Вперед, к победе! Русский успех в ретроспективе и перспективе

«Адольф Гитлер отдыхает по сравнению с тем, что предлагал Герберт Уэллс»

– Почему в конечном итоге санкция «внешней силы» была снята с февралистов и перенесена на те «вредные элементы», о которых вы говорили, цитируя Плеве?

– Санкция первоначально была возложена как раз на февралистов. А дальше уже не требовалось делать ставку на «вредные элементы» – процесс шел бесконтрольно. Ни британцы, ни американцы, ни тем более французы этот процесс уже не контролировали. Они контролировали только февралистов, но те уже не контролировали страну. Очень хорошо сказал по этому поводу Герберт Уэллс, когда обмолвился, что большевики оказались хозяевами корабля, с которого сбежали все, даже крысы.

– Да, Уэллс приезжал в Россию в 1920 году

– Он приезжал и позже. Причем приезжал как представитель закрытой наднациональной группы мирового согласования и управления, так называемой закулисы. Он был членом The Group (или We), созданной Сесилом Родсом и затем возглавленной лордом Альфредом Милнером. Последний, кстати, тоже приезжал в Россию в 1916 году и встречался с заговорщиками. Между прочим, The Group существует до сих пор – насколько мне известно, именно она снабжает информацией Джулиана Ассанжа.

– Уэллс, в отличие от Милнера, приезжал в Советскую Россию как писатель

– Нет, Герберт Уэллс – это в первую очередь не писатель, а идеолог определенных кругов, выполняющий к тому же разведфункции. Великобритания – это единственная страна, где определенная часть верхов систематически совершенно безвозмездно выполняет функции разведчиков. Есть такое явление, называемое the British agent («британский агент»). Это, к примеру, Виктор Ротшильд, это писатели Грэм Грин и Сомерсет Моэм, Ян Флеминг, многие другие. Это больше, чем обычные разведчики, – это представители верхушки, которые понимают, что должны защищать интересы своего класса, или (реже) инкорпорированные в нее представители среднего слоя. Такой специфической агентуры нет ни в одной другой западной стране – ни в США, ни в Германии, ни во Франции. Герберт Уэллс принадлежал к тому же ряду «британских агентов». Он, кстати, был идеологом тех, кого у нас иногда называют сторонниками мирового правительства, и автором двух примечательных книг, которые не переведены на русский язык. Это «Открытый заговор» (The open conspiracy) и «Новый мировой порядок». Могу сказать, что по ряду вопросов Адольф Гитлер отдыхает по сравнению с тем, что предлагал Герберт Уэллс. Олигархи провозглашаются неизбираемыми и наследственными, мир становится единым, но население в нем жестко ограничено путем сокращения рождения детей, низшие расы должны уничтожаться. Так что останется только 1 миллиард, достаточный для того, чтобы служить правящему классу. Никакого среднего класса при этом не будет, а лишь правители и слуги.

– Если вспомнить «Машину времени», которую многие читали в детстве, то там человечество тоже четко поделено на две касты: элоев и морлоков.

– Это все-таки художественная вещь, а в упомянутых мною книгах он предлагает программные вещи как представитель определенных групп британского истеблишмента, чьим представителем он и приезжал в Россию.

«Глупые пингвины не понимали океана русской жизни, и океан смыл их»

– Был ли какой-то шанс у февралистов удержаться у власти? В июле 1917 года они все-таки проявили политическую волю и подавили выступление большевиков.

– Нет, февралистам не помогло бы ничего. Когда люди «дуриком» приходят к власти, не имея программы, не понимая своей страны, что их может ожидать? Замечательный писатель Олег Маркеев дал меткую характеристику ельцинской администрации, и эта характеристика вполне применима и к февралистам: «Шустрики президентской администрации представлялись Максимову (главный герой цикла из семи романов „Странник" – прим, ред.) нелепыми пингвинами, сдуру залезшими на макушку айсберга. Они могли всласть гадить на нем, составлять свое представление о мире, в котором живут, устанавливать свои законы для прочих обитателей птичьего базара, даже считать, что они прокладывают курс айсбергу. Но он нес их, повинуясь невидимым глубинным течениям. Его миром был Океан, который не объять птичьим умом».

«Глупые пингвины» с их жирными и не очень телами не понимали и даже не чувствовали Океана русской жизни. Они хотели переделать его на британско-европейский лад, и Океан смыл их. Февралисты полагали, что будут руководить айсбергом под названием «Россия», даже не понимая его природы. Они презирали русский народ – достаточно почитать, что писал Набоков-старший о русских, на которых он смотрел сверху вниз, как представитель высшей расы – на азиатов. На самом деле это февралисты вели себя как азиаты, как наихудший сорт колониальной интеллигенции, которые смотрели в рот белым англичанам-сахибам и готовы были выполнить любое их требование. Поэтому у этих людей не было никаких шансов. Сама их акция – Февраль – по сути была внутренне-внешним заговором против русской истории; его целью было навязать принципиально некапиталистическому социуму уродливый, ублюдочный капитализм и поставить страну под контроль Запада. Больше всего старались кадеты, и не удивительно, что победившие большевики объявили их врагами народа. А кто же они еще? Большевики этот заговор сорвали – сами того не понимая, поскольку полагали, что начинают мировую революцию, вышло, однако, не просто революцию, а революционную реставрацию великой державы.

– Но почему эти шансы возникли у большевиков? Их идеология, марксизм, никак не была укоренена в русской культурной традиции, не говоря уже о народе. Это экспортная неорганичная идеология.

– Как же неорганична? Мир – народам, землю – крестьянам! Это было очень органично. Одно дело – идеология и совершенно другое – политические лозунги. Посмотрите на гражданскую войну: почему крестьянство развернулось в сторону большевиков? Оно выбрало их как наименьшее зло. После VIII съезда РКП(б) в 1919 году большевики заявили о необходимости повернуться к середняку. Политика военного коммунизма продолжалась, и тем не менее вектор был выбран. В это время Деникин успешно шел на Москву, многие большевистские деятели возобновляли прежние буржуазные знакомства и прятали свои документы. И в этот момент середняк, качнувшийся в сторону большевиков, в общем-то, и принес им победу.

У белых не было никакой программы, которую они могли бы предложить крестьянам и вообще трудовому люду. Белые – это не про то. А вот адресатом красных был рабочий люд города и деревни. Белые исходили из концепции непредрешенниче-ства: дескать, сначала победим, а потом будем думать, что делать с крестьянством и с землей. И крестьяне решили: эти хитрые городские люди опять их обманут. А с большевиками было все ясно. Пусть они малоприятные люди, но землицу дают, а не пытаются, как Колчак, восстанавливать помещичье землевладение. Врангель попытался исправить эти ошибки белых и запустить что-то вроде аграрной реформы, но было поздно – поезд ушел. Неудивительно, что в тылу колчаковской армии вспыхнуло мощнейшее восстание.

У большевиков был проект будущего, и это являлось их огромным преимуществом. Неслучайно почти 50 процентов бывших офицеров и генералов царской армии перешли на сторону советской власти – они полагали, что большевики каким-то образом смогут восстановить империю. И ведь восстановили.

– На 70 с небольшим лет

– 70 лет в XX веке – это очень большой срок. Это как лет 200 в XVI–XVII веках. Даже 12 лет Третьего рейха в XX веке – это очень много.

– Однако у февралистов нашлась защита, в отличие от Николая II, которого защищал один Кутепов с Ивановым. Атаман Петр Краснов, эсер Борис Савинков (оба превосходные писатели)… Я уж не говорю о белом движении, которое формировалось в основном под февральскими лозунгами.

– Да, но это было скорее антибольшевистское движение, нежели профевралистское. Ведь недаром казаки так и не вступились за Керенского после его бегства из Петрограда. Александр Керенский вообще был человек очень странный. Если не ошибаюсь, недели за полторы до октябрьских событий казаки обратились к нему с просьбой разрешить им провести крестный ход в Петрограде. Керенский гордо отказал. Хотя вокруг все рушится, все непрочно и, казалось бы, нужны союзники – сделай шаг навстречу. Неудивительно, что, когда Керенский обратился к казакам за помощью уже во время большевистского переворота, то получил отказ.

– Тем не менее Краснов с казаками и Керенским дошли до Пулковских высот, где были встречены Троцким. Как, кстати, вы оцениваете личность Керенского в целом? Ведь он прожил огромную жизнь и умер в возрасте почти 90 лет, нимало не раскаявшись.

– Керенский сам оценил себя в одном из последних интервью. Незадолго до смерти журналист беседовал с ним и спросил: «Как вы думаете, что нужно было сделать, чтобы революция в России в 1917 году не произошла?» Керенский ответил: «Нужно было расстрелять одного человека». «Кого? – переспросил журналист. – Ленина?» «Нет, – сказал Керенский. – Керенского». Как был Александр Федорович эгоманьяком, так и остался. Он полагал себя самостоятельной фигурой. Но он таковым не был – за ним стояли серьезные люди и в России, и, самое главное, за ее рубежами.

Вообще, весь 1917 год показывает, что в момент острого кризиса внешние и внутренние факторы переплетаются, а то и просто сливаются. И мы получаем мощное каскадное событие, в котором все переплетается и которое поэтому историкам трудно анализировать. Очень быстрый переход от причины к следствию. Возникает целый ряд причинно-следственных связей, которые перемешиваются между собой, в результате чего следствия из одного ряда становятся причинами следствий из другого ряда. Нужно особое искусство для того, чтобы анализировать такие причинно-следственные ряды уплотненного, сингулярного времени – миг-вечности. Потому-то так сложно изучать революции.

«Бунт против петербургского периода русской истории должны были возглавить люди из провинции»

– Еще один вопрос из чистого любопытства. Мы знаем, что две роковые фигуры революции – Керенский и Ленин – были выходцами из Поволжья. Оба так или иначе связаны с Казанью и Казанским университетом. Оба сыграли роковую роль в судьбе Российской империи и ее перерождении в Советский Союз. Почему именно Поволжье? Здесь какая-то особая революционная аура?

– Могу сказать, что перерождение Российской империи в Советский Союз – это не роковая вещь. Это было единственное спасение Российской империи в другом ее варианте. Конечно, с одной стороны, это случайность, что два человека, связанные с Симбирском и Казанью, стали центральными фигурами революции. С другой стороны, это неслучайность, поскольку Казанский университет был мощной интеллектуальной кузницей. То, что в Российской империи считали периферией, было зоной активного интеллектуального брожения, в чем-то даже более активного, чем в столице, где сытая жизнь и жесткий контроль не всегда этому способствовали.

И все-таки в значительной степени это случайность. Помимо Ленина и Керенского были и другие яркие деятели, с Казанью никак не связанные, – Троцкий, Сталин, Свердлов. В самом общем плане можно предположить, почему так много людей, рушивших самодержавие, оказалось выходцами из периферии. Дело в том, что санкт-петербургский период был очень странно-неестественным хроноблоком в русской истории. То, что произошло в 1917 году, в значительной степени было бунтом русской истории против петербургского периода. Это не единственное объяснение, но… И естественно, что этот бунт должны были возглавить люди из провинции.

– Все-таки петербургский период продлился больше 300 лет. Для тысячелетней христианской истории России это не такой уж малый срок. Почему он неестественен для нашей страны?

– Неестественность этого периода заключается вот в чем. В московском самодержавии были и неравенство, и угнетение, и эксплуатация. Тем не менее верхи и низы говорили на одном языке и были связаны одной культурой. И, несмотря на разницу положений, качественно принадлежали к одному культурно-историческому полю.

А что происходит после Петра и расцветает уже пышным цветом при Екатерине Великой? Русская знать начала жить не по потребностям, которое могло удовлетворить русское хозяйство, а по потребностям западной аристократии и буржуазии. А ведь это совсем другие условия и другой уровень. В Западной Европе другое сельское хозяйство, с другой урожайностью. К примеру, в Англии уже к XVII столетию урожайность составляла сам-6, сам-7, а у нас – сам-3, сам-4. Далее: на Западе стартовала капиталистическая протоиндустриализация и начиналось ограбление Азии и Африки. Благодаря этому стало возможно удовлетворить такие потребности, которые еще в XV–XVI веках в Европе были просто невозможны.

А в России система работ осталась прежней, земледелие осталось прежним. Промышленность была зачаточной, колоний нет. Тем не менее демонстрационный эффект уже есть: люди узнали, как живут привилегированные слои в Европах. Поэтому определенная часть, процентов 20 русского дворянства, стала жить по западным потребностям. Но если ты живешь по потребностям, которые местное хозяйство с его ресурсной базой («евразийское неудобье») удовлетворить не может, то, выражаясь марксистским языком, ты должен отнимать у населения не только прибавочный процент, но и часть необходимого, то есть усиливать эксплуатацию. Уже при Екатерине II эксплуатация усилилась в 3–3,5 раза. Плюс неоплаченный внутренний долг, плюс первый заем, который Россия сделала в 1769 году через Голландию. Поэтому, когда Павел I пришел к власти, он ужаснулся: долг России, внутренний и внешний, составлял 200 миллионов рублей. И с этим долгом Россия расхлебалась только к 1840-м годам XIX века благодаря финансовой реформе Канкрина. Но жизнь верхушки не по потребностям все равно продолжалась.

Что еще хуже, верхи в социокультурном плане стали чужды остальному населению. У верхов появился свой язык – французский, своя культура. Возникло то, что Ключевский охарактеризовал как два разных социокультурных уклада. Еще и поэтому Гражданская война у нас была такой жестокой. С одной стороны, были представители эксплуататорских групп или те, кто не был эксплуататорами, но совпадал с ними в социокультурном плане – люди «вестернизированной» России: инженеры, студенты и пр. А с другой – народ, который жил совсем в другом социокультурном поле. В этом контексте события 1917 года – это отторжение народной массой той культуры, которая себя самоизолировала и загнивала.

Ведь что такое серебряный век при всем его внешнем блеске? Это загнивание. Недавно Станислав Куняев написал превосходную книгу о серебряном веке, которая называется «Любовь, исполненная зла». Серебряный век – это и есть выражение этой умирающей чуждости, агонизирующего самодержавия и культуры, которая начинает вырождаться – декадентской культуры. Большая система «Россия» это отвергла. В общем, революция была жестокой реакцией организма на нездоровые явления, потому что чем более нездоровым является общество, тем менее здоровыми оказываются средства лечения. Россия срезала эту вырождающуюся петербургскую эпоху, а с ним и Петербург, который в конце самодержавия оказался тяжелой опухолью.

Февралисты, кстати, пытались спасти эту опухоль и полечить ее «химией». А большевики взяли и отрезали ее. Ирония или то, что Гегель называл коварством истории, заключалось в том, что, когда большевики пришли к власти, Россия сама по себе их не очень интересовала, среди них хватало русофобов. Им нужна была земшарная республика и мировая революция. Но из этого выросла красная империя. Это лишний раз говорит о том, что дальше всех пойдет тот, кто не знает, куда он пойдет. Только та сила в России, которая ставила мировые задачи, могла решить русские проблемы.

Чем оказался русский коммунизм? С одной стороны, это была реализация на русской почве левого якобинского проекта европейского модерна, который в самой Европе не реализовался. А с другой стороны, с помощью большевистской революции российская власть счистила с себя все классовые и собственнические привязки и явила себя как чистая власть – без собственности на вещественные факторы производства, то есть решила чисто русскую проблему. Этого хватило на 70 лет, что очень и очень немало. Самое главное – этого хватило, чтобы выиграть единственную войну, в которой противник поставил целью физическое уничтожение русских как этноса. Если бы я был верующим человеком, я бы сказал, что главная провиденциальная цель русской революции заключалась в том, чтобы создать систему, которая спасет русский народ в Великой Отечественной войне, не позволит супостатам уничтожить его физически и метафизически.

Валерий Береснев

«БИЗНЕС Online»

СССР: что такое советский проект?^[4]

Андрей Ильич Фурсов, историк, аналитик, публицист, рассказывает об СССР: его построении, развитии различных взглядах на этот исторический период. Задаёт вопросы Андрей Фефелов, заместитель главного редактора газеты «ЗАВТРА».

Андрей Фефелов (А. Фефелов): – Мы будем говорить об СССР. «Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают», – как говорил Маяковский. Советский Союз – вокруг него существует как бы облако информации, знаний, впечатлений, образов. Это колоссальная эпоха в жизни России, мира. Но, тем не менее, все-таки СССР – это большая тайна. Что же такое был СССР? На чем он был построен и как он развивался внутри?

Андрей Ильич Фурсов (А.И. Фурсов): – Когда-то Андропов сказал фразу, которую часто цитируют, но цитируют её не всегда точно, а сказал он буквально следующее: «Мы не знаем общества, в котором живём и трудимся».

С тех пор прошло уже три десятилетия, но ситуация почти не изменилась. Всё, что имеем: за последние 20 лет появилось несколько работ, которые неплохо раскрывают частные аспекты развития СССР. Появилось несколько десятков серьёзных публицистических работ, посвящённых Советскому Союзу в целом. Но у нас нет концептуальных работ, объясняющих, чем было советское общество, и, в принципе, основной поток работ по Советскому Союзу можно разделить на две части: «чёрная» и «белая» (а точнее – «красная»).

«Черная». Советский Союз – это исчадие ада, это тоталитарный строй, это то же самое, что гитлеровский Рейх. Аргументов, как правило, не приводится. В духе шакала Табаки раздаются крики: «Позор джунглям!», т. е. коммунизму, СССР. Причём кричат чаще всего люди, получившие в СССР и от СССР максимум благ: как говорится, едят и гадят в одном и том же месте только свиньи. Но тогда возникает вопрос: откуда же такие достижения? Я всегда говорю: послушайте музыку 30-х годов! Она демонстрирует энтузиазм.

Вот впечатление очевидца: в конце 30-х годов мой отец был слушателем академии Жуковского. Он её окончил и сразу ушёл воевать в 42-м году. То, что он рассказывал и о Москве рубежа 1930-1940-х годов, и о Советском Союзе, никак не укладывается в схему «тоталитарный режим». Это было совсем другое общество, чем то, которое нам рисуют и хулители Советского Союза, и его безудержные апологеты.

«Белая» часть работ. Апологеты Советского Союза тоже внесли немалый вклад в искажение истины о Советском Союзе. Если Советский Союз был таким раем, таким замечательным строем, откуда же взялась вся та погань, которая вылезла в Перестройку? Откуда взялись Гайдары, Чубайсы и пр., которые ломали и проедали наследие СССР? Их же не забросили с Марса или откуда-то ещё. Они были порождением развития самого советского строя, и их активно использовали определённые внутренние и внешние силы.

А. Фефелов: – Может быть, советский период надо делить на несколько эпох?

А.И. Фурсов: – Безусловно, было несколько эпох, но дело в том, что целый ряд противоречий, который был исходно заложен в советском обществе, развернулся в определённый момент. В принципе, у меня две главных претензии к работам по советскому обществу. Во-первых, отсутствие системного анализа: непонимание того, чем была эта система в целом. Потому что её плюсы имели обратную сторону – минусы, и наоборот.

Вторая вещь связана вот с чем. Советское общество – советский коммунизм или реальный социализм, как угодно его можно называть в данном контексте, – возникло на пересечении двух потоков исторического развития.

Один – это русско-самодержавный, второй – мировой капиталистический. И только с учётом обоих этих потоков и их взаимодействия можно понять, что такое советский коммунизм. У нас же, как правило, Советским Союзом занимаются специалисты по советской истории. Те же, кто занимается капиталистической системой, Советский Союз не рассматривают. Они занимаются в основном Западом.

Однако коммунизм как феномен, как социально-экономическая система, мог появиться только в капиталистической системе. Ведь коммунистические идеи существовали со времён киников. Но коммунизм как социальная система возник именно как антикапитализм, то есть капитализм со знаком минус.

В этом отношении можно сказать, что капитализм – это особая система. Она может существовать со знаком плюс и со знаком минус. Более того, период её существования со знаком минус – это период её здоровья. В этом отношении анализ советского общества невозможен вне анализа логики развития капиталистической системы.

Я сейчас сказал о политико-экономической составляющей, но есть чисто политическая. Дело в том, что большевики реализовали левый якобинский проект Модерна, но реализован этот проект был именно на русско-европейской почве, а не на западноевропейской. Это лишний раз говорит, что мы должны говорить об обществе, которое возникло на стыке двух исторических потоков.

А. Фефелов: – Но мы имеем 90 лет этого феномена. Из чего возник СССР? Из какой пены морской вышло…

А.И. Фурсов: – «Когда б вы знали, из какого сора растут цветы, не ведая стыда…». Дело в том, что любая система, чтобы состояться, должна решить, снять противоречия предшественницы. Советское общество решило те противоречия, которые самодержавная система не могла решить. Этих базовых противоречий было три.

Первое противоречие заключалось в следующем. С середины XVI века шёл процесс освобождения или, если угодно, очищения власти от собственности.

Каждая господствующая группа (которая, кстати, создавалась и уничтожалась властью) каждой новой структуры русской истории – Московское самодержавие, Петербургская империя, пореформенная Россия – была многочисленнее предыдущей, то есть власть как бы разбухала. А вот собственности в руках представителей этой группы было меньше. У дворян её было меньше, чем у боярства, пореформенные чиновники вообще сидели на зарплате. Практически это был салариат.

С другой стороны, во второй половине XIX века в России появляется «ублюдочный капитализм», и появляются такие сгустки собственности, которые противоречат процессу очищения от собственности. Противоречие власти и собственности здесь заключалось в том, что либо новая собственность разъест эту власть, либо власть очистится от собственности. Так должно было произойти по логике системы, и если элита-импотент не могла этого сделать, то сделать должна была контрэлита в союзе с частью народа.

Второе противоречие заключалось в следующем. В России, аграрной стране, земледелие всегда давало очень невеликий по объёму совокупный общественный продукт, и при нормальном существовании всегда был баланс между тем, что элита отчуждала у населения, и что оставалось последнему. Элита жила по тем потребностям, которые вытекали из характерной для данного общества системы работ, как сказал бы Маркс. Но в середине XIX века (по мере интеграции России в мировую капиталистическую систему, начиная с XVIII века) произошёл скачок – значительная часть российских верхов начала жить по таким потребностям, которые русская система работ удовлетворить не могла.

Иными словами, чтобы удовлетворить их потребности, нужно было отнимать (выражаясь марксистским языком) у населения не только прибавочный продукт, но и часть необходимого продукта.

В данном отношении XIX век был катастрофическим народов России. Об этом очень хорошо написал наш блестящий публицист Меньшиков в своей работе, посвящённой XIX веку. Он очень чётко зафиксировал тот факт, что XIX век – век хозяйственного расстройства России. Это необходимо прочесть всем, кто полагает, что Россия пришла к рубежу XIX–XX веков в хорошем хозяйственном состоянии. И, мол, какие мерзавцы-большевики, что всё это испортили. Ухудшение ситуации была связано с тем, что российская элита подключилась к мировой буржуазной системе потребления. Поэтому новая система, идущая на смену самодержавной, должна была устранить указанные противоречия. Она должна была поставить под контроль потребление элит, причём не так, как это было до интеграции России в капиталистическую систему, а ещё жёстче.

И, наконец, третье противоречие – это противоречие между великодержавным статусом России и её сырьевой специализацией: либо сырьевая специализация, либо великодержавный статус.

И все эти три противоречия разрешились во время Первой мировой войны и революции. Россия распалась, пришли к власти большевики, затем ввели НЭП, и, казалось, что эти противоречия разрешились в пользу собственников, как это ни парадоксально. Хотя большевики были у власти, но они-то и реализовали НЭП сразу после революции, и казалось, что именно по этому пути пойдёт развитие России. Но вышло по-другому.

При этом, однако, трагизм русской ситуации на рубеже XIX–XX веков заключался в том, что в России не было субъекта, который мог разрешить противоречия в пользу России, чтобы она осталась великой державой, чтобы были разрешены социально-экономические проблемы. Крах реформы Столыпина показал это со стеклянной ясностью. В той ситуации, когда в стране не находится субъекта перемен, он приходит извне.

А. Фефелов: – Политический субъект?

А.И. Фурсов: – Политико-экономический субъект. Мы говорили о тех противоречиях, которые должны были быть сняты в России. Интересен и другой вопрос: какие задачи ставила мировая капиталистическая верхушка на рубеже XIX–XX веков вообще и относительно России в частности?

Первая задача, стоявшая перед хозяевами мировой капиталистической системы в начале XX века, – взятие под контроль оставшихся мировых ресурсов: Африки и России.

Вторая задача – устранение возможных конкурентов ядра капиталистической системы (Великобритании и США) – Германии и России. Нужно было не допустить их роста, нужно было не допустить их союза, и нужно было стравить их так, чтобы они уничтожили друг друга.

Третья задача – взятие под контроль американских финансовых ресурсов. Это было сделано в 1913 году с помощью Федеральной Резервной Системы. Задача для Европы – создание единой Европы. Ялмар Шахт писал европейским банкирам, агитируя за Гитлера, что тот сломает национальные государства и создаст Венецию размером с Европу.

И, наконец, последнее – это развязать войну как лучшее средство решения всех этих задач. Но прежде всего нужно было присвоить русские ресурсы. Для этого в России нужна была революция.

Однако очень мощный наднациональный финансово-политический субъект не мог действовать в России, не имея там своего мини-субъекта-союзника. Этим союзником были русские либеральные и революционные партии, которые играли свою игру и полагали, что они обманут «буржуинов». В конечном счёте им это удалось, но они обманули не тех, кто начинал игру. Да и обманули не те, кто начинал. Посредником между мировым буржуинством и антисистемными силами в России выступало мировое левое движение, левые глобалисты.

Против России выступал субъект о трёх головах: финансовый капитал (верхушка мирового капиталистического класса), левые глобалисты и российские революционеры. Вот этот трёхглавый субъект очень успешно и «завалил» Россию. Казалось, что дальше России уготована судьба либо «хвороста» для мировой революции, либо сырьевого придатка для Запада. Однако вышло по-другому. Первая мировая война, развязанная Западом для решения целого ряда проблем, пошла по-другому, не как ожидалось. Так часто бывает в истории, отличающейся, по словам Гегеля, коварством. После войны возник комплекс острых противоречий: между британцами и американцами; между всеми англосаксами и немцами; между Ротшильдами и Рокфеллерами и т. д.

В этой ситуации «мирового раздрая» большая система под названием «Россия» оказалась способна переломить ход игры большой системы под названием «капиталистический мир». Сделано это было командой Сталина, которая выражала национальные и неоимперские интересы России. Команда Сталина похоронила проект «Мировая революция» и начала строить социализм в одной отдельно взятой стране.

Причём обратим внимание: первая фаза русской революции, интернационал-социалистическая, выполнила черновую работу. Она создала площадку для строительства новой России, расчистила место для нового субъекта и во многом создала его – вопреки замыслам западного Планировщика. Естественно, те, кто создавал эту площадку, ни о какой новой России не думали. Но это и есть то, о чём Маркс говорил: «Крот истории роет медленно». Вот крот истории и вырыл, так что те, кто создали площадку, не смогли ею воспользоваться. Сталин не дал. Этого они и их «пятая колонна» в России никогда не простят.

А. Фефелов: – Итак, Сталин поломал планы глобалистов и эта большая система под названием «Россия» переломила глобалистскую экспансию. Собственно, здесь стал выстраиваться свой мир, своя «Красная империя», уникальная по своим параметрам.

А.И. Фурсов: – Да, она стала выстраиваться с конца 20-х годов. Сначала был ликвидирован НЭП. Умные люди, кстати, почувствовали, что НЭП будет ликвидирован довольно рано. Например, писатель Ю. Олеша в романе «Зависть» хорошо показал, что НЭП будет сворачиваться. НЭП был ликвидирован, собственно, так, как и обещал Ленин. Ленин ведь в своё время сказал: мы, т. е. власть, ещё вернёмся к террору, в том числе к террору экономическому, и НЭП – это не кампания на одну хлебозаготовку, а «проект» на несколько лет. Так оно и вышло.

А. Фефелов: – Замечательно Сталин процитировал Ленина: «Великий Ленин сказал: «НЭП – это всерьёз и надолго», но ведь не навсегда же».

А.И. Фурсов: – Не навсегда. Nihil dat fortuna mancipio – Судьба ничего не даёт навечно. Ленин имел в виду именно 7–9 лет. Поэтому когда наши «перестройщики» начали говорить, что у Ленина был «ленинский план построения социализма» – это были абсолютный бред и жульничество. У Ленина вообще были другие планы, и для него проблема НЭПа не была стратегическим решением вопроса строительства социализма – это был тактический ход по сохранению власти, потому что дальше отступать было некуда.