Восемь розовых слонов

5 сентября, понедельник

Я вошел в гостиную с первым раскатом грома. Зонт, взведенный в боевое положение, по счастью, не понадобился. Капли дождя застучали по стеклам. Ветер выл в водосточной трубе, рвал шапки кустарника, озаренные светом фонаря. Доктор Краузе вооружился пультом, и тяжелые портьеры с шелестом сомкнулись. Он покосился на меня из своего любимого кресла.

– Явился, призрак оперы…

Доктор Краузе, сертифицированный психоаналитик, член Европейской ассоциации психотерапевтов, доктор медицинских наук, эксперт судебной психиатрии – породистый высокий мужчина крепкого сложения и сложного психопатического характера – коротал пасмурный вечер, разбирая почту и потягивая древний напиток суровых шотландских горцев.

– Если нужен, могу остаться, – заметил я, – Если нет, то с удовольствием вытяну ноги. Настроение, знаете ли, среднее после приобщения к высокому искусству.

– Не пойму, почему вы замахнулись на Большой театр, – доктор смерил меня изучающим взглядом. – Могли бы начать с посещения рок-концерта. Или, скажем, с пикника в парке под романтическим дождем. Решили поразить даму в сердце? Поразили? И что сегодня давали в Большом?

– Оперу, – огрызнулся я, – Их было много, и все пели. Воздержитесь от комментариев, Александр Петрович. Лично мне в буфете давали кислое шампанское. Объясните, почему, когда я общаюсь с прекрасным полом, мой телефон раскаляется, вы звоните каждые полчаса, лишая меня удовольствия? А сегодня, когда действительно назрела такая необходимость, мой телефон даже не пикнул? Это обидно.

– Сочувствую, Дмитрий Сергеевич, – доктор Краузе язвительно усмехнулся, – Ну, что ж, туман рассеялся. Осанка неестественно прямая, наводит на мысль, что вы тратите много энергии на ее поддержание. Походка при этом нетвердая, что свидетельствует о растерянности и уязвленном самолюбии. Войдя в гостиную, вы оперлись на спинку кресла – чего не сделал бы уверенный в себе человек, находящийся в превосходном расположении духа. Кожа бледная, но недавно ее посещал румянец. Левая сторона лица подрагивает – признайтесь, дама сидела слева от вас? Вы расстроены, обижены, разочарованы. В ваших глазах – боль по погибшим иллюзиям. В переводе на бытовой язык – особа, приглашенная в театр, оказалась не женщиной вашей мечты, ее роскошный интеллект вас добил, и вы насилу досидели до конца. Проводили ее домой и, притворившись импотентом, бежали. А теперь скорбите по бесцельно потраченным средствам. Билеты в Большой нынче не дешевые?

– Не такой уж я крохобор. Но если откровенно, период распада моей зарплаты уже прошел. Она ничтожно мала – получаю гораздо меньше своей реальной стоимости. И ту вы умудряетесь задерживать. Не могу поверить, Александр Петрович, но в этом месяце я не получил в срок своего жалования.

– Получите, не митингуйте, – поморщился Краузе, – Август был застойным месяцем. Клиентов мало, расходы растут, счета давят. Вы знаете, как трудно жить в современной Москве?

– Откуда мне знать? – пожал я плечами, – Я живу в ней всего лишь тридцать четыре года. Советую записаться в Общество голодных психоаналитиков. Или езжайте в деревню, как император Диоклетиан, выращивайте там капусту.

– Как я устал от вашей злой иронии… Присаживайтесь, Дмитрий Сергеевич, не маячьте тенью обманутого соблазнителя.

И только сейчас я обратил внимание, что доктор Краузе чем-то расстроен. Он был непривычно бледен, нервно тасовал корреспонденцию и шутил автоматически, почти не улыбаясь. Я почувствовал слабое беспокойство. Видеть доктора раздраженным, метающим молнии приходилось часто, но чтобы подавленным и растерянным…

– Хандрите, Александр Петрович? Или я чего-то не знаю? – я развалился в кресле и с интересом уставился на бутылку скотча, содержимое которой жизнерадостно поблескивало в свете лампы. Этикетка изображала герб со львом и единорогом – гарантия качества. Производитель являлся поставщиком английской королевы. Доктор Краузе нахмурился, зачесал пятерней спадающую в стакан прядь волос. Ответить не успел – за дверью прозвучал заливистый детский смех, распахнулись створки из мутного стекла, и образовалась озорная мордашка малыша лет семи. Он хлопал лучистыми глазами. Испуганно вскричала домработница Тамара Михайловна, оттащила пацана за шиворот. Какое-то время доносились звуки борьбы – Тамара Михайловна волокла малолетнего хулигана к себе в комнату, затыкая ему рот. Затем настала тишина. Доктор Краузе водрузил на меня взгляд, исполняемый священного ужаса.

– Что это было, Дмитрий Сергеевич? Мне не почудилось?

– Мальчик, Александр Петрович.

– Мальчик… – задумался он.

– Да, – я сделал попытку объяснить, – Это как бы девочка, только наоборот. Вспомните, у вас тоже было детство. Вы опять все забыли. Малолетнего пирата зовут Богдан. Он внучатый племянник Тамары Михайловны. Обстоятельства сложились так, что он вынужден провести сутки в нашем доме, завтра утром его депортируют. Памятуя о вашей нелюбви к мелким домашним любимцам, Тамара Михайловна слезно умоляла вас сжалиться и позволить малышу пожить в этом доме. Вы проявили великодушие и разрешили. Какое-то время она его усыпляла, но, видимо, закончилось снотворное. Согласитесь, это лучше, чем гроб, который стоял у нас в мае?

– Не думаю, – засомневался Краузе, – Гроб не орал и не топал по дому. Ладно, – он вздохнул с преувеличенной драматичностью, – Смиримся с временными неудобствами. Вы заметили, что этот ребенок – типичная невротическая личность? Его преследует чувство тревоги – оно уживается с буйным нравом. Им невозможно управлять – он сам управляет другими. Этому сорванцу всегда нужно находиться в центре внимания. Он манипулирует родными, комплекс его неполноценности является источником силы. Эти существа подавляют нас, здоровых людей, превращают в таких же невротиков, – он вновь устремил в пространство печальный взгляд.

– По уточненным данным, что-то случилось, – пошутил я.

Доктор Краузе скрипнул зубами.

– Может, МЧС вызвать?

– Послушайте, Дмитрий Сергеевич, – он уставился на меня с растущим раздражением, – я знаю, что вы можете быстро и метко довести до бешенства…

– Спокойствие, Александр Петрович, – спохватился я, – Психоаналитик должен быть спокоен, как удав.

– Я спокоен, как два удава! – прорычал Краузе, – Полюбуйтесь, – он бросил мне сложенный втрое лист писчей бумаги, – Это письмо. Пришло сегодня. Обратного адреса нет. Адресат не соизволил представиться.

– Какая глубокая старина, – восхитился я, – Неужели в наше время, помимо рекламных рассылок и счетов, приходят такие письма?

– А какими должны быть письма? – проворчал Краузе.

– Отгадайте загадку: не лается, не кусается, точно так же называется. Электронная собачка. В наше технократическое время выгоднее и удобнее пользоваться электронной почтой. Не говоря уж о блогах, мессенджерах и социальных сетях, к которым вы испытываете стойкое презрение.

– Перестаньте! – взъярился Краузе, – Откуда мне знать, почему почтальон принес это письмо! Читать будете? Или вы выше этого?

Доктор Краузе был неправ. Почтальон не мог принести письмо без обратного адреса. А вот все прочие – могли. Это не сложно – отступить от тротуара, проходя по Аркадному переулку, положить в «скворечник» корреспонденцию и идти дальше. Послание распечатали на компьютере – кто бы сомневался. Жирный шрифт, крупные буквы, язвительно-угрожающее содержание. «Здравствуйте, господин психоаналитик. Готовы принять вызов и подтвердить свои аналитические способности? В августе у вас было девять пациентов – один из них уже скончался, он будет первым в нашей цепочке. Что вы сделаете, если с вашими пациентами начнут происходить неприятные вещи? Откажетесь от них? Не советуем. Неприятности могут коснуться и вас. Сможете меня вычислить? Даю подсказку: я один из восьми. Удачи, господин Краузе. И не отлынивайте, а то накажу».

Стиль послания был неровным, но, безусловно, угрожающим. Я перечитал, затем еще раз. Поднял глаза. Доктор Краузе разглядывал меня, склонив голову.

– Что это? – спросил я.

– Это письмо, – со вздохом ответствовал психоаналитик, – Тамара Михайловна принесла вместе с утренней корреспонденцией. Я удосужился просмотреть ее только вечером, незадолго до вашего триумфального возвращения из театра. На конверте мое имя. Отпечатков пальцев, разумеется, не найдут. Женскими духами или мужским мазутом письмо не пахнет. Анализ сделать невозможно – текст короткий. Он намеренно неровен, обратили внимание? Не пойму, кто писал – мужчина или женщина. Слова «я», «меня», «накажу» противоречат словосочетанию «не советуем». Один человек, несколько? Возможно, так писали намеренно.

– Вам угрожают, Александр Петрович. Или втягивают в авантюрное предприятие.

– Угрожают НАМ, Дмитрий Сергеевич, – доктор иезуитски осклабился, – С некоторых пор, а точнее, почти четыре месяца, вы работаете на меня и живете в моем доме, ежедневно меня раздражая. Так что не уклоняйтесь от ответственности.

Замечательно! Я пружинисто встал, шагнул к бару за чистым стаканом. Не выпить было глупо. Малую часть моих выходок доктор научился терпеть. Содержимое бара недавно обновилось, меня приветствовал чарующий блеск наклеек и изгибы стеклянных емкостей. Ассортимент знающего свою цену человека: виски, скотч, джин, коньяк и банальная русская водка на всякий случай.

– Не тормозите – ворчал Краузе, – Удивлены? Не за горами конец света, а у нас еще столько не выпито. Хочу спросить, Дмитрий Сергеевич, вы никому не рассказывали о моих августовских клиентах? О том, что их именно девять… прошу прощения, уже восемь. Никогда не пересчитывал.

– Я тоже. Откуда мне знать, сколько человек ходило к вам в августе? Полагаю, стандартный набор: истерики, неврастеники, невротики, психотики… Должен огорчить, Александр Петрович, я никому об этом не говорил. Скажу больше – об этом никому не говорила и Тамара Михайловна. Она не в курсе ваших дел. Не впутывайте женщину. Позвольте встречный вопрос? В письме написано: «один из ваших пациентов уже скончался, он будет первым в нашей цепочке».

– Чушь, – фыркнул Краузе, – Фамилия господина была… м-м, назовем его господином Безымянным. Вы сталкивались с ним в начале месяца. Он не афишировал свои появления, человек скромный. Трудился в одной из структур Совета Федерации. Спокойный, уравновешенный, относительно порядочный тип. У господина Безымянного был неоперабельный рак поджелудочной железы в терминальной стадии, о чем знали все родные и он сам. Практически до конца он занимался делами, семьей, приезжал на сеансы к психоаналитику, отлично держался – шутил, обещал родиться заново – в другом месте и в другое время. Шутил, что психоанализ – попытка мозга получить удовольствие, предназначенное для другого органа. Он просто угас – в кругу родных. Фигура была не знаковая, во всех новостях не сообщали… Если меня хотят убедить, что господин Безымянный умер насильственной смертью – пусть даже не пытаются.

Я плеснул себе скотч, вернулся в кресло. Благородный напиток имел сухой, жестковатый вкус. Куда приятнее было его просто нюхать. В процессе сушки зерен для шотландского виски используют торф, придающий продукту дымный аромат. Психоаналитик угрюмо за мной наблюдал. Кажется, я догадывался, почему он задерживал мою зарплату.

– Кобзарю не сообщили?

– Еще чего, – вспыхнул Краузе, – Кто-то строчит безответственные писульки, и с каждой бумажкой я должен бегать в полицию?

– Но вас зацепило…

– Да, меня зацепило! Сам не знаю, почему…

– Давайте думать. Исходим из худшего – это не шутка. Кому вы насолили? Но только то, о чем я не знаю.

Краузе погрузился в задумчивость, а мне вдруг стало неуютно. Письмо анонима, показавшееся глупой шуткой, всерьез обеспокоило. Писал человек с неустойчивой психикой – и не важно, шутил ли он. Из криминальных дел доктора Краузе за последние месяцы я бы выделил два. Анализ человека, обвиненного в серии жестоких убийств в подмосковном Раменском – доктор Краузе блестяще вскрыл черепную коробку страдающего провалами памяти маньяка и выудил информацию о местонахождении четырех изнасилованных и расчлененных девушек. Доктору аплодировало стоя все полицейское управление. Причину обморочных приступов у душегуба он отыскал в раннем детстве. Тот однажды переходил дорогу и лишился чувств – когда, стоя на разделительной полосе между потоками транспорта, чуть не попал под сбившуюся с курса машину. Причиной обморока стал пронзительный звуковой сигнал. Водитель справился с управление и, к сожалению, не задавил будущего маньяка, но дальнейшую судьбу ему определил. Развилась болезненная чувствительность к звукам, он впадал в бешенство от малейших несозвучий, резких шумов, от определенного тембра голоса. Принудительная терапия Краузе ослабила психическое напряжение и освободила зажатую в тиски память. Второй анализ был еще изящнее. Кража в художественной галерее. Ни одной улики, зато избыток подозрительных лиц, которые ничего не видели и не слышали. Краузе работал с ними неделю, выявил двух сотрудниц галереи, показавшихся ему подозрительными, и одного охранника, скрывшего свое прошлое промышленного альпиниста. Последний был умен, страдал бессонницей и навязчивой страстью к пересчитыванию предметов. Помимо этого, в детстве он попал в тяжелую аварию, остался цел, в отличие от других, вследствие чего возомнил себя предназначенным для высокой цкли. С этим ощущением и жил. Злодеяние было исполнено идеально. Злоумышленник повествовал на сеансах о своих сновидениях, в которых беспрестанно куда-то падал – то со скалы, то с крыши, то на ровном месте. Причем не врал, поскольку знал, что у следствия нет улик. Анализ сновидений позволил предположить: цель «героя» – избежать решения жизненных проблем – то есть разом решить все проблемы! Он раскис, когда психоаналитик начал «распускать» его, словно свитер… Шедевры вернули, виновные отправились на заслуженный отдых. Месть маньяка исключалась: злодей получил пожизненный срок, родные от него открестились. Второй случай даже рассматривать не хотелось – не тот масштаб, чтобы чинить изощренное отмщение. Но оставались прошлые дела, о которых я не знал, неясности в биографии Краузе; имелась законспирированная любовница, муж которой трудился заместителем министра… неважно, какого министерства. И почему я решил, что это месть?

– Не хотите ничего добавить к вышесказанному, Александр Петрович? – вкрадчиво спросил я.

Он смотрел на меня так, словно это я написал бумажку и теперь должен за все ответить.

– Хорошо, подскажу, – нарывался я, – Неделю назад я был свидетелем появления в этом доме двух немногословных мужчин в штатском. Вы подобострастно с ними раскланялись и препроводили в гостиную, где имели беседу. Потом вы проводили их до двери, а когда они ушли, сделали такое лицо, словно конец света уже завтра, и кинулись мыть руки. А потом стали таким же молчаливым, как моя покойная немая бабушка. Да, история взаимоотношений психоанализа со спецслужбами сложна, противоречива, исполнена белыми пятнами, но… Интересные вещи случаются в нашей стране. Некоторыми аналитическими сообществами руководят работники силовых ведомств. Спецслужбы проявляют интерес, поскольку ваша профессия – бескрайний простор для творчества. Психоанализ ценили многие сомнительные фигуры, в том числе, Троцкий – вынашивая идею формирования человека нового типа. Непонятно, как большевики пришли к такой мысли – с помощью психоанализа перековать массовую психологию. В общем, не прокомментируете?

– Нет, – буркнул доктор.

– Для кого старался? – всплеснул я руками, – Выпутывайтесь сами, Александр Петрович. Будете тонуть – зовите. А я пошел спать. Театральная жизнь – она такая обременительная…

– Сидите, куда вы собрались? – встрепенулся Краузе, – Вы прекрасно понимаете, что беседа с господами из ФСБ носила конфиденциальный характер. Эти люди не имеют отношения к письму. Господа серьезные. Числятся в инспекторском управлении Контрольной службы ФСБ…

– Это что, – ввернул я, – У меня был знакомый, работавший в Управлении специальных регистраций Службы организационно-кадровой работы ФСБ. Держу пари, в недрах уважаемой структуры существует отдел, занимающийся сочинением названий…

Краузе кашлянул. Я замолчал.

– Контрольная служба проводит финансовые проверки внутри ведомства, следит за моральным обликом сотрудников и ловит чекистов-оборотней. Но речь в разговоре шла о моих текущих клиентах… – доктор задумался – имеет ли право этот самонадеянный наемный работник озвучивать мысли работодателя?

– Секретничайте, сколько хотите, – пожал я плечами, – Пусть это будет вашей маленькой тайной. Но связь напрашивается, согласитесь. Итак, спрошу о ваших планах. Искать злодея, покуда злодей не нашел вас? Поступим по принципу: на анонимные письма не реагируем? Смею предположить, что вы сегодня не уснете. Предлагаю побегать за зверем – в компании доброго шотландского виски. Расскажите о своих клиентах. Аноним не ошибся? Их действительно восемь?

– Да, их восемь, – Краузе закряхтел и начал вытаскивать из недр зеркального столика мятые блокноты, – Было девять, но господин Безымянный, к сожалению, скончался… Обычно я веду порядка двенадцати – пятнадцати пациентов, но август – время отпусков, да и месяц несчастливый… – доктор Краузе меланхолично вздохнул. На личном фронте, похоже, было не все ладно. У возлюбленной, которую он мог скрывать от кого угодно, только не от меня, начиналось осеннее обострение. Доводила себя и любовника – сценами плача, отсутствием позитивной перспективы, жалостью к своей нелегкой женской доле. С женщинами такое случается – причем со всеми.

– Рядовой набор, – тягостно гнул Краузе, – Кому-то эта публика покажется странной, для меня – рутина. Первая – субтильная, стеснительная девушка Рита двадцати восьми лет. Вегетарианка – не питается, видите ли, мясом трупа. Есть диплом, но предпочитает не работать. Полгода назад вышла замуж. Муж ее и привел. Страстно любят друг друга, но у девушки комплексы в постели. Стесняется своего обнаженного тела, зажата, не выносит любви при свете, и тому подобное. Это лечится, лишь бы не переусердствовать. Наивна, проста, не понимает, как можно говорить все, что приходит в голову, и не быть за это наказанной… Вот интересный типаж, – Краузе послюнявил палец и перевернул листок, – Женщине сорок лет, грубовата, вульгарна, крепко сбита, проблемы с юмором. Активная лесбиянка с экзотической фамилией Моретти. Мужчин не воспринимает категорически. Считает, что это нормально. Страдает сексуальной неудовлетворенностью…

– Лесбийская нимфомания? – удивился я, – Мужика ей надо – жесткого, брутального, ненасытного.

– Такого как вы, понимаю, – ухмыльнулся Краузе, – Того, кто пользуется успехом у московских лесбиянок. Каждые три месяца дама меняет партнерш, и такое положение дел гражданку категорически не устраивает. Ей хочется семьи, тепла и уюта, а не рыскать по городу и Интернету в поисках подходящей кандидатуры. Только не смейтесь, когда узнаете, где она работает.

– Весь внимание, – обрадовался я.

– Директор дворца бракосочетаний на северо-востоке Москвы… – он сделал предостерегающий жест, когда я, закрыв глаза от удовольствия, стал сползать с кресла, – Насмотрелась она там. Представляю, с какой радостью она ежедневно ходит на работу… – доктор Краузе чуть не поперхнулся скотчем, вновь зашуршал своими бумагами.

– Работать с людьми нетрадиционной ориентации – видимо, сущий бальзам, – заметил я.

– Кстати, по упомянутой ориентации. Некто Арнгольт. Видный импозантный мужчина. Ведущий инженер в строительной фирме. Жена, две дочери. Никогда не испытывал затруднений с сексуальной идентификацией. И вдруг в конце четвертого десятка сознание перестроилось. Вызывающе так, с хрустом. Влюбился, как мальчишка, в бармена одного питейного заведения, куда частенько забегал после работы. Бармен ответил взаимностью, и теперь господина Арнгольта терзает его пошатнувшаяся психика. Скрывать свои чувства становится труднее. Больше всего на свете он боится, что люди подумают. А если узнает жена, то будет полная катастрофа. Я взял его из жалости, провел первичное отреагирование с целью снятия тревожности и напряжения и сейчас решаю вопрос, как вернуть господина в нормальную жизнь, и стоит ли это делать. Ведь главное что? – чтобы человек был счастлив.

– Расскажите об этом кому угодно, только не мне, – фыркнул я, – воинствующему натуралу.

– Но с данным пациентом все закономерно. Гомосексуализм – не врожденный недуг. Всё приобретается. Все мы родом из детства: доминирующая причина – сильный страх по отношению к родителю противоположного пола. У пациента был безвольный отец и очень строгая мать, не балующая ребенка теплом и лаской. Именно она била Арнгольта ремнем, зажимала, мешала развиваться. В итоге глубоко в бессознательной зоне укоренился страх к женскому полу. Да, он спал с женщинами, женился, завел детей, но внутренний конфликт присутствовал, рос, ширился, и вот в один прекрасный день… Ладно, – отмахнулся Краузе, – Перед кем я распинаюсь? Далее следует некто Баев, владелец похоронного бюро «Танатос». Странное название… Танатос, антипод Эроса, инстинктивное стремление к смерти. Включает в себя инстинкт самосохранения и желание умертвить кого-то другого. Завидного интеллекта господин не проявляет. Тучный, мрачный – делает вид, что взвалил на себя всю скорбь понесшего утрату человечества. У господина невроз на профессиональной почве – и ничего удивительного. Застал жену – когда в компании молоденького шофера она монтировала мужу ветвистые рога. Выгнал негодяйку из дома, пережил небольшую депрессию…

– Если кто-то из упомянутых – наш аноним, – перебил я, – то жизнь – театр абсурда.

– Жизнь – театр абсурда, – кивнул Краузе, – Но мы еще не закончили. Парочку клиентов из второй четверки я бы выделил. В частности, господина Корнилова. В бытность боевой офицер, шесть медалей от щедрот государства, выполнение задание в горячих точках. Последнее место службы – Абхазия, где под ногами взорвалась граната. Контузия, ранение, психоз, невроз, депрессия… Вы знаете, как заканчивают преданные Родине и преданные ею офицеры. Простите за каламбур. Одно утешает – терпимая пенсия. Ушла жена, потянуло к бутылочке, но как-то справился. Работает охранником, морально пуст. Участливые люди посоветовали подлечиться у психоаналитика. Господин Корнилов проходит по льготному тарифу. Странная манера у человека, – Краузе усмехнулся, – Временами ведет себя, как на допросе. «Еще вопросы есть?» «Почему я должен об этом говорить?» Надменен, высокомерен, считает меня равнодушным, никчемным типом, дремлющим на сеансах, да еще и берущим за это втридорога. Но что интересно, не пропустил ни одной сессии. Следующий фигурант – Тимур Рахметов…

– Тот самый? – удивился я.

– Если вы про писателя, то да. Печатают Рахметова охотно и много, хотя строчит он какую-то мистическую муть.

– Почему сразу муть? – вступился я за неплохого автора, – Рахметов хорошо пишет. Возможно, темы, за которые он берется, слегка надуманы, но стиль и манера изложения дадут фору многим графоманам. Зачем вы его лечите, Александр Петрович? Страдания являются движущей силой творений. Пусть мучается.

– Да уж, лучше бы мучился… Заявился весь в улыбках, оплатил десяток сессий и поведал, что получил заказ написать остросюжетный мистический роман с главным героем-психоаналитиком. А он в этой теме не силен и хотел бы набраться знаний. Вот же беда… только романов о психоаналитиков нам не хватало – созданных неизвестно кем. Представляю, что он напишет – придется с позором бежать из профессии.

– Но вы согласились.

– У меня тоже есть чувство юмора, – доктор приосанился, – По ходу «ликбеза» я обнаружил в психике писателя страх неизлечимой болезни, парочку сексуальных комплексов и гноящуюся травму, связанную с падением в детстве с большой высоты. Идеальный объект для анализа.

– Остались двое, – напомнил я.

– И обе женщины. Благообразная старушка Римма Марковна. Манерная дама с замашками мисс Марпл. Ей немного за шестьдесят, прилично сохранилась, фигура на месте, со спины не скажешь, что старушка. Мужа нет, ярая дачница. Приличный интеллект, прожорливое любопытство, интерес к детективной продукции, ироничное отношение к собственному возрасту – достаточно занятный типаж. Беседовать с Риммой Марковной сплошное удовольствие. Часто путаю, кто кого анализирует. Забавно, когда она изобличает у своего врача комплексы, которых у него нет.

«Есть, батенька», – злорадно подумал я.

– Даме предписано сдать психоанализы?

– Дама заказывает музыку. Ей не с кем вести интеллектуальные беседы. Уходит довольная, в отличном здравии, убежденная, что ее травмирующие комплексы благополучно врачуются. Не сказать, что у нее совсем нет комплексов… И последняя в списке, – доктор Краузе тщательно откашлялся, предваряя «оглашение», – Оксана Чернорецкая, 29 лет. Привлекательная меланхоличка с «пепельной» стрижкой. Одинокая тихоня, проживает со строгой мамой. Вы бы видели эту маму – не грудь, а молокозавод, а характер… Оксану вы видели. Не обливайтесь слюнками, Дмитрий Сергеевич, номер с Оксаной не пройдет. В прошлой жизни она трудилась психологом в центре дошкольного образования. Потом с ней что-то случилось… в общем, женщина заболела. Психически. Галлюцинации – слуховые и зрительные – начались после занятий йогой и медитацией. С девушкой заговорил пылесос. Выпадала из реальности, не понимала, что происходит, заговаривалась, путалась в хронологии событий своей жизни. Внезапно приходила в себя, изумленно озиралась на окружающих ее людей. Со временем скоротечные расстройства участились, однажды чуть не попала под автобус. Женщину поместили в психиатрическую клинику, где она и провела полгода своей молодой жизни. Диагноз – психотическое расстройство, включающее клиническую и меланхолическую депрессии. Подлатали на живую нитку, боролись с симптомами, а не с причиной. Да и обстановка в наших психбольницах – сами понимаете. С работы ушла. Живет под надзором матери. Эта опека выглядит странно. Оксана производит впечатление нормального человека, хотя и с признаками психомоторной заторможенности. Иногда начинает куда-то проваливаться. Бредовых идей не высказывает, но есть галлюцинации. Это выглядит завораживающе, уверяю вас.

– Вы собираетесь излечить ее от сумасшествия? Простите, я, наверное, не так выразился…

– Вы выразились ужасно. Женщина не сумасшедшая. С ней можно и нужно работать. Как сказал отец-создатель, видимая причина психического заболевания не есть истинная причина. Это лишь вершина айсберга, чье основание уходит в неведомую глубину. Будем искать. Пока мы занимаемся сбором динамического аналитического материала: факты жизни, оценки, сновидения, фантазии, анализ ее представления о собственной болезни.

– Отличная компания подобралась, – похвалил я, – Сущая поэзия: «Приходите на прием – и посмертно, и живьем, и в бесформенной фуражке, и в смирительной рубашке». Весь набор жизненных благ: загс, похоронное бюро, комната с белым потолком и даже свой «Достоевский». Разве не символично?

– Скорее, симптоматично, – проворчал Краузе.

– И каковы итоги, Александр Петрович? Проникли в преисподнюю психики своих клиентов? Кого из теплой компании подозреваете в приверженности эпистолярному жанру?

– Никого.

– А я бы присмотрелся к последней даме, боевому офицеру и не сбрасывал бы со счетов мисс Марпл. А также всех остальных, поскольку жизнь – абсурд, а душа – потемки.

Моя ремарка не подняла доктору настроение. Он погружался в трясину. Неужели интуиция ему что-то подсказывала?

– Позвольте несколько дилетантских советов, Александр Петрович. Первое: не берите в этом месяце новых клиентов. Всех денег не заработаете. Второе: существует слово в русском языке: полиция. Не бог весть что, но лучше, чем ничего. Разве Кобзарь не окажет вам услугу? Вспомните, сколько услуг оказали ему ВЫ.

– Полиция исключается, – отвернувшись, пробормотал Краузе, – ПОКА, во всяком случае. Мы же не хотим выставлять себя на посмешище?

– Воля ваша, – пожал я плечами, – Тогда не побрезгуйте третьим советом. Купите восемь фарфоровых слоников, расставьте их на большом блюде и убирайте по одному после каждого убийства. Это будет стильно.

Предчувствия катастрофы долбились в дверь. Дело было ночью, но я набрался храбрости и позвонил майору Кобзарю.

– Доброй ночи, Павел Викторович. Как себя чувствуют наши криминальные новости?

– О, нет, – простонал отдыхающий после трудного дня майор, – Сегодня и без вас понедельник…

– Уже вторник, – поправил я, – Просьба не подумать, что у нас с доктором Краузе отказали все приборы. Он не в курсе, что я вам звоню, а если узнает, то выгонит с работы.

– Послушайте, Дмитрий Сергеевич, давайте завтра. Я ежедневно в дерьме, а тут еще жена довела кота до инсульта, нужно срочно везти в ветклинику посреди ночи…

– В вашем дерьме не так уж плохо, – подметил я, – В противном случае, вы бы работали в другой организации. Кот оклемается – кошачьи, они живучие. Мне кажется, дело серьезное. Мы же не хотим потерять доктора Краузе? Кто тогда будет вам искать маньяков и шедевры современной живописи?

Он слушал меня со скепсисом. А когда я закончил, неласково осведомился:

– Что вы там курите? Послушайте, я опаздываю. И что ужасного случилось с точки зрения российских законов? Чья-то неудачная шутка?

– Давайте рассуждать с точки зрения здравого смысла, – упорствовал я, – Опоздать еще успеете. Здравый смысл подсказывает, что интуиция подводит редко. А шутка, если это шутка, выглядит зловеще. Не пришлось бы локти кусать, Павел Викторович. Вам не предлагается самому собирать информацию. Для этого существуют специально обученные люди. Сейчас я пришлю вам на электронку данные клиентов. Не вздумайте связываться с Краузе – я действую на свой страх и риск.

– Вы считаете, мы живем в полицейском государстве, где власть имеет досье на каждого гражданина? – возмутился Кобзарь.

Я даже не нашелся, что ответить.

Вторник проволокся в какой-то сизой хмари. За окном буйствовала непогода, а синоптики упорно твердили, что сегодня будет ясно и тепло. Доктор Краузе меня не вызывал. О том, что он жив, сообщал бизоний рык, адресованный несчастной Тамаре Михайловне. Весь день я пробыл в виртуальном мире, переваривая новости – «популярные» и узко-профильные. К вечеру разболелась голова. В психическую клинику с острым аффективным расстройством доставлен доктор медицинских наук Быстрицкий Ю.Е. – крупное светило в области психотерапии. Случай тяжелый, уверяет лечащий врач, и есть подозрение на постороннее вмешательство, в том числе, медикаментозное. Доктор Быстрицкий много работал, но проблем с психикой не имел – по крайней мере, визуально. Полиция не уверена, что должна это курировать: лечение сумасшедших – дело рук самих сумасшедших. Новость могла бы не зацепить, не будь доктор Быстрицкий супервизором доктора Краузе. Доктор посещал Быстрицкого раз в квартал. Последний случай был в начале августа, после чего доктор Краузе в приподнятом настроении отправился на занятия йогой и подвернул ногу. О неприятности с супервизором Краузе должен знать. Дополнительная причина для фрустрации…