Buch lesen: «Исмаритянки»
Солнце медленно восходило к зениту, постепенно нагревая воздух. Пропитанный знойным ветром, он словно обволакивал огромной паутиной, выжигая растительность, испаряя влагу и превращая землю в высохшую, истерзанную поверхность. Природа замерла, притихла, как будто хотела погрузиться во всеобъемлющий сон. Вдруг звенящей стрелой, разрывающей тишину, ворвались звуки нарастающего боя. В облаке пыли, ломая прямые линии построения, сбились в плотную массу люди, кони, топча друг друга. Рёв решающей битвы, вопли атакующих воинов, стоны умирающих наполняли округу, прерывая умиротворённую идиллию окружающей растительности. Здесь, на побережье Северной Африки, сошлись в жестоком сражении римские легионы и нильские племена под предводительством царя Эзота. Стремясь сбросить непрошеных гостей в море, нубийские копьеносцы тараном пытались пробить монолитный строй фаланги, но, как волны о камни, разбивались о стойкость италийских бойцов.
На вершине высокого холма за ходом битвы наблюдал консул Эверт Лапит. Высокий, смуглый от палящего солнца, с тонкими губами, волевым подбородком, цепким взором, он следил за ходом сражения. Видя, что наступательный порыв вражеской пехоты иссяк и Эзот ввёл в бой свою легендарную конницу, чтобы решить исход битвы в свою пользу, чутьём полководца Эверт понял, что настал момент для контратаки. Обернувшись, нашёл взглядом неподалёку стоящего трибуна, кивком головы подозвал его к себе и коротко приказал:
– Легата третьего легиона ко мне.
Легат третьего легиона Ампелиус Фероний был выше среднего роста, широкоплечий, с чёрными, как смоль, вьющимися волосами, круглолицый, с правильными чертами лица, по характеру дерзкий и необузданный, единственный во всей римской армии носивший бороду. Командир лихо подскакал к консулу на вороном скакуне. Солнечные блики, отражаясь от доспехов всадника, переливались, искрились, слепили бриллиантовым светом.
– Ударишь со своим легионом во фланг вражеского войска, – приказал Эверт.
Похлопав иноходца по загривку, широкоплечий громила поднял голову, прищурился, и прикрывая рукой глаза, изрёк:
– К полудню я принесу тебе победу. – Ударом пятки великан развернул скакуна и направил его к своему легиону.
Консул смотрел вслед этому могучему воину, любуясь его статью и выправкой. Рождённый вне брака, под виноградной лозой, он достиг небывалых высот благодаря своему природному таланту. С железными нервами и самообладанием, Фероний являлся образцом благородства и порядочности для всей римской армии.
Закончив обход, Амплеус начал атаку во фланг нубийцам. Заметив манёвр легиона, Эверт отдал приказ о наступлении по всему фронту. Земля задрожала от пришедшего в движение многотысячного монолитного строя. Оказавшись перед стеной копий, африканцы растерялись. Лишенные свободы действия и зажатые с двух сторон, нубийцы стали разворачивать коней. Наступление римлян было настолько стремительным, что хвалёные наездники ничего не смогли противопоставить и развернутому италийскому строю. Не успев перегруппироваться, конница царя Эзота не оказала достойного отпора и была частично уничтожена, частично рассеяна на просторах Северной Африки.
К вечеру Лапит захватил свой первый город на африканской земле. Проезжая по кривым незнакомым улицам в окружении трибунов и в сопровождении небольшого эскорта отборных воинов, Эверт погрузился в свои мысли. Сменив белоснежную тогу и курульное кресло – символы безграничной власти – на пурпурный плащ и боевые доспехи, первый консул Рима сдерживал своё ликование по случаю победы, понимая, что самоё сложное ещё впереди.
«Эзот разбит, – размышлял полководец, – но не успокоится и будет собирать войска заново. Преследовать раненого зверя на чужой земле, не имея крепкого тыла, было бы полным безумием. Надо закрепиться на побережье, захватив несколько прибрежных городов, превратив их в укреплённые пункты для пополнения продовольствием и людскими резервами, тогда можно диктовать свои условия и склонить нубийцев к унизительному миру».
Вдруг раздался протяжный звук боевого рожка. Эверт обернулся на сигнал, недоумевая, кто же это мог быть.
Группа всадников стремительно приближалась к ним, впереди всех мчался белокурый наездник. Алая накидка, отороченная по краям золотой каймой, как огромное крыло, развевалась на ветру, обнажая искусно сделанный панцирь, повторяющий изгибы тела. Лапит от неожиданности вздрогнул: он узнал во всаднике Лусиана Крипта, своего соперника, второго римского консула.
Лусиан, молодой человек лет двадцати пяти, статный, красивый, с вьющимися волосами, был ставленником своего дяди. Только благодаря его поддержке он занимал столь высокий пост. Всеми фибрами души ненавидел Лапита за его удачливость и талант полководца. Подъехав почти вплотную к Эверту, Крипт натянул поводья, резко осадив вспотевшего от бешеной скачки жеребца, вместо приветствия протянул свиток с сургучной печатью и, чеканя каждое слово, надменно произнёс:
– Тебе предписано великим сенатом сдать командование армией мне и с двумя легатами и тысячей воинов отправиться в Рим.
Эверт взял послание, прочитал приказ и поднял глаза, встретившись взглядом с Криптом. Возникла неловкая пауза, во время которой победитель Эзота размышлял, а не сбросить ли внезапно появившегося гостя обратно в море, затем тряхнул головой, словно отгоняя мрачные мысли, и с лёгкой иронией заметил:
– Побеждают одни, а славу получают другие.
Крипт молчал, только резко положил руку на меч. Лапит понял, что слова бессмысленны, кивнул сопернику в знак согласия и тронул коня ударами пяток, следуя к месту назначения, увлекая за собой своих спутников.
Сопровождающие полководца трибуны озадаченно переглянулись, но, верные долгу и присяге, не посмев перечить своему командиру, последовали за ним.
–
Рим раскинулся на семи холмах берега реки Тибр. Этот город только набирал силу: строились новые кварталы, развивались ремёсла, процветала торговля. Для строительства домов, добычи камня, для выращивания урожая и производства товаров требовались рабочие руки. И выход был найден. Окрепшая республика вела постоянные победоносные войны, поставляя в свою провинцию рабов и захваченные богатства. Уже были покорены Иллирия и Долмация, почти захвачена Сицилия. После успешной войны с Карфагеном римляне получили полное господство на Средиземном море.
Прошло несколько лет, и Карфаген вновь стал набирать силу. В африканскую столицу с испанских владений регулярно постовляли рабов, золото, зерно. Появился флот, который бы уничтожен в результате войны с Римом, наладилась торговля с соседними станами. Со временем, оправившись от поражения, Карфаген заключил военный союз с могущественным нубийским царём Эзотом. Такое усиление поверженного города очень обеспокоило Рим, война стала неизбежной.
Несколько месяцев назад в сенате, высшем органе власти в Риме, клокотали страсти. Опытный политик от партии аристократов Полибий Косуммела с пеной у рта доказывал:
– Только сейчас, когда Карфаген ещё недостаточно окреп, нужно нанести удар первыми, в том месте, где меньше всего ожидают. Надо захватить район, граничащий с Египтом, так как влияние Карфагена на эту область ослабло. А если нубийский царь Эзот, верный союзническому долгу, развяжет войну, то римские легионы в состоянии не только отразить нападение, но и разгромить противника. В этих землях необходимо создать свою колонию и оттуда контролировать ситуацию и по возможности угрожать Карфагену. Осуществить такую экспедицию может только Эверт Лапит, который зарекомендовал себя в предыдущих войнах как талантливый полководец. Он сможет исполнить поставленную цель и принести славу республике, – такими словами под овации собравшихся аристократов закончил свою речь сенатор.
Полибий Косуммела, разменявший пятый десяток, с невыразительными чертами лица, невысокого роста, но очень хитрый и умный, жадный до власти политик, преследовал свои, корыстные цели. Отсылая Лапита в экспедицию, расчётливый патриций убирал с дороги конкурента, расчищая место для своего племянника Лусиана Крипта, бездарного военачальника, но преданного интригана в закулисной борьбе за власть.
–
Однажды по улицам самого старого района Палатина, что расположился в центре Рима, промчался гонец. Светлая туника всадника потемнела от пота, его лицо, бронзовое от загара, стало серым от пыли, к голым ногам большими кусками прилипла грязь.
Посыльный остановился у особняка Полибия Косуммелы, спрыгнул с лошади и, подбежав к воротам, забарабанил по ним кулаками.
– Откройте, у меня послание из Фракии, – выкрикнул он.
Через некоторое время дверь открыл потревоженный слуга и недовольно спросил:
– Чего нужно?
– Срочное письмо сенатору, – повторил нарочный.
Невольник пробубнил себе под нос что-то неприветливое, но, подчиняясь напору приехавшего воина, повернулся и быстро зашагал впереди гостя, показывая ему дорогу. Пройдя через вестибюль и длинный коридор, гонец очутился в просторном помещении, где раб повернулся к нему, жестом показал остановиться, а сам скрылся в покоях перистиля, чтобы предупредить хозяина.
Молодой человек оглянулся, рассматривая внутреннее убранство комнаты. Он находился в зале, который домочадцы между собой называли атриумом. Посередине располагался бассейн квадратной формы, по углам возвышались четыре колонны. Над водоёмом в крыше было проделано прямоугольное отверстие, через него проникали свет и свежий воздух. Вдоль стены, отделанной разноцветной мозаикой, стоял сундук (по всей видимости, в нём хранились драгоценности семьи), далее виднелся жертвенный стол, на ножках которого были изображены добрые духи, покровители домашнего очага. Неподалеку находился ткацкий станок – символ женской добродетели и трудолюбия.
Неожиданно хлопнула дверь, и на пороге появился Полибий Косуммела. На нём была туника пурпурного цвета, расшитая золотыми пальмовыми ветвями, на поясе красовался ремешок, украшенный драгоценными нитями. Одежду этих цветов обычно носили триумфаторы, но сенатор в отсутствие публики так тешил своё самолюбие. Увидев посетителя, аристократ приветливо кивнул головой, взял папирус, широким жестом руки пригласил посланника в таблинум (кабинет), находившийся неподалёку и отделённый от атриума только занавесью. Войдя в комнату, патриций с нетерпением развернул свиток и, сев за дубовый стол, стал с жадностью читать.
Посыльный тем временем с интересом рассматривал помещение. В стенах были сделаны открытые ниши, в которых стояли гипсовые бюсты предков хозяина дома. Чуть сбоку находились полки, где хранились документы и официальные бумаги.
По мере чтения лицо Полибия мрачнело, новости были одна страшнее другой: мало того, что женщины подняли восстание во Фракии, какое-то время грабили караваны и даже захватили ключевые города в крае, они ещё умудрились разбить профессиональных военных – заезжего легата Кимона Люцания и наместника области Мария Ларта. Это означало, что Рим больше не властен над землями Мезии, составной части восточной провинции. Косуммела в гневе отбросил свиток в сторону, кинул монету ожидавшему человеку, взмахом руки приказав ему удалиться.
Сенатор задумался, озадаченно потирая ладонью подбородок. В своей победе он не сомневался: у республики достаточно легионов, чтобы заковать в железо взбунтовавшихся рабынь, но кому поручить столь неблагородную миссию? Если поставить во главе войска его племянника, тот, возможно, справится с заданием, однако победа над мятежницами не сулила ни славы, ни почёта. Поражение означало не только конец военной карьеры Лусиана, но и то, что его самого могли лишить права заседать в сенате и отстранить от власти.
«Вот если бы Эверт был бы здесь, – подумал Полибий, – он бы мог возглавить экспедицию. В конце концов, этот чёртов везунчик не проиграл ни одного сражения, а что если произвести замену первого консула на моего племянника? Лусиана отправить на африканское побережье и продолжить завоевание или хотя бы заключить почётный мир, а Лапита вернуть в Рим и направить подавлять восстание». Косуммела облегчённо вздохнул: теперь, когда решение найдено, остаётся дело за малым: получить согласие сената, а словом убеждения Полибий владел виртуозно.
–
Восточнее Греции находилась Фракийская земля, истерзанная постоянными войнами. Многочисленные племена, живущие на ней, так и не достигли согласия. Свержение одного тирана другим вызвало кровопролитную междоусобную войну за власть между кланами. В довершение всех ужасов и несчастий вторжение римлян разорило эти края, в которых воцарился голод. Мужчины перестали обрабатывать землю, заниматься ремёслами. Разбой и насилие стали для жителей тех земель привычным способом добыть себе хлеб насущный. Города лежали в запустении, зловеще поскрипывали двери, по заброшенным домам разгуливал ветер. Женщины, предоставленные сами себе, в поисках еды бродяжничали по дорогам, пытаясь прокормить себя и детей, объединялись, чтобы хоть как-то выжить, и приспосабливались к окружающей действительности.
Несколько десятков беженок нашли приют у Исмарского озера. Скрытый в сердце леса от проезжих дорог, чистейший водоём длиной в несколько километров идеально подходил для того, чтобы спрятаться на его берегах от набегов, озверевших вояк, рыскающих в поисках добычи по всей округе. Гонимые голодом поселянки начали ходить на охоту, добывая пищу. Нашлось несколько мастериц, которые умели плести сети, и во временном лагере появилась рыба. Почти каждый день прибывали новые женщины: кого приводили знакомые, а чаще всего несчастных страдалиц, потерявших всякую надежду на выживание, подбирали на обочине дороги, провожали в лагерь и давали шанс на новую жизнь. Из прутьев плели стены будущих жилищ, обмазывали их глиной, накрывая импровизированное строение соломой; разбивали сады и огороды – появились овощи и фрукты; постепенно быт наладился. Со временем научились изготавливать вино, которое хранилось в амфорах в специальных погребах. В стане находили приют обездоленные, истерзанные, брошенные и униженные скиталицы. Обида на мужчин была настолько сильна, что лесные жительницы предпочли самостоятельно бороться за выживание: сами ходили на охоту, сами шили себе одежду из шкур убитых животных, сами научились строить дома и возводить печи, чтобы в тепле коротать холодные зимние дни.
Среди поселянок непререкаемым авторитетом пользовалась старая Меотида, седая знахарка, прекрасно разбиравшаяся в травах. Она лечила болезни, снимала жар лихорадки, с помощью примочек и отваров исцеляла порезы и ссадины. Любая её просьба выполнялась беспрекословно, среди беженок она была и совестью, и законом одновременно. Между собой женщины любовно называли её «наша матушка Меотида».
Однажды несколько беженок в поисках лекарственных трав забрели в самую глушь леса. Высокие деревья стеной стояли на пути, а кусты, стремясь к солнцу, так разрослись, что ветками переплелись между собой и образовали непроходимое препятствие. Собирательницы ягод с трудом пробирались сквозь чащу, прорубая себе дорогу специально захваченным для этих целей мечом. Каково же было их удивление, когда они, изнемогая от усталости, вышли на небольшую полянку, где увидели костёр, возле которого сидела девочка лат двенадцати. Она увлечённо что-то жарила на огне, и, увидев незнакомых женщин, сначала замерла от неожиданности, а затем, приветливо улыбнувшись, протянула им палочку, на которой виднелись кусочки мяса. Поселянки подошли поближе, одна из них, присев на корточки и кивнув на еду, спросила у крохи:
– А что это у тебя?
– Змея, я сама её поймала, – с гордостью заявила маленькая охотница.
Немолодая уже беженка внимательно рассматривала бойкую собеседницу: чистое, открытое лицо подкупало своей непосредственностью и искренним любопытством. На светлых всклоченных волосах виднелись комочки засохшей земли, лёгкое платье было разорвано в нескольких местах и не могло служить надёжной защитой от холода. Было очевидно, что дитя провела в лесу несколько дней. Однако в поведении ребёнка не было страха или растерянности. Чуть в стороне, чтобы не обожгли языки пламени, подложив ручки под щёчки, безмятежно спала малышка. Длинные каштановые волосы разметались по еловым веткам, из которых и состояла постель мирно посапывающей крошки. Перехватив взгляд женщины, направленный на импровизированное ложе, непоседа с золотистыми кудряшками с готовностью пояснила:
– Это моя младшая сестра, Шейн.
Поселянки обступили заблудившихся страдалиц и засыпали старшую девчушку вопросами:
– Как вы сюда попали?
– Где ваши родители?
– Как смогла разжечь огонь?
Малышка молчала, только успевая поворачивать голову в сторону говоривших лесных жительниц, и вдруг неожиданно для всех громко заявила:
– Я Селестрия.
Это прозвучало, как протест, как вызов неблагоприятным обстоятельствам, что само по себе невольно внушало уважение взрослых. Решение нашлось само собой: собирательницы трав забрали детей с собой. Шейн, чтобы не будить, несли на руках с большой осторожностью.
Как только Селестрия оказалась в лагере и увидела забытое кем-то самодельное копьё, она живо подбежала к нему и, схватившись за древко, решительно заявила:
– Буду добывать пищу для вас, я смогу, – чем вызвала улыбки у окружающих.
Бойкая малышка сразу завоевала симпатию всех поселянок. Она носилась по самым дальним закоулкам, и её звонкий смех поднимал лесным жительницам настроение.
Когда однажды во время какой-то шалости непоседа с золотистыми волосами пробегала мимо группы женщин, Меотида изловчилась, и схватила за руку неразумное дитя и, взглянув ей в лицо, изумлённо воскликнула:
– Да у тебя глаза зелёные! Так бывает очень редко, неспроста боги послали тебя к нам.
Селестрия сразу посерьёзнела и с чувством полного достоинства произнесла:
– Я всегда буду полезна вам.
Девочка ловко вывернулась и бросилась бежать по извилистой дорожке, только голые пятки засверкали.
«Надо бы ей сшить какую-нибудь обувь, иначе все ноги собьёт, этакая проказница», – подумала знахарка, с нежностью смотря вслед быстро удаляющейся озорнице.
С тех пор прошло много зим. Лагерь разросся, постоянно пополняясь несчастными беженками. Уклад жизни колонисток сложился сам собой. В действительности оказалось естественным, чтобы на поиски добычи ходили молодые и сильные девушки. Промышляли зверя почти каждый день, невзирая на снег, стужу, дождь, часами сидели в засаде, поджидая хищника. Научились бесшумно выслеживать добычу, метко стрелять, ставить ловушки, читать следы, орудовать ножом и метать копьё. Выросшие в абсолютной свободе, не знавшие страха и обмана, привыкшие к лишениям и невзгодам, охотницы в лагере пользовались огромной любовью и уважением. Заводилой среди них была светловолосая Селестрия. С красивыми зелёными глазами на чистом, гладком лице, с аккуратным носиком и тонкими губами, высокая, стройная, гибкая, как пантера, она являлась душой компании. Подруги старались во всём подражать ей.
Каждое утро несколько сотен поселянок уходили из лагеря кто на промысел зверя, кто для заготовки ягод и лекарственных трав. Отдельная группа отправлялась ловить рыбу на другую сторону Исмарского озера. В лагере оставалось несколько тысяч женщин, которые хлопотали по хозяйству: стирали, готовили, работали на своих земельных наделах. Годами лесные жительницы мирно существовали на берегу большого водоёма.
Тем временем междоусобная война, длившаяся во Фракии несколько лет, продолжалась, то затихая, то разгораясь с новой силой. В одной из стычек отряд, состоящий из вольных стрелков и наёмников, потерпел поражение. Спасаясь от преследования, они укрылись в лесу. Углубившись в чащу, измождённые боем воины остановились на небольшой поляне, чтобы перевести дух. Разбросав оружие по земле, солдаты от усталости повалились на траву. Только двое из всего подразделения сохранили в сражении своих скакунов. Они, верхом на конях, находились в самом центре импровизированного лагеря. Один из них, по имени Арджал, являлся предводителем этой шайки наёмников. Цепкий взгляд выдавал в нем прирождённого лидера. Прямые чёрные волосы прикрывали шею. Высокого роста, могучего телосложения, облачённый в чешуйчатые доспехи, с широким мечом на поясе, он придирчиво осматривал своё потрёпанное воинство. Его спутник, местный князь Верега, был уже в летах; его вид внушал неподдельный ужас: длинные седые волосы нечёсаными клоками прикрывали узкое исчерченное морщинами лицо. Косматые брови и крючковатый нос придавали ему хищное выражение. Мощный торс и широту плеч скрадывала глубокая сутулость, однако благодаря гибкому уму и железной воле Верега считался в отряде правой рукой вожака. Многие из воинов опасались его коварства и мстительности. Частенько этот зловещий человек поверх камзола носил потёртый плащ, из-под которого виднелась рукоять римского клинка.
– Упустили битву, несносные лентяи, – Арджал зло сплюнул на землю.
– Мы потеряли много людей, – скрипучий голос Вереги был неприятен, как и он сам, – лучше укроемся в глубине леса.
– В глубине леса, – задумчиво повторил главарь, – старики поговаривали, где-то в этих дебрях находится озеро. Если мне не изменяет память, называется оно Исмарским, знаешь, как туда добраться?
Князь в знак согласия кивнул головой.
– Добро, отсидимся там недельку, потом видно будет, – Арджал развернул коня, намериваясь покинуть поляну.
– И с едой проблем не будет, если всё это время промышлять охотой, – эхом отозвался Верега, следуя за своим вождём.
–
Более двух суток скиталась ватага по непроходимым дебрям, пока к полудню третьего дня разведчики не наткнулись на лесной поселок, раскинувшийся на берегу прекрасного водоёма. Укрывшись за деревьями, Арджал, Верега с десятком воинов следили за мирной жизнью невиданной колонии. Цепким взглядом профессионального военного предводитель отряда молниеносно отмечал про себя слабые места загадочной деревушки. Отсутствие постов и секретных караулов, невидно никаких оборонительных сооружений, кругом только открытое пространство, а главное – нет суеты и приготовления к бою, это означает, что их ещё не обнаружили.
– Откуда здесь появилась целая рыбацкое поселение? – раздражённо воскликнул главарь, обращаясь к своему советнику.
Не прерывая наблюдения, Верега в недоумении пожал плечами.
Арджал происходил из знатного рода. На языке его племени его имя означало «царь». Обладая природным обаянием и чертовским везением, большинство сражений он выигрывал благодаря своей смелости и отваге, но, не имея таланта полководца, не мог извлечь стратегической выгоды из своих побед. Наблюдая за местом, где протекала мирная жизнь, Арджал интуитивно чувствовал, что надо уходить, не следует проливать кровь в битве с неизвестным противником, поэтому хотел дать приказ отступить и уже повернулся к своим людям, как его советник удивлённо выкрикнул, показывая рукой в направлении Исмарского озера:
– Там находятся одни женщины, среди них много молоденьких.
– Этот посёлок, возможно, находится под чьим-нибудь покровительством, – Арджал сделал попытку избежать столкновения.
– Да брось, – усмехнулся Верега, – на дорожках, посыпанных песком, нет глубоких следов, здесь давно не ступала нога мужчины. – И, подойдя к вожаку почти вплотную, заговорил скрипучим голосом, обдавая собеседника неприятным запахом изо рта:
– Представляешь, если мы захватим пару сотен девиц, сколько денег получим с их продажи? Этого куша нам хватит и на оружие, и на пополнение нашей ватаги, и на жалование бойцам, да ещё погулять останется.
Арджал поймал взгляд говорившего, в глазах которого угадывались дьявольский свет алчности и жажда лёгкой наживы. Предводитель отряда оглянулся и посмотрел на своих воинов, которые плотоядно ухмылялись. Главарь понял, что стычки не избежать: отступить сейчас означало потерять уважение своих солдат. Обращаясь к Вереге, Арджал приказал:
– Ладно, нападём, но как только захватим добычу, сразу уходим, ночёвку сделаем в глубине леса.
Князь согласно кивнул, живо повернулся и пошёл исполнять приказ, увлекая за собой ратников.
С гиканьем и улюлюканьем сорвались несколько сотен мужчин в стремительную атаку. Лесных жительниц было в десятки раз больше, но они не ожидали нападения, не имели при себе оружия и внезапный налёт внёс сумятицу в их ряды – поселянки стали разбегаться. Меотида склонилась над девушкой, которую лихорадило, и пыталась напоить больную отваром. Знахарка услышала крики и вопли за своей спиной, обернулась, увидела, как врываются в лагерь неизвестно откуда свалившиеся на голову солдаты, вооружённые до зубов. Она выпрямилась, оценивая обстановку, и желая предотвратить нападение, пошла навстречу подбегающим наёмникам. Надеясь остановить ретивых вояк, целительница властно подняла руку, рассчитывая, что с нападающими можно договориться. Однако не обращая внимания на предупреждающий жест, один боец огромного роста с разбегу нанёс ведунье удар в лицо. Меотида охнув, полетела на землю. В возникшей суматохе, разгоречённые ватажники не стали её добивать, потому что сочли старуху мёртвой. Небольшая группа охотниц попыталась сопротивляться, но силы были неравными – их просто растерзали на месте. Некоторые несчастные мастерицы бросались в озеро, надеясь избежать позора; на них даже не обратили внимания.
Находясь на возвышенности, Арджал наблюдал за тем, как его воины, словно безумцы, гонялись за женщинами, сбивали их с ног, связывали и приводили к подножию холма. Нападавшие воины для устрашения подожгли соломенные крыши хлипких строений. Запылали сплетённые из прутьев небольшие сарайчики, в которых хранились продукты. Ферику, девочку лет двенадцати, один из нападавших схватил за волосы и потащил в ближайшую землянку. Малышка отчаянно извивалась, упиралась. Наконец она смогла извернуться и укусить насильника за палец. Обезумев от боли и сопротивления, солдат выхватил меч и нанёс удар сверху вниз, разрубив ребенка пополам.
На разгорячённом коне Верега подлетел к вожаку. Его впалые щеки покрылись румянцем, волосы прилипли к подбородку. Чувствуя себя победителем, князь скрипучим голосом произнёс:
– В одном из погребов наши молодцы откопали запасы засоленного мяса, теперь едой мы обеспечены.
Услышав приятную новость, предводитель довольно кивнул.
Сделав паузу, Верега осторожно продолжил:
– Ещё обнаружили вино. Я попробовал: качество отменное. Да вон уже несут, – советник повернулся, указывая направление, откуда шли раскрасневшиеся вояки, сгибаясь под тяжестью глиняных амфор.
Арджал скривил губы в недовольной ухмылке:
– Собираешься споить моих людей?
Верега изменился в лице, понимая, что полушутливый тон главаря не предвещает ничего хорошего, и, облизав моментально пересохшие губы, проскрипел:
– Вино про запас, пить будем только на привале.
– А кто понесёт такую тяжесть? – указывая на глиняные сосуды, не унимался вожак.
Под грозным взглядом предводителя ватаги Верега оглянулся, затуманенный фракийским элем взор скользнул по женщинам, которые испуганно жались друг к другу.
– Вот они и понесут, по одной с каждой стороны, а чтобы не уронили драгоценный напиток, привяжем пленниц к ручкам амфоры.
Арджал согласно кивнул. Вожак с вершины холма наблюдал, как догорали небольшие строения, плетённые из веток. Набег превзошёл все ожидания: пленённых поселянок было в два раза больше, чем солдат. Девушек построили в колонну, подстёгивая кнутами, погнали в сторону леса, при этом воины громко гоготали и весело улюлюкали, предвкушая навар, который они получат от продажи полонянок.
Вечером вернулись охотницы и другие поселянки, бывшие на заготовке ягод и трав. Печальная картина предстала перед их взорами. Весь лагерь был разорён, дотлевали сгоревшие постройки, то тут, то там лежали тела погибших обитательниц лесного убежища. Селестрия шла по выгоревшим дорожкам и не могла узнать место, которое ещё утром радовало глаз порядком и уютом. Посередине пепелища она вдруг увидела Меотиду. Седая женщина сидела на земле возле зарубленной Ферики, поджав под себя ноги; широкий плащ сполз с головы целительницы и распростёрся на песке. Ветер растрепал её посеребрённые временем волосы, шевелил пряди на висках, отчего лик травницы приобретал зловещее выражение. Невидящим взором она уставилась в одну точку, не обращая внимания на разбитые губы, из которых всё ещё сочилась кровь. Ведунья словно умерла, и только матовая слеза, сползающая по морщинистой щеке, указывала на пульсирующую в ней жизнь. На обезображенное тело девочки больно было смотреть, однако кровь не запачкала обескровленное лицо ребёнка, оно выглядело спокойным и безмятежным. Казалось, Ферика лишь на мгновение впала в забытьё и через несколько минут она очнётся и подарит миру лучезарную улыбку.
Не в силах вынести противоестественное зрелище, Селестрия рухнула рядом с ними на песок, своими пальцами накрыла ладошку малышки. Все любили Ферику: она была весёлой, непосредственной, хотела всем быть нужной. Теперь растерзанное, окровавленное дитя лежала на земле. Глазами, полными боли, охотница посмотрела на Меотиду и спросила:
– Кто это сделал?
Знахарка молчала, только нежно коснулась волос Ферики.
– Месть, – выдохнула осипшим голосом Селестрия, сдерживая гнев.
– Наёмники схватили много наших девушек, – чуть слышно выдавила из себя Меотида, – и повели их в направлении города, чтобы продать на невольничьем рынке.
Плотным кольцом их окружили лесные жительницы, внимая каждому слову целительницы. Селестрия резко встала, обвела взглядом подруг (она всех знала по именам). Рядом стояла маленькая черноволосая Гекта – грозный стрелок из лука. Чуть левее – мощная и сильная Диона, ходившая одна на кабана. По другую руку застыли в ожидании её младшая, родная сестра Шейн с большими глазами на милом лице, без промаха метавшая ножи, и неутомимая Зарена – лучший следопыт из всех охотниц. Здесь собрались и другие поселянки, все они смотрели на неё.
– Клянусь небом, – заговорила Селестрия, – мы не звали гостей, не мы стали убивать первыми, но если сейчас не ответить на вероломное нападение, то мы обречём себя на медленную смерть. Вояки будут уничтожать нас, приходя сюда раз за разом, пока никого не останется. Они захватили многих поселянок и гонят их на продажу, в рабство. Мы должны освободить соплеменниц и отомстить за гибель близких, милых подруг – и, сама воспылав от своей речи, Селестрия вдруг выкрикнула:
– Эйхове!
– Эйхове! – подхватили клич лесные жительницы в едином порыве.
