Buch lesen: «Распроданная пашня. Кто накормит Россию в эпоху санкций?»
Часть первая
Кому было выгодно разорить и уничтожить племзавод? Кто будет за это все отвечать? Команда прежнего руководства и их покровители ошиблись. Они думали, что будут последние у руля хозяйства. Многие документы утащили в последние дни, но из тех, что остались, можно сделать вывод: действовали нагло и с одной единственной целью – уничтожить «Красный Октябрь». Но просчитались. По жалобам жителей, бывших работников и ветеранов совхоза, удалось этот осиный клубок разогнать.
Глава района В.Д. Почернин обижается на меня, что кому-то приходится каждый день посещать прокуратуру. Но надо не на меня обижаться, а на вашу команду в три этажа администрации, что они так безграмотно готовят свои постановления.
Мне обижаться не на кого. Защиту предприятия я буду искать там, где это положено. Ведь я подписала трудовой контракт по защите федеральной собственности и, как умею, ее защищаю.
Лариса Ежова, генеральный директор племзавода «Красный Октябрь»
Николай Некрасов
ЗАБЫТАЯ ДЕРЕВНЯ
1
У бурмистра Власа бабушка Ненила
Починить избенку лесу попросила.
Отвечал: «Нет лесу, и не жди – не будет!»
«Вот приедет барин – барин нас рассудит.
Барин сам увидит, что плоха избушка,
И велит дать лесу», – думает старушка.
2
Кто-то по соседству, лихоимец жадный,
У крестьян землицы косячок изрядный
Оттягал, отрезал плутовским манером.
«Вот приедет барин: будет землемерам! —
Думают крестьяне. – Скажет барин слово —
И землицу нашу отдадут нам снова».
3
Полюбил Наташу хлебопашец вольный,
Да перечит девке немец сердобольный,
Главный управитель. «Погодим, Игнаша,
Вот приедет барин!» – говорит Наташа.
Малые, большие – дело чуть за спором —
«Вот приедет барин!» – повторяют хором.
4
Умерла Ненила; на чужой землице
У соседа-плута – урожай сторицей;
Прежние парнишки ходят бородаты;
Хлебопашец вольный угодил в солдаты,
И сама Наташа свадьбой уж не бредит…
Барина всё нету… барин всё не едет!
5
Наконец однажды середи дороги
Шестернею цугом показались дроги:
На дрогах высоких гроб стоит дубовый,
А в гробу-то барин; а за гробом – новый.
Старого отпели, новый слезы вытер,
Сел в свою карету – и уехал в Питер.
2 октября 1855
Бросают на произвол судьбы…
Голос из телефонной трубки гремел чуть ли не по всей квартире: «Наш совхоз изощренно уничтожают, а вы, депутаты, молчите, боитесь связываться с местной властью. Зачем мы вас избираем?… Скажите главе Почернину, чтобы оставил нас в покое, чтобы уволил директора… Неужели непонятно: совхоз банкротят нарочно, чтобы продать его потом по дешевке москвичам?!»
Это был уже второй звонок с моей малой родины. Все детство прошло там, на земле, где расположился известный, прославленный на всю страну государственный племзавод «Красный Октябрь».
Звонила незнакомая мне телятница. По разговору чувствовалось, что она до боли в сердце воспринимает творимый в хозяйстве беспредел. До меня доходили слухи, что дела в совхозе резко ухудшились. Но есть ли в том вина директора А.Е. Быхалова? В Борисоглебском районе почти все сельскохозяйственные предприятия влачат жалкое существование. Если правительство душит крестьянина, то откуда у него силы успешно развиваться?! Большинство государств в мире дотирует развитие аграрного сектора экономики, а Россия горделиво заявляет об отказе это делать.
Критика в адрес директора не воспринималась остро еще и потому, что восемь лет назад именно я посодействовал в назначении его на эту должность, «прокладывал» ему дорогу в администрацию области с тем, чтобы родной совхоз получил дополнительный шанс и нужные кредиты для движения вперед.
И когда голос телятницы вновь сорвался на критику директора и местной власти, я сказал ей то, что обычно не говорю своим избирателям:
– Вы ругаете главу Почернина, но ведь вы в совхозе все голосовали за него. Вспомните, как во время выборов я приезжал к вам, выступал в Доме культуры, как убеждал, что, голосуя за Почернина, вы голосуете за «дорогу в никуда», а, голосуя за его партию «Единая Россия», вы голосуете за уничтожение сельского хозяйства. Раз вы его выбрали, то к нему за помощью и обращайтесь.
На следующий день в районной газете было опубликовано письмо телятницы языковской фермы Н.Ю. Гнусаревой под названием «Бросают на произвол судьбы». Не знаю, эта телятница или другая отчитывала меня вчера, но в материале я почувствовал ту же боль души простого человека за судьбу совхоза.
Телятница Гнусарева писала о предстоящем банкротстве:
«Скоро останусь без работы. А на мне одной трое несовершеннолетних детей 15, 10 и 5 лет. И что мне делать? Куда идти работать? Всю жизнь только ухаживала за животными, другой работы просто не умею делать, лишь кормить, доить, – короче, выполнять тяжелую неженскую работу. Наше руководство поступило с нами непорядочно, не по-человечески. Все решило без нас, не посоветовавшись. Не по закону обошлись с рабочими пестовской фермы, так как заранее их не предупредили, что коров зарежут. Поражает и то, что заместитель губернатора области не в курсе того, что у нас здесь творится! Мы верили Быхалову. Настоящий руководитель думает о рабочих, об их семьях, а не о себе. Ясно, что это решение о банкротстве – не одного директора… Все специалисты были в курсе. Видимо, приказали молчать. И они молчали, когда надо было бить в колокола. Раньше я недоумевала, почему в сталинские времена, когда чинили всякие деяния, молчали люди? А мы, рабочие, почему же сейчас молчим? Почему же нашу судьбу за нас решили так нагло и бессовестно? Чего мы боимся? И кого? Я думаю, если бы руководители знали, что за самоуправство им придется отвечать перед законом, подобных делишек за нашими спинами не творили бы. А у нас законы такие, что из любых махинаций можно выйти безнаказанными да с набитыми карманами».
Правдивые слова крестьянки брали за душу. Казалось, что они будут услышаны и прокурором, и главой района. Банкротство племзавода не состоится. Но дни шли, а хозяин района В.Д. Почернин молчал, не пожелал успокоить людей, не счел нужным опровергнуть информацию о развале хозяйства. Нужно было писать запрос в прокуратуру, жаловаться на бездействие главы. Но у меня не было на руках письменного обращения. Ссылку на телефонные звонки В.Д. Почернин назвал бы выдумкой депутата, а боязнь рабочих совхоза озвучивать свои фамилии из-за опасений мести со стороны главы прокуратура проигнорировала бы, так как сочла бы их недоказанными. Тогда я позвонил заместителю губернатора М.В. Боровицкому и попросил его разобраться в бедах совхоза.
То, что крестьяне не желают высказывать правду вслух, боятся быть наказанными за это, говорит о том, что в районе царит атмосфера репрессий, напоминающих 37-й год. О подобном страхе мне не раз сообщали жители района, когда жаловались на главу и тут же просили не называть свою фамилию. Значит, у них были основания переживать за себя и семью. В таких случаях, пересылая жалобу в прокуратуру, я делал пометку «не разглашать фамилии заявителей». И когда В.Д. Почернин проявлял настойчивость в просьбах назвать авторов жалоб, я вспоминал историю с обращением жителей колхоза «Колос» не допустить развала хозяйства, и тотчас отказывал ему назвать фамилии… Стоило селянам обеспокоиться тогда распродажей имущества, как в колхоз приехал Почернин, собрал с них подписи, что в колхозе все нормально и они ни на что не жалуются, и прислал их мне. Прошел еще год с небольшим – и колхоз был тихо закрыт.
Но если рабочие племзавода «Красный Октябрь» не испугались публично критиковать власть за самоуправство и безразличие, то это означает одно: беззаконие и произвол так достали людей, что они уже перестали бояться. И всетаки жительница совхоза Н. Остеева, публикуя в районной газете свое письмо-возмущение под названием «Что же ждет тебя, Красный Октябрь?», начинает его так:
«Статья 29 Конституции гарантирует каждому свободу мысли и слова. Пользуясь этим правом, решила высказать свое мнение по поводу происходящего в пос. Красный Октябрь». Для кого крестьяне вынуждены были изучить Конституцию и привести важные слова из нее в первом же абзаце статьи, как упреждение от беды?! Видимо, для главы района. Если бы лесник Белоусов из села Юркино, опубликовавший недавно свою критическую статью в областной газете «Золотое кольцо» начал ее точно так же, как Н. Остеева, то глава Почернин вряд ли позвонил бы ему домой с желанием «разобраться».
В статье Н. Остеевой прозвучали слова, которые стали серьезным обвинением власти:
«В нашем хозяйстве есть корма, помещения чистые, теплые, доярки работают на совесть… Но почему-то с начала года стал усиленно распространяться слух о банкротстве. Создалось впечатление, что руководство это запланировало, что кому-то это в угоду».
«Запланированное банкротство», «кому-то банкротство угодно»… Такая критика впустую не произносится. Однако слова Н. Остеевой остались неуслышанными. Этот неизвестный «кто-то» продолжал усиленно готовить племзавод к банкротству. А у меня, в отличие от жителей совхоза, увы, в те дни не было оснований верить в такое преступление.
Запланированное банкротство
Необходимость установления незнакомца, запланировавшего банкротство племзавода в угоду кому-то, появилась у меня после получения письма бывшего зоотехника этого хозяйства М.Ф. Палачева. Мое знакомство с Михаилом Федоровичем имеет давнюю историю. И потому общение было частым. Только назвать его радужным нельзя. Порой наши споры разводили нас по разные стороны политических баррикад. Но сегодня правда о совхозе всецело принадлежала ему, и я не имел права не признать ее, не поддержать.
Конечно, прежде чем сесть за письменный стол, Палачев позвонил мне, посвятил во все беды хозяйства. Следом пришла и почта.
Оказывается, разговоры о банкротстве возникли ровно тогда, когда на территории племзавода появился московский бизнесмен-инвестор, пообещавший построить здесь крупный животноводческий комплекс. В большом письме зоотехника впервые прозвучали нотки недоверия инвестору, приводились факты, навевающие мысль о запланированном банкротстве:
«Когда заговорили о строительстве животноводческого комплекса на территории совхоза, люди это встретили спокойно, считая, что основа хозяйства останется, а к ней привяжут все остальное. Паника началась, когда в ноябре за два-три дня были ликвидированы две фермы: одна на центральной усадьбе, другая в деревне Пестово. Это благополучные фермы с молокопроводом, навозоудалением и хорошими помещениями для скота. Те, кто приезжал за нашими коровами из других колхозов, недоумевали:
«Такие хорошие фермы, и зачем-то ликвидируется скот!..» Вы, Анатолий Николаевич, сельский житель и, конечно, поймете боль людей, оставшихся без работы. Мы знаем вашу принципиальность, ваше желание и умение помогать людям, вашу непримиримость к несправедливости, потому обращаемся к вам с надеждой, что вы поможете остановить ликвидацию племенного хозяйства «Красный Октябрь» и накажете виновных…» Несмотря на загруженность по работе в Государственной Думе, мне пришлось вникнуть в проблемы племзавода, встретиться с сельскими жителями. Узнавание творимого чиновниками произвола приводило меня к тому же выводу, озвученному и телятницей, и зоотехником: банкротство кто-то умело планировал и проводил.
Конечно, можно говорить о совпадении. Приезд инвестора из Москвы совпал, мол, с распродажей имущества племзавода. Только крестьяне свидетельствовали о другом. Так как ликвидация родного хозяйства происходила на их глазах, то они легко перечислили мне объекты, закрытые либо распроданные по непонятным причинам и в короткий срок. Кроме упомянутых двух ферм, приказали долго жить молокозавод, столовая, мастерские, контора… Содержание столовой оказалось невыгодным. И как только здание перестали отапливать, оно рухнуло. Затем от центрального отопления отключили контору. Теперь и это огромное двухэтажное деревянное здание разрушается на глазах.
Бесхозяйственность набирала темпы. Смотреть спокойно на разграбление племзавода селяне не могли. Писать протесты и выражать возмущения они начали во все инстанции, вплоть до прокуратуры, с того дня, когда был продан на стройматериалы торговый центр. При балансовой стоимости только сданной его части в 1 миллион 82 тысячи рублей его продали за 300 тысяч рублей. По заниженной цене ушли плиты с дороги «Турово – Хотеново – Глазково». Вердикт прокуратуры звучал загадочно просто: директор не знал истинную цену объекта. Балансовая стоимость плит была почти 3 миллиона рублей, а предприниматели купили их всего лишь за 800 тысяч. Таким же образом на стройматериалы быстро продавались недостроенные дома, силосные траншеи, мастерские и прочее, прочее. Все это ушло за смешные цены. Как, впрочем, и сельскохозяйственная техника – комбайн «Нива», автогрейдер, транспортер загрузки картофеля, трактор Т-40 АМ.
Крестьяне недоумевают: собственность распродается ради погашения долгов, а долги как были, так и остались, даже выросли. Многие из них открыто заявили мне, что распродажа совхоза ведется с определенной целью: любой ценой довести предприятие до краха, затем обанкротить и продать по дешевке. И с таким утверждением трудно было не согласиться. Ведь и директор А.Е. Быхалов не раз публично заявлял, что племзавод дважды выставлялся на аукцион. Однако тот не состоялся, так как цена оказалась для покупающей стороны очень высокой: по акциям племзавод стоит 30 миллионов рублей, а независимый оценщик оценил его в 42 миллиона.
В это время в продолжение темы запланированного банкротства в районной газете появляется статья с интригующим названием «В долгах ли дело?». Автор – жительница совхоза Т.В. Палачева. Глубокий анализ привел ее к размышлениям о криминальном характере происходящего.
«Вообще создается впечатление, что долги искусственно наращивались, – пишет она. – Долги совхоза росли из-за бесхозяйственности, из-за преступно небрежного отношения к основным средствам хозяйства, которые создавались десятилетиями трудом рабочих совхоза, трудом не одного поколения. Хозяйство превращено в руины в прямом и переносном смысле. Совестливый руководитель, видя, что не справляется, ушел бы. Нет же, совхоз методично добивался. И вот финал».
Действительно, финал трагический. Прежде всего, для сельских жителей. Их лишили не просто молокозавода и конторы, у них на глазах угробили племзавод, который является единственным кормильцем. Найти выход из сложной ситуации крестьяне не могут. По логике ответственность за будущее совхоза и его тружеников должен нести директор. Но у него в последнее время других предложений, кроме упований на банкротство, нет. Более того, когда до селян дошла информация, что племзавод намерен на днях прибрать к рукам инвестор из Москвы, а на построенном им животноводческом комплексе директором будет их начальник А.Е. Быхалов, то все ахнули. Вот где кроется и ответ на вопрос, почему не справляющийся с проблемами директор не ушел самостоятельно в отставку, не передал хозяйство эффективному руководителю. Видимо, тайна тут существовала. Осталась неясной и судьба селян, ведь московский бизнесмен решился почему-то взять на работу горе-руководителя, разорившего совхоз, но не изъявил желания тотчас трудоустроить всех работающих селян на новом комплексе.
Лишь деятельность директора теперь никакого секрета не представляла. Кое-какие догадки Т.В. Палачева изложила в упомянутой статье:
«В департаменте сельского хозяйства и в Федеральном агентстве Госимущества были крайне удивлены, когда им сообщили о ликвидации… Весь процесс подготовки к ликвидации шел втайне от людей и даже от вышестоящих инстанций. Когда приехали на Пестовскую ферму за коровами, доярки не поверили, что коровы проданы, и не хотели их отдавать. Почему из этого до последнего момента делалась тайна? А.Е. Быхалов, мягко говоря, лукавит, когда корреспонденту газеты обещает: «Если государство поможет погасить долги, то «Красный Октябрь» будет жить». Как может хозяйство жить, если в аренду сданы все земли, начиная прямо от скотных дворов?! Да и скота практически нет, а дворы начали разбираться. Не арендованы лишь земли в Хотенове и Глазкове, но туда дороги нет – разобрана».
Передо мной стояла задача – остановить ликвидацию племзавода. Как только будет запущена процедура банкротства, так землякам мне уже будет не помочь. Но с чего начать? Кого подключить к борьбе? Глава района В.Д. Почернин – не единомышленник. К тому же, именно он привел инвестора в район и помог тому заполучить земли совхоза. И позиция его по банкротству была озвучена весьма однозначная – хозяйство находится на грани банкротства. Судьба племзавода оказалась столь сложной, что мне пришлось направить депутатский запрос губернатору области С.А. Вахрукову вместе с письмом зоотехника и газетными статьями, чтобы тот не только остановил банкротство, но и помог хозяйству в развитии.
Вместо губернатора ответ дал его заместитель М.В. Боровицкий. Он вселял надежду, ибо суть его сводилась к одному – «наличия признаков банкротства у хозяйства не обнаружено». Оптимизмом веяло и от другой фразы: «Директору указано на недопустимость остановки хозяйственной деятельности предприятия и поручено представить план договорной компании на 2010 год».
Переданное мною жителям совхоза письмо М.В. Боровицкого вызвало у них реакцию, далекую от радости. С одной стороны, чиновники обещают не банкротить совхоз, с другой стороны, работать в разрушенном хозяйстве бесперспективно.
Плакали люди, когда коров продавали
Прошла неделя, и я понял, почему на лицах селян после прочтения письма областного чиновника не было ни победного восторга, ни искреннего всплеска эмоций. Все просто. Крестьяне хоть и не имеют высшего образования, но разом смекнули, что если директором остается прежний «терминатор-разрушитель», то какой он может разработать план по спасению уничтоженного совхоза? Ну, а если московский инвестор, протеже главы района, продолжает активно ездить по землям племзавода, то, значит, и с греховным планом банкротства никто не распрощался.
От имени селян развеять чиновничий оптимизм вновь пришлось Михаилу Федоровичу Палачеву.
Настал день, когда он с тревогой сообщил мне по телефону:
– Из совхоза машинами вывозят металлолом. Помогите остановить. Распродаются остатки хозяйства, а деньги в счет погашения долгов не идут…
Я тут же обращаюсь за содействием в прокуратуру и милицию.
Затем пришел другой день, и я вновь услышал знакомый тревожный голос:
– Директор отказался проплачивать осеменение коров. Это жуткое решение ставит окончательный крест на будущем хозяйства.
Я незамедлительно пишу «слезное» письмо в департамент сельского хозяйства.
И приходит день, когда Михаил Федорович уже не говорит в трубку, а кричит голосом, похожим на плач и стон:
– У нас увозят коров. То ли продают, то ли отдают под нож…
Я вновь подключаю правоохранительные органы. Только вся борьба оказывается делом зряшным. Ликвидаторы, как всегда, зарабатывали и царствовали. А крестьяне предавались унынию, изредка продолжали писать протесты.
Жена зоотехника поделилась с читателями районной газеты той сердечной болью, с которой жила в тот день, когда у селян отнимали коров и продавали в никуда: «Когда увозили коров по центральной улице поселка, женщины стояли и плакали, а мужики бледнели, и губы у них тряслись. Моему мужу, бывшему главному зоотехнику, позвонили и, плача, сообщили: «Михаил Федорович, встречай, повезли наших коровушек!»
Что же в эти печальные дни делал хозяин района В.Д. Почернин? Не знаю. Но никто не видел, как он останавливал машины с коровами, оплаканными всем поселком. И в прокуратуру он не обращался с предложением наказать продавцов буренок. Неизвестно, читал ли он в областной газете «Золотое кольцо» статью о той бездумной распродаже «Плакали люди, как скот продавали». Взгрустнул ли над выводом журналиста: «Когда-то в «Красном Октябре» будет современный животноводческий комплекс. Но неужели нельзя было сохранить все то лучшее, чем славилось хозяйство? Нужны ли будут местные жители в этом новом комплексе, не станут ли они лишь ненужным придатком?»
Не видел глава района, к сожалению, и слез крестьян. Зато помнил, как весной при его содействии земля «Красного Октября» была сдана московскому бизнесмену в аренду, а осенью началась распродажа скота. Но в зловещий план намечающегося банкротства входила не только ноябрьская продажа добротных буренок с центрального и пестовского дворов. Кому-то мешала и последняя оставшаяся ферма – порядка 144 голов и 100 телок в Языкове. Тут самое бы время районным и областным чиновникам подать команду: «Не сметь!» Только окрика не слышно. И бесконтрольный, умело уходящий от ответственности директор продолжает разбазаривать племенной скот, чистопородных ярославских коров. Племенные телки продавались населению на мясо.
Жители совхоза, потомственные животноводы, насмотревшись на беспредел, начали опять звонить и кричать мне по телефону:
– Душа каменеет, глядя на все это безобразие…
– Это же ликвидируется генофонд породы!
Среди десятка разных голосов узнаю голос бывшего зоотехника. Опять говорю ему, срываясь, такие слова, которые не следовало произносить депутату. Не в моих правилах давать совет, зная наперед, что он совершенно бессмыслен. Но я не удержался и крикнул в трубку:
– Михаил Федорович, а почему вы не высказываете все это главе района Почернину?…
– Разговаривали мы. Толку нет.
Признание зоотехника, сказанное уже без надрыва измученным, страдальческим голосом, привело меня в замешательство. Стало стыдно. Человек вопиет о помощи, а я его пытаюсь переадресовать к чиновнику, не желающему слышать оскорбленных селян.
Слава Богу, я не предложил М.Ф. Палачеву в минуту запальчивости поговорить с московским бизнесменом. Фамилия его в тот день была уже нам известна – С.В. Негляд. Его желание заняться сельским хозяйством вызывало естественное недоумение, так как он представлялся военным. Но чего сумасшедшего в нашей жизни не бывает?! В федеральном правительстве и то бардак, что ни министр, то не профессионал: обороной командует мебельщик, сельским хозяйством – врач, лесами – коммунальщик, а здравоохранением – педагог. Спросить же у московского бизнесмена, уже почему-то прозванного на селе барином, можно было о многом. Хотя бы о том, что творится в его душе, когда он знает и видит, как в хозяйстве, на которое претендует, режут племенной скот и растаскивают собственность?! И не просто претендует, а как стало недавно известно, уже полгода арендует местные совхозные земли… Выходит, назвался новым хозяином, и вместо того, чтобы остановить разбазаривание имущества, он впал в состояние равнодушного наблюдателя. Вот еще одна такая сложная загадка для ума и души: полгода лицезреть бардак и грабеж, пусть и узаконенный, и при этом оставаться для больших чиновников инвестором, для маленьких чиновников – эффективным менеджером, а для селян – «барином».
Мы проговорили с Палачевым почти час. Я был поражен, что в наше время перевернутых, искаженных человеческих ценностей есть еще люди неравнодушные, такие, как Михаил Федорович, которым есть до всего дело, те, что воспитаны словами давней патриотической песни «раньше думай о родине, а потом о себе». Продолжительная беседа навела нас на мысль, что ситуацию в совхозе может переломить и исправить лишь отставка директора Быхалова. Решено было действовать в этом направлении.
К подобным действиям меня подтолкнуло и очередное письмо, пришедшее из совхоза «Красный Октябрь». Его подписало большое количество молодых ребят – Коточигов, Чалов, Тихомиров, Орлов, Горшков, Черепкин, Толелев, Четвертков, Гришин, Балашев, Кособоков и т. д.
Хлесткие слова письма обжигали душу:
«Мы выросли в этом поселке – это наша родина! Нам здесь все дорого. Мы здесь живем и будем жить. Здесь будут жить наши дети. Но зачем Быхалов лишает нас и наших детей будущего? Зачем заставляет воспитывать их на руинах совхоза. Кто ему дал такое право? И почему районная власть позволяет старейшее предприятие области, с такой богатой историей, ликвидировать так нагло и тайно?! В это хозяйство вложен труд, здоровье, силы наших родителей, дедов и прадедов. Почему молчит власть, за которую мы голосуем?»
Критику следует воспринимать достойно. Жители Красного Октября голосовали за меня, потому имели право строго спросить: «Почему молчит власть, за которую мы голосуем?» Губернатора не выбирают – он может уклониться от ответа. За Почернина в районе голосуют… И как борисоглебские избиратели будут добиваться от него признания, отчего он не требует отставки директора – это дело самих жителей. Я направил запросы Министру сельского хозяйства и руководителю Росимущества с предложением отстранить Быхалова от занимаемой должности.
