Buch lesen: «Стратегия риска»
Глава 1
Парень в белой мятой футболке выскочил из домика-развалюхи и заметался по захламленному дворику. Глаза его выражали растерянность и страх. Вдруг он на пару секунд замер, а потом бросился к глухому кирпичному забору, перед которым громоздилась куча мусора – ящики, бочки, поломанная мебель… В первый заход испуганный парень чуть не сорвался с этой пирамиды, зацепившись ногой за торчащие во все стороны пружины старого дивана. Но ему все-таки удалось восхождение на вершину горы хлама. Теперь только подтянуться, ухватившись за край забора, и перемахнуть через кирпичную преграду… Руки уже легли на залитую бетоном кромку, мышцы напряглись, но в этот момент сзади раздался хлопок, слабо напоминающий звук пистолетного выстрела. И в этот же момент один из кирпичей над правым плечом беглеца взорвался снопиком искр, мелких осколков и пыли.
Парень развернулся и прижался спиной к стене… Еще хлопок – и футболка на животе вздрогнула, вспучилась и по ней начало расползаться красное пятно… Раненый дернулся всем телом, широко раскинул окровавленные руки и несколько раз взмахнул ими… Новый выстрел – и такое же пятно расплылось на груди… Умирающий запрокинул голову и, продолжая размахивать руками, начал оседать на подгибающихся коленках. Наконец он завалился на вершину мусорной кучи, закрыл глаза и замер. Так смирно он лежал до тех пор, пока тишину не разорвал визгливый старческий голос, усиленный мощным мегафоном:
– Стоп! Окончили съемку! Перерыв… Позор! Ты, Ракитский, когда умирать научишься? Ты во ВГИКе учился или в балетной школе? Что за взмахи руками? Ты не лебедь умирающий, а бандит… И почему присел, а не скатился вниз? Синяков боишься? Это халтура, дорогой. Умирать надо красиво… Так, всем срочно искать старые одеяла, ватники и прочие мягкие тряпки. Накройте эту кучу. Мне надо, чтоб наш нежный Ракитский скатился с нее и умер по-человечески… Пиротехнику повторно, зарядить актера и забор. Через двадцать минут снимаем второй дубль… Прошу тебя, Ракитский, пожалей мои нервы и японскую пленку. Не дергай больше конечностями. Умри натурально.
Съемочная группа не разбегалась. Перерыв был объявлен, но это не означало, что он действительно начался. Необходимо было до конца довести ежедневный ритуал. Каждое утро после первого дубля главный режиссер делал более или менее строгий разнос кому-либо из группы – оператору, гримеру, осветителю или на крайний случай двум прикомандированным ментам, охраняющим площадку от зевак. Все это делалось обязательно через мегафон, громко и прилюдно. Далее провинившийся должен был в нескольких словах выразить понимание, почтение и покорность… Это была разминка, необходимая для самоутверждения главрежа. Ему, знающему о мягкости своего характера, надо было почувствовать, что он очень строг и всех держит в ежовых рукавицах.
Все взгляды устремились на Ракитского. Он не стал ничего говорить, а, балансируя на вершине, умудрился встать на колени и объяснить свои чувства пантомимой. Он простер руки сначала к солнцу, потом протянул их к помосту, где восседал главный режиссер, а в конце скрестил ладони на груди и покорно склонил голову.
Пауза длилась три секунды, после чего вся съемочная группа засуетилась. Порядок! Актер покаялся, режиссер утвердился в том, что он строг и справедлив, а остальные получили передышку. Почти все. Костюмерша пошла за новой футболкой для Ракитского. Гримерша раскрыла свой ящичек, прикидывая, как сотворить актеру предсмертное лицо. Основная работа предстояла пиротехнику.
Юра Сизов работал уже третью картину с этой группой. Благодатное настало время для его профессии. Теперь любят, когда в фильме все взрывается, горит, когда из стен летят осколки, а из актеров брызги крови.
Выстрел в кирпичную стену он подготовил быстро. Проводки были на месте. В углубление лег запал с фасолину величиной, а сверху горсть чуть смазанной клеем пенопластовой крошки кирпичного цвета.
Теперь предстояло зарядить актера.
Ракитский уже лежал на столе посреди дворика и две помощницы смывали с него липкую красную жидкость, изображавшую кровь. Делали они это тщательно и, пожалуй, любовно. Особенно повезло той, которая вытирала рану на животе – краски протекли под ремень брюк, а им приказали полностью отмыть главного героя…
Юра Сизов соскользнул с горы, на которую уже набросали кучи тряпья, подошел к Ракитскому и отогнал девчушек с «кровавыми» тряпками:
– Вы его до дыр решили оттирать? Хватит, валите отсюда. Незачем его дочиста мыть. Скоро он опять весь в крови будет.
Пиротехник осмотрел две пластинки, которые пластырем были прикреплены на груди и на животе Ракитского. Потом проверил маленькую коробочку на поясе актера и проводки, которые вели от нее к защитным пластинкам. Что-то ему не понравилось и он начал суетиться, боясь, не успеть ко второму дублю.
Работая, Сизов успевал высказывать актеру все, что он о нем в данный момент думает:
– Ты, Серега, пижон. Старик все правильно тебе сказал. Ты не мог умереть спокойно? Не мог руками не дергать? Ты мне проводок порвал. Хорошо, что я заметил. А то – пришлось бы тебе от одной пули умирать.
Сизов достал две таблетки величиной со старый пятачок, прикрепил к ним проводки и приклеил их на пластинки. Сверху каждая таблетка накрывалась маленьким пластиковым пакетиком с «кровью». Оставалось только проверить работу пульта и готово. Можно стрелять.
Ракитский не слушал пиротехника и не следил за его работой. Актерству его учили по системе, а это значило, что следует вживаться в образ. В данном случае – готовиться к смерти. Для этого обычно ищут опорные точки в своей жизни, но двадцатипятилетний Сергей Олегович никогда еще не умирал. Даже не болел сильно. Не попадал под машину. Не тонул… Стоп! Тонул. Было дело. В семилетнем возрасте ловил рыбу с мостков, а ребята сбросили в воду. Плавать еще не умел и тонул взаправду – дергал руками, нахлебался влаги с тиной и ряской… О чем тогда думал? По всем канонам перед глазами должна была пролететь вся маленькая жизнь – не пролетела. Думал о трех шоколадных конфетах, которые были в кармане. Размокнут же, расплывутся …
Почти рядом с лежащим Ракитским за временной загородкой, охраняемой двумя милицейскими сержантами, стояли зрители. Не толпа, но десятка два зевак набиралось. Иногда именно они дарили актеру вдохновение.
Ракитский стал разглядывать каждого, пытаясь отыскать сердобольную старушку с печальными глазами, провожающими его на верную смерть. Но время оказалось неподходящее. Дневное время – часы мексиканских сериалов. И со старушками была напряженка.
Ближе всех стояла группа хихикающих подростков. Рядом – две малярши с соседней стройки. Подальше от ментов – трое бомжей. Глаза у них были подходяще печальными, но явно по другому поводу.
Остальной народ – случайные прохожие, которые две-три минуты с легким любопытством осматривали место съемок и уходили, освобождая место для других.
Дольше всех задержался мужчина лет тридцати пяти. Одет от был на новорусский манер – богато и небрежно. Но прежде всего его выделяли габариты. Ракитский сразу окрестил его «Шкафом» и непонятно почему стал наблюдать за странным субъектом.
Шкаф внимательно смотрел не на миленьких помощниц, не на висящего над площадкой оператора и даже не на него, Ракитского. Громадный гражданин изучал работу Юры Сизова. Именно изучал. Он следил за его руками, пытаясь заглянуть в кейс, где хранились взрывные таблетки, провода и запасы псевдокрови. В какой-то момент Шкаф, стараясь не привлекать к себе внимания, вынул фотоаппарат и сделал несколько снимков. И Ракитский точно видел, что объектив был направлен не на него, а на пиротехника и его чемоданчик. Забавно!
Юра Сизов завершил то, что на киношном сленге называют «посадкой». Он в очередной раз зарядил Ракитского на два выстрела. И стрелять будет он по отмашке главрежа. Вместо пистолета пульт от телевизора «Сони». Первая кнопка – пуля в живот, вторая – в грудь.
Отпуская актера, еще раз проверил защитные пластинки между таблетками и телом. Это он делал всегда. Он хорошо помнил хохму, ходившую в среде актеров и пиротехников… Однажды один недоумок делал «подсадку», замечтался и поставил таблетки прямо на нежное артистическое тело. И ладно бы на дебютанте или подставного каскадера. Так нет – на народного артиста поставил… Жмет на правую кнопку пульта и от «легкой раны» в плечо актер падает замертво. Горе – пиротехник машинально жмет на вторую кнопку. Из груди лежащего народного вырывается фонтан «крови», труп вскакивает, орет непечатные слова и бегает по площадке в поисках вдруг исчезнувшего пиротехника.
Повод для такого нестандартного поведения народного артиста был – два огромных синяка и подпалины на месте таблетки. Но самое смешное не это. На следующий день пиротехник пришел на работу тоже с двумя синяками. Только на других местах – под правым глазом, и под левым. С убитым видом он сообщил, что был на даче и случайно наступил на грабли. Два раза.
В этот день Ракитский умирал еще трижды. На последний дубль у Сизова не хватило пакетиков с кровью. Пришлось срочно искать замену. Презервативы были с собой только у девушек – помощниц. Бутылка красного сухача Каберне нашлась у оператора. По сто грамм в каждую оболочку и на знакомые места Ракитского – на живот и на грудь.
Забавно, но именно этот последний дубль и вошел в фильм. В нем актер был наиболее естественен. Но испуг на лице Ракитского был вызван не близостью смерти, а предстоящими насмешками. И таковые потом были. Самая безобидная: «Сереже Ракитскому смертельно вреден двукратный секс с небольшими дозами алкоголя».
Еще режиссер похвалил Сергея за то, что в его последнем предсмертном взгляде была буря чувств кроме страха: и удивление, и простоватая хитринка, и всякое такое.
Шеф как всегда был прав. Только он считал, что это его настойчивость и режиссерская гениальность вызвала всплеск эмоций актера. Причина была в другом. Повернувшись после первого выстрела Ракитский заметил, что Шкаф, уже третий час околачивается вокруг съемочной площадки, ведет разговор по сотовому телефону и при этом не спускает глаз с пиротехника. Именно там, на вершине мусорной кучи Сергею захотелось проследить за этим бугаем, за этой коротко стриженой горой мяса. Захотелось перехитрить его… Вот она и предсмертная буря чувств.
Ракитский не был другом Сизова. Они корешковали, но только на съемочной площадке. Сергей даже не знал, где живет пиротехник, но после съемок подошел к нему и предложил подбросить до дома на своей машине.
Синяя «девятка», за рулем которой сидел Шкаф тронулась с места одновременно и это доставило Ракитскому огромное наслаждение. Прежде всего, он был горд своей прозорливостью – этот огромный сумрачный человек действительно «пасет» пиротехника. Но главное, что появилась реальная возможность окунуться в настоящее дело. Его, Ракитского, даже в этой последней картине несколько раз преследовали, два раза пытались убить и один раз все-таки убили. Все это так, но погони снимали эпизодами и часто задом наперед, а убили его сегодня лишь на шестом дубле. И пули не свистели. И кровь была из красного вина налитого в резинотехнические изделия номер два… Все ненастоящее. Все игра, фальшивка. А тут начинается серьезная заварушка. Голая правда жизни. Без сценария. Поэтому еще неизвестно, кто в конце погибнет на мусорной куче – актер Ракитский или гнусный Шкаф…
С такими мыслями Сергей гнал свою машину по Москве, резко сворачивая в боковые проулки, перестраиваясь из ряда в ряд, пролетая на перекрестках на красный – делая все, чтоб оторваться от синей «девятки», которую он уже давно не видел за собой.
По дороге Ракитский сообщил пиротехнику о своих подозрениях, но сбивчиво и невнятно, так что тот не принял это всерьез. Актеров Сизов знал хорошо – они еще и не так выпендриваются в поисках вдохновения. Для многих из них очень трудно войти в роль, но еще труднее из нее выбраться. Добрейший малый начинает играть бандита и конец – несколько месяцев к нему лучше не подходить. Вот и этот после сегодняшнего расстрела всех вокруг подозревать начал…
Ракитский подвез Сизова к самому подъезду, проследил, как тот вошел в дом, еще раз для порядка оглянулся и с недовольным видом начал разворачиваться. Обидно было! Конечно хорошо, что он ошибся и Шкаф просто любопытствующий зритель, зевака. Но жаль, что сорвалось приключение.
Обогнув дом, Ракитский проехал метров сто и притормозил. Он вдруг вспомнил слова своего преподавателя из ВГИКа: «В кино нам нужны яркие образы, активные действия. А в жизни все спокойно, незаметней, тише».
И верно. Почему это Шкаф должен был устраивать погоню с визгом тормозов? Он мог быть и не один на съемках. Две-три машины, сменяя друг друга, могли их проводить и подождать пока удалится Ракитский.
Опять обогнув дом Сергей остановился у соседнего подъезда. У того, в который вошел Юра Сизов, он припарковаться не мог – там уже стояли две машины. Из передней вышел огромный мужчина и, не оглядываясь, направился к той самой двери…
Сизова дома никто не ждал. К своим тридцати годам он был еще холостяк. Не убежденный, но… Его всегда учили, что сапер и пиротехник ошибаются всего один раз. И он следовал этому во всем. С взрывными устройствами было достаточно просто – проверил провода-клеммы и жми на нужную кнопку. С девушками же все непонятно. Какие у них там соединения? Какой силы будет взрыв, если не на то нажать?
Юра хотел сразу залезть под душ, но увидел свое кресло посреди комнаты и передумал – решил расслабиться минут на двадцать, закрыв глаза и вытянув ноги.
Устал он сегодня. Не физически – дров не рубил, воду не носил. Но двенадцать пуль в Ракитского он сегодня всадил. По две в каждом дубле. Именно от его пальца на пульте взрывалась таблетка и на теле актера появлялось такое достоверное кровавое пятно. Потом второе. И дальше смерть на куче мусора.
Игра, но на нервы действует… Юра попробовал отвлечься. Это он умел. Он обычно вспоминал море, легкий прибой на пустынном пляже, закат… На этот раз не получилось. К шуму волн примешивался какой-то посторонний неприятный звук – легкий скрежет железяк.
Кресло стояло так, что перед глазами была входная дверь. Звук шел оттуда. Мало того – чуть заметно вздрагивала ручка в замке. Значит не ошибся Ракитский?!
В фильмах в такой ситуации актер начал бы заваливать дверь шкафами, тумбочками и прочим тяжелым имуществом. Но у Сизова в коридоре не было громоздкой мебели. И потом он был пиротехник, а его кейс с сегодняшних съемок лежал рядом… Две таблетки в складке дивана, что напротив кресла, две – в сервант около дивана.
Через минуту дверь открылась и в квартиру вошел тот, кого Ракитский назвал Шкафом. Он улыбался, потому что смог – таки распечатать довольно сложный замок. Не потерял еще квалификацию Сизов сидел в глубоком кресле и ждал дальнейших событий. Некоторое спокойствие ему придавал пульт, лежавший под правой рукой.
Шкаф оглядел комнату и, найдя самое подходящее место, бухнулся на диван, нашпигованный взрывными таблетками.
Говорить он начал спокойно и примирительно. Ему не надо было пугать собеседника грозными рыками в голосе. Он знал, что его габариты сами по себе страшат любого.
– Ты, друг, не бойся меня. Я к тебе с деловым предложением. Будешь на нас работать.
– На кого?
– Не любопытствуй раньше времени… Мне приказали найти такого как ты, я и нашел.
– Кто приказал?
– Я тебе сказал – не любопытствуй! Собирайся. И штучки все свои прихвати. Надо будет показать, как ты пули на теле взрываешь.
– А если я не поеду?
– А куда ты денешься?
С этими словами Шкаф засунул руку за полу куртки и резким движением вытащил внушительных размеров пистолет, который, правда, в его руке не казался таким уж огромным.
Сизов поднял сначала левую руку, а потом правую, с зажатым в ней пультом. С тоской посмотрел на сидящего на диване и нажал кнопку. И сразу вторую, третью, четвертую…
Такой легкости от этого грузного мужика Сизов не ожидал. После первого взрыва Шкаф подскочил вверх, а после второго полетел вперед, широко разведя руки в стороны. Было похоже на прыжок с трамплина. Только без лыж… А над ним как снежинки засверкали клочки хрустальных вазочек, рюмок и другого содержимого серванта, разнесенного последними двумя взрывами.
Сизов не успел насладиться картиной. Пролетев два метра Шкаф приземлился на него всей своей грудью, опрокинул его вместе с креслом и обмяк. Шевелились лишь его губы, шепотом вспоминая предков пиротехника по материнской линии.
Лежа под своим гостем, Сизов с уважением вспомнил Ракитского. Какое точное прозвище дал этому типу… Попытался выбраться – не получилось. И Сизов уточнил кличку – не просто Шкаф, а книжный, да еще со всеми томами Большой советской энциклопедии.
Не прошло и минуты, как раненый пониже спины бугай встал. Теперь он уже громко начал произносить то, что недавно шептал.
Потом он повернулся к лежащему на полу Сизову спиной и чуть наклонился вперед. Картинка была не для слабонервных: из обгорелых клочьев на пиротехника смотрела огромная красная ягодица. Провал! С левой было все нормально.
Выдержав паузу, Шкаф развернулся и неожиданно спокойно сказал:
– Слушай, Юра, у тебя для меня брюк нет? Может какие спортивные. Растянутся… И больше не шути. Мы все про тебя знаем. Родители твои в Малаховке живут. С ними твоя сестра. В институт собирается… Ты же не хочешь, чтоб с ней нехорошее приключилось? И домик у твоих крайний у рощи стоит. Сгореть в одночасье может… Собирайся… Меня, кстати, Иваном зовут. Иван Шорохов. А кликуха моя – Шкаф.
– Очень приятно. А я – Юра Сизов. А кликуха – Пиротехник.
Ракитский прыгнул к рулю, все тело напряглось и он физически почувствовал, как ответственный за это орган выбрасывает в его кровь огромные порции адреналина. Он ждал именно этого, но абсолютно не был готов к такой ситуации. Ну, пошел этот чертов Шкаф к Юре Сизову. Не бежать же за ним? Да и в двух машинах, стоящих впереди, тоже сидят, должно быть, крепкие ребята. Пусть не шкафы, но и не тумбочки. Они не допустят… В милицию бежать? И что сказать? Я, мол, друга проводил, а через пару минут к дому подъехала машина, из нее вылез здоровый дядька и зашел в тот же подъезд. Вот уже точно – в огороде бузина, а в подъезде дядька.
Еще одна порция адреналина, влилась в молодое тело Ракитского, когда он представил, что пиротехник может быть убит. Вот сейчас Шкаф душит его или готовится стрелять… Актер приоткрыл стекло и высунул в щель ухо. Именно в этот момент сверху раздался выстрел. Потом еще три.
«Все, напоролся! Хотел приключений – получай! Теперь ты, Ракитский, из простого обывателя и актеришки средней руки превратился в нежелательного свидетеля убийства. И, судя по двум машинам впереди, против тебя будет работать не одиночка, а крепкая банда. Организованная преступность!»
Ракитскому так стало жалко себя, что он чуть не заплакал. Имея определенный опыт после просмотра сотен гангстерских фильмов, он знал, что таких свидетелей не просто убивают, а убирают – закатывают под асфальт новой дороги или ноги по колено бетонируют в тазу, а затем сбрасывают с моста в глубокую реку. Последнее особенно обидно – стоять черт знает сколько на дне в мутной, экологически грязной воде, а тебя будут щипать дефективные пучеглазые рыбешки…
Дверь подъезда распахнулась и на пороге появился живой Юра Сизов. Это меняло дело. Ракитский быстро сообразил, что тазик с цементным раствором и рыбки-мутанты откладываются на неопределенное время.
Вслед за пиротехником появился Шкаф. У него и раньше была походка бегемота, но сейчас он не просто тяжело переваливался, а хромал. И очень странно держал кейс – не сбоку, а сзади. Как будто прятал его или хотел что-то прикрыть.
Ракитский точно помнил, что Шкаф входил в дом без кейса. Получалось, что это вещи пиротехника. Возможно, те, с которыми он был на съемках. Получалось, что они насильно увозят Сизова. Похищают!
По здравому размышлению Ракитскому не стоило двигаться вслед за этими двумя машинами. Но он не думал. Им двигали эмоции.
Еще час назад он ждал погони за собой, а теперь он сам догонял. Скорость была приличная и приходилось держаться почти вплотную за второй машиной, чуть не прижимаясь к ее бамперу… Вот вырулили на Ленинский проспект… Проскочили Кольцевую… Оставили позади поворот на Внуково…
Неожиданно «похитители» свернули на узкую боковую дорогу, которая вела в лес. Ракитский чуть поотстал, но продолжал преследование. Он не заметил, как передняя машина притормозила у обочины. Вернее, заметил, когда уже проскочил ее. Но она не осталась стоять в лесу, а, набирая скорость, догнала артиста.
Теперь он оказался «в коробочке». Впереди и сзади по машине, с боков плотная стена ночного леса.
Диктовавшая скорость передняя машина начала притормаживать и остановилась в самом узком и мрачном месте. Дорога не освещалась, огоньков жилых домов видно не было. Кругом лес и тишина.
Из передней машины выползли три силуэта. Из задней – только двое.
В свите фар Ракитский не видел их лиц. Все, что ниже груди он мог разглядеть отчетливо. Шли они неторопливо и оружия в руках не было. С одной стороны хорошо, но это не радовало. Десять кулаков могли быть страшнее пистолета. И то, что они не торопились и не суетились говорило о многом. Эти ребята хорошо знают свое дело.
Ракитский понял, что его непременно попросят покинуть машину. Лучше не нервировать этих товарищей и сделать это заранее. И еще – надо показать им свои мирные намерения. Они не должны его бояться. Он ничего плохого им не сделает.
Передняя дверца открылась мягко и медленно, как театральный занавес.
Ракитский выплыл из машины, но не стал от нее удаляться. Он сделал всего лишь шаг, встал на самое видное место и поднял руки вверх.
