ВРЕМЯ СТАЙ

– Вижу, – Дмитрий холодно улыбнулся.

Приподнялся с тротуара Тайсон.

– Я это… Заявляю! Шел, короче, никого не трогал. Этот козел вылетел, напал. Деньги хотел отнять.

– Слышите? – Адвокат, кажется, уже входил в образ. От разгорающегося возмущения у него даже задрожала нижняя челюсть. – Вы ничего не сумеете доказать!

– Возможно.

– Без своего клиента я отсюда не уйду!

– Ладно… – Дмитрий как-то враз увял. Не было у него сил фехтовать с этими ребятками. И должного настроя не было. Прав был Павел Викторович, мир не изменить и не переделать.

– Забирай своего клиента и дергай.

Он не сдавался, – он всего лишь сдавал. Карты и пленных, дабы не потерять качество. Слишком хорошо знал, каково это тягаться с корпусом купленных адвокатов. Нахрапом оккупировав судейские залы, защитнички обиженных и угнетенных вошли нынче в силу, как-то быстро и незаметно став выше самых грозных прокуроров. Можно, конечно, ерепениться, рвать на груди рубаху, но все это при условии, что нет страха перед оглаской. Но в том-то и крылась главная загвоздка, что огласка Дмитрию была совершенно ни к чему. Тихо ему следовало сейчас жить. Тихо и неприметно, чтобы на корню не загубить светлые идеи Павла Викторовича.

– В доме еще один человек, – напомнил адвокат. – Это наш нотариус.

– Я так и понял, – Дмитрий кивнул. – Стойте здесь, сейчас вызову.

Поднявшись в квартиру, Дмитрий обнаружил, что бандит интеллигентной наружности все еще стоит возле стены. Громко сопя, рядом топтался кровожадный Вовчик. Столовый нож он держал словно пистолет. Можно было не сомневаться, что мужчины в отсутствии Дмитрия успели приятно побеседовать.

– Амнистия, дядь Вов! – Дмитрий хлопнул родственника Дианы по плечу. – За примерное поведение этого говнюка придется освободить досрочно.

– Как это? – Разбитые губы Вовчика недоуменно дрогнули.

– Мафия, Вовчик, ничего не попишешь.

– Они же меня били! В шесть кулаков!

– Я вас пальцем не коснулся, – произнес нотариус, опуская руки.

Дмитрий рывком развернул его к себе. Вздрогнув, мужчина попытался прикрыть лицо ладонями.

– Чего ты? Я пошутил, – Дмитрий подтолкнул его к выходу. – Давай, давай, там тебя ждут дети и внуки.

Нотариус шагнул за порог, на лестничной площадке оглянулся.

– А телефон?

– Какой телефон, золотце?

– У меня трубка была, вы ее забрали.

– Что-то у тебя с памятью, браток.

– С памятью у меня полный порядок.

– Вот и я гляжу – такой вроде умный, а забывчивый. Тебе череп, часом не жмет? – Дмитрий грубовато подтолкнул нотариуса в грудь. – Давай, мудрила, вали. Телефон и магнитола изымаются в качестве вещественных доказательств. Все понял?

– Но это грабеж!

– Тебе ли это говорить, голубь мой вороватый! Дергай и радуйся, что цел. Внизу четверо орангутангов, – я так понял, – тебя ждут. Купи им по банану, объясни, что помилован.

Мужчина немо шевельнул губами, но спорить, видимо, не решился.

– Хорошо… – Непонятно произнес он. – Но мы еще встретимся.

– Знаю! В другое время и в другом месте.

Скрипнув зубами, нотариус спешно сбежал по ступеням вниз.

– Обиделся чудак… – Дмитрий прикрыл дверь. Достав из кармана сотовик, снова набрал номер Тимофея. На этот раз трубку подняли немедленно.

– Что? Уже выходишь?.. Все, майор, отбой. Можешь снова раздеваться… Нет, не шучу. Приехал защитник, баранов своих забрал… Ага, пришлось отпустить. Как там твоя Анна? Ругается, небось?.. Ладно, ладно! Сам же понимаешь, я ни при чем… Ну все, Тим, подробности потом.

Дмитрий нажал кнопку отбоя, услышав странные звуки, обернулся. Вовчик сидел на полу возле стены и плакал, размазывая по лицу слезы. Дмитрий присел рядом.

– Эй! Будет тебе! Живой остался, и хорошо, – он погладил Вовчика по костлявому плечу. – Собирайся, поедешь со мной.

– Куда еще?

– В больницу. На тебе ведь места живого нет. Еще и кости проверить не мешает.

– Откуда они такие? За что? – Вовчик продолжал всхлипывать.

– Они, Вовчик, оттуда же, откуда мы с тобой. Только их клещами хирургическими доставали, а нас руками.

– Клещами? – Вовчик удивленно поднял голову.

– Точно. – Дмитрий невесело улыбнулся. – Цапали за крохотные черепушки и выдирали, словно гвозди. Такая у них, видишь ли, бодяга получилась при родах.

***

..Клещами, между тем, выдергивали многих. И тот же охамевший от безнаказанности воспитатель тоже, должно быть, явился на свет божий подобным неласковым образом. Голова у него была абсолютно лысой, чуть вытянутой, за что и получил он свое прозвище – Болт. От рук воспитателя вечно пахло чесноком и машинным маслом, а улыбался он так, что, казалось, вот-вот скажет какую-нибудь гадость.

Мутные слухи о том, что воспитатель частенько заводит девочек в свой кабинет для «медосмотра», бродили по интернату давно. Но то ли не верилось в дикость творимого, то ли заняты были детские головенки совсем другими темами. Так или иначе – слухам не придавали особого значения. В большей степени реагировали на те случаи, когда воспитатель встречался с дамами из детдомовского персонала. Взрослая женщина – это вам не пигалица с косичками, тут есть на что посмотреть, и несколько раз ребята порывались проследить за подробностями свидания, взбираясь на росшую вблизи окон высокую яблоню. Увы, Болт не забывал зашторивать окна, и кроме приглушенных шепотков и хихиканья что-либо разобрать было абсолютно невозможно. Кое-кто, правда, уверял, что отчетливо слышал скрип диванных пружин и странные причмокивающие звуки, но рассказчикам не слишком верили, и в целом мир взрослых по-прежнему оставался далек и недоступен. То, что именовалось сексом, только-только начинали постигать, а книжно-журнальной любви откровенно стеснялись. Даже в тот роковой вечер, когда их уже разогнали по палатам, новость, принесенная дежурящим по кухне приятелем, была воспринята не сразу.

– Слышь, Змей, Мальвину-то твою Болт забрал. Тоже осматривать будет…

Это было ударом. С таким же успехом в них могли бросить дохлой крысой или облить водой из сточной канавы. По златокудрой улыбчивой Мальвине иссыхала добрая половина интерната, однако вслух о своих чувствах неосторожно проболтался один только Тимофей. Потому и признали за ним негласное право на Мальвину – без шуточек и особых претензий. Тем более, что дальше слов дело не заходило. Вот и в тот вечер, услышав про выходку Болта, они еще минут десять пыжились, делая вид, что это их совершенно не касается. Первым не выдержал Тимофей. Достав из тумбочки самодельный ножик с рукояткой, оплетенной изолентой, он вышел в коридор. За ним увязались Дмитрий с долговязым Олежкой. Три неразлучных друга и три былинных богатыря, с которыми не решались связываться даже забияки из старших групп. Крадучись, они добрались до воспитательского кабинета, все враз приникли к дверной филенке ушами, заглянули и в замочную скважину. Кабинет был пуст, и они тут же решили, что совравшему дежурному сегодня достанется по первое число. Уже повернув обратно, на всякий пожарный все же спустились этажом ниже, заглянув в палату к девчонкам. Увы, сообщение подтвердила Натаха, ближайшая подруга Мальвины. Болт действительно о чем-то шептался накануне с Мальвиной, и в палате девочки сейчас не было.

Дмитрий уже не помнил, кому первому пришла в голову мысль о подвале. Вероятно, это было коллективным прозрением. Уже чувствуя, что не ошиблись и что страшное происходит именно там, отважная троица ринулась вниз.

Что могут сделать три двенадцатилетних пацана с опытным и крепким мужиком? Да ничего, если поставить их в равные условия. Но в том и крылась закавыка, что преимущества оказались на стороне малолеток. Хватило ума пробраться в подвал тишком, и по ступеням парнишки спускались, боясь задеть стоящие там и тут ведра, не касаясь многочисленных швабр и лопат. Уже на последних ступенях слуха коснулся плач Мальвины, заглушаемый торопливым шепотком воспитателя. Тусклый свет единственной лампочки ослепил их. Точнее – ослепила открывшаяся глазам картина. Возле сложенных штабелями стареньких парт на кусках картона желтело крупное мужское тело. Оно безобразно шевелилось, часто и судорожно вздергивало крупом. Мальвину они сразу и не увидели. Лишь пара круглых коленок выглядывала из-под мышек воспитателя. Вот тогда все и закрутилось. Подняв над собой коротенький ножик, Тимофей с рыком метнулся вперед. Дмитрий тоже ухватил какую-то лопату. Это не было дракой, это было избиением. Они молотили откатившегося к партам воспитателя ногами, кулаками, всем, что попадалось под руку. Пару раз Болт вскакивал, но Дмитрий доставал его лопатой по голове, а Олежек цепко кидался Болту под ноги. Так охотничьи псы, верно, рвали в стародавние времена медведей-шатунов. Больше других старался Тимофей, раз за разом вонзая ножик в мясистое, перепачканное кровью тело, норовя пнуть воспитателя в волосатый пах. В конце концов Болт свалил парнишку ударом кулака, Олежу отшвырнул в угол свирепым пинком. Дмитрий взмахнул лопатой, но угодил мимо. Воспитатель юркнул в сторону и, топая босыми ступнями, резво взбежал по лестнице наверх. Отчетливо щелкнул замок, и, тяжело дыша, они сообразили, что Болт их запер. Часто всхлипывая, жалкая и совсем не похожая на принцессу из сказки, Мальвина ползала на четвереньках и собирала одежду. Дмитрий с Олежей нашли отлетевшую в угол заколку, Тимофей протянул Мальвине трусики. И все трое не поняли, почему с такой злостью на них глянули ее васильковые глаза. Даже отвернуться не догадались. Пялились, дураки, хотели помочь и утешить.

А потом… Потом все вдруг вывернулось наизнанку. Болт обвинил их в надругательстве над одноклассницей и попытке убить пытавшегося помешать насилию воспитателя. Дескать, и девочку запугали, велев говорить несуразное. Самое ужасное, что лепет Мальвины никто не воспринял всерьез, воспитателю же поверили все – и директор детдома, и милиция. Все, кроме детей, но, увы, дети в расчет не входили. Олежу, Дмитрия и Тимофея препроводили в камеру предварительного заключения, и, судя по всему, следствие не обещало затянуться особенно долго. Именно в эти дни в интернате и разразился бунт – абсолютно русский, с недетским надрывом. Узнавшие о выводах следователей, воспитанники детдома принялись крушить мебель и окна, в кабинете Болта сожгли все, что было можно, а к прибывшим милиционерам выкатились вооруженные палками и железными прутьями. Все завершилось газетным скандалом и громким судебным разбирательством. Болта усадили таки в психушку, лихую троицу после нескольких недель мытарств выпустили на свободу. А в один из вечеров Тимофей сочинил горестную поэму, подытоживая свое первое любовное фиаско и свое первое крупное разочарование в правоте взрослых.

Мальвина не полюбит Буратино… Именно так начиналась его поэма. Продолжения Дмитрий уже не помнил, – помнил только то, что рифмованная печаль друга произвела на него неизгладимая впечатление.

Откинувшись на сиденье, он с хрустом потянулся. Пошарив рукой на полке, извлек завернутую в газетный лист булку. То есть булкой это было давным-давно, а сейчас больше напоминало окаменевший кусок глины. Рассеянно развернув газету, Дмитрий глазами скользнул по кричащим заголовкам.

«В августе-сентябре 1999-го года Нострадамус определенно предвещает третью мировую войну!..»

«Более трехсот предсказателей указывают одну и ту же дату конца света. Апокалипсис наступит в результате обмена ядерными ударами между Китаем и США…»

«Этим летом на Земле произойдет что-то страшное. Но что?..»

Смешно и нелепо! Пугали девяносто девятым годом, теперь пугают первым годом третьего тысячелетия. Но чем можно напугать живущих на этой планете? И Хиросима, и Насаки, и напалм во Въетнаме – все уже было. А «страшненького» они вволю нагляделись в детском доме и Афганистане, в Югославии и Нагорном Карабахе…

Дмитрий отложил газету, достал из кармана трофейный сотовик, поколебавшись, набрал телефон Киры.

– Кира? Это я.

– Ты с ума сошел! Уже первый час ночи!

Дмитрий взглянул на часы.

– Да, действительно. Зато я освободился.

– Боже мой, что вы говорите!

– Я вполне серьезно.

– Зато я несвободна.

– Не надо, Кира. Зачем ты так? Я вымотался, как собака. Давай поговорим мирно.

– Мне надо выспаться. Завтра перед отъездом я должна переделать еще кучу дел.

– Понимаю… – Дмитрий устало прикрыл веки. – С кем хоть едешь?

– Едут мои друзья по университету. Три красивых мальчика и две симпатичных девочки.

– Значит, пятеро?

– Ага. Но могло быть и шестеро.

– Шесть – неважное число.

– Это все, что ты можешь сказать?

Дмитрий вздохнул.

– А, может, ну их – этих красивых мальчиков вместе с палатками, ухой и озером?

– С какой это стати?

– Завтра к обеду освобожусь, встретимся. Сходим в какой-нибудь ресторан или дома посидим, музыку послушаем.

– Скука.

– Ну, не знаю… Что-нибудь еще придумаем.

– А, по-моему, не стоит ничего придумывать. Собирайся и поезжай с нами. Дела свои на потом отложишь.

– Боюсь, на потом отложить не получится.

– Тогда счастливо оставаться!

– Кира, ну что ты в самом деле! Ты же все прекрасно понимаешь.

– Дима, мне нужно выспаться. – В голосе ее прозвучали непреклонные нотки, и Дмитрий отстраненно отметил про себя, что племянница Павла Викторовича кое в чем походит на своего дядю.

– Если не высплюсь, буду завтра сонной мухой.

– Что ж, извини. Спокойной тебе ночи. – Дмитрий отключился. Не колеблясь и не раздумывая, тут же набрал другой номер. Раздраженно подметил, что пальцы чуть подрагивают.

– Диана? У меня все в порядке. Спор разрешили, хулиганов изгнали из города.

– Что с Володей?

– Ничего страшного. Синячки да ссадины. Отвез в больницу к знакомому врачу. Серьезных повреждений, кажется, нет.

– Ты ничего не скрываешь? Все действительно обошлось?

– Конечно, обошлось.

– А почему у тебя такой голос?

Он ответил не сразу. Трудно было что-либо говорить.

– Дима? Почему ты молчишь? Тебе плохо?

– Как тебе сказать… – Дмитрий тупо пронаблюдал, как случайный песик, подняв лапу, помочился на колесо его машины. Диана ждала ответа, а он продолжал молчать. И не оставляло ощущение, словно рот заполнили тягучим клейстером.

– Если хочешь, Дим, приезжай. Прямо сейчас.

Она произнесла это тихо, но он услышал. И понял, что Диана имеет в виду. Нечто подобное он предпочел бы услышать от Киры, но Кира выбрала приятелей и озера. Во-первых, потому что погода, а во-вторых… Во-вторых, молодости трудно дружить со старостью. Двенадцать лет – не самая большая разница в возрасте, но и этого порой вполне достаточно.

Стиснув пальцами трубку, Дмитрий проговорил:

– Хорошо. Я приеду.

Глава 7

Напряжение его улеглось, однако усталость напоминала о себе нервной пульсацией в висках – словно тикал неведомым образом поселившийся в голове будильник. Уже в лифте, поднимаясь на нужный этаж, Дмитрий прочел написанное фломастером на стенке:

«Если ты его любишь, а парень смеется,

Плюнь ему в рожу, пусть захлебнется!»

Суровый сонет был подписан псевдонимом «Гордая». Выдавать миру свое настоящее имя, поэтесса, видимо, постеснялась. Дмитрий перечел вирши трижды, но так и не улыбнулся. Все правильно, Гордая. Не все еще спокойно в мире, чтобы обнародовать имена героев…

Звонить не пришлось. То ли Диана услышала его шаги, то ли узрела в дверной монитор.

– Проходи, устраивайся.

Он прошел в гостиную, опустился на диван.

– Рюмку, – попросил, не глядя ей в глаза. – Водки.

– Может, коньяка?

– Можно и коньяка. – Ему действительно было все равно. Хотелось оглушить себя, временно впасть в беспамятство. Любопытно, что бы люди делали без сна? Должно быть, сходили бы с ума. А впрочем, без того сходят. Поскольку восемь ночных часов – это не выход. Самое верное для неугомонных гомо-сапиенс – спать с рассвета и до рассвета.

– Поссорились с Кирой?

Вяло кивнув, Дмитрий опустил голову и разглядел в собственных пальцах хрустальную посудину. Не рюмка даже, а целый бокал, изящный пластик сыра сверху. Диана всегда была понятливой. И совсем не нужно было что-либо рассказывать. Она не нуждалась ни в объяснениях, ни в оправданиях. Практичная, знающая себе цену дама.

Залпом выцедив обжигающую жидкость, Дмитрий сунул в рот кусочек сыра. Неспешно разжевав, посмотрел на хозяйку квартиры.

Диана сидела в кресле – задумчивая и печальная. Длинные, бронзовеющие на свету волосы, смуглая, подкрашенная итальянским солнышком кожа. Излюбленная поза всех соблазнительниц – нога на ногу, полы малинового халата, словно кулисы начинающегося шоу, чуть раздвинуты. И никакой пошлости в виде клетчатых чулков и оранжевых резиночек. Она без того была хороша, понимала это, как понимала и то, что если он пришел, то все произойдет само собой.

Дмитрий взял ее за руку, притянул к себе.

– Ты красивая и умная.

– А ты сильный и добрый.

Он покачал головой.

– Нет, сегодня я слабый. Слабый и никакой.

Диана погладила его по щеке.

– Ты Гепард, а гепарды слабыми не бывают.

– Пожалуйста, не называй меня так.

– Хорошо, не буду.

Он накрыл ладонью ее руку, ласково погладил. Приняв это за разрешение, она тут же пересела на диван, неторопливо стала его раздевать.

– Подожди, мне надо сначала в душ.

– Какой душ, ты же устал.

– Но я грязный!

– Даже, будучи грязным, ты – красивый и добрый, – Диана распустила поясок, одним движением освободилась от халата. Женские пальчики сноровисто стали расстегивать пуговицы на его рубахе. – Измажь тебя ваксой и глиной, ты все равно будешь красивым.

Зачарованно глядя на женщину, Дмитрий погладил ее по плечу, ласково приподнял одну из грудок, словно оценивая на вес. Все-таки следовало признать, сложена она была замечательно, заняв ту самую золотую середину, располагающуюся между подиумной худобой и щедрой женственной спелостью. Рука сама перескользнула за спину Дианы, медлительно двинулась вдоль позвоночника, пересчитывая крохотные драконьи холмики. В районе копчика пальцы вильнули в сторону, ногтями легонько прошлись по ягодице. По телу ее пробежала дрожь, лицо Дианы стремительно приблизилось.

Зажмурившись, Дмитрий вслепую обнял горячее нагое тело. Сумасшедший ток в несколько секунд оживил мышцы, наполнил грудь и голову нестерпимым жаром. Раздражение дня, недобрые разговоры – все разом обратилось в свою противоположность, сменив знак, трансформировавшись в энергию близкого взрыва.

Одежда полетела на пол. По-звериному подмяв хозяйку квартиры под себя, Дмитрий впился губами в близкий, что-то шепчущий рот, задыхаясь, стиснул Диану в объятиях. Никакого поиска не понадобилось. Она напоминала разломленный апельсин, и влажные дольки без сопротивления пропустили его внутрь. Сдерживаться больше не было сил, и Дмитрий с первых секунд задал сумасшедший ритм. Тело пылало, обратившись в паровой грохочущий молот. Диана готова была принять его, но в эти минуты он не получал и не доставлял удовольствие, – он снимал стресс, и потому все получилось чересчур быстро. Сладостные прострелы в паху, судорожная конвульсия слабеющих мускулов, наступление полного опустошения. Обмякнув, он погладил ладонями близкое лицо, поцеловал мочку уха.

– Прости…

– Все хорошо, Дим. – Шепнула она. – Просто замечательно!

Обняв его крепче, Диана щекой прижалась к щеке. – Если хочешь, я даже приставать к тебе больше не буду.

– Почему же… Приставай. – Он потерся носом о ее кожу, со вздохом перевернулся на спину. – Только сначала я немножко отдохну, ладно?

– Конечно, отдохни, – Диана легла удобнее, пальцами пощекотала ему бок, секундой позже наткнулась на старый шрам.

Дмитрий поморщился, заранее предвидя вопрос. Но она не спешила. Женской интуицией, видимо, угадала его настроение. И даже собственное любопытство умудрилась проявить предельно деликатно. Сначала нежно поцеловала застарелые рубцы, погладила кончиками пальцев и только потом спросила:

– Осколок?

Он покачал головой.

– Пункция?

– Что?

– Из меня изъяли ребро. Нижнее и самое нужное.

– Зачем? – Диана снова поцеловала шрам. – Зачем из тебя изъяли столь нужное ребро?

– Смешной вопрос, – Дмитрий устало улыбнулся. – Разумеется, чтобы сотворить женщину.

– Всего одну?

– Одну. – Он серьезно кивнул. – Знаешь, мужчины ищут не ласковых и не сексапильных, – они ищут тех, что были сотворены из их ребер. Ребра нет, но мы его все равно чувствуем. Как раненный ампутированную руку. Чувствуем и постоянно ищем. Всего-то и требуется – угадать свое родное ребрышко.

– А меня? Меня ты чувствуешь?

Дмитрий притянул Диану к себе, ладонью провел по волосам.

– Давай лучше спать, золотце…

***

– Сколько их там?

– Не меньше десятка машин.

– Значит, сорок гавриков… – Краевой пожевал губами. – Чем вооружены?

– А хрен их знает! Они же не вылезают. Обложили офис и сидят себе. – У Станка заметно подрагивали руки.

– Не бзди, фанера! – Радик орангутангом приблизился к окну, двумя пальцами развел жалюзи. – Точно, стоят!.. На оттяжку берут, сучки.

В кабинет заглянул Леньчик.

– Босс! Только что Макар дал о себе знать. Сказал, возле «Галактиона» такая же картина. Шесть или семь легковушек. Ничего не предпринимают, просто стоят, ждут.

– Может, Казимира вызвонить? – Предложил Станок. – Пусть пугнет эту кодлу.

– Соображай, что долдонишь! Ментов на Шмеля звать? – Радик выразительно постучал себя по лбу.

– Чего же тогда делать?

– А ничего. Постоят, посветят фарами и уедут. – Радик взглянул на Краевого. – Как полагаете, босс, решатся они на бузу?

– Вряд ли. – Краевой покачал головой. – Ты правильно сказал: акция устрашения и ничего больше. Посидим, пивка пососем, там по ходу и разберемся.

Радик кивнул.

– Я все-таки по зданию пройдусь, взгоношу пацанов. И Мослатого предупрежу, чтобы держал бойцов наготове.

– Давай… – Краевой потянулся к бутылочке, по старой привычке сорвал жестяную пробку зубами, жадно отхлебнул. Пенная влага огладила пищевод, приятным холодком пролилась в желудок. Откинувшись на мягкую спинку кресла, он сладко зажмурился.

На чем поднимались пионеры перестройки? Да на всем! Кто-то ловчил с акциями и торговыми пирамидами, кто-то наживался на приватизационных ваучерах, а те, что паслись у власти, – вовсе хапали возами и эшелонами. Люди попроще баловались рекитом и «крышой», работая под лозунгом «грабь награбленное», не чураясь никакого прибытка. Горбачевское «все, что не запрещено, разрешено» – пришлось очень многим по душе. Крылатая фраза вдохновляла на подвиги и ощутимо утяжелила множественные кошельки.

Увы, сам Краевой к разделу главного пирога опоздал. Опоздал, поскольку в лучшие годы дележки был по возрасту и положению третьесортной сявкой. Об этом он, впрочем, сейчас не вспоминал. Тем более, что в конце концов фортуна улыбнулась и ему. Однако на протяжении нескольких лет он работал с одной-единственной бригадой, опекая рыночных шаромыжников, следя за автомобильным бизнесом, изредка перехватывая на трассах наиболее лакомые иномарки. Пара киосков и одна шашлычная – вот и все, чем он владел, не смея надеяться на более роскошные перспективы. И ту же дань в общак крокодилам приходилось платить, как всем прочим. За то, что получал право на свое скромное место возле разбойного корытца.

Все переменилось после случайной встречи. В казино «Космос» он столкнулся со своим давним дружком по железнодорожному институту. Они и проучились-то вместе всего год, но и такого срока зачастую достаточно, чтобы сблизиться на всю жизнь. Макар, так звали приятеля, был парнишкой смекалистым и озорным. В отличие от Краевого, сунувшего нужному человеку из приемной комиссии приличную сумму, в институт поступил честно и легко – и столь же легко потом учился. Именно эта легкость погнала Макарку по проторенной студенческой колее. Не тратя вечера на зубрежку конспектов и перелистывание учебников, он с удовольствием вкушал от жизни – вкушал торопливо, с юношеской неумеренной жадностью. На этом разудалом поприще, попеременно балуясь водочкой, танцами и сговорчивыми студентками, Макар и сошелся с Краевым, который, к слову сказать, Краевым тогда еще не был. Союз оказался взаимовыгодным, ибо Макар умел делать курсовые и домашние задания, Краевой же в любую минуту готов был поддержать приятеля парой крепких кулаков. Чувствуя такую поддержку, Макар бурел на глазах, становясь абсолютно неуправляемым. В конце концов все кончилось тем, чем и должно было кончиться. На одной из общаговских дискотек, обнаружив свою подружку в объятиях чужачка, Макар незадумчиво метнулся в драку. Чужачок оказался не промах, сдачу выдал вполне качественную. Общежитие взбурлило, как перебродившее пиво. Будущие железнодорожники вынесли пришлых гостей на кулаках. Главного же обидчика попросту выбросили в окно. Все бы ничего, да только шестой этаж – не первый. Разбор полетов устроили прибывшие на место происшествия хмурые районные следователи. Кто именно выставил незадачливого кавалера в заоконное пространство – выяснить, разумеется, не удалось, но поиски зачинщика потасовки могли оказаться более удачными. И тогда Краевой выгородил Макара, взяв всю вину на себя. Хвостист и двоечник, он лучше других знал, что ничем не рискует. Затеять драку – еще не убить, а с институтом ему так и так предстояло расстаться. Лекции, надоели ему смертельно. Кроме того, начинали манить уже иные дали, не замутненные огнями железнодорожных светофоров, не пахнущие креозотом тяжелых шпал. За свой же «благородный поступок» с Макара он надеялся выцыганить не меньше стольника. Кстати сказать, и выцыганил, устроив прощальную пьянку все в той же общаге. Уже после пути-дорожки их на время разошлись. Когда же бывший приятель вновь выплыл на горизонте, вдруг выяснилось, что из вихрастого шебутного Макарки вылепился вполне грамотный путеец. За несколько лет сообразительный инженер сделал успешную карьеру, и именно там, в казино, у них сложилось то, что принято называть преступным тандемом. Заместитель начальника отделения дороги, обросший связями, как еж иголками, Макар оказался ценным приобретением для Краевого. Страна распухала от импортных дрожжей, но импорт, как известно, тоже не любит бездорожья. Так и начались их первые операции по доставке заграничных товаров. Ручейки новомодной оргтехники с трудом утоляли стремительно растущую жажду россиян. Партии компьютеров и комплектуиющих – все легко и просто грузилось в неучтенные контейнеры, в считанные дни доставлялось до места. Макарка обстряпывал подобные дела мастерски, и очень скоро на свет божий явилась фирма первозок «Галактион», а еще через пару месяцев напарники обзавелись совместным магазином. Железная дорога оказалась на поверку отлитой из чистого золота. На смену аппаратуре и прочей мелочевке, пришел его высочество Героин. То, что другие курьеры вынуждены были перевозить в цыплячьих порциях, пряча в автомобильных дверцах и бензобаках, Краевой с Макаром брались поставлять оптом и в кратчайшие сроки. Появились первые настоящие денежки, завелись купленные чины среди милиции. Так или иначе, но дела шли в гору, и ни инфляция, ни правительственные пертурбации не влияли на растущий спрос населения. Если поколение семидесятых нюхало иноземные порошки с некоторой опаской, то новое поколение молодых в полной мере оценило всю прелесть сладкой кокаиновой смерти. Именно эта узкогрудая поросль с энтузиазмом взялась укреплять благосостояние Краевого и ему подобных. Это напоминало вал, который не в состоянии были остановить самые зубастые спецслужбы. Если же говорить о России, то о проблематике СПИДа и наркотиков здесь, похоже, вообще не задумывались. Так и получилось, что, превратившись в одного из основных поставщиков на Урал волшебного разнотравья Ферганской и других столь же сказочных долин, Краевой окончательно понял, что рай – далеко не миф и не вымысел. Богами становились здесь – на земле и при жизни. Зеленые купюры выстилали витую дорожку, уводя в заоблочное пространство. И если кто-то еще подражал Гераклу, качая на тренажерах мускулы и разрывая львиные пасти вручную, то люди более умудренные с ухмылкой поглядывали на ослепленную Немезиду и брались за оружие более весомое, тихой цапой дотягиваясь до большой политики. Деньги липли к деньгам, а связи к связям. Помимо торгашей из Таджикистана и Туркменистана Краевой успел обзавестись друзьями из областного правительства, и первым среди первых на него вышел Павел Рассохин. Это можно было именовать его второй удачей, потому что именно этот чиновник дал наводку на изумрудные прииски и именно этот человек помог избежать очередных ментовских погромов. Юркий, как речной угорь, умеющий держать нос по ветру, Рассохин с успехом использовал расположение сильных мира сего. Он не ущемлял чрезмерно, позволял нагуливать жирок и развиваться. Подле такого опекуна согласны были греться люди и более крутого нрава, нежели Краевой…

– Уезжают, босс! Верняк, уезжают!

– Что? – Он распахнул глаза, недоуменно сморгнул, не сразу сообразив, о чем идет речь.

Станок возбужденно указывал пальцем в окно.

– Вот та левая развернулась и выехала за ворота. Остальные за ней двинули.

У Краевого отлегло от сердца. Ни о каком штурме чувачки Шмеля не помышляли. Просто даванули на психику, напомнили о том, что жизнь до обидного коротка.

Хозяин кабинета фыркнул. Всерьез внимать всей этой клоунаде было невозможно. Игра в законы и сомнительные правила не давала никаких преимуществ. Новый мир понимал только один язык – язык денег и оружия. И потому в реалиях все обстояло значительно проще. Либо ты, либо тебя. Вчера у него не получилось со Шмелем, а сегодня что-то, видно, не заладилось у самого Шмеля. То ли не решился старичок показать зубки, то ли заменьжевался на последнем шаге…

– Что ж, выходим из подполья! – Он пришлепнул ладонями по подлокотникам, энергично поднялся. Вбежавшему Леньчику, насмешливо подмигнул. – Шмелек-то наш труханул, а?

– А то! – Секретарь расплылся в улыбке. – Макар отзвонился. «Галактион» тоже чист.

– Скоморохи! – Краевой фыркнул. – Автопрогоном пугать вздумали!

– Сказать, чтобы готовили машину?

Краевой кивнул.

– Съездим отметим это дело. Заодно в сауне с телочками расслабимся.

– Понял! Сейчас все организуем! – Леньчик скрылся за дверью.

Похрустывая кулаками, ощущая себя большим и сильным, Краевой прошелся по кабинету. Жизнь, пестрая и многосерийная, продолжалась. Станок, вероятно, не слышал, а вот он отчетливо различил, как где-то в незримой пустоте щелкнул спущенный рычажок. Не боек, шлепнувший по капсюлю, и не капканная пружина, – всего-навсего очередной поворот счетчика жизненных километров.

***

Долгожданный сон наконец-то пришел, но и во сне отчего-то вернулось минувшее. Справа и слева от Дмитрия толпились и перешептывались ученые-эксперты, у многих в ушах красовались кусочки ваты. Тому имелась причина. Воздух беспрестанно сотрясал рокот крупнокалиберных пулеметов, а гул орудийных выстрелов ощутимо встряхивал просторные, бетонной отливки блиндажи. На глазах у множественных зрителей уральские танки Т-90 С, те самые, на которые нацелилась Индия, с ревом преодолевали подъемы, на скорости долбили по далеким мишеням. Рощицы в полусотне метров от танков пригибались от выстрелов, как от порывов ураганного ветра.