Buch lesen: «Тысячелетний путь литературы»

Анатолий Козлов

Тысячелетний путь литературы

«Святая русская литература» – так, склонные к исповеди и к славословию, назвали мы ее в юные годы …»

Томас Манн

Над пропастью во лжи
(предисловие)

Когда археологи находят древнюю свалку отходов, они радуются и называют её «культурный слой». Отличительной особенностью христианской православной цивилизации является то, что результатом её жизнедеятельности становятся не мусор и отходы, а святыни. Это область исследования не столько археологии, сколько духовного просвещения.

Человек не может прожить без святости. И если отдельные индивидуумы приспосабливаются обходиться без этого состояния души, без прикосновения, хоть изредка к Высшей Истине, то в целом народ, лишённый святости, погибнет, для начала перестав быть народом – потеряв свою национальную, данную Богом идентичность.

В своей книге «Десять веков русской литературы», вышедшей в 2010 году, я попытался представить процесс появления тех или иных литературных течений не как следствие возникновения новых экономических, политических или общественных укладов, а, прежде всего, как отражение духовного состояния человека. Появление экономических и политических формаций, наоборот, является следствием духовного состояния общества. В основе любого экономического кризиса лежит кризис духовный.

Для того, чтобы понять эту мысль, требуется преодолеть стереотип мышления, воспитанный «традиционным» методом, основанным на теории экономического «развития». Следует отметить, что появлению этой теории способствовала материализация сознания, развившаяся на почве бездуховности и отрицания нравственности как основы. Это, более всего, характерно для западного сознания, вошедшего в эпоху постмодерна – где мораль и нравственность заменена юриспруденцией и государственной юрисдикцией, что так соблазнительно для секулярного «научного» понимания. Однако череда современных экономических кризисов показывает, что даже количественные изменения условий существования человека не могут считаться развитием общества. А «повышение» уровней комфорта и «благосостояния» – всего лишь рычаги и механизмы реабилитации пробуксовывающей экономики. Только такой комплексный подход к культуре и литературе, в частности, может дать истинную картину изменения в этой сфере.

Сама «мода» на художественные течения и методы в культуре пришла с Запада, и вовсе не в силу вековой русской «отсталости».

Большинство трудов, основанных на существующей (традиционной) «научной» основе, рассматривают литературный процесс как развитие. При таком подходе период русской литературы до XVIII-XIX веков представляется как «подготовительная» почва для создания «классики», тогда как, на самом деле он является величайшим духовным наследием, составляющим суть, ядро русской литературы, её Золотой век.

Сторонники теории «развития» используют термины «Золотой век» (начало XIX века) литературы и «Серебряный век» (конец XIX начало XX века), нисколько не смущаясь, что «Серебряный» следует после «Золотого», чего не может быть в случае развития. Нередко теории «развития» литературы и культуры привязывают к теории общественного «развития». От этого возникает всё больше сложнейших «научных» концепций и подходов, пытающихся дать объяснение происходящему литературно-культурному процессу. Происходит нагромождение терминов и понятий как в самой литературе, так и в литературоведении, что ещё больше осложняет и запутывает дело. Чтение современных произведений без «специальных» знаний современных «литературоведческих» теорий становится «невозможным».

Сегодня возникают «вдруг» «метажанры», якобы являющие собой нечто новое, какой-то необычный взгляд на художественное произведение, говорится о «ренессансе» модерна и прочая, ни на чём не основанная, кроме авторских домыслов, теоретизация литературного процесса. Это «явление» уже вошло в науку. В результате, прежде чем взяться за современную литературу, нужно изучить «методологию» её чтения! В то время как десять, пятьдесят, сто лет назад создававшаяся тогда литература, ставшая теперь классической, была доступна практически массовому сознанию. Доступна она и сейчас. Нередко искренние любители литературы, порой, не владея «старославянским» языком, читают древнюю(!) литературу без всякого перевода, не понимая тексты дословно, но улавливая суть и наслаждаясь поэтикой и образностью, звучанием языка.

На наш взгляд, будет честнее рассматривать литературный процесс не как прогресс или развитие, а как аккомодацию-то есть приспособление или адаптацию – приспособление средств выражения под современное духовное состояние человека.

Термин «развитие» надо понимать как развитие современных средств, развитие форм, обусловленное изменением духовного состояния людей, либо количественные изменения. Может показаться удивительным, но даже развитие языка как средства выражения сопровождалось его упрощением и словарным оскудением, заменой корнесловных систем искусственными словарными надстройками и искусственным словообразованием, изменяющими не только логический и ассоциативный порядок мышления, делая их всё более спонтанными и мозаичными, но и изменяющими духовный – базисный потенциал культурной составляющей сознания человека.

И если теории «развития» литературы и культуры основываются или привязываются к теории «экономических формаций», на практических примерах легко доказать, что формации эти – существуют только в умозрительном состоянии, а не в реальной жизни. Например, если в древней (рабовладельческой) Греции рабский труд составлял около 5%, то в Германии в сороковых годах он был примерно 50%. А при современных формах экономической оккупации Запада и промышленного рабства, возможно, и больше. На Востоке же и в Азии рабство и вовсе существует в традиционных формах и никогда не прекращалось. А пресловутые «демократические» процессы – не что иное, как новая рабовладельческая экспансия.

Чтобы понять это, надо, вероятно, обладать сознанием православного верующего. Уже исходя из книг Священного Писания, которые заканчиваются «Апокалипсисом», очевидно, что происходящий технический «прогресс» – не является развитием человечества, а в лучшем случае, является процессом материального приспособления человечества, сопровождающийся духовным оскудением.

Так называемое «совершенствование» жанров, стилей, течений, их многообразие, в культуре вообще и конкретно в литературе – это всё признаки приспособления форм, а не развитие. Для подтверждения можно взять факты и процессы, происходящие в западной культуре. Так, оправдываясь демократическими процессами, и «развитием» в обществе толерантности, в западных европейских странах возникают протесты против ранее принятых общенародных праздников, основанных на христианской культуре, оправдывая это тем, что их всеобщее празднование может ущемить права и религиозные чувства людей других вероисповеданий. В то же время под эгидой всеобщего «равенства» узакониваются однополые браки и усыновление детей в однополых семьях, не говоря уже о массовых праздниках секс-меньшинств и «гей-парадах». Хотя даже в самом названии этих явлений содержится слово «меньшинства». Мало того, что ни в одной традиционной религии такие отношения не считаются нормой, так и сам принцип демократии подразумевает подчинение меньшинства мнению большинства. Но в отношении христианских традиций его используют, а вот в отношении «меньшинств» он почему-то не действует.

Таким образом, из этих примеров видно, что духовная составляющая человеческого общества имеет тенденцию не к развитию, а к деградации. Человек всё более «удаляется» от Бога, сознание его всё больше секуляризируется, и подменяется так называемым «научным». Здесь, аналогично тому, как приспосабливается вирус гриппа к новым лекарствам, так же и средства общения и выражения, изменяясь, приспосабливаются, мимикрируют к его изменяющемуся пониманию. Форма приспосабливается к содержанию, заменяя его, становясь всё более замысловатой, пытаясь восполнить оскудевающий духовный потенциал.

Вспомните многообразие литературных течений, возникшее в «Серебряном веке», которое всё время преподносят как достижение в духовной области, несмотря на то, что после этого периода произошёл ряд мировых катастроф и трагедий, в том числе и в «серебряновековой» России. «Серебряный век» отличался особенной бездуховностью и падением морали. Примером тому служат тогдашние философско-религиозные общества, занимавшиеся, если говорить откровенно, «поиском» Бога. Однако Бог, согласно Закону Божию – существо безначальное, постоянное, и совершенное – то есть неизменное. Так кого искали, и по какой причине? А древнее Православие не сообразовывалось с новыми веяниями, с новым состоянием духовной скудости.

Итак, форма подменяет содержание, игры разума – работу души. При этом теряется сокровенный смысл как языка в целом, так и в отдельных словах. Как, например, потерян смысл слова «спасибо» – из пожелания спасения души (спаси Бог) – смысла человеческой жизни – оно превратилось в простой элемент вежливости и т.д. Совсем неслучайно службы в православных храмах идут и молитвы читаются на церковнославянском языке, – по современным «научным» понятиям – «устаревшем». Как раз этот факт и подтверждает то, что современный язык, постоянно изменяющийся (приспосабливающийся), не может быть адекватной заменой старому, «древнему» – в связи с утратой своей духовной сущности.

Таким образом, можно сделать вывод, что возникновение «новых» форм и средств выражения – это попытка приспособить средства общения под изменяющееся духовное состояние человеческого сообщества и отдельного человека и способ «раскрасить» их хотя бы внешне, придать видимость гармонии при исчезновении высокого духовного наполнения.

Нужно отметить, что книга «Тысячелетний путь литературы» не является набором критических статей отдельных произведений, литературных течений, стилей и направлений. Это попытка представить русскую литературу как единый литературный процесс, как единое целое, как единый, изменяющийся, встраиваемый в концепцию времени и человеческого мышления непрерывный процесс утверждения основ человеческого существования. Приняв в X веке Православие, Русь-Россия прошла немало испытаний, подчас тяжелейших и суровейших, порой начиная собственную историю с «чистого листа». Каждый раз оказываясь перед необходимостью в изменившихся исторических условиях вновь и вновь доказывать истинность выбранного пути и непреходящую сущность самих духовных истин православного христианства.

Концепция книги позволяет рассматривать восьмисотлетний период русской литературы (до XVIII века) как величайшее духовное наследие, которое предстоит заново осмыслить. Такой подход к литературной методологии предлагается назвать духовным православным реализмом, где «духовный»¹ – означает ту область, которую следует развивать для ясного понимания и видения бытия, то есть способ, а «православный»² указывает метод или путь, «методику».

Путь русской литературы – это история высочайших духовных взлётов и разверзающихся перед её создателями бездонных пропастей. Думается, что говорить о ней надо как о духовном явлении. О том, каких высочайших духовных пределов достигла русская литература и какие бездны ей удалось обойти.

Анатолий Козлов

Введение

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…»³. Эти слова нужно бы вписать во все учебники словесности и сделать правилом номер один. Чтобы дети, с самого начала, приступая к изучению родной речи и родного языка, помнили, с каким чудом предстоит им соприкоснуться и к какому таинству приобщиться.

Дар речи – божественный дар, а слово – это живой организм, воздействующий на наше бытие и преобразующий его в лучшую или в худшую сторону. Действие слова на живую материю зафиксировано и подтверждается наукой.

Сегодня далеко не каждый учёный станет отвергать существование Бога. Здесь нет ничего парадоксального, тем не менее, современному человеку постиндустриального общества следует напомнить, что наука и зародилась, и вышла из лона церкви. Современная секулярная наука, отрицающая Бога – это не следствие стремления к прогрессу, а всего лишь следствие человеческой гордыни. Учёный, отвергающий Бога, по сути своей не столько стремится постичь истину, сколько намеревается совершить революцию. Это и есть почва для вызревания революционных идей – перетряхнуть мир, чтобы «улучшить» его. Напомним только, что первыми революционерами на земле были строители Вавилонской башни, а самым первым – падший ангел по имени Денница.

Сегодня учёные сталкиваются с явлениями, ни объяснить которых, ни описать механизм их действия невозможно, и теперь, и в перспективе. К примеру, в учебном пособии «Исследование систем управления» под редакцией В. В. Мыльника⁴ дано следующее определение:«ИНФОРМАЦИЯ. Информация – это сведения, сообщения, знания, флюиды, данные, которыми обмениваются люди, люди и технические устройства, технические устройства между собой; обмен сигналами в животном и растительном мире, с космическим пространством; передача признаков от клетки к клетке, от организма к организму». В новейшей литературе по управлению используется понятие, обозначающее некое явление, измерить которое или зафиксировать приборами практически невозможно. Можно только увидеть или почувствовать результат его действия. К сожалению, в учебнике нет определения самих флюидов. Обратимся к толковому словарю Ожегова:«ФЛЮИДЫ ов ед. флюид -а м. (устар. и книжн.). Внешне неощутимые течения, токи (в 4 знач.) исходящие от кого-чего-н. От этого человека идут ф. добра. || прил. флюидный -ая ое».

Еще несколько лет назад употребление подобных понятий в науке, да ещё экономической, считалось бы шарлатанством. Не факт, что и теперь этот термин войдет в широкое употребление и удержится в научной терминологии, впрочем, как и те, что нынче считаются исключительно научными и научно обоснованными.

Возьмём следующий пример из того же учебника: «СИНЕРГИЗМ. Синергизм означает однонаправленность действий, происходящих в определенной системе, результатом чего является повышение конечного эффекта. При однонаправленной деятельности отдельных людей, объединенных единой целью и решением одних и тех же задач, появляется дополнительный эффект, который в конечном итоге приводит к повышению эффективности конечного результата. Нарушение однонаправленности действий людей в любой системе приводит к потере эффекта синергизма. К сожалению, научного обоснования такого явления нет…». Обратите внимание на пояснение – «научного обоснования такого явления нет». Что это значит? Если отбросить различные суеверия и предрассудки, это не что иное, как одно из научных признаний (и доказательств) существования Бога.

Наука сегодня подошла к рубежам познания, за которыми находится безграничный мир, недоступный научным знаниям, не подвластный разуму человека и эмпирическому изучению. Существующий мир несравнимо больше тех знаний, которыми обладает современное человечество.

Ещё в 1908г., накануне страшных кровопролитных войн и революционных катаклизмов, священник и в то же время выдающийся учёный (исследования в области лингвистики и семиотики, искусствознания, философии, математики, экспериментальной и теоретической физики и др.) Павел Александрович Флоренский (1882–1937) писал в своей книге «Столп и утверждение Истины»: «Человек мыслящий уже понял, что на этом берегу у него нет ничего. Но ведь вступить на мост и пойти по нему! Нужно усилие, нужна затрата сил. А вдруг эта затрата ни к чему? … Я остаюсь, остаюсь здесь. Но мучительная тоска и внезапная надежда не дают даже издыхать спокойно… Я бегу, стремительно бегу назад. Идти и не идти, искать и не искать, надеяться и отчаиваться, бояться истратить последние силы, из-за этой боязни тратить их вдесятеро, бегая взад и вперёд. Где выход? Где прибежище? К кому, к чему кинуться за помощью? «Господи, Господи, если Ты существуешь, помоги бедной душе, Сам приведи меня к Себе! Хочу ли я или не хочу, спаси меня. Как можешь и как знаешь, дай мне увидеть Тебя. Силою и страданиями привлеки меня!»«.

Предлагаем точку зрения нашего современника – протоиерея Кирилла Копейкина, кандидата физико-математических наук, кандидата богословия (из материалов Второй Всероссийской научно-богословской конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России» 2005 г.: «И, как это ни парадоксально, именно в XX столетии наука пришла к пониманию того, что человек так глубоко укоренен в мироздании, что любая попытка устранить его из картины мира может привести не к «объективности», но лишь к абсурду… И если мы могли бы в нашем… потемневшем мире уловить то состояние материи, которое нам больше недоступно, потому что мы её видим не Божьими глазами и не изнутри духовного опыта, мы увидели бы, что Бог и всё Им сотворенное связаны живой связью»… Утверждение факта пронизанности материи жизнью… есть естественное следствие тварности мира… Мир связан с Богом, самой Жизнью, он и оживотворен, жив, не сам по себе, но в силу наличия этой связи, без которой ничто тварное просто не может существовать… Более того, оказалось, что те самые объективно измеряемые при помощи приборов параметры, которые мы приписываем микрообъектам, вовсе не являются «объективными», … но возникают лишь в сам момент наблюдения и не существуют вне его. Таким образом, новоевропейская физика по существу дошла до своего объективного предела. ....Само наблюдение делает мир таким, каким мы его видим. … Тот, кто думает о себе просто как о наблюдателе, оказывается участником… это является участием в создании вселенной… Между квантовой механикой и функционированием сознания… глубокая связь… сознание не противопостоит миру, но включено в мироздание и может воздействовать на него, а это находится в вопиющем противоречии с исходным постулатом новоевропейской науки…..

К сожалению, покорившая сегодня едва ли не весь мир западноевропейская цивилизация не избежала предуказанной прп. Максимом опасности искушения тварным, а намеченный святоотеческой традицией путь символического познания мира «чрез человека» воспринимается ныне как маргинальный. Это стало результатом утраты веры в реальность символа, что, в свою очередь, было обусловлено возникшим на исходе Средневековья разрывом умопостигаемого и чувственно-воспринимаемого миров. Сама мысль о возможности опытного богопознания, которому оказывается причастна человеческая телесность, казалась католическим богословам признаком варварской дикости. Именно в этом пункте, подчеркивает прот. Мейендорф, коренится «то, что всегда противопоставляло Писание и эллинизм, Иерусалим и Афины, апостолов и философов, религию Воплощения и телесного воскресения и религию развоплощения и бессмертия души».

Шагая по пути цивилизации и технического прогресса, человечество на отдельных участках вплотную подошло к области божественного – непостижимого и непознаваемого. Именно так надо понимать путь к постижению тайн природы и так надо понимать, что такое человек и что такое человеческая речь – величайший феномен, рождённый природой по воле Божьей.

Каждое слово уникально, ибо оно есть живое существо – обладающее своей энергией и тайным смыслом, постичь который до конца современный человек пока не в силах, чувствуя только на себе его проявление, догадываясь о нём, но используя лишь одну мизерную часть его возможностей.

Убиение языков, их консервация начались на рубеже шестнадцатого-семнадцатого веков, с возникновением науки, противопоставляющей себя церкви. В то время стали появляться учебники, возникли первые попытки втиснуть живую речь в ряд правил, описать человеческую способность запечатлевать с помощью речи образы, возникающие в сознании, механизм возникновения которых современной наукой не познан и секрет его раскрыт быть не может. Невозможно объяснить, кроме как Божьей волей, причину возникновения на Земле самой жизни и появление человека. Человека, сотворённого по образу Божьему и подобию, то есть способного мыслить и выражать свои мысли вслух и уметь воплощать их в своих деяниях, обладающего душой и стремлением к совершенству.

Потому-то всякое слово, сказанное во зло, каждое дело, сделанное не во благо всего сущего, противоречит своей собственной природе и падает тяжким бременем на человечество, оставляя оспины на теле Земли и человечества, как метеориты оставляют следы на лунной поверхности. Они накапливаются, отравляя существование как людей, так и всего живого, отдаляя нас всё дальше и дальше от божественной сущности. Однако слова, идущие от чистого сердца, воздвигают храмы.

Важно заметить, что в настоящее время упрощение, а значит, убиение языка, принимает характер катастрофический, поскольку оно становится элементом официальной культуры, культуры массовой. Сколько слов уже забыто, вернее, убито, и сколько омертвелых, полуживых, умирающих. Все это является следствием нашего небрежного отношения к ним.

Сегодняшнее положение усугубляется тем, что убиение языка происходит через воздействие на неокрепшие молодые умы и души. Юноши и девушки, ещё не успевшие ощутить радостей, которые несёт многообразие слов, форм и образов, выраженных с помощью языка, оказываются отрезанными и изолированными от этого блага. Их язык катастрофически быстро упрощается, «универсализируется» и, соответственно, вульгаризируясь, теряет свою связь с природой речи. Во многом это происходит от неверного, мифологизированного преподавания Русской литературы и её истории, и так называемых «гуманитарных наук», в частности, философии. Интересен современный взгляд на состояние этих «наук» изнутри: «Есть мысль и подобие мысли. Подлинная мысль стремится к своему прозрачному обнаружению, подобие мысли огораживается замысловатым частоколом терминологических ухищрений… Как часто, листая философскую книжку русскоязычного автора, задаёшь один и тот же вопрос: «О чём автор печётся, что побудило его взяться за перо, в чём его боль?» Внешнюю атрибутику научных трудов освоить несложно, но не наступило ли время подлинности и в этой сфере, где зёрна от плевел отделяет самостоятельность мысли, выросшая из освоения традиций? …Самое опасное для XX столетия направление – педагогический позитивизм с его верой в силу строгой науки, в возможность всё и вся объяснить принципами, законами, понятиями… наука вскружила головы поколениям людей, не связанным даже профессионально с наукой. Подчас чем дальше от науки стоит человек, тем безраздельнее его вера в её всесилие» («Духовный смысл русской культуры» 2006 г., Александр Аркадьевич Корольков – академик РАО, профессор, доктор философских наук, заведующий кефедрой философской и психологической антропологии Российского государственного педагогического университета. Лауреат премии Президента Российской Федерации в области образования)

Разорвана связь времён, отброшен, как устаревший хлам, как представляющий сугубо узкий интерес для специалистов, древний период Русской литературы, период литературы, создаваемой, говоря современным языком, высочайшими профессионалами, «профессионалами» духа.

Каков может быть результат этого процесса? Лишённый богатств родного языка, человек становится равнодушен к своему прошлому, ему становится всё равно, кто были его предки, ему всё равно, где он родился и где проживает. Он абсолютно равнодушен к тому, что будет и что останется после него. Он живёт только сиюминутным. Прошлое для него – прах, в будущем его нет, значит, нет и будущего. Будущее есть только у того, кто знает своё прошлое. В противном случае остаётся только мгновение настоящего, которое только и принимается за действительную жизнь. Отсюда возникает желание немедленного извлечения максимума удовольствий при минимуме затрат – брать «всё» от жизни – ничего не давая, не внося вклада, не преобразовывая её, не прилагая труда, не заставляя работать душу, а следовательно, не выполняя своей основной миссии – для которой создан человек.

Не оглядываясь назад и не всматриваясь вдаль, толпы людей без роду-племени, без чувства родины (присущее любому живому существу), не имеющие святости в душах, потому, что родной язык – это голос души, шатаются по планете в поисках удовольствия и выгоды и вырывают друг у друга жирные куски. Вот что ждёт нас, если мы и дальше будем так безответственно относиться к тому, как общаются наши дети, на каком языке они говорят, что они читают, что слышат вокруг себя каждый день, какая музыка доставляет им удовольствие…

Эти слова были написаны мной в книге «Десять веков русской литературы» в 2008 году. Спустя два года, читая Александра Семёновича Шишкова⁵ (1754–1841), того самого, к которому обращался Александр Сергеевич Пушкин в своём романе «Евгений Онегин»:

Всё тихо, просто было в ней,

Она казалась верный снимок

Du comme il faut… (Шишков, прости:

Не знаю, как перевести.)

в книге «Огонь любви к отечеству» (2011 г.), составленную Василием Васильевичем Семенцовым⁶, я встретил такую мысль, высказанную Шишковым двести лет назад: «…Человек, почитающий себя гражданином света, т.е. не принадлежащим никакому народу, делает то же, как бы он не признавал у себя ни отца, ни матери, ни роду, ни племени. Он, исторгаясь из рода людей, причисляет сам себя к роду животных» (А. С. Шишков «Рассуждение о любви к отечеству, читанное в 1812 году в «Беседе любителей русского слова»»)

Без любви к Родине, а её не может возникнуть без любви к родному слову, люди превращаются в худших, неразумных животных. Можно допустить, что таким стадом легко управлять. Должно быть, кому-то это удобно. Тем не менее, всё это, очевидно, кончится катастрофой. Не может не кончиться. Потому что любой дремучий дикарь бесконечно богаче духовно по сравнению с дикарём индустриальным, дикарём-постмодернистом со слепоглухонемой душой.

Эта книга продиктована самим временем. Пора уже посмотреть на Русскую литературу глазами духовного реалиста и понять, наконец, что она не жалкая убогая хромоножка, плетущаяся вслед за «передовыми» изощрёнными западными идеями пресыщенного разума, а область высокого духовного полёта.

Хочется завершить вступление словами Владимира Ивановича Даля (1801–1872), прозаика, поэта, драматурга, лексикографа, человека, создавшего «Толковый словарь живого великорусского языка». Интересы его были всеобъемлющи и глубоки, однако самым прочным и долговечным был интерес к родному языку: «Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека – вот где надо искать принадлежности его к тому или иному народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа – мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу принадлежит. Я думаю по-русски».