Buch lesen: «И опять Пожарский 7»

Глава 1

Событие первое

Афанасий Иванович Афанасьев редко в последнее время парадный мундир надевал. Приглашали на парад Победы в Москву, да изредка перед школьниками выступить. А надевая, каждый раз чувствовал, что всё тяжелее и тяжелее китель становится. Орденов и медалей на обеих сторонах груди было, ох, как много. Одних советских орденов с десяток. Ещё во время Великой Отечественной заработал ордена «Красной Звезды» и «Красного Знамени», потом за войну в Корее был орден «Ленина» и «Золотая Звезда Героя Советского Союза». Позже, уже в мирное время наградили орденами «Отечественной Войны» и «Суворова III степени». Уже почти в самом конце существования Союза генерала наградили орденами «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» II степени и III степени. В «Рашке Федерашке» к очередному юбилею опять дали орден «Отечественной войны». Кроме советских орденов имелось и несколько иностранных, так в госпитале в Китае сам Мао Цзэдун наградил его орденом «Освобождения». Афанасий Иванович потом узнал, что он чуть ли не единственный иностранец, награждённый этим орденом. В Эфиопии ему торжественно вручили «Орден Революции 1966 года». «Орден Военных заслуг» получил Афанасьев после войны во Вьетнаме. А ведь кроме орденов ещё и десятки медалей.

Тот мундир остался висеть в шкафу в Нижнем Новгороде двадцать первого века. Сейчас Пётр Дмитриевич Пожарский надевал парадный кафтан века семнадцатого. Ордена были другие. А вот вес? Вес впечатлял. И понятно почему. Не из бронзы и алюминия сейчас ордена делают. Делают из золота.

Орденом Золотой шпоры, или как его ещё называют «Орденом Золотой милиции», наградил папа римский, или может его нунций. Без разницы. До этого Патриарх Иерусалимский прислал орден «Православных защитников гроба Господня». Король Дании Кристиан пожаловал орденом «Белого Слона». Награда исключительно необычная. Знак ордена слона представлял собой миниатюрную объёмную скульптурку: слон, покрытый белой эмалью и украшенный бриллиантами, несёт на спине боевую башенку, которая, в свою очередь, является основанием кольца. Перед башенкой сидит чёрный погонщик. Два ордена Пётр «изобрёл» сам и отправил императору, а тот уже за шведский поход наградил Петра золотым орденом «Георгия Победоносца», а потом, после второй польской компании ещё и серебряным. Навешивая три следующих ордена, Пётр невольно рассмеялся. Достались они ему совсем не за его заслуги. Заслуга была на девяносто процентов Якоба Буксбаума. Это он пленил и заставил выкупать себя и сыновей герцога Савойского Карла Эммануила I Грабителя. Ограбил грабителя. А тому не оставалось ничего делать, денег-то не хватало, и пришлось выделить три комплекта своих высших орденов. По возвращению из Великого Чехословацкого похода один комплект достался самому барону Буксбауму, второй получил полковник барон фон Плотто, а вот третий сейчас украшал кафтан Петра. Кавалеры Высшего ордена «Святого Благовещения» или Ордена Аннунциаты автоматически становятся кавалерами Большого креста ордена «Святых Маврикия и Лазаря». Вот все трое ими и стали. И вешать их на грудь князь Пожарский не стеснялся. Во-первых, это всё же он обучал Буксбаума и готовил стрельцов и возчиков, что его сопровождали, а во-вторых, ведь на его же деньги всё это было проделано. Последний орден был тоже результатом Великого Чехословацкого похода, о котором уж точно напишут в будущем не одну книгу. Хотя? Зачем откладывать, Пётр открыл записную книжицу и чиркнул туда памятку, дать команду написать книгу о походе двух баронов из Генуи в Вершилово, с заходом почти во все столицы Европы. Поучительная вещь будет для юношества. Последний из орденов, вручил фон Плотто, чтобы тот передал его герцогу Пожарскому, герцог Пармский Одоардо Фарнезе. Орден назывался вычурно «Священный военный Константиновский орден Святого Георгия».

Герцог Одоардо со своим дядей и регентом, полным тёзкой, кардиналом Одоардо Фарнезе, находился в Милане, и когда узнал замечательную историю пленения Карла Грабителя и коннетабля Франции Франсуа де Бонна, герцога де Ледигьера, в пылу юношеских грёз о великих воинских победах, а ещё, не без этого, чтобы выпендриться перед находящейся там же невестой Маргаритой Медичи, дочерью Великого герцога Тосканского Козимо II Медичи и Марии Магдалены Австрийской, вручил двум бесбашенным баронам по ордену и один передал для герцога Пожарского с приглашением, обязательно посетить Парму и присутствовать на свадьбе, которая состоится в 1628 году по исполнении Марии Магдалене шестнадцати лет, как, впрочем, и самому герцогу.

Князь Пётр Дмитриевич Пожарский, когда узнал об этом походе и его последствиях, то даже за голову, сперва, схватился. Не хотелось ему вставать в Тридцатилетней войне ни на одну сторону, а тут без него его женили, он теперь прямо герой у католиков и имперцев. Как к этому относиться?

Сейчас, первого октября 1626 года, по новому летоисчислению, введённому в Российской империи с января этого года, Пётр не просто так парадный кафтан со всеми орденами на себя напялил. Был повод. Сегодня открывались десять институтов. Почему не университетов? Ну, по тому, что университет это в переводе на русский «совокупность», в таких заведениях в Европе начали изучать все известные в то время науки. В университетах всегда целый ряд различных факультетов – юридический, исторический, математический, филологический, биологический. Там, в Европе, обучение в университете делилось на два этапа. На первом, который длился 3 или 4 года, «студиозус» должен был овладеть семью «свободными искусствами». Для начала бедолаге предлагалось научиться писать и говорить. Он должен был овладеть тривиумом (от лат. trivium – трио, тройка) грамматика, риторика и логика. Уже этого было достаточно, чтобы получить неплохое место в городской администрации или выполнять обязанности секретаря-управителя в каком-либо феодальном поместье. После окончания тривиума студиозус мог приступить к изучению квадриума (от лад quadrium – четвёрка). В него входили такие дисциплины как арифметика, геометрия, музыка и астрономия. Ежу ясно, что единой программы обучения не существовало. Студиозус мог изучать любые предметы в течение любого количества времени. Нередко обучение растягивалось на долгие годы – студенты переходили из одного университета в другой, благодаря единому языку обучения – латыни – границ для них фактически не существовало. В поисках редких книг или наилучших профессоров учащиеся прерывали обучение, устраиваясь на работу, чтобы скопить денег на новый курс. Процесс, блин, «учебный».

После овладения семью «свободными искусствами» студент мог перейти ко второму этапу обучения. Оно проходило на одном из высших факультетов, которые, как правило, специализировались на одной из трёх дисциплин: богословие, медицина или юриспруденция.

Вот ничего такого Петру Пожарскому нужно не было. Вершиловская семилетняя школа давала знание по любому предмету, разве, что, исключая богословие, философию и юриспруденцию, в разы лучше и правильнее. Ну, богословов пусть семинарии готовят. Нам нужны инженеры. Вот именно поэтому и институты.

Пётр вспомнил, что все попаданцы, ну, по крайней мере, многие из них стараются заменить знакомые иностранные слова русскими. Например, не инженер, а – «Розмысел». Зачем. Пусть будут. Чем богаче язык, тем лучше. Все в Вершилово, кроме него, неплохо владеют латынью, а, следовательно, смогут перевести, чтофакультет fakultus – способность; студенты studens – занимающиеся; декан decanus – десятник; ректор rector – управитель. Главное – это не название. Главное – качество преподавания.

Для начала летом разобрали и перенесли с главной «Красной» улицы Вершилова десять крестьянских домов. Перенесли поближе к Волге и полям. Да, придётся детишкам дольше до школы добираться. Так ведь трамвай есть. Кроме того Пётр понял и теперь исправлял главную свою ошибку при строительстве города. Нужно всю живность, по крайней мере, из центра, убрать. Всё это мычало, блеяло, гадило, воняло, кукарекало. Для деревни нормально, а вот для «лучшего» города мира, явно лишняя экзотика. Да, во всём мире сейчас так и делается, но мы ведь русские и мы знаем, как должно быть. Вот с институтов и начали процесс перетаскивания животноводства на периферию.

Вместо десяти одноэтажных домов построили за лето десять трёхэтажных. На входе небольшой портик с четырьмя полуколоннами, окна витражные на первом этаже, а на втором и третьем, где аудитории, обычные. Там студентам свет нужен. Пока в каждом здании только шесть аудиторий и библиотека по предметам, ещё есть кабинет ректора и общая комната для отдыха преподавателей. В дальнейшем, по мере увеличения количества студентов, предполагалось пристроить крылья ко всем зданиям.

Пётр Дмитриевич сначала хотел институт для химиков строить рядом с лабораториями, на выселке, но потом решил оставить все вместе. Ведь студенты физики и географы тоже будут изучать химию, а, значит, корпуса должны стоять рядом. Институтов получилось десять.

Был институт Химии. В нём, как и во всех высших учебных заведениях, было пока два факультета. Неорганическая химия и органическая. Второй пока очень и очень ущербный, но ведь спирты есть, парафины получили, бензол и прочую отраву из угля выделили, нефть разделяем, да много чего делаем, о чём в просвещённой Европе и не слышали даже.

Вторым был институт Физики и Математики. Ну, тут всё понятно. Третьим – институт Географии, Картографии и Астрономии. Вот только на нём было три факультета. И самым большим отнюдь не Астрономии, а Картографии. Князь Пожарский даже хотел отдельно институт картографии создать, но потом передумал, без знания Географии и Астрономии карты составлять невозможно.

Четвёртым сделали институт Механики. Два факультета – Проектирования и Сопротивления материалов. Вторая наука ещё в очень зачаточном состоянии, но если ею не заниматься, то ведь так в зачаточной фазе и останется. Пятым, и как полагал Пётр, самым важным был институт Сельского хозяйства. Тоже два факультета – Растениеводства и Цветоводства и факультет Животноводства и Ветеринарии.

Шестой институт будет обучать студентов Медицине. Факультет Фармакологии и факультет Прикладной медицины или Лекарский. Седьмым сделали институт Металлургии. Тут разделение понятно: факультет Черных металлов и факультет Цветных и Благородных металлов. Восьмое учебное заведение единственное не носило название «Институт». Называлось оно Академией. Академия Архитектуры и Строительства. Именно с этими факультетами.

Девятым институтом можно было гордиться. Даже науки такой ещё в Европе не было. Институт Силикатов. Тоже два факультета: Строительных материалов и Стекла и Керамики. Последним по счёту Пожарский сделал институт Кораблестроения. Первый факультет Парусного флота, второй Паровых судов. Пока было только одно паровое судёнышко, вмещавшее десяток человек. Только ведь вся жизнь впереди, ещё построим. А строить нужно по науке, а не как придётся и как попало.

В группе должно быть десять человек. Сейчас столько на первый курс не набрали. Нет ещё лишних две с лишним сотни выпускников седьмого класса. Да, если честно и учебников нет, и программы на коленке написаны. Всё будет! Пока не начнёшь и не узнаешь, что нужно.

Сегодня было первое октября – открытие нового учебного года. Пришлось перенести его с 1 сентября. Слишком много народу уже учится. А в это время самая страда. Зачем начинать, как в СССР, учебный год с сентября, если потом всех студентов и преподавателей, один чёрт, загоняли «на картошку». Пусть будет 1 Октября. И введём новый праздник – День Знаний.

Событие второе

Заведующий «Второй Ткацкой» фабрикой Курт Флейшгауф сегодня был не в духе. В красильне чего-то напутали, и вместо тёмно-синего цвета ткань приобрела после стирки и просушки бледно-голубой цвет. Неужели снова перекрашивать. А ведь придётся, ткань не только не соответствовала заказанному князем Пожарским цвету, но ещё и была неравномерно окрашена – пятнами. Вот только, перекрасить, не успеть, после обеда, а, значит, через два часа подойдёт Пётр Дмитриевич. А ведь так всё хорошо начиналось. Построили фабрику совсем недавно. И начали делать на ней ткань из крапивы. И в Европе и здесь, на Руси, грубую ткань для мешков и верёвки и раньше делали из крапивы, но одно дело мешки, а совсем другое – портки или штаны. Здесь совсем другие требования. Ткань должна не только прочной быть, но и не истираться, да ещё желательно и не мяться. Не лёгкая задача.

Задумал производить Пётр Дмитриевич эти штаны из синего плотного и прочного материала ещё до похода по вразумлению Речи Посполитой. Только без него не заладилось. Как не пытались бороться с крапивой, ничего хорошего не получалось. И мнётся ткань и на перегибах вытирается. Самые лучшие станки использовали и самые лучшие мастера бились – не получается. И ведь теперь, когда получили всё-таки этот материал, Курту было обидно. Приехал князь Пожарский с Украины, пришёл через семь или восемь дней после возвращения на фабрику, пощупал материал, сказал что-то непонятное. «Хлопок нужен». Снова помял материал и попросил рассказать весь процесс.

– Лучше всего собрать крапиву зимой или в первой половине весны, и ты будешь иметь уже почти готовую тресту: погода сама – дожди, росы, изморозь, туманы и зимние оттепели – поработают за тебя, разрушив наружные оболочки. Принесённые с пустыря стебли крапивы нужно хорошо высушить, разложив на печи. Затем нужно удалить мелкие ветки и засохшие листья. Чтобы проверить качество полученной тресты, её разминают пальцами и надламывают в нескольких местах. Готовая треста должна разламываться в руках с лёгким треском, а волокна – отделяться от деревянистых частей стебля.

Обработку тресты начинают с обминания её в специальных мялицах. От того, насколько добросовестно размяты стебли, зависит качество пряжи. Не домнёшь мялкой, так не возьмёшь прялкой – говорят в народе. Обминание тресты идёт более споро, если вместо мялицы использовать двухвальные или трёхвальные мялки. Один закладывает между валами тресту, другой крутит рукоятку и принимает обмятые стебли, называемые повесмом.

Чтобы удалить из обмятой тресты кострику – деревянные части стебля, разломанные на мелкие кусочки, – её треплют специальной трепалкой, имеющей форму большого деревянного ножа, или косаря. Нанося трепалкой по повесму частые резкие удары, как можно чище выбивают застрявшую в волокнах кострику. Затем повесмо кладут на пень и тщательно проколачивают. Обычно после такой обработки оставшиеся частицы кострики легко отслаиваются. Их остаётся только вытрясти, ударяя пучком повесма о круглую деревянную палку.

Особенно трудно отделяются от повесма вещества, находящиеся между волокнами в верхнем слое стебля. Их можно окончательно разрушить и удалить способом ошмыгивания. Если приходится обрабатывать значительное количество повесма, то его пучки удобнее удерживать не руками, а специальными щипцами. Щипцы состоят из двух берёзовых дощечек, соединённых полоской листового железа. При ошмыгивании один конец пучка повесма можно зажать в мялице рычагом-билом.

Однако гораздо удобнее применять для этих целей специальный зажим с валиком-эксцентриком. Тем более что такой зажим понадобится на следующем этапе обработки волокон – чесании. Закреплённые волокна захватывают щипцами рядом с зажимом. Обшмыгивая участок за участком, постепенно продвигаются от одного конца к другому. На следующем этапе пучок волокон переворачивают и закрепляют в зажиме другим концом.

Подготовленные к чесанию волокна называют мычками. Крапивные, а также конопляные мычки состоят из длинных, средних и коротких волокон. Чем длиннее волокна, тем тоньше и длиннее пряжа. Для отделения длинных волокон от средних и коротких используют большие кленовые гребни, укреплённые на подставках. Но особенно длинные и чистые волокна получают после повторного чесания так называемыми мыкалками – маленькими гребёнками и щётками, изготовленными из свиной щетины. Чесать начинают со свободного конца, постепенно продвигаясь в сторону зажима. При этом на расчёске остаются короткие волокнистые очёски – изгребь. Волокна средней длины, вычёсываемые волосяными щётками, называются пачесями, а оставшиеся длинные волокна – куделью.

Ткань, полученная из кудельных нитей, идёт на сарафаны, рубахи, скатерти, полотенца, белье для постели. Из изгребья и пачесей (иначе – отребья и вычесок) готовят пряжу, идущую на грубое полотно, – ватолу, из него шьют одеяла, мешки, всевозможные подстилки и накидки для возов. Из тех же волокон прядут, а затем ткут полотна с редким переплетением нитей – веретье и ряднину, используемую для хозяйственных нужд.

Из грубых волокон, которые не обрабатывались ошмыгиванием и чесанием, вьют верёвки и канаты, использовали как паклю для прокладки между венцами бревенчатого сруба, а также для конопачения пазов между брёвнами. Готовые холсты потом вывариваем в щёлоке, чтобы отбелить.

Пока всё это рассказывал и показывал князю русский мастер, Курт стоял в стороне и поражался в очередной раз. Пытался представить себе графа или герцога в их немецких землях, который будет ходить и сам пробовать чесать кудель, вить нить. Не получалось.

– Я ведь понял в чём беда, – вдруг прервал мастера Пётр Дмитриевич.

– В чём же, Ваша Светлость? – подключился, выбросив из головы графов немецких Курт.

– Если волокна крапивы хрупкие, то нужно смешать их с другими, менее хрупкими. Попробуйте добавлять к крапиве на последнем этапе шерсть или лён, а может и шерсть и лён. Шерсть берите самую тонкую от яков или молодых верблюдов, – хлопнул по плечу управляющего и мастера и помчался куда-то дальше.

Не одни ведь они в Вершилово ничего путного без Пожарского сделать не могут. Стыдно. Пятьдесят лет Курт Флейшгауф занимается ткачеством. От всеми битого подмастерья выслужился в мастера, а здесь в Вершилово стал управляющим фабрикой, а мальчишка, князь, воин учит его, как сделать качественную ткань. И получилось ведь. Вот и не поймёшь, то ли радоваться, что получилось, то ли огорчаться, что сам не додумался. Стыдно!

А вот теперь ещё и с окраской напортачили.

– Блин, как джинсы варёные! – неожиданно обрадовался Пётр Дмитриевич необычному окрасу штанов.

– Мы перекрасим сегодня же. Наверное, что-то напутали с закрепителем, уксуса пожалели, – попытался оправдаться Курт.

– Конечно, разберитесь. Может и химики виноваты. Но! Выясните, как так получилось, и попытайтесь повторить. Нужно научиться красить с пятнами. Попробуйте на коричневой и зелёной краске. Когда получится, сразу найдите меня.

И опять убежал, хлопнув обоих по плечу. Радостный убежал. Пойми его этого князя. А пятнистую ткань сделаем. То, что сделано один раз, повторить легче, чем новое-то изобретать. И без князя справимся.

Событие третье

– Пионер, к борьбе за светлое будущее Российской империи будь готов!

– Всегда готов!

Президент Российской академии наук Михаэль Мёстлин повязал алый галстук на тоненькую цыплячью шею Васьки Постникова по прозвищу «Рубль» и пожал тонкую влажную от волнения ладошку мальчика. Сегодня принимали четвероклассников в пионеры. Было не очень много детей удостоенных этой чести. За просто так получить алый галстук и серебряный значок с бело-голубым Андреевским флагом нельзя было. Требовалось соблюсти два условия: во-первых, учиться только на одни «пятёрки», а во-вторых чем-то резко выделяться среди сверстников. Второй мальчик Пётр Истомин был капитаном футбольной команды, лучшим спортсменом школы и даже целый подвиг совершил – спас на реке сверстника, когда тот перевернулся на самодельном плоту и стал тонуть. Третий и последний принимаемый сегодня в пионеры был не меньшей знаменитостью Вершилова, приёмный сын Петра Дмитриевича Пожарского Павел за один год прошёл курс трёх лет школы и сейчас уже начал учиться в седьмом классе. Поздновато для поступления в пионеры, но это не его ведь вина, что до этого он в приюте в Москве не имел тех учителей и учебников, что имеет любой вершиловец. А ещё Павел Пожарский разработал график и порядок, по которому будут спариваться туры. Этих гигантов пытаются в Вершилово спасти от полного истребления в зоопарке. Скрещивают с быками и коровами, привезёнными из разных стран, так, чтобы было минимальное количество близкородственных связей. Вот Павел, пусть и с помощью Пьера Ферма, составил такую таблицу. Сейчас чистокровных туров стало тринадцать, в этом году родилось четверо телят, но один самый старый бык умер, тем самым резко сократив количество возможных вариантов для скрещивания.

Васька Постников переплюнул всех. Он вывел подсолнух с очень крупными семенами – семечками. Вывел случайно? Ну, пусть, случайно. Но ведь он и хотел вывести и работал над этим три года. И получил замечательный результат. Вот только…

Вот только за Васькину удачу сам Мёстлин получил целый выговор от князя Пожарского. И за дело. Михаэлю было стыдно, чувствовал он, что виноват. И не в том, что вывел новый сорт пацан сопливый, а не несколько десятков селекционеров, что сейчас работают в Вершилово. Нет. Совсем по другой причине. Васька не вёл записи и теперь неизвестно, что заставило семена увеличиться в размерах в несколько раз. Когда Пётр Дмитриевич узнал об этом он прошёл по всем селекционерам и потребовал показать их записи. Вот тут и началось. Почти никто ничего не вёл.

– Это не наука! – Грохнул кулаком по столу Пётр Дмитриевич на общем собрании всех, кто занимался выведением или районированием новых сортов, – Это тыканье пальцем в небо. Нужен чёткий план, нужны записи, нужны колышки с табличками, на которых написано, где, что и когда посажено. Ведь это элементарно. Вы ведь не крестьяне забитые, вы – учёные!

Народ сидел, повесив голову. Так уж привыкли. И навыводили за время пребывания в Вершилово кучу новых сортов и более ранних и более урожайных. Там, в зачумлённой, вшивой, грязной, воняющей Европе, ни о чём подобном даже мечтать не могут. А вот оказывается можно лучше, и нужно действовать по правилам, а не по наитию. Стыдно.

Васька, когда его стали пытать, как он такие семечки получил, всё обстоятельно рассказал. Он и подмораживал семена, и прогревал, и в разных растворах замачивал, и газами всякими у химиков протравливал. Вот только записей, как, впрочем, и все остальные селекционеры не вёл. Пётр Дмитриевич сам сходил к химикам и долго их расспрашивал, чем там мог «Рубль» повлиять на размер семечек. Оказалось, что больше всего Васька «экспериментировал» с метиловым спиртом, что ван Гельмонт получил сухой перегонкой древесины, и с продуктами, что создали из этого спирта. Вполне возможно, что именно сильный яд, что получился при прокаливании спирта с воздухом при катализаторе из серебра и железа и повлиял на семена подсолнуха:

2CH3OH + O2 = 2HCHO + 2H2O

Князь Пожарский понюхал полученный раствор и задумался.

– Не знаю. Я ведь не химик, но по запаху похоже на формалин. Может, он и есть.

– Что такое формалин? – воскликнули в голос все химики.

– Слушайте, я ведь сказал, что не химик. Хотя? Попробуйте отдать его кожевенникам. Если это формалин, то им можно выделывать шкуры, он закрепляет волос и прекращает любое гниение. Если честно, то как это делается я не знаю, кажется кроме того добавляют немного щелочи. Кроме того отнесите докторам пусть проверят под микроскопом, формалин должен убивать все бактерии. Сами только не отравитесь и кожевенников с докторами предупредите. Формалин, если это он, очень сильный яд. И руки берегите, а особенно глаза. Выжжет.

Мёстлину в этом году, два дня назад, исполнилось семьдесят шесть лет. Он, по заведённой уже традиции, отмечал его в кругу своих – профессоров из Тюбенгена. Все благодарили его за то, что сманил их тогда в, никому практически неизвестную, Пурецкую волость. А сам Михаэль задумался. С какой потрясающей скоростью развивается наука и техника в Вершилово. Сейчас он даже письма перестал писать бывшим друзьям и коллегам. Они его не понимают. Они отстали навсегда. Их письма читать не интересно.