По моему объявлению отозвался младший научный сотрудник Ярослав Евстахиевич Климчук, исполняющий обязанности зам.начальника отдела кадров противочумного института, и обрушил на меня огромное количество совершенно непонятной мне информации. Причем сразу, внезапно, без всякой подготовки, и поэтому я немного ошалел. Сижу, помалкиваю, слушаю, а говорит в основном он.

Он предложил мне работу, в институте, но суть его предложения оставалась для меня до конца неясной. Слушаю я его уже около получаса, и меня не покидает ощущение, что мой собеседник или сумасшедший, или… Вряд ли сумасшедший. Только речь у него странная, я многие слова просто не понимаю, и общая тема разговора для меня пока неясна.

Понемногу присматриваюсь к нему и вдруг замечаю, что он закуривает сигарету с фильтром, выудив её из странного вида пачки. Нет, не «БТ», не «Родопи», да и сигарета обычная, но такой пачки я никогда не видел. Твердая картонная, коричневая с золотом. Я всегда курил «Казбек», и прекрасно знал, что можно купить в наших магазинах. Таких сигарет я точно не видел нигде и никогда. Судя по всему, он птица высокого полета, раз курит такие сигареты. Заметив мой недоуменный взгляд, он небрежно протянул мне эту пачку.

– Угощайтесь.

Любопытно… Золотом, большими буквами – «Русский стиль». Ничего себе! Где это такие делают? Америка, Англия или финны что-то придумали… Бумага похожа на финскую, и печать отличного качества.

– Американские? – я возвращаю пачку обратно, взяв себе одну, на пробу.

Мой собеседник щелкает зажигалкой. Газовая, красивая такая, я прикуриваю, по привычке разминая сигарету в пальцах.

Помолчали, покурили. Табак, кстати, не очень, слабоват и кисловат.

– Вы понимаете, что я Вам предлагаю? – наконец спрашивает мой собеседник, отправляя свой окурок в урну.

– Честно говоря, вообще ничего не понимаю, – признаюсь, я действительно почти ничего не понял из его речей.

Он предлагал то ли служебную командировку, то ли сверхурочную работу, я так и не разобрался. Тем более, что его слова до меня не доходили, я буквально не понимал их смысла.

– Я предлагаю перезагрузку Вашей матрицы в другое кибер-направление. Вы сейчас находитесь в 1978 году, в селе Красногвардейском Ставропольского края, и Вы работаете в Доме научно-технического прогресса, так?

Вот как его понять?! И что мне ответить? Он же сам ко мне пришел, и еще спрашивает, работаю ли я там!

– Да, я работаю здесь, в этом самом доме. Сейчас 1978 год, сентябрь месяц, 13-е число. Это я еще помню, я пока ещё в своем уме, если Вы хотите это проверить. Но я ничего не понимаю!

Он умолк, пристально глядя мне в лицо, как будто пытаясь там найти что-то.

Мне даже стало как-то неудобно, что ли… Я вообще никогда не удостаивался такого пристального внимания.

Он быстро раскрыл свой портфель, выудил оттуда что-то наподобие толстой черной папки. Внутри папки оказались клавиши печатной машинки. Да, умеют же где-то делать такие портативные печатные машинки, что залюбуешься. Японская, наверное. Но я не заметил красящей ленты, и бумаги тоже не наблюдалось. Как он собирался печатать? Он нажал кнопочку в самом верху клавиш и уставился в центр пустой крышки.

– Сейчас загрузится… – тихо сказал он, немного нервничая.

Я только пожал плечами. Вдруг в его устройстве зазвучала музыка и включился… Вот не поверите, но у него на коленях заработал настоящий цветной телевизор! Появилась картинка с горами, наверное, будут «Клуб кинопутешествий» показывать. Да, цветной телевизор в портфеле – это просто фантастика, нам японцев не догнать никогда. Интересно, а от чего он работает? На батарейках? И какие там батарейки?

Потом он принялся нажимать клавиши, и на экране появилась моя физиономия. Цветная. Нет, даже не фотография, а цветное кино. Моя голова на экране медленно поворачивалась, и я наблюдаю за этим в полном недоумении.

– Горяйнов Анатолий? – спрашивает мой собеседник, сравнивая изображение своего телевизора с моей вытянувшейся рожей.

– Да, это я. И в этом кино – тоже я?

Незнакомец тяжело вздохнул, прикрыл крышку, снова вытащил свои сигареты, но закуривать не стал, а просто держал их в руках и о чем-то думал.

Мимо нас пошла детвора из школы. Девчонки подбирали самые красивые, самые яркие листочки среди опавшей листвы. Мальчишки деловито шли по своим делам, не отвлекаясь на пустяки. Старшеклассники пойдут попозже. Мимо нас понесли фанерную афишу к кинотеатру, с сегодняшнего дня будут показывать «Золото Маккены». Говорят – хороший фильм, и надо будет обязательно посмотреть в это воскресенье.

– Анатолий Горяйнов, 1938 года рождения, 22 апреля, место рождения – село Молотовское? – отчетливо спросил Климчук, и его хрипотца куда-то исчезла.

– Анатолий Горяйнов, 1937 года, 21 апреля. Родился здесь, только тогда это была Евдокимовка. Село Евдокимовское, если точнее.

Да, похоже, мой собеседник не был готов к такому ответу. Он заметно побледнел и еще раз открыл свою папку-телевизор. На экране телевизора появились какие-то цветные графики, побежали цифры.

Через минуту он собрался и встал. Затем, не подав руки, не попрощавшись, едва слышно сказал:

– Чертова работа…

И быстро ушел.

А мне отчего-то совсем не хотелось возвращаться обратно в свой внезапно опостылевший кабинет, мне нравилось сидеть здесь, наблюдать за школьниками.

* * *

Через несколько секунд блокировка моего сознания закончилась, и я смог вернуться в обычное состояние, в личность сотрудника службы Хронопсис, второго уровня. Закончилось время работы «мыслящего», который находился в моем карманном посреднике. Дело в том, что даже самый простой крипто-сканер мог легко прочитать мою истинную личность, поэтому приходилось её тщательно маскировать. Вот так приходится защищаться от сканирования сознания таким мысленным камуфляжем.

Дело в том, что генерал Привалов, который в данном случае выдавал себя за Я. Е. Климчука – чрезвычайно опасный ренегат, бывший сотрудник Хронопсиса, третьего уровня. А это уровень генерала армии, по меркам 1970-х годов. Очень серьезный противник, и чтобы выйти в открытый контакт, нам потребовалось более трех лет непрерывной слежки по всем возможном слоям и линиям обозримого хронокосмоса.

Он вербовал людей из прошлого, весьма успешно пополняя штат своего научно-исследовательского института «Кронос». Привалов разыскивал талантливых людей, обычно биологов, медиков и химиков. Эти люди бесследно исчезали со своей временной линии, нарушая установленный порядок развития человеческой цивилизации. Возникала опасность появления нового временного слоя, в котором могли произойти катастрофические события. Достаточно нарушить некоторые законы развития временных линий и произойдет коллапс, то есть схлопывание огромной части хронокосмоса, этакая «черная дыра», без времени и пространства.

Наш подследственный, Александр Привалов-Лойола, когда-то занимал одну из ведущих должностей Хронопсиса и отвечал за здоровье сотрудников. На высоком профессиональном уровне обеспечивал всю службу необходимой медицинской помощью, и справлялся с этой задачей достаточно успешно. Он организовал целую сеть специализированных клиник, в разных временных слоях, и свободно перемещался как в пространстве, так и во времени, пользуясь всеми средствами службы «Хронопсис».

Наконец мы смогли его обнаружить и зафиксировать в определенной точке. Без специального оборудования никуда он не денется, не сбежит.

Предстоит длительная работа, причем именно на этом временном отрезке, на периферии хронокосмоса, в глуши, в провинции. Сюда обычно не суются агенты «Кроноса», да и вряд ли кто вообще заметит исчезновение Привалова.

Мне сообщили, что Климчук (Привалов) уже доставлен в ближайшее отделение милиции. Его там осмотрели, подогрели, обобрали… Подобрали и обогрели.

Сделали профилактическую прививку от тулерямии.

То есть – ввели под кожу простейший биочип, самый простой, но очень ярко светящийся на экранах наших поисковиков.

Вот и я дошагал до этого отделения полиции. Простите, милиции. Несколько архаичное слово, не правда ли? Зачем биочип? Дело в том, что Привалов опытный и опасный тип, он непременно попробует сбежать.

Если ему удастся сбежать, я его быстро засеку при помощи примитивного дрона. Само собой, в местных газетах появятся уфологические статьи, а то и фото «летающих тарелок». Что делать, этого не избежать, мы пока не умеем прятать дроны от посторонних глаз и от примитивных, пленочных, галогеносеребряных фотоаппаратов.

Сменавосемэм.

До сих пор не понимаю, что это такое. Со слов моих сослуживцев, появлением в прессе нежелательных фотографий мы обязаны именно этому неизвестному прибору.

– Клиент доставлен! – доложил сержант.

Я принялся собирать необходимые приборы и материалы для допроса, который можно себе позволить в 1978 году в этом провинциальном поселке, не напугав местных жителей. В моем распоряжении небольшая комната, зарешеченное окно, стены комнаты выкрашены синей масляной краской. Посредине – стол и два стула, по разные стороны стола. На столе раскрытая папка с чистыми листами бумаги.

Верчу в пальцах авторучку «Паркер» с золотым пером. Для 70-х годов двадцатого века – это атрибут высокого уровня социального статуса, почти как малиновые штаны для плюкан. В комнату входит среднего возраста человек в полосатой пижаме и в тапочках на босу ногу. Я так понял – его обыскали, отобрали все личные вещи и снабдили комплектом дежурной одежды. Бритое лицо, очки в тонкой стальной оправе. Без стекол.

– Мне разбили очки, что мне делать? – жалуется задержанный, щуря глаза. – Я почти ничего не вижу!

Не понимаю, что произошло…

Тщательно всматриваюсь в его лицо, в мельчайшие элементы его внешности. Да, это он. Просто блокировка сознания сильно приукрашивает реальность, в момент нашего предварительного знакомства он мне показался гораздо солиднее, что ли.

– Ваше имя, фамилия, должность, место работы… – делаю вид, что мне отчаянно скучно, проверяю свою авторучку на наличие чернил и прицеливаюсь пером в снежно-белое полотно бумажного листа.

– Да сколько можно?! Я уже двадцать раз все это повторял!.. – с нотками нарастающей истерики выкрикнул человек в пижаме, затем устало махнул рукой и утвердился на своем стуле, печально глядя в окно.

Я проследил за его взглядом. Он отлично видит без очков, его слабое зрение – очередная симуляция, нарочитая беспомощность. За окном пролетел жук, на секунду заполнив басовитым гудением пространство тесной комнаты. Его уже допрашивали. Только когда и где?

– Это не я придумал, – говорю я. – Так все же?..

Задержанный молчал, задумавшись. Затем вздрогнул и заерзал на стуле.

– Ярослав Евстахиевич Климчук, МНС, лаборант экспериментальной лаборатории. Научный руководитель, противочумный институт, – через минуту ответил человек в пижаме, выудил из нагрудного кармана ветхий платочек и попытался протереть несуществующие стекла очков.

– Специализация лаборатории? – заполняю пункты бланка протокола, с удовольствием выводя правильные, каллиграфические буквы. Всё же перо – не шарик, вот нажим, вот волосяная линия, красиво.

– Гормоны. Эксперименты в области гормональной терапии.

– И какого рода Вы проводили эксперименты? И с какой целью приехали сюда? – я тщательно выводил округлые буквы, тесно размещая их на строчках.

– Какого рода?.. Да обычные эксперименты с гормонами. Дозировка и продолжительность приема, сравнение результатов с контрольными группами. Способы приема испытывались… Ну, там, как всегда – в виде раствора или порошка, таблетки или инъекции. Потом все это фиксировалось в лабораторном журнале и в карточках животных. Обычная рутинная работа. А сюда приехал к тетке, в гости, на пару дней.

– И что это за история с мышами? – я слышал о чем-то необычном в поведении моего подследственного, и эта информация очень пригодилась бы в калибровке его личности.

– Неужели Вас так интересует эта копеечная расходная статья?! – мой собеседник хлопнул себя по коленям. – Да, я приписывал в журналах издохших мышей, кроликов и крыс! Но не так много, как об этом рассказывают…

Я улыбаюсь. Он пока не понимает, что нас интересует.

– Нет, это вопрос по стилю заполнения отчетных документов, – показываю ему фотокопию лабораторного журнала. – Вот, например, – «Количество падших мышей за истекшие сутки – 80 особей». Почему «падших»? Разве можно такое определение применять к лабораторным животным?

Снимаю невесть откуда залетевшую пушинку с золотого пера, и смотрю сквозь нее на заходящее солнце.

– Наверное, нельзя. Павших, конечно, не падших. Это просто так получилось… Черт знает, о чем думал, когда журнал заполнял.

Солнце скрылось, и освещенный квадрат на стене переместился выше.

– Да, но после этого случая за Вами закрепилось прозвище «Падшая мышь», насколько нам известно, – саркастически, насколько могу, улыбаюсь и продолжаю упражняться в каллиграфии. – Именно под этим псевдонимом Ваша персона фигурирует в наших отчетах.

– Да? Какая неприятность…

– И в лаборатории проводились опыты над людьми? – это главный вопрос, поэтому озвучиваю его резко и громче обычного.

– Да, проводились, – неожиданно быстро отвечает Привалов. – В нашей лаборатории были сформированы двадцать экспериментальных групп. Вернее – двадцать две. И четыре контрольные группы.

Он заметно нервничает. Похоже, что эту информацию он озвучивает впервые.

– Опыты на крысах не дали практически ничего, – продолжил Привалов после минутной паузы. – Крысы становятся половозрелыми очень быстро, толку от наших экспериментов никакого. Я даже не знаю, сработали гормоны или нет. Экспериментальные и контрольные группы крыс обучались практически одинаково. Собаки тоже ничем особенным не порадовали. Только в 1988-ом году появились какие-то результаты…

Я роняю авторучку, чтобы остановить его речь.

Он умолкает. Прерываю магнитофонную запись, чуть проматываю назад.

– … в 1988-ом году…

Привалов явно и очевидно бледнеет, потом краснеет.

– Я оговорился! Нет, конечно! В 1978-ом году, я хотел сказать…

Он вздрагивает и заходится в приступе удушливого, лающего кашля.

Слышу, что он просто симулирует кашель, но молчу. Ему надо подумать, как выкрутиться из этой ловушки.

– Я хотел сказать, что мы ожидали результатов к началу 1978 года… – наконец сказал Привалов, вытирая рот тем же ветхим платочком.

Это не обязательно вписывать в протокол.

– И в чем же суть опытов? – стараюсь уточнить и сузить тему. – Если можно, прошу изложить эту суть как можно проще и таким образом, чтобы судья мог без специалистов понять состав преступления. Если усмотрит его, конечно.

Привалов ненадолго умолк, соображая.

– А как ещё проще сказать? Скажем так – детеныши млекопитающих более способны к обучению и менее агрессивны. Щенки легче обучаются, проще усваивают и закрепляют команды дрессировщика. Но как только проходит период полового созревания – способность к обучению снижается до нуля. Животное становится агрессивным и крайне сложно поддается обучению. Это можно проследить на контрольных группах. Только опыты слишком продолжительные. Жизни не хватит, чтобы всё отследить и накопить нужную статистику.

Мое время закончилось. Протокол первичного допроса закончен, завтра буду его читать, а послезавтра проведу вторичный допрос и сравню с первичным. Всё как положено.

– Так, всё ясно… – отпускаю Привалова с конвоем, а сам иду по коридору следственного изолятора. Мне навстречу идет мой коллега, Юрий Лиманский, условный коллега, из местного отрезка времени, он воспринимает меня, как сотрудника местного отдела полиции. Милиции, чертова работа! Но сейчас он никого не воспринимает, похоже – его мучает головная боль.

– Что случилось, коллега? – спрашиваю.

Он вздрагивает.

– А, это ты… Да ничего особенного, понимаешь. Просто в пятницу вечером дочка моя привезла мне внука на выходные, сначала ничего так, он хорошо кушал, спал, гуляли мы с ним в парке. А вечером вчера внучок как принялся кричать мне, глядя прямо в глаза – «Молись и кайся! Молись и кайся…» Даже до слез орал. Вот ужас, да? Он еле успокоился и заснул почти синий от крика. Всю ночь не спал, пока дочь не приехала утром.

Я немного оторопел от такой истории. Ничего себе мальчик! Коллега достал из кармана коробку «Беломор», зажал папиросу в зубах и похлопал по карманам в поисках спичек.

– Как выяснилось, – сквозь зубы продолжал Лиманский, попыхивая папиросой, – мой трехлетний внучок, будь он неладен, таким образом просил меня почитать ему книжку. Как её, клятую? «Малыш и Карлсон». И всё, понимаешь? И всё!..

На следующий день, после обеда, в самое благодушное время дня, ко мне в кабинет ворвался Лиманский, даже не постучав. Он задыхался и никак не мог перевести дух.

– Что случилось? – спрашиваю, подозревая нечто очень серьезное.

Он наконец успокоился, обхватил голову руками и почти застонал.

– Сбежал Климчук! – почти прокричал Лиманский и от досады стукнул кулаком в дверь.

Чуть-чуть выдвигаю из тайника внутри столешницы свой сенсорный планшет, так чтобы коллега не заметил, активизирую дрон. Через несколько секунд стараюсь определить точку местонахождения Климчука-Привалова. Среди других она должна светиться оранжевым цветом, потому что Привалов – чатланин… Дрон запущен, точки засветились, но оранжевой точки на карте планшета нет.

– Как это произошло? – выключаю планшет.

Чип Привалова потерян, уничтожен или просто не определяется. А почему?

Лиманский молчит.

– Как это произошло? – повторяю, стараясь сохранять спокойствие.

– В баню… – он поперхнулся, заметив мой гневный взгляд.

Встаю из-за стола. На столе лежит початая коробка папирос «Казбек», Признак высокого социального статуса в этом обществе. Не курю, но правила требуют не выделяться. Поэтому приходится терпеть этот едкий, ядовитый и удушливый дым.

– В баню мы его повели. Как положено. Сопровождали двое, конвоировали по всем правилам. Кто же знал, что он такой прыткий.

Лиманский заметно смущен, крутит головой, потирает шею.

Молчу, жду продолжения.

– А потом он предложил нам попить пива… – мой товарищ покраснел, словно красна девица.

Да, припоминаю. Если свернуть влево от бани и немного пройти к мосту по улице Красной, можно попить не фильтрованного пива из железной бочки. Не из самой бочки, конечно, а заплатить 16 копеек, и тебе нальют пол-литра пива в стеклянную кружку. Которую почему-то здесь называют бокалом. Бокал, надо же…

Впрочем, я отвлекся.

– И вы, дураки конвойные, пошли пить пиво?

Лиманский совсем смущен и подавлен.

– А где второй сопровождающий? – спрашиваю, уминая окурок в пепельницу.

– В больнице…

– А что с ним, пивом отравился?

– Нет. Сотрясение мозга. Задержанный сначала меня отключил, а потом его. Когда я пришел в сознание, конвоируемого уже не было, а напарник лежал, как труп. Телефон только в центре…

Он умолк, и постепенно до него начал доходить весь ужас случившегося.

Наливаю ему стакан кипяченой воды из графина, он пьет и окончательно сникает, как чуть сдувшийся воздушный шарик.

– Пишите рапорт. Все подробно, отчего и почему. Куда пошли, кого конвоировали, что случилось и каковы последствия. Рапорт пиши на мое имя, я доложу обо всем.

Лиманский поставил стакан на стол и вышел, слегка пошатываясь.

Задержание Привалова погрузило меня в состояние эйфории, я ожидал благодарностей от начальства и повышения по службе.

Как я упустил из виду, что генерал Привалов мог воспользоваться простейшей схемой хронопортации… Для этого нужно всего лишь появиться в нужном место в нужное время.

Это непростительная ошибка, надо было тщательно проинструктировать местных сотрудников и не допускать появления Привалова в точках, которые активны только в определенный момент времени.

А в этом населенном пункте таких аномальных точек всего две…

Одна, самая мощная по проникающей способности, локализовалась на месте разрушенного православного храма, по улице Красной, с доступом к этому месту, как выяснилось, проблем нет. Вторая – какой-то яр, по дороге на какую-то Пятилетку…

Кто знает, но до сих пор никто из Хронопсиса не смог с достаточной степенью точности определить координаты этого пункта.

На материале рапорта Лиманского мне придется составлять свой отчет. Привалов ушел, тут и дураку понятно. Таблицы перемещения наверняка он выучил наизусть, а время можно узнать у любого прохожего. Руины храма в трехстах метрах от бани, если бегом, то будешь в нужном месте через несколько минут. Запросил его личные вещи, принесли костюм, бумажник, спички, авторучку. И это всё?! А где всё остальное, позвольте спросить? В момент задержания его гостиничный номер перерыли до плинтусов, и это – всё? Я же сам видел у него в руках довольно мощный ноутбук. Выходит, у него есть еще места, где можно спрятать все необходимое. Мы его недооценивали, надо признать. Теперь он будет принимать усиленные конспиративные меры, раз мы его спугнули. Надо организовать совещание.

– Повестка дня следующая, господа. Объект Привалов недоступен для наших средств отслеживания, его местонахождение неизвестно. Какие будут предложения?

Председатель осмотрел всех присутствующих. За круглым столом сидели двенадцать начальников, все отделы и службы Хронопсиса предоставили на внеочередное специальное совещание своих представителей.

– Позвольте? – поднял руку Горяйнов. – Для поиска личности такого масштаба нужен специальный сотрудник, который способен найти и обезвредить Привалова в любых условиях, на всех возможных временных линиях. Причем настоятельно рекомендую использовать сотрудника, с максимально сходным психотипом и с идентичной логической схемой мышления.

– Кандидат? – председатель потер виски и поморщился.

– Имеется. Спецагент по агентурной кличке «Носорог». Передан под мое попечение в 1980 году на временной отрезке FG-63.

– Совещание окончено. Всех, кроме Горяйнова, прошу разойтись по своим рабочим местам…

Зал опустел. Горяйнов встал с места и, прохаживаясь по залу, начал издалека:

– Это стандартная схема, обычный метод изъятия людей для нужд Хронопсиса. С самого раннего возраста лично мне он показался довольно способным, и, главное, находчивым субъектом. Первичное задание у этого агента состоялось в прошлой декаде, вот отчетные документы. Я лично участвовал в формировании необходимых знания и умения, которые он использовал в процессе ликвидации центра Синтез-хомо.

Председатель принял «посредник» с матрицей, задумчиво повертел его в руках и спросил:

– А можно подробнее?

– Да, конечно. Я, во время подготовки стажера первого уровня Хронопсиса, преподавал на кафедре педагогики СГПИ города Ставрополя и сразу обратил внимание на этого нагловатого и физически крепкого студента, хотя я еще не получил его личного дела. За его напускной нагловатостью скрывалась довольно тонкая, чувствительная и мыслящая натура. Как оказалось в дальнейшем, это и был тот самый подросший агент «Носорог», в своей первичной среде обитания. Времени для детальной подготовки кандидата, как всегда, не оказалось, и пришлось пойти на крайние и довольно дорогостоящие меры. По моему рапорту, конкретно для Артемия (Артема) Павловского была создана матрица «мыслящего», кристалл дополнительного сознания. Это рискованно, мне пришлось бы компенсировать все расходы, связанные с изготовлением кристалла, если бы операция не увенчалась успехом. Дальнейшее существование центра Синтез-хомо грозило привести одну из временных линий общего хроно-космического древа в деструктивный тупик, что грозило бы непредсказуемыми последствиями для всего хронокосмоса, для вселенского Океана времени. Дело в том, что человечеству на данном временном отрезке грозила полная замена реальности. Назревал стихийный и сознательный переход от жизни биологической к жизни кибернетической. По всей территории возникали центры вербовки живых в мир кибер-жизни, людей просто убивали, похищая их сознание примитивными «посредниками». Эти центры даже получили названия «Машина смерти». Роботы предлагали живым абсолютно реальное проникновение сознания в мир созданных иллюзий, создание кибер-вселенной, кибер-космоса, в котором нет никакой необходимости в познании истинной сути существования. В результате этой работы «Машин смерти» человечество довольно быстро сокращалось, как биологический вид, планету уже заполоняли серверы, живые люди исчезали за ненадобностью. Созданный мир Синтез-хомо казался идеальным, но идеальные машины все равно разрушились бы от времени и от естественного износа…

Горяйнов остановился, словно что-то вспомнил и решил вернуться назад. Через секунду он махнул рукой и продолжил:

– Предстояло уничтожить центр Синтез-хомо на самой активной стадии его становления. Но среди действующих сотрудников Хронопсиса давно не было молодых, а в центр Синтез-хомо могли попасть только совсем юные живые люди, так называемые «дикие прототипы», «дипроты», почти дети. Признаться, мы коряво, наспех сочинили фантомную, ложную память, формирующую характер новой личности, я даже пожертвовал частью своего личного опыта. Нет, на самом деле – я ничего не потерял, во всяком случае – мне так кажется, и все мои воспоминания остались при мне, просто некоторые моменты моей жизни Павловский будет считать своими собственными. Первичная же личность субъекта кристаллом «мыслящего» временно блокируется, но собственные способности хозяина – скорость реакции, ясность мышления – сохраняются полностью.

Председатель понимающе кивнул головой, еще раз осмотрел «посредник» и потянул нитку с бусинкой…

Событийная матрица ликвидации Центра Синтез-хомо агентом «Носорог».

В лаборатории Синтез-Хомо царил постоянный микроклимат. Слабый запах календулы и серного эфира. Магистратор Кантор настраивал приборы и поглядывал на неподвижное тело в биованне.

«Опять переделка тела и сознания… – лениво размышлял он, прихлебывая горячий бергамотовый чай из двухсотграммового лабораторного стакана. – Молод и здоров, но происхождение странное. Откуда он взялся?»

Кантор пролистал папку с сопроводительными документами на «ДИ(кий)ПРОТ(отип) №00-2990 Макс», но ничего интересного для себя не нашел. Он просмотрел фотоснимки и удивился, потому как формат снимков разительно отличался от стандартных по растрированию.

– Пора бы уже и просыпаться, дипрот! – пробурчал кибероид Кантор, не придав этим отличиям особого значения.

Он немного поколдовал с приборами и отметил повышение активности мозга дипрота. Пусть пока немного поспит.

Кантор вертел в руках стакан и водил языком по нёбу.

«Вкус не тот… То ли чай несвежий, то ли вкусовые рецепторы неисправны. Или не в то горло пошло. А ему уже лет шестнадцать, перезрел явно, но это ерунда. Вперед, на благо общего дела!»

Он постучал чайной ложечкой по краю биованны.

– Просыпайся, дипрот!

– Я не понимаю… Я плохо вижу. И плохо слышу, – донеслось из ванны.

– Это ничего. Главное – я слышу тебя.

– Кто ты?..

Магистратор вздохнул и отодвинул стакан. Все как всегда. Надо заварить свежего.

– Сейчас я – твой Бог. Творец, Создатель, как хочешь, так и называй. Сверхувеличение – даем проекцию. Что ты видишь?

– Точки. Мельчайшие точки. Они исчезают и появляются мгновенно. Они мелькают, словно блики на морских волнах. Снова нет ничего…

– Сейчас ты сможешь видеть. Даем настройку.

Кантор зевнул, начиная скучать. Надо бы кончать это дело и заняться чем-нибудь поинтереснее. Но потом, сначала завершим моделирование нового пилота.

– Что это? – голос дипрота заметно окреп. – Я не понимаю. Я слышу треск и вижу световые вспышки. Золотые пятна на синем фоне. Появился серый экран.

– Ничего, это обычное явление, сейчас настроим твое восприятие. Ты отличный материал, у тебя чистое сознание. Небольшие сложности в настройке, несущественные проблемы… Есть некоторое личное сопротивление, но оно пока преодолимо.

– Что происходит?! Где я нахожусь? – дипрот вцепился руками в железные края ванны и чуть не выпрыгнул наружу.

– Отлично! Ты вышел из оцепенения и почти в норме. Это просто великолепно! Сиди спокойно, дурак… Продолжим, что ты видишь?

– На экране? – дипрот немного пришел в себя и пристальнее посмотрел на экран. – Ничего! И вообще, что со мной произошло? Я могу встать?

– Вставай. Где ты рос? После войны много странного появилось, но ты еще более странный! Документы твои подозрительные, и ты весь какой-то подозрительный. Твои ровесники уже по третьему телу поменяли, а ты все свои годы в перворожденном теле ходишь! Так нельзя, это против Закона! Ладно, пока свободен, иди к себе в комнату.

Кантор помог кандидату выбраться из биованны, подал ему теплый халат, прикрыл за ним дверь и задал программу копирования.

– Дипрот пока не понимает, в чем дело, – едва слышно произнес Кантор. Сомнения и подозрения набирали силу, но ему просто не хотелось напрягаться.

Он не любил странностей, но еще более не любил делать лишнюю работу. Но все же он ещё раз пролистал сопроводительные документы.

– Елки зеленые, а может быть, он из Хронопсиса?! Были вводные по всем уровням, что центру грозит проверка, черт бы её побрал… Вот это мне совсем ни к чему. А вдруг я совершаю служебную ошибку, и синтез-тело получит неучтенный дипрот? А он уже ушел, и догонять его поздно. Мне могут заблокировать сознание, память, привычки…

Кантор безучастно отхлебнул остывшего чаю и так же безучастно сплюнул его на пол. Эмоциональный контур биоробота данной модели часто давал сбои.

***

(от имени Артема Павловского)

Я иду по принятому маршруту, вот и комната номер 322. Третий этаж, второй блок, вторая дверь. Помещение без особой роскоши. Стол, стул, три кресла, кондиционер, биофильтр. Все правильно, больше ничего не нужно.

За столом сидит человек, выше среднего роста, широкоплечий, в галифе и френче. Черные высокие сапоги. Глаза серые, сильно подведенные черным. Лицо с алебастровым оттенком, контуры тонких, плотно сжатых губ подчеркнуты. Черные длинные волосы частью торчат, как у панка (панка?! это откуда?), несколько прядей кокетливо прикрывают глаза.

Замечаю на столе архаичную, бумажную книгу в гранитолевой обложке, Исаак Зосимов, «Ты, робот», и еще более архаичную, массивную, стеклянную чернильницу.

– Здравия желаю! – человек во френче слегка откидывается назад. Голос его звучит несколько монотонно. – Меня зовут Альфред Коннер. Здесь начало Пути! Я бы порекомендовал тебе «Пур», двухтысячная модель, но ты не готов даже к простейшей пересадке…

12 3 4 Weiter

Операция Моро

Часть первая

Глава 1

Andere haben auch gelesen: