Игры с Вечностью

Валентин собрал все необходимое, оделся, и, перекрестившись перед ликом Спасителя, покинул дом. Телефон он оставил на столе, входную дверь не запирал. А зачем? В любом случае он сюда уже никогда не вернется, а добро, быть может, пригодится какому-нибудь бедолаге. Перед Валентином две дороги – либо в Аргентину, либо в могилу. Что-то из этого списка, смотря, как повезет. Выгнав из гаража машину, и закрыв пультом створки ворот, он боковым зрением заметил движение. От соседнего участка отпарковывался наглухо тонированный черный минивен.

– Наружка, – сказал он сам себе. – Как знал!

Он сел за руль и неспешно тронулся, размышляя о навсегда потерянной молодости. Наружка пристроилась сзади, ненавязчиво преследуя его Мерседес.

– И все идет по плану… – промурчал Саргассов, вспомнив мелодию какой-то песни.

Валентин закурил. Ему сорок пять, он обеспечен и ценим женщинами. Да только где оно, счастье? Он отдал бы все, что имеет хотя бы за год жизни двадцатилетним пацаном…. За то счастье без гроша в кармане, за верных друзей, за ночные костры на природе и за искренность чувств еще не испорченного фальшью сердца.

– Где же это все? – он смахнул с лица набежавшие слезы.

Девушка за рулем Тойоты, стоявшая слева от него на перекрестке, заметила этот жест и с удивлением покосилась на Валентина. Тот посмотрел на девушку в ответ, и грустно улыбнулся, подмигнув. Да, малышка, даже сухари способны на слезы, если жизнь допечет…. И детей у него нет. А как бы хотелось с гордостью взглянуть в глаза взрослому сыну, или нежно приобнять дочь! Это одному лишь Богу известно. Сколько же он потерял в жизни…. К чему деньги, если некому их оставить? Зачем нужно богатство, если оно не обеспечит кому-нибудь счастье, не даст легкость в преодолении жизненного пути? Если Саргассов выживет, то в Аргентине у него непременно будет семья. Девять или десять детей. Непременно. А что, он еще не стар. Сорок пять для мужчины – это не сорок пять для женщины, как ни крути. Все впереди, главное вырваться из этого замкнутого круга.

Двери Валентину открыл сам Анатолий Борисович, радостный, что друг сдержал обещание и приехал на обед. Хозяин дома восторженно раскинул руки и обнял друга. Саргассов тоже обнял Воскресного, но без улыбки. Он это сделал не от радости встречи, а лишь потому, что наружка могла наблюдать за его действиями, и любое отступление от общепринятых норм вызывает подозрения. Они перешагнули порог, и Валентин отстранился от друга, направившись к креслам в холле. Жестом он показал на кресло напротив, и Анатолий Борисович сел, внимательно наблюдая за гостем.

– Что-то случилось? – голос Воскресного был взволнован.

– Случилось, брат. Случилось. Аня дома?

– Нет, скоро приедет.

– Это хорошо. Поговорим без свидетелей, – Валентин потер переносицу.

– Что у тебя произошло?

– Скурвился я, брат, – Валентину не хотелось тянуть с ответом, и он решил рубить концы сходу. – Прости, если сможешь…

– Ты о чем? – Анатолий Борисович удивленно посмотрел на товарища.

– Я тебя предал, подставил… Только выслушай, не перебивай меня. Тебе знакома фамилия Белов?

– Да.

– Он давно копает под тебя, и пришел ко мне за помощью. И посулами, и угрозами, но он заставил меня собрать для него кое-какие сведения…. Я подставил тебя.

– Зачем?!.. – голос Воскресного стал горек. – Зачем, Валёк?

– Зависть, Толя. Простая зависть… Ты же во всем лучше меня.

Первым движением Воскресного было схватиться за нож, и всадить его по самую рукоятку в грудь бывшего товарища. Он резко поднялся на ноги, и, взяв лежащий на журнальном столике нож для бумаг, швырнул его в стену, от греха подальше. Для того чтобы смирить гнев и навести порядок в голове, Анатолию понадобилось не более двух минут, в течение которых он наматывал по комнате круги. Потом он сел, внимательно глядя на Валентина.

– Я догадывался… Когда ты начал лезть в мои дела, я стал осторожен и сливал тебе дезинформацию. Твоя бывшая жена в этом замешана, не так ли?

– Да…

– Я был прав. Те документы, что проходили через нее – это левые счета, цифры вкладов и данные. Они только для аромата были приправлены чем-то настоящим, чтобы казаться ценными. И я в этом не прогадал…

– У тебя всегда было редкостное чутье! – Валентин в восхищении вознес к небу руки. – Я искренне рад, что это так.

– Я не пойму тебя… Либо ты искренне раскаялся в содеянном, либо же уловил что ветер подул не в твою сторону….

– Искренне раскаялся. Даже не сомневайся. Я осознал, насколько же я гнилой человек… – он был прям, но, все же, о налете Васи и Гоши рассказывать не собирался. Так же он не хотел говорить о своем воровстве со счетов фонда. Он все-таки надеялся, что Воскресный хоть когда-нибудь сможет его простить, чего не произойдет, узнай Анатолий всю правду. Саргассову была жизненно необходима эта надежда, потому что он не хотел жить, понимая то, что натворил. Прощение стало бы ему ответом, что он, быть может, и не такой уж законченный человек. Расскажи Валентин, что это по его вине Анна чуть не погибла, Воскресный его живым не отпустит. Да, он потом раскается в содеянном, но Валентину до этого будет уже параллельно. Да и стоит ли подводить человека под срок, искушая расправой?

– Раскаялся? – Анатолий натянуто ухмыльнулся, не веря.

– Думай как хочешь… Я пришел попрощаться. Сегодня я… – он не смог озвучить свои предчувствия смерти.

– Что ты? Уедешь?

– Да… уеду! – Валентин как-то странно усмехнулся. – Меня уедут, вернее. Я не могу, чтобы у тебя осталось на меня какое-то зло. Я искренне хочу помочь, исправить то что натворил. Вот список всего, что я передал Белову по его запросу. Что лажа, а что нет – разбирайся сам. Тебе виднее. Я же надеюсь, что не опоздал. Он хотел начать войну против тебя через неделю, когда я бы принес ему данные по «Асгарду». Само собой, я уже ничего не узнаю.

Анатолий Борисович трижды пробежал список глазами, и когда он оторвался от бумаги, лицо его было спокойным.

– Знаешь, хорошо, что ты пришел сегодня, а не завтра. Да, тут есть кое-что опасное, но я успею принять контрмеры, и все будет улажено. Не беспокойся, я справлюсь.

– Слава Тебе!.. – Валентин вознес руки к небу.

– Ты стал набожным? – Воскресный улыбнулся. – Лучше поздно, чем никогда.

– Согласен. Не поверишь, сегодня за мной пришел ворон…

– Это кличка? – не понял Анатолий.

– Нет. Птица. Знаешь такую?

– В городе они не водятся, ты перепутал…

– Я и сам рад бы думать, что перепутал, но тут никакой ошибки. Это был он.

– Ты меня пугаешь…

– Я и сам испугался, поверь мне. Он сел на подоконник и трижды стукнул по стеклу, после чего исчез. И так бывает. Не поверишь, я не суеверен…

– Как раз в это я и поверю. За тобой мистификации никогда не наблюдалось. У тебя же калькулятор вместо сердца, – Воскресный кивнул своим словам.

– Пусть так. Но эта птица звала меня.

– Кельты верили, что ворон уносит души людей, принявших насильственную смерть.

– Я не знал об этом, но чувствую нечто подобное.

– Не бери в голову. Обычное суеверие. У тебя сейчас нервы шалят, тут уж нечего сказать.

– Может и суеверие, но прямиком от тебя я направлюсь в аэропорт. До него я не доеду.

– Тебя ведут?

– Да, за углом наружка.

– Что бы придумать? – Анатолий Борисович налил из графина бокал красного вина. – Ты будешь? Херес, двадцатилетний.

– Налей. А ты хочешь мне помочь?

– Да. Я тебя простил. Конечно, у меня на душе на счет тебя совсем неровно, мы больше не друзья и тебя я не хочу знать… но считай, что у меня хорошая память. Я помню, как ты меня спас.

– Не вспоминай. Это было давно.

– Давно. Но в том пожаре, если бы не ты, я бы сгорел.

– Забудь о том ангаре. Не вспоминай больше.

– Считай, что я всего лишь возвращаю тебе долг, – во взгляде Анатолия проскользнуло нечто вроде презрения. – И не более того. Я привык платить по счетам.

– Я понял, как скажешь.

– Я сам отвезу тебя в аэропорт…

– Нет. Тебя вместе со мной положат.

– А если охрана?

– Тогда ты спасешь меня, но не себя. Белов поймет, что ты в курсе событий, и перейдет к открытым действиям. Ты не успеешь прикрыть тылы.

– Это факт… Но, тогда, поедь ты в аэропорт даже сам, это даст подсказку, и Белов начнет войну…

В эту минуту на пороге появилась Анна. Валентин сразу отметил выражение вселенской скорби на ее лице, и то, что она как-то повзрослела. Да, боль души знает свое дело.

– Привет, – улыбнулся дочери Анатолий.

– Привет, – она устало махнула рукой. В другой раз Воскресный был бы обеспокоен моральным состоянием Анны, и засыпал бы ее вопросами, но сегодня были вещи поважнее. На кону стояло благополучие семьи. – А вы тут, чем занимаетесь? Обсуждаете насущные проблемы бизнеса?

– Да, – Воскресный кивнул. – Валентину нужно в аэропорт, но так, чтобы этого никто не заметил.

– Шпионские страсти? – Анна улыбнулась.

– Ага. Типа того. Может, дашь совет дельный? – Анатолий покосился на дочь. – Я не могу отвезти Валентина, потому что если нас увидят вдвоем в аэропорту, это испортит все дело. Все очень серьезно.

– Дядю Валентина я могу отвезти. Только тогда, чтобы все прошло незаметно, ему придется разместиться в багажнике. Вы не против? – она обернулась к другу отца.

Дядя Валентин был не против прокатиться и на метле, не говоря уже о просторном и респектабельном багажнике Бентли. На том и решили. Перед наружкой была разыграна маленькая сцена. Когда Анна выгнала из гаража машину, Воскресный тоже вышел за ворота дома. Он подошел к дочери, и они перекинулись парой ничего не значащих фраз. Все это делалось для того, чтобы шпионы через притонированные стекла успели разглядеть: в машине кроме Анны никого нет. Тогда, используя примитивный метод исключения, шпики пришли бы к выводу, что Саргассов находится в доме, и никуда не уезжал. Валентин не зря в свое время работал с КГБ; он даже учел посадку автомобиля, и благодарил небо за исключительные качества ходовой английской марки машин. Это происходило в половине одиннадцатого утра.

Утро для Сергея Юрьевича началось в тот момент, когда Анна отъехала от дома на пути в аэропорт. Его разбудил вошедший охранник, услужливо принесший мобильный телефон. Поначалу Белов злобно фыркнул на осмелившегося потревожить покой своего хозяина, но охранник выдал волшебные слова:

– Владислав Альбертович.

Это автоматически снимало все вопросы, злобный взгляд Белова стал смирен и кроток. Кто такой был и есть Владислав Альбертович, я пояснять не буду, это не так суть важно. Главным показателем этого человека было то, что он стоял на порядок выше Белова на социальной лестнице, и имел на него огромное влияние. Белов в свою очередь, прекрасно понимая положение вещей, боялся Владислава Альбертовича как огня.

– Сережа, твою мать! Сколько можно до тебя дозваниваться?! Как до президента…. – в трубке раздалась неразборчивая матерщина.

– Здравствуйте, Владислав Альбертович! Здравствуйте, – тон Белова был донельзя заискивающим и смиренным. Хотя, оправдываться он и не стал, но его подчиненные, ни за что не признали бы в этой интонации своего господина и начальника.

– Ох… Короче, Сережа, слушай. Что у тебя с «Молотом»?

– Работаем, – по-военному четко отозвался Белов.

– Да я знаю, что не… – ему хотелось вставить что-нибудь непечатное, но он сдержался, смягчив тон. – На какой стадии?

– Через неделю перехожу к активным действиям, будем давить по всем фронтам. К тому моменту все данные будут собраны.

– Поздно. Поздно, Сережа. На меня оказывается давление со стороны моих партнеров!.. – Белов понял при этих словах патрона, о ком ведется речь, и нервно крутанул головой. В трубке продолжили. – Если я говорил, что решу это дело, то так тому и быть. Понимаешь меня?

– Понимаю.

– Ни чего ты не понимаешь, – голос патрона снова стал нервным. – Дела требуют, чтобы во вторник, ну, максимум в среду, Воскресный подал в отставку. Добровольно!!! Ты это понимаешь?

– Да…

– Или Воскресный, или ты. Ему это будет стоить карьеры, тебе же жизни.

– Я понял вас.

– Хороший мальчик. Я жду, – в трубке зазвучали гудки.

Белов положил мобильник на стол. Что же делать? Как заставить Воскресного поддаться? Убрать его было бы самым простым выходом из положения.… Да вот только нельзя. Он должен подать в отставку добровольно. Да и месть за его жизнь была бы страшна. Тогда полетит даже Владислав Альбертович, и партнеры его не спасут. Об этом прекрасно знают все. Пытки? О нет, не стоит. Во-первых, Белов знал Анатолия Борисовича, как крепкого духом, непоколебимого человека; ну а во-вторых, отречение от занимаемой должности должно быть публичным. При таком раскладе, действуй Воскресный по принуждению, он легко откажется от своих слов, и окажется под покровительством москвичей. Да и без их покровительства, он тогда будет крайне опасен, так как Воскресный никогда не забывает обид. Тогда Владислав Альбертович не успеет добраться до Белова из своей Москвы. Может, только на похороны… Да уж, незадача.

Раздался звонок того же самого мобильника. Белов с опаской покосился на него, но тут же издал вздох облегчения. Звонил начальник охраны.

– Да, Максим.

– Сергей Юрьевич, Саргассов в аэропорту замечен.

Белов запустил вазоном в плазменный телевизор.

– Я перезвоню через минуту. Скажу, что вам делать.

Анна убедилась, что ее машину не ведут где-то через пять минут, специально покружив по району. Тогда она загнала машину в тупик, и Саргассов благополучно перебрался из багажника в салон.

– Наружки нет? – это было первое, что спросил он.

– Нет. Вылезайте. Хорошо, что за вами не спецслужбы следят, а то вели бы нас со спутника.

– Это точно! – Валентин вздохнул. – Хотя от этого и не легче.

– Поехали в аэропорт, – Анна махнула рукой.

Теперь уже она кружить и не думала, выбрав наиболее короткую и быструю дорогу. К тому, что на нее обращают внимание мужчины, Анна привыкла еще с тех пор, как впервые села за руль. Первой ее машиной была черная БМВ, купе с мощным двигателем и агрессивным дизайном. Еще тогда она ощутила сладость драйва и мерзость чужой зависти. Так как и ежу понятно, что в восемнадцать лет девушка сама себе не может заработать на машину стоимостью в несколько миллионов рублей, у людей возникали различные предположения, откуда такой аппарат мог у нее появиться. К сожалению, мысли о богатом отце были только у самых порядочных, подавляющее же большинство, ровняя, видимо по своему жизненному опыту, предполагало наличие богатого любовника или мужа. Конечно, по-хорошему, если бы не зависть, людям и дела бы не было до того, каким путем приобретен автомобиль… но не все так думали.

Однажды произошла история, в ходе которой Анна пожалела, что не родилась мужчиной. Она тогда очень хотела поломать лицо одному индивиду, который, решив покрасоваться перед кентами, начал её грубо клеить. На дерзкое предложение прокатить его на черной БМВ, Анна ответила отказом, в самой вежливой форме, сославшись на то, что парень совершенно не в ее вкусе, что было абсолютнейшей правдой. Тип не понял, и грубость переросла в пошлость. Анна послала подальше, но ей и это не помогло. На утверждение (вполне закономерное), что она всего лишь девушка и не может адекватно ответить на подобную обиду, компания нахалов лишь заржала. Тогда, на счастье Воскресной, в их перепалку влез какой-то мужчина, за рулем Лэнд Ровера, который ехал позади. Так как дело происходило в глухой пробке, он покинул свой автомобиль, и молча подойдя к пассажирской двери шестерки, в которой сидели обидчики Анны, вытащил из нее грубившего типа. Он без лишних звуков сломал тому лицо и оставил лежать на асфальте. Компания в машине моментально притихла, и гробовое молчание сохранялось даже тогда, когда двое запихивали бессознательного товарища обратно. Анна улыбнулась мужчине, и искренне поблагодарила того. Он лишь подмигнул и уселся обратно в джип. Настоящие мужчины есть везде. После того случая любые попытки познакомиться пресекались холодно и резко, хотя и в довольно вежливой форме. А таких попыток стало только больше, когда она начала ездить на отцовской Бентли.

Одним словом, вниманию к своей персоне Анна не удивлялась и привыкла к этому, в то время как сидевший рядом с ней Саргассов к такому привыкать не хотел. Все пялились на них, и это было выше его сил. Ему нестерпимо хотелось укрыться от назойливых взглядов.

– Как же хорошо, что я не красивая молодая девушка, – мудро изрек он.

– Что, дядя Валентин, фанаты достали? – пошутила Анна. – Меня тоже. И вот так каждый раз, когда в город выезжаю. Иногда я жалею, что не на Оке езжу… Тогда бы хоть меньше внимания к моей персоне было.

– Ну да, – Валентин покосился на Анну. – Но тебя бы это сильно не спасло. Если сейчас большинство жаждет, чтобы от тебя им перепал жирный кусок денежного пирога, то, езди ты на Оке, тебя бы замучили предложениями облегчить судьбу в обмен на ласку. Почему-то многие думают, что девушка, не имеющая стабильно высокого заработка, с радостью станет любовницей за недорогие подачки, как то шубки, браслеты или квартплата….

– Но таких девушек и в самом деле много, и уж тем более они есть, когда щедрый мужчина, помимо достатка обладает еще и шармом, – Анна покачала головой. – И это не только сейчас так стало, так всегда было. Амбиции движут людьми, и не всегда достижение цели… благородно.

Валентин посмотрел на дочь своего бывшего друга.

– Девочка, дай тебе Бог удачи в жизни… – не удержался он. Саргассов завидовал Анатолию еще и потому, что у того была вот такая – умная, красивая и милая дочь. Валентин свое счастье некогда упустил мимо…

– Дядя Валентин, что с тобой? – Анну поразила горечь интонации в сказанных словах. – Что случилось?

На ее памяти Валентин никогда, даже когда она была ребенком, так тепло не проявлял своих чувств. Максимум, что она могла услышать, так это «Молодец», или же получить самую простую улыбку. Сейчас же в его голосе прозвучало почти отеческое тепло, что было неожиданно странно для такого сухаря.

– Эх, Анют. Мы в аэропорт едем. Если у меня получится улететь, то обратно я уже никогда не вернусь. Понимаешь? – Саргассов печально отвернулся. – Я всегда любил тебя словно родную дочь, и мне больно расставаться, зная, что больше никогда… – он замолк.

– Дядя Валентин, – Анна улыбнулась, – мы прощаться не будем. Как за бугром обустроишься – позвони, или напиши, я в гости приеду. Договорились?

– Конечно, – тоже улыбнулся Валентин, понимая, что они больше никогда не увидятся. Не в этой жизни, по крайней мере.

До аэропорта они доехали довольно таки быстро, и, поставив на стоянке машину, отправились напрямик к кассам. Анна решила сопроводить друга отца до зала вылета, так как считала должным проститься по-людски с человеком, которого знала с рождения. Саргассов, в своем эгоизме не стал ее отговаривать. Хотя, кто же знал, что осторожность Белова не имеет границ, и в аэропорту дежурил человек, нацеленный на Валентина? Через минуту после того, как Анна и Валентин переступили порог аэровокзала, об этом уже знал Белов. И как же это он мог забыть, что у Воскресного есть дочь? Может, потому что Саргассов никогда не упоминал о ней, замалчивая намеренно? Скорее всего. Да и раньше Анна Белову была не нужна, заинтересовала она его только сейчас, когда все средства к достижению цели стали хороши. Ради дочери Воскресный и с дьяволом контракт подпишет, не то что от должности отречется… И как это Сергею Юрьевичу раньше не пришло это на ум? Даже странно. Но, да ладно, главное вспомнить вовремя. Белов перезвонил начальнику охраны, и его приказ был четок: Саргассов нужен мертвый, Анна непременно живой.

Через пятнадцать мину после прибытия в аэропорт Валентина и Анны к дежурившему наряду полиции подошли двое в штатском. Один показал удостоверение, а другой ориентировку, попутно задвигая краткую лекцию о борьбе с терроризмом. В ориентировке черным по белому значились данные на Валентина Павловича Саргассова. Так как предъявленные удостоверения говорили более чем красноречиво о том, кто стоял перед младшим лейтенантом и двумя вояками из ВВ, они отнеслись к ориентировке с должным вниманием. Сержант из Внутренних Войск опознал мужчину с фоторобота, но только потому, что у него была яркая и красивая спутница. Солдат не удержался от мысли, что будь у него деньги, он бы остановил свой вкус именно на такой девушке. Но, как говорят, бодливой корове Бог рогов не дал…. Ну а после опознания опасного террориста, и заявления что его видели в этих стенах, все остальное было делом техники. Я не буду описывать подробности задержания, это ни к чему. Серо и обыденно…. После короткого разговора двоих в штатском с начальником управления полиции при аэровокзале, задержанные были переданы под их юрисдикцию без лишних споров. Тем более что были обещаны награды или хотя бы премии за поимку особо опасного….

До города Саргассов так и не доехал. В одной из лесополос промышленной зоны его тело нашли только через трое суток. И никто не мог знать, о чем же он думал, и что же чувствовал перед смертью. Пуля в грудь оставила минуту на раздумья. За нее мелькнула мысль о маме, о том, что не доехал до Испании, о том что кельты были правы, и одно только сожаление – что в церкви не побывал…. И самое противное, что его никто не спрашивал, хотел ли он жить, или нет….