Битый триплекс. «Пока не умер – я бессмертен!»

© Андрей Караичев, 2022

ISBN 978-5-4498-7672-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Танк из реки

В преддверии знаменательного юбилея Победы в Великой Отечественной войне, мне вспомнился девяносто пятый год, когда к пятидесятилетию праздника «9 Мая», недавно созданным поисковым отрядом, производился подъём танка «Т-34» с илистого дна реки Северский Донец в Ростовской области.

Страна в те годы переживала не лучшие времена и, никакого отряда поисковиков не получилось бы собрать, не помоги нам один «добрый человек», из «новых русских», который взял на себя полное спонсирование проекта, правда, далеко не из благородных побуждений. Присутствовала его личная выгода. Кстати, тот танк ему захотелось поднять не с целью, возвести в центре города «на вечную стоянку», а установить в своём личном музее ВОВ (коллекционером был). Правда, к его чести, скажу: вход для ветеранов он сделал бесплатным, с остальных за просмотр выставок брал определённую сумму.

Остро стояла проблема, где именно нам найти танк? Понятно, что затонуло в годы войны бронетехники в водоёмах и болотах много, но хотелось знать точное место для поисков. Тогда я, ещё совсем зелёный парень, уговорил с трудом своего боевого деда, ветерана-танкиста, показать: где в Ростовской области может покоиться в объятиях рек или озёр легендарный «Т-34». Требовалась именно модель с «76-мм пушкой» – прихоть «блатного».

Дедушка согласился, и мы привезли его из Москвы на нашу малую Родину. Здесь он когда-то появился на свет, вырос, дрался с фашистами…

Единственным условием почётного ветерана стало, что останки танкистов захоронили с большими воинскими почестями.

Несмотря на преклонный возраст и ослабленное здоровье, дед Гена не только с первой попытки точно указал место, где на его глазах зимой 1943 – го года затонула «Тридцатьчетвёрка», но и предупредил:

– Вы ребятки смотрите, он вверх дном там лежит, на башне. Перевернулся, когда под лёд уходил.

Вскоре начались первые попытки поднять боевую машину на берег: пригнали технику, оборудование, водолазов. Любопытствующих собралось много, невзирая на периодический летний дождь и нехарактерный для июля холодный ветерок.

Наконец, пришла долгожданная удача – из-под воды показалось 76 – ти миллиметровое орудие «утопленника».

Старший поискового отряда обратился к дедушке Гене:

– Отец, ты обмолвился, мол, в танке должны покоиться останки экипажа, а сколько человек там внутри, если не секрет?

– Скоро сам увидишь, сынок, когда поднимите машину, зачем торопиться?

– Просто сгораю от любопытства! Та-а-к, сколько?

Ветерану явно не нравилась весёлая обстановка, царящая при подъёме танка: сам он оставался печальным, наверное, возвращался мысленно к временам военных событий. Тем не менее сухо ответил:

– Пятеро…

Главный, боясь обидеть дедушку, аккуратно пояснил:

– Путаешь ты чего-то отец – это «Тридцатьчетвёрка» 1942 – го года выпуска, у неё экипаж всего четыре человека. Это на «85 – ой» появится пятый танкист – наводчик!

Дед Гена медленно достал папиросу из кармана (бабушка ему запрещала курить из-за здоровья, но её не было с нами), чиркнул спичкой, глубоко затянулся, плавно выпустив дым, ответил:

– Ничего я не путаю, сынок. Достанешь, убедишься! С ними там, в рубке, сестричка находилась… она, как обстрел начался, в башню запрыгнуть успела.

После слов ветерана старшему отряда стало неловко и извинившись, он ушёл давать указания водолазам. Дедушка пошёл в палатку отдохнуть, попросив заранее, чтобы перед тем, как танк вытащат полностью, разбудили его – хотел переодеться для почтения памяти боевых товарищей.

Выкатить «Тридцатьчетвёрку» удалось на следующий день, после обеда.

Ко всеобщему удивлению, дедушка Гена вышел встречать танк в военной, советской форме старого образца, с орденами: «Красного знамени», «Красной Звезды», «Ленина», медалью «За отвагу» и… Золотой Звездой Героя Советского Союза. Привычных для обывателя погон на форме бывалого танкиста не оказалось, вместо них красовались петлицы с «кубарями» старшего лейтенанта.

Снова главный поисковиков решил «упрекнуть» деда Гену:

– Отец! Так, в 1943 – ем году, погоны ввели, почему в петлицах?

Старик хитро улыбнулся.

– Верно, сынок! Только приказ вышел одевать всем погоны с 1 по 15 февраля 43-го, если память мне не изменяет, а танк этот затонул в конце января! Более того: я аж на «Курской дуге» петлицы встречал. То-то!

Ветеран снова вышел победителем в споре со старшим отряда, вогнав последнего в густые краски.

Когда «Тридцатьчетвёрка» выезжала на полый берег Донца, дедушка стоял по стойке «смирно», приложив руку (воинское приветствие) к высветившемуся танкошлёму.

Дед Гена оказался прав: в танке мы обнаружили останки пяти человек, среди экипажа находилась погибшая медсестра, на её подгнившей санитарной сумке до сих пор частично сохранился цвет красного креста.

Членов экипажа и сестрички мы передали в руки сотрудников местного военкомата, а танк, освобождённый от боеприпасов и залежей ила, был успешно погружен на тягач для транспортировки и последующей реставрации.

Дедушка переоделся обратно в гражданку и присел рядом с молодёжью у костра, молча смотря на противоположный берег реки, где когда-то он вёл бои с нацистами. Долго наслаждаться тишиной ему не пришлось: вокруг ветерана образовалась немалое количество людей со всеобщей просьбой – рассказать подробности того сражения, когда провалился под лёд, недавно поднятый нами танк.

– Война шла! – отмахивался вначале заслуженный старик, – тогда многие гибли, случай не такой и редкий, чего рассказывать? Одно меня радует: танкисты, безымянными похоронены не останутся! Двоих имена и фамилии я до сих пор помню; документация подразделения, где они служили, должна сохраниться в архивах – восстановят всё. Половина века минуло, а только сейчас Герои упокоятся в земле, которую самоотверженно защищали.

– Расскажите! Нам всем интересно, я в журнале об этом напишу! – ласково уговаривала его девочка-корреспондент из областной газеты и, ветеран согласился на рассказ.

Со временем в памяти многое сгладилось, расплылось: что-то помню отчётливо и в деталях, другое совсем спуталось.

Я не должен был здесь оказаться – это не моя бригада. Попал в госпиталь, его разбомбили и, оторвался от своих: в пехоте успел повоевать, потом приказ Сталина «О танкистах» вышел и на время «прикомандировался» здесь.

Мои сослуживцы под Сталинградом страшные бои вели… я, конечно, туда рвался очень, но – приказ есть приказ! Везде воевать надо. Хоть шёл не сорок первый год, да танкисты в высокой цене ходили. А хорошие специалисты – подавно.

Странная штука: вплоть до «Курской дуги», наша бригада, что лягушка-путешественница была! Куда только меня с боевыми товарищами не кидало. Лишь после «перелома» оставались в одной танковой армии.

Тот день, когда Коли Ермоленко не стало (командир поднятой машины), ничем особенным не отличался с утра. Здесь проходили небольшие, так называемые «бои местного значения». Наши два экипажа послали на подмогу пехотному батальону сюда, плюс дополнительно дали танк в распоряжение – лёгкий «Т-70»; поехали втроём на задание.

Передряг серьёзных не намечалось, округа оставалась спокойной: посыльный сказал – наш пехотный батальон выбил немцев на другой берег Донца и практически уничтожил его очаги сопротивления. От нас требовалась то ли поддержка, если понадобится, то ли разведка боем – не припомню точно.

Поскольку ничего тяжёлого не предвиделось, командир предложил нам с Колей, мол, – «Возьмите себе в экипаж мехводов молодых, они только с училища, выпустились по ускоренной программе, не умеют ничего. Подтягивать их надо —край! Тем более они пока „безлошадные“, ваши то парни опытные, берите и учите молодых!»

Мы пробовали возражать, в ответ услышали, – «Это приказ! Выполняйте!» Пришлось своих механиков высаживать на время, себе брать молодых… куда деваться?

Отъехали от расположения на пару километров, у меня в груди что-то защемило, если хотите – интуицией назовите, но я этому чувству всю войну доверял. Может, потому и жив остался. Остановил наши машины, заряжающего посадил на своё место (командира-наводчика), он парень смышлёный был, с орудием немного знаком, думаю, – «Случись чего – справится!» – молодого механика на место заряжающего: хлопец крепкий, сбитый, в самый раз; сам устроился за рычагами.

Кольке советовал последовать моему примеру – ни в какую! Говорит:

– Брось ты, командир! Ничего не случится. Двум смертям не бывать, одной не миновать! Молодых учить пора, пускай моточасы накручивают, пока есть возможность.

Двинули к берегу.

Когда приехали, картина вырисовывалась следующей: немцев наши бойцы действительно хорошо побили, справились без поддержки танков. Здесь надо понимать, что такое «бой местного значения»: убитые по льду реки лежали, не прям, чтобы много, но имелись: наши и фрицы. Раненые стонали, медсёстры им помогали, кого-то на носилках потащили, кого перевязывали прямо на снегу.

Даю команду: медленно, по одному, на другую сторону реки перебираться; лёд-то толстый был уже, мороз крепкий стоял третий месяц, но на всякий случай пошли по очереди. Переправились благополучно, ко мне командир пехотный подбежал, крикнул:

– Немцев причесали! Главная задача сейчас раненным помочь. Хорошо бы укрепиться. У меня солдат почти не осталось в строю, надо или подмоги ждать, или к своим возвращаться. Что танки прислали – хорошо, так спокойнее.

Капитан «царицы полей» метров на сто от моей машины отбежал и здесь снаряд близко с ним взорвался.

Гансы с высоты, где полуразрушенные дома оставались, начали нас поливать всем, что у них имелось: пулемётный огонь, пушечный, миномёты – всё разом. Они, гады, отлично замаскировались, даже я, имея большой опыт, никого не заметил, пока те стрелять не начали, обозначив свои позиции. Естественно, лёгкая паника поднялась.

Солдаты бросились врассыпную, а сестричка наша, Валентина, я успел заметить, к Ермоленко на танк заскочила и нырнула в башню.

Соображаю быстро: надо вперёд мчаться, у подножия пригорка прятаться, там «слепая зона» – не достанут. Рванул резко, маневрируя, за мгновения добрался, куда планировал и лихо развернул танк, сдав ещё немного задом для надёжности. Ох, что я тогда увидел, сквозь слегка приоткрытый люк! Колькин «Т-34» закрутился на месте и по льду в обратную сторону попёр. Я за голову схватился. Кричу ему, – «Дурак, назад! Назад!» – Глупо, конечно… разве он мог меня слышать? Рации у нас к тому времени стояли на танках у всех, да вот добротной связью их назвать, язык не поворачивается. Думаю, у него мехвод молодой запаниковал… шутка ли?! – После ускоренного выпуска под первый обстрел попасть? Растерялся, наверное, а Ермоленко не успел на него повлиять, может, дополнительно сестричка в башне суматохи навела – другого объяснения не вижу…

Решали там всё считаные секунды… они доехали до середины реки, тут снаряд и попал в паре метров от их танка, прочность корки нарушилась, «Тридцатьчетвёрка» кувыркнулась под лёд… вот так.

Экипаж танкетки «Т-70» которую нам дали в помощь, грамотный оказался – не ожидал. Они не растерялись, обстрелянные вояки (там экипаж два человека), резво маневрируя и ведя огонь с ходу, ко мне сумели прорваться в «слепую зону», уцелели.

Пехота… кто успел на обратный берег перейти с ранеными, те спаслись, потом отстреливались слабенько, но молодцы, товарищей своих обездвиженных не бросили на верную смерть.

Быстро принимаю решение: бойцам нужно срочно прикрыть отход – рванул вдоль холма налево. Метров пятьсот проскочил, свернул на реку, там отмель должна начаться: если лёд лопнет, танк глубоко в воду не уйдёт – проскочили бы вброд.

Повезло, по нам не стреляли! Немцы сосредоточили огонь на отступающих с ранеными – шибко увлеклись, стервятники.

На другом берегу, мы чуть вперёд проехали, забрались на выгодную возвышенность. Я снова занял место «командира-наводчика» и начал обстреливать обнаружившие себя немецкие позиции; «Т – 70» последовал моему примеру. Хороший всё-таки экипаж воевал в танкетке, не растерялся – бил метко! Потом лично ходатайствовал об их награждении. Главное – мы сделали; предоставили возможность отойти нашим, эвакуировать раненых.

Но… Колька с экипажем и сестричкой там, на дне, больше чем на пятьдесят лет так и остались лежать…

– Скажите, – прервала корреспондент ветерана, – это тоже очень интересно: вы знали лично погибшую медсестру?

Дедушка помедлил немного, после, тяжело вздохнув, ответил:

– Да… война! Там человека знаешь пару дней, а кажется – всю жизнь знаком! С Валентиной мы недели две плотно общались. У нас что получилось: приехал я из боя с пустяковой царапиной, окалиной от брони плечо разодрало, она и пристала со своей медициной, так и познакомились. В минуты затишья на танцы ходили с ней… хорошая была девушка, молоденькая совсем, едва девятнадцать лет исполнилось, может и приписала годок-другой. Она, правда, по отношению ко мне некрасиво поступила – это уже моё личное проклятие в войну! Не одна она так делала.

– Уточните, если не секрет?

Ветеран что-то прокряхтел и ответил с улыбкой на лице:

– «Сдавала» меня командирам. Сам, наверное, виноват: в личных разговорах мыслей и чувств не скрывал, порой лишнего болтал. Тогда некоторые побаивались этого, мол, вдруг я специально такие, не совсем патриотичные беседы с ними веду, проверяю? Вот и шли к командиру. Я обиделся на неё сильно тогда. Но, во-первых – она не первая кто так со мной поступил; во-вторых – чего обижаться? Война идёт, девочка молоденькая, жизни и не видела, помирились с ней в итоге… а через несколько дней, Валя утонула.

– Дедуль, ты сильно по ней тосковал? – Сочувственно вырвалось у меня.

– Некогда горевать было! Говорю же: бои сильные шли, хоть бы полчасика выкроить себе, подремать, не до горевания. После да, конечно. Каждый день люди погибали, каждый час, минуту…

– А-а-а, кто ещё вас сдавал особисту? Тоже девушка, как я поняла? – Записывая в блокнот рассказ, поинтересовалась корреспондент.

– Да, то отдельная история – тяжёлый случай! С самого начала войны попалась одна «пиявка», также вот, сдала в своё время, а меня как раз в партию должны принять вот-вот… особист тогда выручил наш. Нет, и без особиста, никто бы меня за болтовню в штрафбат не сослал! Чепуха! Но приём в партию могли и отложить. Девочка эта потом не знала, как прощения заслужить. Мы позже практически всю войну с ней вместе, бок о бок прошли… но обида на неё сильно в душе осела – не так, как на Валентину позже, ой не так… куда пуще.

– Расскажите! – Хором присутствующие обратились к дедушке.

– Это длинная история и начинать её надо издалека! Что же я вам, весь свой боевой путь начну рассказывать?

– Да! – Снова в унисон поддержали ветерана.

Дед Гена широко улыбнулся.

– Хорошо! Может, завтра расскажу. Сегодня устал сильно, извините, не молодой давно. Пойду на боковую.

Глава 2. Путь к мечте

На следующий вечер, в палаточном лагере возле костра, дедушку окружили горожане, поисковики, корреспонденты. Они дружно уговорили ветерана поведать историю своей жизни, обещая написать про него многочисленные статьи, без утайки, искажений и купюр.

Дед Гена не любил вспоминать войну, но всё-таки поддался многочисленным уговорам и, подсев на пустой коробок из-под снаряжения (ближе к огню), окунулся в далёкую, боевую молодость.

Зовут меня – Скакунов Геннадий Григорьевич. Родился я в 1921-ом году, 25 февраля, почти год спустя после окончания Гражданской войны на Дону, в станице Романовской Ростовской области… точнее, тогда она именовалась – Донская область.

Интересно, не случись революция, я на свет бы не появился – это особая история. Мать за отца бы в жизни замуж не вышла – слишком разные материальные положения семей у них состоялись. Дед по материнской линии казачий офицер, зажиточный или кулак, как говорили тогда; отец из простых казаков, жил небогато.

Батя он давно мамку любил, с детства, пытался ухаживать неумело, всюду встречи искал, в ответ она его высмеивала и обидно обзывала – «Голодранец».

– «Э-э-х».

Однажды отец подвыпил, смелости набрался и свататься пошёл к любимой. Дед его тогда с лестницы спустил и собак стравил!..

Грянула революция: батя подался к большевикам, воевал за красных, стал коммунистом, а отец мамы, тот дрался за белоказаков, он же в есаулах ходил! Дед не вернулся с гражданской, пропал без вести… может успел эмигрировать, хотя, скорее всего – погиб на поле брани.

У мамы выхода другого не оставалось, кроме одного – за отца замуж выйти, иначе её с бабушкой могли сослать, как семью офицера и кулака. А так, стала супругой коммуниста, большевика и вдобавок – чекиста. Не любила она его никогда по-настоящему… такая мелодрама…

Во мне, правда, мать души не чаяла! Очень баловала, никогда руки не поднимала, хотя тогда это широко практиковалось, в воспитательных целях. Я долгое время единственным ребёнком в семье оставался – времена тяжёлые настали. Отец хоть и служил командиром, человеком являлся фанатично честным, преданным своему делу, партии.

Знаете, случалось, когда в начале тридцатых голодно стало, он ни разу, подчёркиваю, – НИ РАЗУ – в дом не принёс ни единой крохи свыше пайка! Нас с матушкой его подчинённые подкармливали. Принесут батона, хлеба или булочек, по-тихому дадут нам, палец ко рту приложат и просят:

– «Лидия Михайловна, только мужу не гутарьте! Он нас накажет шибко за это!»

Таким вот, Скакунов Григорий Яковлевич человеком был – до последнего вздоха (дожил до старости) оставался честным коммунистом и сталинистом. Ох и материл он Хрущёва, когда тот «Культ личности» разоблачал…

Из-за вышеупомянутого я получил необычное воспитание: пролетарий, мечтающий стать настоящим коммунистом, но имеющий «буржуйские» повадки и привычки, знающий правила поведения в «высоком обществе» и общающийся на «Ты» с этикетом. С одной стороны – это играло мне на руку при ухаживании за девушками; с другой – раздражало командиров, особенно до войны.

О детстве рассказывать, думаю, нечего: примерно всё проходило, как у ваших бабушек, да дедушек; хулиганил случалось, но и работал много, и учился жадно. Хоть сложно частенько выпадало, вспоминаю детские годы с теплотой – лучшая пора!

Когда подрос, очень популярной стала авиация, все в неё рвались. Вы что: Чкалов, Громов, Водопьянов! Эти имена гремели на всю страну и знал их любой мальчишка, да и девчата тоже. Да матушка меня переубедила, мол, – «На шо тебе сдались энти полёты? Вдаришься об землю, станешь плоским шо лепёшка кизяка! Осваивай лучше трактор, никогда без работы не засидишься. Случись война, не приведи Христос, в танкисты пойдёшь. Под железом куды надёжнее». – Знала бы, Лидия Михайловна, каково оно, когда броню пробьют. Тем не менее своего она добилась, я подумал, – «Действительно, освою трактор, профессия авторитетная, всегда в почёте буду! В армию призовут, там на танк пересяду!»

Учился в школе «на отлично» (спасибо матери), закончив её, хотел поступать в техникум (гражданский), чтобы трактор лучше освоить. Оно же молодость играла в голове, рассуждал, – «Отучусь, познаю технику в совершенстве, все станут ко мне бегать за советами по ремонту, за помощью!» – этого не случилось, судьба внесла свои корректировки в планы на предстоящую жизнь.

Вызвали в районный военкомат, служить-то мне идти рановато по годам было, но там предложили… хм, тогда, как предложения делались? – «Партия сказала надо – комсомолец ответил – есть!» Майор пригласил в кабинет, угостил чаем и ласково рассказал, что от меня требуется. Состоялся примерно такой разговор:

– Сынок, ты мечтаешь в совершенстве трактор освоить?

– Да!

– Вот и пойдёшь в танко-тракторный техникум.

В те годы считалось, что танк и трактор идут рука об руку.

– Я после этого техникума стану танкистом?

– Не совсем, сынок. Понимаешь, стране нужны специалисты разных областей. Родина нуждается в большом количестве бронетехники, а за ней требуется грамотный уход. Знаешь, сколько врагов и вредителей в стране выявили и обезвредили?

– Конечно.

– Сколько их осталось?! Если сам Халепский предателем оказался? Требуются благонадёжные люди! Нужны обученные, подготовленные кадры. Читал выступления товарища Сталина на эту тему?

– Неоднократно.

– Не станем тогда гусей в лапти обувать, говорю прямо: на тебя пришёл запрос, отправишься в военный техникум, хорошо отучишься и пойдёшь в ГАБТУ (Главное автобронетанковое управление).

– Запрос? На меня?!

– Да. У тебя блистательные характеристики: учишься прекрасно, работаешь, трактором управлять немного научился в колхозе, отец у тебя служит в НКВД, человек проверенный, преданный Родине коммунист; активно участвовал в победе Красной Армии над белой контрой. Такие люди, как ты, нужны партии. Согласен?! – Хитрым прищуром уставился он на меня.

– Так точно!

– Вот и хорошо. Теперь ступай домой, – взялся военком за перо (железное, не гусиное), обмакнув его в чернила, принялся писать что-то в документах, – через неделю жду тебя с вещами, список необходимого возьмёшь у секретаря.

Чувства остались смешанными: не мог не радоваться высокому доверию, которое мне оказала Родина, и не огорчаться, что личные планы сильно изменились и я скоро покину дом, мать, семилетнюю сестрёнку, друзей и подружек из села. Ощущал, грядут колоссальные перемены и как прежде, не станется никогда.

Мать, разумеется, не сильно обрадовалось новостям, ударилась в слёзы, – «Шибко быстро вырос!» – сестричка Люся тоже плакала, словно я на войну собирался.

В день отправки приехал батя, отпросился со службы из Киева по такому случаю на денёк, дал мне отеческие наставления, крепко обнял и подарил наручные часы (редкость в те годы); затем я отбыл в военкомат, откуда отправился к месту учёбы.

В техникуме мне очень понравилось!

Готовили нас превосходно, тщательно и строго. Помимо технических дисциплин осваивались: строевая, огневая, тактическая, политические подготовки; усиленно занимались спортом. Гоняли так, что первое время к вечеру еле доходили до кроватей: только приляжешь, глаза закроешь, снова – подъём! Так изо дня в день.

Учился я усердно, на «отлично», был очень жадным до знаний. А молодой совсем, кровь играет! Парни бегали в самоволку к девчатам, приходили потом, от них духами так веет – ух! Терпел, на первом месте занятия, думаю, – «Отучусь грамотно, техникум окончу, тогда уж держитесь красавицы!» – Так оно и случилось бы, наверное, если не та страшная война…

Кормили плотно, следили, чтобы мы доедали до маленькой крошки. Нельзя было оставлять пищу в тарелках, – «Голодный боец – слабый защитник!» Поскольку учился я отлично, всё свободное время тратил на дополнительные занятия и нареканий не имел, стипендию платили щедрую. Ощущал себя богачом! Порой подарки домой отправлял, матери и сестрёнке (навещать редко приходилось, не отпускали, да и далеко), на что она бранила меня в письмах, – «Лучше на себя трать, на подружек, мы хорошо живём, ни в чём не нуждаемся, бог посылает». Стоит сказать, матушка хоть являлась настоящей казачкой и была нравов дореволюционных, она всегда убеждала меня, что с девочками надо ладить: пока молодой их много должно водиться вокруг, чтобы, когда повзрослею, от супруги гулять желания не возникало. Очень мудрая женщина – Лидия Михайловна.

Согласно планам, после техникума попал в инспекцию ГАБТУ, в танко-тракторный отдел, естественно, в низшие звенья, для испытания и выявления недостатков новых образцов военной техники.

Из больших плюсов там, которые мне очень помогут в предстоящей битве с фашистами, является то, как здорово я научился водить гусеничные машины различных типов, в том числе и новейших образцов. Превосходно разбирался в моторах: к войне мог на слух определять, что именно барахлит в двигателе. Признаюсь, «носы позадирали» мы с ребятами, считали себя асами.

В конце 1939 – го, как «благонадёжный», попал на Советско-Финский фронт – это «Зимняя война».

Нас пригнали вместе с танками «КВ», «СМК», «Т-100». В боях непосредственного участия я не принимал, ходил «на подхвате» у старших товарищей, но определённый опыт от той командировки получил.

Там же, в Финляндии, нашим военным стало понятно: многобашенные конструкции танков – тупиковая ветвь «эволюции» боевых машин. Лучшим показал себя тяжёлый «КВ», не лишённый недоработок, зато с очень мощной бронёй: пушкам финнов она оказалась не под силу. Это внушало огромную гордость за нашу Родину! Именно после тех проверок «КВ» боями и создали новый «танк-монстр» – «КВ-2», со 152-мм гаубицей, по тем временам – нечто невообразимое! Только с ним я личного дела не имел.

Другим важным фактором пребывания в Финляндии оказалось следующее: я твёрдо решил стать танкистом. Не техником, коим являлся, а именно членом экипажа – лично вести грозную машину в бой. Позавидовал товарищам, когда те рассказывали о тщетных попытках врага пробить броню их «КВ», и как в целом протекает бой, если ты внутри столь грозного танка.

Однако – это оказалось задачей не из лёгких!

Мои рапорта с просьбами о переводе сразу летели с командирского стола в мусорное ведро, под грозные наставления, – «Куда партия поставила, там и служи! Иначе, для чего на тебя, оболтуса, потрачены государственные средства? Тебе Родина доверила изучать новейшую, секретную технику, а ты, этакий негодяй, ещё недоволен?!» – Парень я всегда был упрямый, надежды не терял.

Когда же близко познакомился с легендарной «Тридцатьчетвёркой» – сразу в неё влюбился!

Мне казалось – это чудо инженерной мысли, оружие будущего! Да, машиной достаточно тяжело управлять, инспекция ГАБТУ выявила уйму недоработок, были внесены рекомендации и требования для конструкторского бюро по их устранению, но своевременному исполнению того поручения помешала война.

Тем не менее «Т-34» оказался танком революционным, новаторским!

Понятно, «детских болезней» избежать конструкторам не удалось… да те же фрицы, со своей «Пантерой» сколько потом возиться станут, пока до ума её доведут (относительно)? То-то и оно! Но свой выбор я сделал окончательно: во что бы то ни стало – обязательно пойду в бой на «Т-34». Ах, что грядёт война, никто не сомневался, нападение было не «внезапным», а вероломным: все знали, новых сражений не избежать. Единственное, мы не могли предположить, насколько война получится трагической…

Весной сорок первого года, в день рождения Ленина, мне присвоили звание младшего воентехника – это равнялось общевойсковому младшему лейтенанту. Ближе к лету нас отправили с новыми танками в Ровенскую область, помогать осваивать «Тридцатьчетвёрки» в мехкорпусах. До тех пор танки старались держать в секрете: перевозили ночью, надёжно спрятав под брезентом. Когда приезжали в часть, лишний раз солдатам технику не показывали, ставили отдельно от других бронемашин в ангары, плотно накрывали чем-то и закрепляли часового.

Возле нас постоянно околачивались бойцы и командиры, очень всем хотелось хоть «одним глазком» взглянуть на новое оружие, прикоснуться к нему, в конце концов – скорее освоить!

К нам, техникам из комиссии ГАБТУ, относились с огромной завистью и уважением, даже чины от майора и далее, обращались по-особому, с почтением: не смели повышать голоса или делать замечания. Бытовало мнение, что мы относимся не только к техническому составу, но и к НКВД, оно понятно, абы кому новейшую технику не доверят.

Обстановка в приграничной зоне сложилась очень напряжённой: ни для кого секретом не являлось, что война с немцами не за горами. Эти стервятники скапливали бронетехнику на границе, их разведчики безнаказанно кружились над нашими головами – высота у фрицев оставалась недосягаемой для советских истребителей. Хотя если и смогли бы достать их, всё равно сбивать категорически запрещалось – сразу под суд.

К середине июня гитлеровцы взялись устраивать провокации, не то чтобы сильно, но наше самолюбие задевали.

Люди, что менее политически подкованы, злились, ругались, мол, – «Почему мы не отвечаем немцам огнём?! Они, понимаешь, стреляют по нашей территории, летают над головой, а мы молчим?! Дать Гитлеру ответ нужно немедленно, чтобы неповадно было впредь!» – Кто поумнее, те понимали: на провокации реагировать нельзя, сколь больно и тяжело бы не становилось. Приказ поступил от правительства: не поддаваться на уловки Германии.

Здесь нужно понимать: ответь СССР им хоть раз огнём – всё! Мы тем самым могли развязать руки врагу: Гитлер завопил бы моментально на весь мир, – «Советы совершил нападение первым!» – тогда-а-а… совсем другая картина войны вышла. Глядишь, Великобритания и США стали помогать фашистам, а не нам. Особенно если учитывать опыт «Зимней войны», ведь финнам Англия активно поставляла оружие, деньги, добровольцев и т. д. для борьбы против Красной Армии.

Что могу сказать по поводу вины Сталина в катастрофических потерях на начало войны? Просто он не мог подумать, что Гитлер осмелится воевать на два фронта: с Англией и нами. А фюрер оказался именно сумасшедшим и напал! – Это большой просчёт Отца Народов…

В целом же, а что он мог сделать?! Повторюсь: нельзя было вестись на провокации и давать хоть малейшего повода Германии обвинить нас в развязывании войны. Если бы мы начали стягивать армию и технику ближе к границе, фюрер тогда заявил, – «Советы хотели напасть на „Рейх“, мне пришлось нанести превентивный удар», – и всё.

Сегодня легко рассуждать, – «Нужно так было поступать, да этак!» – тогда многое складывалось по-другому, будущего никто не знал. И вышло так, как мы имеем. Если вы хотите услышать от меня упрёки или плохое мнение в адрес Сталина – не дождётесь. Да, ошибок сделано нашим правительством немало тогда, но история не имеет сослагательного наклонения.

Теперь, пожалуй, попробуем меньше касаться политики? Вы же хотели услышать о войне из из-под брони танка, а не про правительственные кабинеты, верно?

Итак, с огромной болью в сердце и душе мы терпели провокации фашистов. Кто-то храбрился, говорил, – «Коли немец нападёт – мы его быстро побьём! Воевать станем малой кровью и на чужой территории!» – кто-то тихо шептал, – «Война предстоит серьёзная, затяжная и кровопролитная, фашист враг сильный!» – а находились и такие, – «Ничего не случится! Мы же пакт подписали. Гитлер тем более с Англией воюет. Нечего переживать! Всё это бабьи слухи!»

Хоть конфликта и ожидали многие со дня на день – директива ведь пришла в войска о приведении частей в полную боеготовность, всё равно, началась война для меня, как гром средь ясного неба! Отчасти так и есть – бомбы рвались повсюду. Рядом с нами располагался аэродром, на него столько «Юнкерсов» свой смертоносный груз высыпало, уму непостижимо. Нас, кто оставался в расположении (выходной был, многих отпустили) буквально выкидывало из кроватей! Несколько часов земля дрожала под ногами, сирена не смолкала.