Предел прочности

© Андрей Расторгуев, 2017

ISBN 978-5-4483-7894-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Андрей Расторгуев

ПРЕДЕЛ ПРОЧНОСТИ

«Русская армия 1805 года была лучшей из всех выставленных когда-либо против меня. Эта армия никогда не проиграла бы Бородинского сражения».

(Наполеон Бонапарт)

Глава 1, в которой русские идут на штурм Ганжи

03 января 1804 года

Ганжинское ханство, цитадель города Ганжа

Слева, где-то за дальними деревьями, слышалась непрерывная пальба из ружей и пушек. Вот и славно. Значит, команды поручиков Никшича и Егулова, начали фальшивую атаку. Как и условлено, в пять-тридцать утра. Стоило бы поспешить.

– Быстрее! – буркнул седовласый полковник Карягин торопливо семенящим рядом офицерам.

Всё равно кому. Команду подхватят и передадут. Будь это полковой адъютант Патрижицкий или даже квартирмейстер Суроков, какая разница? В одной упряжке все топают. Солдаты впереди несут длинные лестницы. Много лестниц…

Батальоны ускорились. Неприятель их пока не видит. Скрытно двигаются, используя сады и заборы. В отдалении сквозь голые ветви деревьев на фоне светлеющего неба отчётливо проступает круглый силуэт башни Кафер-бек. Лучше ориентира и желать не надо.

Перед 17-м Егерским полком поставлена задача овладеть Тифлисскими воротами. Они гораздо правее. Но и оборона там куда крепче.

Если удастся прорваться у Кафер-бека, то ворота, почитай, тоже взяты.

Здесь у Карягина два батальона его подшефного полка. Третий стоит в резерве, чтобы не дать неприятелю покинуть крепость и поддержать штурмующих в нужный момент. Другие ворота, Карабагские, с противоположной стороны в то же самое время атакует другой отряд под командой генерал-майора Портнягина. У него по батальону от Севастопольского и Кавказского гренадерских полков. Какие-то из ворот уж точно покорятся.

Башня заметно вытянулась. Уже видно стену и земляной вал. До него не более пятнадцати саженей…

Захлопали ружейные выстрелы. Грохнули пушки. Бойницы окутались белесым дымом. Последний бросок, и егеря скатываются в ров, перебегают его, лезут вверх по крутому склону вала. Им на головы сыпятся камни, летят стрелы.

Со стен срываются бесформенные горящие комья. Падая у подножия, они продолжают гореть, освещая подступы. Бурки, смоченные нефтью – догадался Карягин.

Огонь из ружей всё губительнее. На противоположной стороне тоже слышна пальба. Но молчат барабаны. Неужто, Портнягин ещё не поднялся на вал? Плохо, коли что-то пошло не так…

Егеря падают, не добегая до стен. Роняют лестницы. Их подхватывают другие. Приставляют к бойницам. Поднимаются друг за другом в стремлении скорее оказаться наверху. Кто-то срывается вниз, кто-то застревает, повиснув на лестничной перекладине или в амбразуре. Несколько лестниц татарам удаётся скинуть. Внизу бестолковая суета. Кажется, егеря немного растеряны. Эх, сбили с них пыл.

– А ну, за мной! – Карягин со шпагой в руке увлекает за собою весь полковой штаб.

Перебежали ров и земляной вал. Под Кафер-беком лестниц почему-то вовсе не видать.

– Иван! – позвал шеф своего адъютанта. Глотку особо рвать не приходится. Патрижицкий вот он, рядом бежит. – Господин поручик, передайте майору Лисаневичу, чтобы лестницы ставил как можно поспешнее.

– Слушаю!

Адъютант мчится к башне, ловко лавируя между бегущими солдатами. Быстро находит Лисаневича, передаёт приказ. Сам хватает ближайшую лестницу, помогая приставить к амбразуре, и лезет по ней, обнажив шпагу.

– Вперёд, ребята! С богом! – кричит Карягин, тоже бросаясь к ближайшей лестнице.

Эх, как же не хватает Котляревского, командира шефского батальона. Ранили его ещё в декабре, когда занимали крепостные предместья.

Похоже, Карягин попал в полосу наступления роты капитана Сахарова. Вот он, по соседней лестнице поднимается. Перед ним два егеря. Первый почти добрался до верха, хоть и ударило его камнем по плечу вскользь. Но не успел просунуть голову между мерлонами, как оттуда грянул выстрел.

Егерь с размозжённой головой срывается вниз. Следующий солдат, поднявшись, ловко бьёт перед собою штыком и ныряет вперёд. За ним Сахаров. Машет шпагой. Вдруг опять выстрел. Капитан шатается. Его подхватывает солдат, и вместе они скрываются в амбразуре.

Карягин добрался, наконец, до боевой площадки. По пути потерял шапку. То ли камнем сбили, то ли пулей.

Холодный утренний ветер треплет мокрые волосы и ленту, стягивающую на затылке короткий хвост. Неприятеля поблизости нет. Лежит с десяток убитых татар и несколько егерей. Невдалеке Сахаров. Присел, за ногу держится. Зелёное сукно штанов и перчатки заляпаны кровью. Поблизости хлопочет солдат, колдуя с бинтом. Из-за мерлонов продолжают выпрыгивать егеря, сразу разбегаясь по стене.

Из башни появляется майор Лисаневич в сопровождении нескольких офицеров и солдат. Подходит к шефу.

– Ваше превосходительство, Кафер-бек взят! – козыряет радостно.

– Прекрасно, Дмитрий Тихонович. Ступайте со своим батальоном направо, ко второй башне. Она ключ к воротам.

– Слушаю!.. – Подождав, когда офицеры соберут свои роты, майор командует: – За мной!

И батальон с ружьями наперевес бежит по широкой боевой площадке в сторону башни Юхари-Кале. Вскоре там часто-часто гремят выстрелы, словно у кровавой баталии открылось второе дыхание.

На стену поднялись Никшич и Егулов со своими солдатами, бросившие за ненадобностью изображать нападение слева от Кафер-бека и воссоединившиеся с полком. Карягин как раз наблюдал за штурмом второй линии обороны.

– Вы как раз вовремя, – сказал поручикам и направил их на подмогу атакующим.

Солдаты затаскивали наверх и подавали во внутренний двор лестницы, которые потом несли к ретраншементу, ещё огрызавшемуся огнём. По-прежнему шёл жаркий бой и на Юхари-Кале.

«Эдак мы долго провозимся», – шеф огляделся.

– А где Патрижицкий?

– Ранен, ваше превосходительство, – подсказал Суроков, успевший побывать везде и всюду. – Камнем по голове досталось. В башне отлёживается.

– Тогда вы, господин поручик. Найдите штабс-капитана Парфёнова. Отправьте к воротам. Отпереть их надобно как можно скорее.

Молча козырнув, квартирмейстер бросился исполнять приказ. Через минуту Карягин увидел, как рота Парфёнова отделилась от общей массы егерей и потекла вправо.

Когда пальба в башне стихла, у ворот ещё гремели выстрелы. Но спустившийся вниз батальон Лисаневича быстро склонил чашу весов на сторону русских. Вторую линию обороны тоже прорвали. Чтобы довершить разгром большие силы там уже не потребуются. Кое-кого можно и на другой участок перебросить.

Подозвав к себе капитана Дьячкова, шеф приказал:

– Атакуйте последнюю башню Каджи-хан.

– Слушаю, – взял тот под козырёк и повёл егерей на шум боя.

– Парфёнов цел? – спросил полковник у запыхавшегося Сурокова, только что прибежавшего из освобождённой башни.

– Точно так, ваше превосходительство. Майор Лисаневич докладывает, что Юхари-Кале и Тифлисские ворота наши. Он оставил роту Парфёнова в прикрытии, а сам с батальоном штурмует Каджи-хан.

Они прошлись по боевой площадке. Осмотрели заваленную трупами башню, распахнутые настежь ворота, через которые ровным строем входил резервный батальон. Добрались до Каджи-хана.

Бой здесь только закончился. Трупов ещё больше, чем в Юхари-Кале.

На самой большой пушке лежал изрубленный ганжинский правитель Джевад-хан. Богатая одежда вся в крови, но саблю из руки так и не выпустил. Видать, до последнего бился. Надо же, как написал Цицианову, грозившему предать его позорной смерти, «найдёшь меня мёртвым на стене», так и поступил. Погиб, защищая свой город. Редкая черта для азиатца, достойная уважения.

– Смотрите… Это же капитан Каловский. – Суроков склонился над бездыханным телом офицера в светло-зелёной егерской форме.

«Действительно, Каловский», – всмотрелся в бледное, умиротворённое лицо Карягин. В сердце кольнуло. Всегда тяжко воспринимал весть о смерти кого-либо из своих офицеров. Да что там офицеры – солдат жалел. Сколько их горемычных не от пули татарской, так от болезни лихой со свету сгинуло. Всех не перечесть. А уж офицеры, с кем виделся не раз и не два на дню, краюху хлеба делил, а бывало и чарку горькой выпивал… «Эх, Сергей Иванович, что же ты… Я ведь ещё подпоручиком тебя знавал…»

Понуро спустились в город. Стрельба практически прекратилась. Лишь кое-где нет-нет да пальнут. Похоже, неприятель повсеместно сдавался в плен.

Отправив Сурокова с рапортом к главнокомандующему, Карягин с несколькими оставшимися при нём офицерами шагал по улицам, наблюдая, как егеря собирают брошенное оружие и уводят сдавшихся. Вблизи площади услышал женские стенания и детский плач. Пошёл на звуки. Увидев шеренгу егерей перед толпой рыдающих и галдящих женщин, спросил у седовласого унтера:

– Что здесь происходит?

– Да вот, ваше превосходительство… Почитай, все бабы ихние туточки с детишками собрались. Орут, спасу нет. Думают, наверное, что мы на смертоубийство пойдём. Некоторые даже крестятся, хоть и басурмане…

Со стороны мечети раздались частые выстрелы. Толпа заголосила ещё сильней.

– Давай-ка, любезный, веди эту богадельню к башням. Пущай там пока посидят, – сказал Карягин и поспешил на звуки выстрелов.

Подбегая к мечети, увидел колонны солдат, прорывающиеся сквозь огонь с минаретов.

Невдалеке стоял майор Севастопольского полка.

– В чём дело? – поинтересовался у него.

Офицер отдал честь.

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, в мечети засело до пяти сотен татар. Выбиваем.

– Не хотели сдаваться?

– А кто их знает. Может, и хотели, – безразлично пожал плечами.

– То есть?..

– Тут армянин один кричал, что там дагестанские лезгины прячутся. Вот мы спрашивать и не стали.

Всё ясно. Разбойные налёты дагестанцев настолько досаждали, настолько были жестоки, что солдаты могли попросту озвереть, услышав эти слова. Не мудрено, если никого в живых не оставят.

Понимая, что здесь его помощь не нужна, Карягин развернулся и пошёл прочь.

09 января 1804 года

Ганжинское ханство, Ганжа, ханский сераль

Зал, в котором князь Цицианов принимал Карягина, блистал роскошью. Богато украшенные орнаментом стены. Витиеватые росписи между карнизом и потолком. Повсюду ковры и подушки, особенно на возвышенности вдоль стен. Там, в углу, и уселись генерал с полковником.

– Отныне Ганжинское ханство будет упразднено, – вещал главнокомандующий. – Входящие в него земли станут округом, частью Российской империи. Город сей нареку Елизаветполем. Вам же, ваше превосходительство, предписываю вместе с вверенным вам полком охранять новоприобретённую крепость, весь округ и Шамшадильскую волость.

Кустистые брови полковника поползли вверх:

– Со всем уважением, ваше сиятельство, но для одного 17-го Егерского полка это немалая территория. К тому же персияне после взятия Ганжи озлобятся. Как бы войной не пошли.

– Полагаю, войны нам теперь не избежать, – глядя в стену, задумчиво проговорил Цицианов. – Многие вассалы, увидев падение Ганжи, решат, что лучше быть с Россией нежели с Персией. Обратятся к нам в подданство. Персиянам сие вряд ли придётся по нраву. – Князь устремил на Карягина тёмные глаза. – Ганжинская провинция должна стать щитом для Грузии, а ваш полк – передовым солдатом в предстоящей войне. Но вы правы, Павел Михайлович. Вас надобно укрепить. Кроме казаков никого дать не могу, не обессудьте. И тех лишь полторы сотни. Привлекайте местных татар.

Привлечёшь их, как же. Легче сказать, чем сделать.

– Не так-то сие просто, – вздохнул полковник.

– Я и не говорил, что будет легко. Полагайтесь в основном на армянское население. Они нам благоволят. Да и вера у нас одна, христова. Но и магометане могут подсобить, ежели правильно с ними столковаться. В общем, завоёвывайте доверие. А я чем смогу, тем помогу.

Наместник встал, показывая, что аудиенция окончена. Пожав тонкую кисть протянутой ему руки, Карягин удалился, немало озадаченный своими новыми обязанностями.

Взятие Ганжи действительно всколыхнуло соседние ханства. Поражённые этим известием, те сперва хранили молчание. Зато потом в Тифлис одно за другим потянулись посольства с выражениями кротости, смирения и желанием исполнить любую волю России. Из Карабагского и Шекинского ханств прибыли депутации с прошением о вступлении в российское подданство. Непокорная Имеретия в лице царя Соломона была вынуждена принять условия Цицианова и стать частью России, а с нею и подвластные Соломону Мингрелия и Гурия. Также искал российского покровительства абхазский правитель Келиш-бек.

Откровенно враждебным оставался эриванский хан, полагаясь на всеобъемлющую поддержку Персии. Он знал, что столкновение с Россией теперь неизбежно. И предстоят ему не те более-менее безобидные стычки, что происходили до этого, нет. Драка будет куда серьёзней – не на жизнь, а на смерть, как у двух львов, бьющихся за главенство в стае. Вцепятся друг в друга мёртвой хваткой и не разожмут челюстей, пока кто-нибудь не испустит дух. А в одиночку с Россией не справиться.

Теперь и Тегеран заволновался. Стараясь удержать уплывающие из рук вассальные ханства, персидский шах начал готовиться к войне, собирая войска в северных провинциях. Оставалось удивляться, насколько предвидел это Цицианов. Однако сам он вынашивал не менее грандиозные планы.

После завоевания Ганжи, присоединения Имеретии с Гурией главнокомандующий собирался идти на Эривань. А затем утвердить русское владычество на всём протяжении от Чёрного моря до Каспийского. Ни больше, ни меньше.

Другое дело, что сил для этого у главнокомандующего было недостаточно. Восемь полков пехоты, один драгунский и один казачий. Вот и всё. Продолжались бесконечные набеги на Кахетию и Карталинию. Гибли люди, в том числе генералы. За короткое время не стало грозы лезгин генерал-майора Гулякова и верного шефа 17-го Егерского полка генерал-майора Лазарева, чьё место после него занял Карягин. Последнему же пришлось отслеживать не только действия персидских войск, но и наблюдать за соседними с Ганжинским округом ханствами. Кроме того, вызывали сомнения подвластные татары с их правителями, готовые в любой момент предать, действуя по наущению персидского шаха. Знай себе, держи ухо востро.

Ещё и хищнические партии татар досаждали. Вечно подходили к новонаречённому Елизаветполю то с юга, то с севера, то с востока. Никакого покоя от них…

Глава 2, в которой Карягин борется с хищными партиями

05 апреля 1804 года

Ганжинский округ, пастбище под Елизаветполем

– И где, скажи, эти чёртовы персияне? – спросил Степан Суроков у армянского сотника.

Они скакали в сопровождении пятидесяти казаков и десятка конных армян, которыми командовал Бекешев. Третий круг нарезали, но ни персидских всадников, о которых говорил шеф, ни оставленных ими следов так и не увидели.

– Этот вопрос надо задать тому, кто отправил нас сюда, – спокойно, по-философски заметил армянин.

Здесь, в десяти верстах от Елизаветполя, пасся табун полковых лошадей. С ними также были артельские, казённые и офицерские. Словом, всех собрали. Выставили охрану из пятидесяти егерей и двадцати казаков, поскольку падкие на чужое добро татары периодически пытались этот табун увести.

Сегодня ночью непонятно какими путями Карягин получил известие, что со стороны Шуши сюда движется хищная персидская партия. Вот и поднял поручика Сурокова. Ты, мол, заведуешь продовольствием для лошадей, тебе и отдуваться. Сказал бы просто, что послать больше некого. Два батальона, которые стоят в городе, вечно нарасхват. То хищников надо преследовать, то татар усмирять, то караулы нести. Третий батальон, тот вообще в Елизаветполь не заходит. По всей округе рыщет.

Теперь и Сурокову пришлось…

– Да нет здесь никого, – бросил он в сердцах. – Может, они вовсе не к нам шли. Давай возвращаться.

– Как скажешь, уважаемый, – с обычным для него спокойствием ответствовал Бекешев.

Они повернули. Дорога домой не в пример короче, но на полпути к Елизаветполю армянский сотник вдруг придержал коня.

– Смотри-ка, – ткнул нагайкой в дорожку следов, чёрной полосой пересекавшую поле.

– Не меньше сотни верховых, – со знанием дела заявил один из казаков. Показал остриём пики вправо: – Туда ускакали.

– Давайте поглядим, что за конники у нас тут разгуливают.

Суроков повёл отряд вдоль найденного следа. Верхом он держался не хуже любого казака или армянина. Не даром во Владимирском драгунском полку служил. Только третий год в егерях. Вспомнилось, как ходили в кавалерийскую атаку, размахивая сверкающими палашами да саблями. Земля дрожала, разлетаясь из-под копыт.

Встречный ветер в лицо. За спиной дробный топот шести десятков лошадей. Кто перед ними устоит? Да никто!

Следы, плавно заворачивая, повели в сторону Карабага. Значит, и вправду персияне.

Уверившись, что гонится за хищниками, Суроков прибавил ходу. Не заметил, как проскакал двадцать с лишним вёрст, как след нырнул в балку…

Едва въехали в низину, со всех сторон, откуда ни возьмись, показались персы. Грохнули выстрелы. Вскрикнув, упал Бекешев. Метались в панике казацкие лошади без седоков.

– Не робей, братцы! Вперёд! – выхватив шпагу, прокричал Степан и стремглав бросился на перегородившую выезд толпу всадников.

Его послушали, припустив следом. И даже прорвались. Но не все. Только тридцать казаков и восемь армян. Среди них, к сожалению, не было ни сотника Бекешева, ни квартирмейстера Сурокова, оставшихся лежать в балке, уставясь остекленевшими глазами в чистое апрельское небо Закавказья.

От спасшихся Карягин и узнал о бойне. Вызвал к себе Лисаневича. Вкратце поведав о случившемся, распорядился:

– Возьмите ваш батальон, одно орудие и охотников из армян. Проследуйте к той балке и постарайтесь настичь хищников.

Быстро собравшись, майор выступил к месту разыгравшейся трагедии.

Персидских конников он там, конечно же, не застал. Да и нагнать не смог. Сделав своё чёрное дело, те убрались восвояси. Пришлось вернуться ни с чем, если не принимать во внимание подобранные трупы Сурокова и прочих убитых из его небольшой команды.

Слушая доклад Лисаневича, шеф хмурился. Долго молчал, когда майор закончил. Потом вздохнул, сказав куда-то в сторону, будто святому духу исповедовался:

– Господи! Что за место такое, со всех сторон атакам подверженное. На севере лезгины шалят. На юге и на востоке персияне лютуют. Люди впроголодь живут. Войска растянуты, а его сиятельство ещё требует сильный пост учредить в Самухе. Это же пятьдесят вёрст на север. А как его учредишь, ежели слухи ходят о великом числе Баба-хановых войск. – Он посмотрел на Лисаневича. – И тебя в Шамшадиль не отправлю.

Майор в недоумении выгнул бровь:

– Вопреки приказу главнокомандующего?

– Отпишу ему, конечно. Всё же требуется разрешения испросить. Но пока оставлю, как есть. И без того людей не достаёт. Каждый день сильные караулы ставим на охрану форштадта и деревеньки той армянской, как бишь её…

– Калисканд.

– Во-во, Калисканда этого. Табун ещё стереги. Ну, отправлю я отряды в Самух и Шамшадиль, что с того? Совершенно некого будет отряжать в крепостной караул. А мы и так людей теряем…

Шеф снова понурил голову.

04 сентября 1804 года

Ганжинский округ, урочище Али-Булах

Табун уберечь всё же не удалось. Долго зарились хищные татары на лошадок. В итоге в начале мая увели-таки почти триста голов из-под самого носа. Под стенами форштадта паслись. А были там не только полковые, но и казённые, артельные, партикулярные, офицерские, а также артиллерийские и казачьи лошади.

На просьбы Карягина об усилении гарнизона князь Цицианов обещал прислать батальон Севастопольского мушкетёрского полка при двух орудиях. И это не смотря на то, что главнокомандующий собирал войска для похода на Эривань. Туда же намеревался идти с основными силами персидской армии наследник шаха Аббас-Мирза, чтобы с разных сторон вторгнуться в Грузию, где изнутри действовал опальный грузинский принц Александр, вечно мутивший воду, пытаясь поднять людей на бунт.

В первых числах июня Цицианов двинул в Эриванское ханство четырёхтысячное войско с двенадцатью орудиями, предписав Карягину охранять Елизаветполь и весь округ с «величайшей осторожностью и бдительностью». Как и раньше, советовал привлечь к этому делу конных охотников из шамшадильских татар и армян.

На Шурагельской равнине Цицианова встретил персидский авангард числом в двадцать тысяч всадников. Они сошлись двадцатого числа близ Эчмиадзинского монастыря, где русские сомкнутым строем и губительным огнём из ружей и пушек рассеяли беспорядочные конные толпы неприятеля. Узнав об этом, Карягин не сомневался, что князь обязательно дойдёт до Эривани, как бы ни старался помешать ему Аббас-Мирза. И уже второго июля Цицианов осадил столицу.

Не так-то просто взять город на высоченном утёсе с крутыми откосами, обнесённый двумя рядами крепостных стен, окружённых широким и глубоким рвом. К тому же когда эту крепость обороняет семитысячный гарнизон с шестью десятками орудий.

Осада длилась два месяца, но успеха не принесла. Пришлось возвращаться ни с чем, поскольку Цицианов оказался отрезан от Тифлиса неприятельскими отрядами. Принц Александр поднимал мятеж в Грузии, а на Кавказской линии, пользуясь малочисленностью войск, восстали осетины, тагаурцы и тиулинцы. Надо полагать, не без деятельного участия Аббас-Мирзы. Ещё и лезгины вновь повадились грабить Кахетию.

Неспокойно было и в Ганжинском округе. Здесь в августе появился Угурли-ага, старший сын убитого Джевад-хана, с тремя тысячами нукеров. Пытался возмутить шамшадильских татар. Пришлось Карягину двинуть туда один батальон с двумя орудиями, который до сих пор оставался в Шамшадиле, карауля выход из ущелья, куда отступил Угурли-ага. Самим соваться в горы не было никакого резона. Местные жители помогать отказались, опасаясь за свои семьи. Соседи, да и свои же земляки, выступающие против русских, вполне могли отомстить. А мстят здесь жестоко…

Но Угурли-ага и не думал бездействовать. В конце месяца он с отрядом в семьсот человек появился в другом месте, ворвавшись в кочевья аврюмцев. Получив об этом известие, Карягин сам двинулся туда с шефским батальоном при одном орудии. На реке Качхор в урочище Амамлу наткнулся на неприятельские пикеты, но те, не приняв боя, отступили.

Это было вчера. Сегодня же, встав лагерем в урочище Али-Булах, Карягин решил осмотреться. Дорога здесь расходилась в трёх направлениях. Бог его знает, где сейчас враг. Пойдёшь не туда и разминёшься. А то, чего доброго, со спины тебя прижмут.

Влево тянулось глубокое ущелье, сразу не понравившееся шефу. Туда-то в первую очередь он и направил капитана Дьячкова, дав ему сорок егерей и двадцать казаков.

– Ваше благородие, там татары! – доложил Дьячкову казак из высланного вперёд разъезда.

– Много?

– До тысячи.

Отлично. Вот, значит, где Угурли-ага окопался.

– Далеко?

– С полверсты отсюдова будет.

Это порядка четырёх вёрст от русского лагеря. Надо сообщить Карягину.

– Наблюдайте за ними, но тихо, чтобы вас не заметили.

– Будет сделано, ваше благородие.

Казак ускакал, а Дьячков, составив на скорую руку донесение, отправил с ним другого казака. Долго ждать не пришлось. Вскоре появился капитан Котляревский, который привёл сотню егерей. Все взмыленные. Бежали, небось.

– Что у тебя, Ларион? – спросил вновь прибывший, обмахиваясь шапкой.

Они давно на «ты». Почти ровесники, молодые дворяне, с юных лет в армии – оба начинали рядовыми в Кубанском Егерском корпусе. Вместе, как говорится, не один пуд соли съели. Чего им друг другу выкать?

– Татары, Пётр. Чуть меньше тысячи, – ответил Дьячков, успевший сам подняться на холм и осмотреть неприятельское войско.

– Все конные?

– А то как же.

– Фальконеты есть?

– Нет, вроде. По крайней мере, я не заметил. Вряд ли Угурли-ага будет их таскать.

– Согласен, даже если там не он.

– Больше некому. Карягин-то где?

– Следом идёт. Батальону, сам понимаешь, немного дольше собираться.

– Понимаю, только Угурли-ага уйти может.

– Верно говоришь, Ларион. – Котляревский хлопнул товарища по плечу. – А мы с тобою на что? Свяжем его боем, пока батальон подтягивается. Значит так, выходим из ущелья в походном порядке, делая вид, что совсем не ожидали встретить здесь неприятеля. Поспешно перестраиваемся в каре. Увидев, как нас мало, татары обязательно нападут, вот увидишь. После отбития атаки отступаем. Что сделает враг?

– Известно что. Перекроет ущелье, чтобы не дать нам уйти.

– Виват! – Взмахнув шапкой, Пётр нахлобучил её на голову. – И тогда мы атакуем во фронт, а подоспевший батальон с тыла.

– Годится, – улыбнулся Дьячков. – Только я в передовом фасе.

– Так вперёд… – Котляревский отошёл к солдатам. – Ну как, ребята, успели отдохнуть?

– Уж лучше вовсе не отдыхали, вашскродь, – отозвался весело кто-то из егерей. – Так бы и топали, не сбивая охоту, да басурман штыком кололи.

– Будет тебе, Сидоров, и штык, и басурмане… Прошу господ офицеров ко мне!

Когда подошли командиры взводов, Пётр кратко посвятил их в свой план. Указал каждому место в боевом порядке. Убедившись, что все уяснили задачу, быстро закруглился:

– Стройте солдат во взводные колонны…

Впереди ехали казаки, не сильно удаляясь, чтобы вовремя спрятаться за пехоту. Следом шагали егеря капитана Дьячкова, дальше – сотня Котляревского.

Завидев русских, татары загалдели. Повскакивали на коней и всей толпой ринулись на колонну, которая торопливо перестраивалась в каре. Коробка получилась небольшая, что в немалой степени раззадорило неприятеля, уже мнившего себя победителем. Улюлюкая, всадники неслись прямиком на выставленные штыки. Первые выстрелы, как и предполагалось, не смогли охладить их наступательный порыв.

Сделав три залпа, русские пошли вперёд, навстречу несущейся коннице. Для татар это было в диковинку. Обычно враг, если его меньше, бежал без оглядки, стараясь поскорее скрыться. Эти же прут напропалую, словно страха в них нет.

Сшиблись…

Три хлипких шеренги пехоты, ощетинившихся стальными штыками, не дрогнули, не прогнулись. Наоборот! Налетевшая конница рассыпалась, потеряв сразу несколько десятков человек. Нет, не прост враг. Нахрапом его не возьмёшь.

Неприятельские всадники обтекли строй, успокаивая израненных коней. Теперь они за спинами русских.

– Каре, стой! – скомандовал Котляревский. – Кру-гом!

Задние шеренги стали передовыми. Пётр оглянулся на Дьячкова, весело крикнув:

– На этот раз я в голове! – И тут же скомандовал: – Вперёд мааарш!

Коробка двинулась обратно.

Татары атаковать не спешили. Заняли высоты у выхода из ущелья. Приблизившихся русских встретили беспорядочной пальбой.

– В штыковую, братцы! Ура!

Егеря побежали, подхватив клич. Быстро взобрались на холм и ударили в штыки. Слева и справа выкатились казаки, зловеще раскачивая опущенными пиками. Ещё не веря, что не может победить горстку врагов, Угурли-ага отчаянно сопротивлялся. Однако его нукеры отступали. А тут вдруг сзади грянули выстрелы. Откуда ни возьмись появился другой русский отряд, более крупный. В ущелье он, что ли, прятался?

Неприятеля рассеяли. Ночью Угурли-ага снова ушёл в горы за верховья Шамхора, очистив аврюмские кочевья. А утром в лагерь Карягина явились агалары из тех кочевий. Винились, что приняли у себя ханского сына. Ну да, не примешь его, когда с войском пришёл. Как снег на голову свалился.

Карягин простил. Потребовал только, чтобы кочевники подтвердили присягу, данную ими на верность Государю императору, и, поразмыслив, переселил их ближе к Елизаветполю.