской улице. Моя мать любила устраивать ремонты, так как в ту пору квартира была у нее только одна, то жил я в состоянии постоянного ремонта. Один ремонт плавно сменялся другим, одна мебель заменялась другой, ничуть не лучше прежней. Видимо, так устроен мир – ремонты украшают женскую долю, несмотря на тот факт, что причиняют кучу неудобств окружающим. Я и без того был склонен к аллергии, а постоянный запах лаков и новой мебели лишь усиливал мое заболевание.

Так случилось, что во время одного из таких ремонтов, чтобы лишний раз не дышать лаком, я решил навестить Макса в его офисе на Павелецкой. Максим снимал офис в двухэтажном особняке прям напротив метро. На элитарность места указывает тот факт, что напротив офиса Макса располагался знаменитый особняк олигарха Бориса Березовского. Максима я застал играющим в компьютерные игры и попивающим водочку. Его жена уехала в заграничный отпуск, и Максим активно расслаблялся от семейной жизни. Впрочем, выглядел он хорошо и сказал, что семейной жизнью, в принципе, доволен. Мы посидели в его кабинете, распили бутылку водки, в знак протеста Максим пописал в пластиковую бутылку из-под пепси-колы и швырнул ее в окно, прямо во двор олигарха Березовского. Видимо, сам особняк тщательно не охраняли, пока Березовский там отсутствовал. Посидев еще немного, я напросился в гости к Максиму, в его съемную квартиру. По дороге мы зашли в фирменный магазин «У Палыча», купили еще водки и пельменей, поймав такси, отправились к Максиму на Ленинский проспект.

Сидя с Максимом на кухне, мы больше обсуждали скучную семейную жизнь Макса, какие-то наши бизнес-проекты, связанные с обналичкой, политику обсуждали мало. Это был 1998 год, как таковой политики не было, не считая того, что в России нашелся честный генерал Рохлин, которого взяли и убили этим летом. В принципе, народ в России не приучен вмешиваться в дела властей, поэтому чего обсуждать то, на что повлиять ты не в силе?

На следующее утро я проснулся с больной головой и трясущимися руками. Максим, выпивший на одну бутылку водки больше, чем я, прислонил бутылку холодного пива к своему лбу, заявил: «Блин, слегка недомогаю». Я рассмеялся, мне казалось, что если бы я выпил, сколько он, то уже бы, наверное, сдох, а он, видите ли, недомогает. Так как это было утро моего дня рождения, то я стал придумывать, как отметить свой день рождения. Я предложил Максу набрать водки и поехать к Алене Новосад, пригласив туда еще парочку наших знакомых. Максим план одобрил, и мы, взяв такси, поехали к Новосад. Муж Алены в это время закрутил роман с какой-то молоденькой подмосковной девчонкой, и помешать нашему празднику было некому.

Откровенно говоря, я понимаю мужа Алены, закрутившего роман, трудно жить со слегка ебанутой женой, но, что для меня удивительно, их брак длится и по сей день. Брак, который длится более 25 лет, сегодня это вызывает восхищение, все остальные знакомые мне пары до такого срока не дотянули.

Добавив водки на вчерашние дрожжи, я, быстро захмелев, стал домогаться до Алены. Расстегнув верхние пуговички на ее платье и отодвинув лифчик, я впился губами в ее сосок. Такие действия вызывали у Макса легкую улыбку. Максим стебал всех моих девушек, а уж Алена была для этих целей лучшей мишенью. Несколько часов незаметно пролетели в пьяном угаре. Пьяненький я бродил по квартире Алены и в какой-то момент обнаружил, что остался с ней вдвоем, все гости уже разошлись. В конце концов, было уже достаточно поздно, и мы решили лечь спать. Спать пришлось в одной кровати, так как она была единственной. Я еще попытался стянуть с Алены трусики, но она начала плакать. Несколько раз случалось подобное в моей жизни, оказываясь с женщиной в подходящей интимной обстановке, я пытался непосредственно вступить в связь, а девушка в этот момент вдруг начинала плакать. До конца я никогда не мог разобраться в природе этих слез, то ли женщина хочет почувствовать себя изнасилованной жертвой, то ли и впрямь по каким-то причинам связь в данный момент ей кажется неуместной. Но когда женщина плачет, я всегда отступаю, мне нравится себя чувствовать маньяком, но должна быть какая-то грань, насиловать женщину для себя я считаю неприемлемым.