Buch lesen: «Сезон удачи»
Глава 1
На станции Раздельная поезд Одесса – Москва быстро облепила живописная толпа местных торговок. Они скатывались с соседних платформ и устремлялись к самым богатым вагонам в надежде за несколько минут стоянки сбыть свой нехитрый товар.
За последние годы здесь мало что изменилось. Правда, появились шустрые ребята с пластиковыми бутылками с шипучкой, блоками сигарет и заморскими шоколадками. У местных же бабок, которых здесь было большинство, товар был стандартный: ведерки с яблоками, вязанки лука, соленые огурцы, завернутые в газету жареные куры.
Толпа эта копошилась у дверей вагонов, галдела, перекатывалась вдоль окон, демонстрируя невозмутимым пассажирам свою снедь…
Те, кто садился в этот поезд в Раздельной, уже разместились в крайних плацкартных вагонах. В последний момент к «СВ» подбежал высокий мужчина неопределенного возраста. На нем был легкий светло-бежевый костюм, яркий галстук и рыжие туфли с тиснением под крокодилову кожу. В таком наряде он был бы неотличим от гуляющей публики, где-нибудь на Дерибасовской или рядом с Дюком на Приморском бульваре. Но здесь, в галдящей толпе местных жителей он явно выделялся. Правда, в данный момент у всех были более важные дела, чем обращать внимание на какого-то франта.
Человек в бежевом костюме увидел проводницу. Пробивая к ней путь, он элегантно обнял за талию толстую торговку и передвинул ее на шаг в сторону. При этом баба чуть не выронила обернутую в клочок грязного одеяла кастрюлю, из которой выглядывала не очень аппетитная, синеватая и давно уже холодная картошка. Восприняв эти действия франта, как покушение на свою честь, тетка отвлеклась от рекламы своего товара и в нескольких фразах высказала вполне обоснованный упрек: «Ты шо, сказылся? Куда прешь? Ишь, бисовая детына, лапать меня вздумал. Так я зараз лапы твои поганые поотрываю!»
В таком духе торговка могла говорить еще долго. И желание было, но не было времени. Оценив качество своего продукта, она на секунду замерла, затем запустила руку в огромный, пришитый поверх пышной юбки карман, извлекла оттуда горсть рубленного укропа и припорошила им холодную синеву картошки. Теперь, когда содержимое кастрюли приобрело товарный вид, баба бросилась к соседнему вагону надежде в последнюю минуту впарить кому-нибудь то, что она никак не могла продать уже третий день…
Франт протиснулся к проводнице и предъявил ей добродушную улыбку и два билета.
Это действительно был человек неопределенного возраста. Если бы кто посмотрел на него секунд пять назад, когда тот переваривал смачную отповедь картофельной торговки, то, оценив глубокие залысины франта и его усталый, грустный взгляд, про него сказали бы – «мужику под пятьдесят». Перед проводницей же стоял совсем другой человек. Улыбка преображала его лицо, разглаживала, молодила. Великое дело – искорки в глазах… Одним словом – «парню чуть за тридцать».
Кеша, как он представился проводнице, с интересом наблюдал за ее действиями. Прочитав три раза оба билета, она перевернула их, потрясла и, вскинув руку к небу, стала разглядывать на свет, выискивая несуществующие водяные знаки.
– Вас что-то смущает? Или вы думаете, что я сам их напечатал? Так имейте ввиду – я печатаю только тугрики и гривны.
Проводница смутилась, опустила руку и стала разглядывать Кешу и его окружение.
– Так вы один едете?
– Один.
– А билетов два?
– Два.
– Так они от Одессы?
– От нее.
– Что же вы там не сели?
– Опоздал.
– Вот, сами и виноваты. Но хорошо, что вы один. Вы же не будете сразу на двух местах лежать? И не возражайте. Пока вы тут опаздывали, пришлось в ваше купе старушку посадить… Она только до Киева.
– Нет вопросов, – Кеша не изменился в лице и даже приободрил проводницу, лихо щелкнув пальцами, – Я тебя, красавица, зауважал. Люблю людей, которые умеют быстро делать свой маленький бизнес… Пойдем. Знакомь меня со своей подсадной старушкой. Если она не кусается, потерплю ее до Киева.
Кеша вскочил на подножку, увлекая за собой все еще растерянную проводницу. В этот момент вагон конвульсивно дернулся, колеса взвизгнули и весь поезд начал медленно набирать скорость, оставляя за собой благодатное место – станцию Раздельная…
Старушка оказалась миловидной женщиной раннего пенсионного возраста. Когда проводница, еще немного поизвинявшись и пообещав принести фирменного чая, упорхнула, Кеша чуть склонил голову и представился:
– Иннокентий Теряев. Свободный художник.
– Очень приятно… Спиридонова. Мария Юрьевна.
– Мария Спиридонова? Что-то я о вас слышал. Это не вы в восемнадцатом левыми эсерами руководили? Мятеж в Москве подняли, после Мирбаха замочили?
– Обижаете, молодой человек. Неужели я так старо выгляжу?
Кеша понял, что сплоховал. Он начал быстро и витиевато выдавать комплименты. Их было так много, что они громоздились друг на друга и вся пирамида чуть было не развалилась.
После этого Кеша исполнил серию пристойных анекдотов и пересел на своего любимого конька – он философствовал на тему: Одесса рождает гениев. Он сыпал именами, адресами, случаями из жизни, подробностями любовных похождений. Создавалось впечатление, что он не просто знал всех этих людей, а только и делал, что ходил по пятам за Куприным, Катаевым, Олешей, Бабелем, Багрицким, Утесовым.
Но это было только начало. Потом Кеша стал подводить базу под такое скопление талантов на маленьком клочке черноморского берега.
– Вы мне скажите, Мария Юрьевна, в каком еще солнечном городе рождалось столько звезд первой величины? В Ялте? В Сочи? Или может быть в Херсоне, извините за выражение… Везде один пшик. Пусто! Не та почва. Не тот воздух. Атмосфера не та. Ауры нет… А в Одессе любой биндюжник – артист.
– Но, Иннокентий, в Москве и Питере гораздо больше…
– Больше! Но откуда они все? Среди них нет урожденных столичных жителей. Откуда Гоголь? А Чехов, а Горький, Шаляпин, Есенин? Все они пришлые. Они все как пылесосом в столицу собраны. И все – поштучно. Один из Таганрога, один из Рязани, один из Казани. А Одесса – это оазис талантов. Здесь даже бандиты артистичны и симпатичны. Среди них нет живоглотов, тупых мокрушников. Здесь это не уважают. Ты убей, укради, кинь кого-нибудь, но сделай это красиво. Пусть люди порадуются… Миша Япончик или Соня Золотая Ручка – это же народные артисты. Я совершенно не знаю людей, кто бы на них обижался. А уважают – очень многие… Кстати о Соне, о Золотой Ручке…
В этот момент в коридоре послышался характерный звон чайной посуды на подносе, мягко открылась дверь купе и на пороге появилась проводница:
– Специально для вас старалась. Настоящий чай. Сейчас такого уже не подают.
И действительно – из каких запасников она извлекла это чудо? Четыре тяжелых мельхиоровых подстаканника с выдавленными кремлевскими башнями, голубками и надписями «Миру – мир». А чай – горячий и красно-коричневый – не в болтающихся граненных, а в тонких стаканах, плотно сидящих на своих местах.
Мария Юрьевна улыбнулась, вспоминая недавнюю беседу со своим клиентом. Тот пытался описать историю страны за последние тридцать лет на примере вагонного чаепития… Было время, когда вкуснейший чай подавали три раза в день, а деньги брали только в конце пути. Но год за годом все менялось. Чай стали готовить два раза, потом один. Чудесный напиток стал превращаться в желтоватое тепленькое пойло… Начали исчезать ложки. За них стали брать залог… Потом исчезли тонкие стаканы… Потом исчезло все и народ понял, что пора начинать перестройку. Но своего вкусного чая он так и не дождался…
По первому стакану они выпили молча, обмениваясь лишь междометиями. Дальше пошли, прерванные визитом проводницы, рассказы о Соньке Золотой Ручке. Кеша изложил всю ее биографию, состоящую из десятков поэтических новелл. Уже сотню лет легенды пересказывались из уст в уста, дополняясь новыми, самыми достоверными подробностями.
Вот один из таких рассказов…
Москва, Кузнецкий мост, конец августа. На улице самых шикарных магазинов пустынно – почти все потенциальные покупатели завершают дачный сезон. Сейчас они в Кусково, Малаховке, Мытищах собирают свое семейство вокруг пузатых самоваров… К ювелирному магазину, громыхая по булыжнику, подкатывает карета. Останавливается так, что из широкого окна хозяину хорошо виден герб на ее дверце – что-то яркое, с мантией, коронами, мечами.
Кучер в ливрее соскакивает с козел, распахивает дверцу, протягивает руку и склоняет голову. Из кареты выплывает блестящая во всех отношениях дама. Завораживает и колыхание страусовых перьев на ее широкой шляпе, и платье последнего парижского покроя, и скромное мерцание «фамильных» драгоценностей. Но потом взгляд застывает в одной точке, как раз там, где ничего нет – вырез огромного декольте остановился точно на грани тогдашних приличий. Даже чуть-чуть ниже.
Звон колокольчика на двери вся обслуга магазина встречает в полной готовности… Входят двое – та самая дама в декольте и вторая, одетая значительно беднее, но с младенцем в кружевах и лентах.
Дама представляется ювелиру, как графиня Ольденбургская (или Шамаханская – это не столь важно) и заявляет, что ее муж, радуясь рождению наследника, решил подарить ей украшений на… на огромную сумму. Она, мол, приехала их выбрать и сразу же заплатить.
Дальше графиня быстро снимает все свои украшения и кладет их в свою сумочку. Понятно – чтоб не мешали примерять новые.
Когда драгоценности на сумму, выделенную щедрым графом, были подобраны, графиня покрутилась перед зеркалом и полезла в сумочку за деньгами… «Ах! Муж положил их на камин а я забыла взять… Вы, милая моя, подождите с ребенком здесь. И сумочку свою я около вас оставлю… Скоро приеду с деньгами…»
Закрылась дверца с гербом, кучер в ливрее вскочил на козлы, свист кнута, искры из под колес…
В давно уже лысой, мудрой голове ювелира даже сомнения не шевельнулось. Его бриллианты уехали, но в залог осталась няня. Сумочка с фамильными драгоценностями графини осталась. В конце концов – графский наследник, все громче подающий голос из-за мокрых пеленок.
Когда крик наследника превысил допустимую норму, решили его перепеленать. Суетливая жена ювелира притащила чистые простыни, тазик, графин с теплой водой…
Первое сомнение зародилось, когда наследник оказался младенцем женского пола… Няня заверила, что и знать об этом не могла, так как была нанята графиней лишь два часа назад. И в графском доме она еще ни разу не была. Она, мол, дала объявление в газету и карета с графиней и ребенком приехала прямо к ней в Замоскворечье…
Потом узнали, что ребенка Соня нашла на Хитровке, взяла напрокат… От кареты нашли только один герб. Он и был всего один, только с той стороны, которая выходила на окна ювелира… Золото в сумочке графини было, понятное дело, «цыганским» или, как тогда говорили – самоварным…
Кеша рассказывал о Соньке Золотой Ручке самозабвенно. Он часто вскакивал, изображая то уже ограбленного ювелира, то растерянность честной няни, то ехидную ухмылку соседей, радовавшихся, что Соня остановилась у магазина Розенблюма, а не проехала еще двадцать метров и не облапошила их самих…
Начались киевские предместья. Мария Юрьевна стала собираться. Вещей у нее было немного – сумочка и небольшой, но удивительно увесистый чемоданчик. Музейный экспонат – обшарпанная фибра, заклепки и блестящие металлические уголки. На недоуменный взгляд Кеши пришлось пояснить, что это талисман: «Во все командировки – только с ним. И всегда выручал».
Правда, замки у талисмана уже давно отработали свое. Мария Юрьевна долго возилась с ними, поставив чемодан на столик. Они не видели вошедшего в купе человека, но по лицу Кеши она поняла, что он не очень рад этой встрече.
Понимая, что неприлично стоять к гостю спиной, Мария Юрьевна повернулась приветливо кивнув, и присела поближе к окну, так и оставив чемодан на столе.
Незнакомец впился глазами в Кешу, облизываясь, как кот на сметану. Тяжелый подбородок с ямочкой и глубокий шрам на левой щеке придавали его лицу выражение мужественное и туповатое… Лет ему было около тридцати. Из вещей – лишь бежевая куртка, которую он элегантно накинул на правую руку, так, что кисти не было видно. Не было видно и того, что он сжимал в руке… Мария Юрьевна только на секунду заметила под курткой холодный стальной блеск и маленькую черную дырочку. Очень маленькую, с ноготок.
– Достал я тебя, Кеша! Завтра сделаю Графу удовольствие. Доставлю тебя в лучшем виде… Ты, Кеша, от меня хотел убежать? Так и зря. Не строй из себя Куша.
– Не бегал я от тебя, Валет. И от Графа не бегал.
– Не заливай мне баки, Кеша. Граф через тебя очень сильно заболел. Ты больно обидел пожилого мудрого человека… Но о делах потом. Давай проводим твою даму. Вы до Киева, мадам? Так ваш причал на горизонте. Пора к трапу двигать.
– И правда… Пойду я… Всего вам доброго, Кеша… И вам, Валет, всего хорошего.
Мария Юрьевна засуетилась, схватила со стола свой чемоданчик и стала разворачиваться с ним в тесном купе. Она неловко развернулась, подняла свой талисман почти над головой и вдруг стремительно уронила его. И не просто вниз, а по диагонали, так, что металлический его уголок угодил Валету между ног. В то самое место. Одним словом – удар ниже пояса…
Валет замычал, выронил пистолет и, схватившись обеими руками за источник нестерпимой боли, согнулся, ударившись лбом о столик… Мария Юрьевна выдернула из-под него чемоданчик, еще раз подняла его над головой и резко опустила на то место, где толстая шея Валета переходила в бритую голову.
– Иннокентий, не сидите вы как статуя. Поднимите вашего гостя. Ему очень неудобно так лежать… Посадите его. Курточку оденьте. Пистолет в карман… Скорее, нам выходить пора.
– Ловко вы его… Я, Мария Юрьевна, до сих пор дрожу весь. А вы его так спокойно…
– Не спокойно, Кеша, а машинально. Не люблю я, когда оружие на людей направляют. Я, знаете, больше двадцати лет следователем проработала… Да не меняйтесь вы так в лице. Сегодня мне ваши заморочки не интересны. Я уже пять лет адвокатом работаю. В Москве. Вот моя визитка. Очень полезно иметь своего адвоката… Приехали, Иннокентий. Уже Киев. Обнимите своего друга и тащите его за мной. Я буду прикрывать.
Они с трудом спустились на перрон и поплелись к привокзальной площади. Народа было немного, но на всякий случай Мария Юрьевна причитала: «Ой, совсем пить разучились. Всего стакан принял – так развезло. Сейчас, дорогой, отдохнешь, воздухом подышишь и все пройдет…»
Валета разместили на самой дальней лавочке и Мария Юрьевна стала сразу же торопить Кешу:
– Бегите, Иннокентий. Стоянка скоро закончится… Я постараюсь, чтоб ближайшие годы Валет вас не беспокоил.
Когда Кеша убежал, Мария Юрьевна нашла в центре площади скучающего милиционера под фонарем.
– Пан сержант. Вы тут за порядком смотрите?
– Ну?
– А вас награждают, если вы бандита споймаете?
– Ну?
– И орден могут дать?
– Как же…
– Я, пан сержант, знаю одного типа. У него и пистолет есть. Только что в Киев приехал.
– Из России? Москаль!
– Он самый… Я думаю, он президента нашего хотел подстрелить или еще чего хуже… За такого наградят, пан сержант?
– Где он?!
– Вон на той лавочке… Спит, злодей.
Сержант повернулся спиной к бдительной пассажирке и начал расстегивать кобуру. Но первый порыв быстро прошел… «Тот-то тоже с пистолетом. Нечего поперек батьки в пекло лезть. Надо хлопцев позвать… А кого награждать потом будут? Одну премию на всех. По десять гривен на нос. Нет! Один возьму… Так могут и лейтенанта дать. Или орден… Нет, лучше – квартиру».
Оглянувшись, сержант не увидел рядом заявительницы. Да и шут с ней. Испугалась, бисова старушка… Он двинулся к дальней лавочке, держа перед собой пистолет. При этом он забыл снять его с предохранителя и передернул затвор…
Валет с трудом открыл тяжелые веки. Кругом качались фонарные столбы, а на него со всех сторон надвигались одинаковые фигуры в фуражках и с дрожащими пистолетами в руках… Он полез в карман куртки. Но с первого раза не получилось. Потом он промахнулся еще три раза… Когда же он ощутил рукоятку своего пистолета – было уже поздно. Кто-то свел его руки вместе и защелкнул на них браслеты.
* * *
Обзор прессы:
Газета «Вечерняя Одесса»:
– Вчера утром наш репортер наблюдал на Греческой площади жутко смешную картину. Десятки солидных граждан нашего города с трагическими лицами толпились около пустого особняка, где еще день назад кипела работа фирмы «Высокий Замок». Но сейчас фирма испарилась, как замок воздушный. Любопытно, что опечаленные «лохи» с Греческой все как один держат фасон: никто не сказал, что его красиво надули. У нас в Одессе нет желающих быть кефалью на крючке, но все хотят быть рыбаками…
Газета «Гуляй Поле»:
– Вы знаете фирму «Высокий Замок»? Так и мы ее знаем! Все лето ее реклама висла у нас на ушах и мозолила глаза. Но дураков было мало, пока по Одессе не пронесся слух, что за фирмой стоит сам Наум Борисович Корсак, больше известный нам под кличкой «Граф». И люди ринулись в этот «Высокий Замок». А кто не хочет иметь свой дом в Австрии или Чехии? Кто не жаждет держать свои кровные в швейцарском банке? Все хотят! Имя Графа гарантировало надежность. Кому теперь верить?
Газета «Приморский бульвар»:
– Известный предприниматель Наум Корсак попал в автомобильную аварию, но отделался лишь ушибами… Утром три черные иномарки неслись по Тираспольскому шоссе, догоняя московский поезд. Одна машина проскочила вперед, а перед двумя другими вдруг появилась телега с соседней бахчи. От арбузов остались только брызги, но Наум Борисович быстро пришел в себя и пояснил нашему репортеру случившееся. Он сказал, что преследовал того, кто обобрал и оскорбил одесситов, кто пытался испачкать его честное имя. Пан Корсак сказал: «Тот, кто называл себя Иннокентием – не наш человек, не одессит. Он действовал не по понятиям. И мы его достанем!» Еще Наум Борисович сообщил, что будет бороться за место городского головы. «Я наведу порядок. Нельзя допустить, чтоб одесситов грабили чужаки, залетные фраеры».
Газета «Киевский вестник»:
– Наша милиция опять села в лужу… Вчера вечером на привокзальной площади сержант Загоруйко избил гостя нашего города Аркадия Вальтовича, который является помощником авторитетного одесского предпринимателя Наума Корсака. Кроме того «страж порядка» подкинул Вальтовичу пистолет. Мотивы действий сержанта просты: задержать «террориста» и обеспечить себе внеочередное получение квартиры.
По просьбе срочно прибывшего из Одессы адвоката Вальтовича, на Загоруйко не будет заведено уголовное дело. Сержант получит очередной выговор и будет снят с очереди на получение квартиры. Теперь его семья еще долго будет ютиться в коммуналке на Подоле. И поделом!
Глава 2
Полковник Горелов закрыл за собой тяжелую дверь, прошел между стеллажами в дальний угол архивного хранилища и разместился в закутке, который он часто использовал, как временный рабочий кабинет. Здесь было очень уютно: тяжелый кожаный диван сталинских времен, кресло той же эпохи и письменный стол. Антикварная штучка. Ее, вероятно, реквизировали и затащили сюда еще при Феликсе.
Работать с документами прямо в хранилище не разрешалось. Надо было подобрать дело по описи, зарегистрировать выдачу и читать в соседнем зале, отмечая каждую страницу, на которую падал твой взгляд. Этого Горелов требовал от всех. Даже от своих заместителей. И только для себя он делал исключение.
Были в хранилище и сотни тысяч дел сверх ограниченного доступа. Попадались и такие, которые могли смотреть всего три человека в стране. Третьим был он – Лев Львович Горелов. Это были агентурные дела. Те, которые формально давно уже уничтожены потому, что их фигуранты слишком высоко взлетели и их фамилии не сходят со страниц газет и телеэкранов…
Горелов откинулся в кресле, вытащил из внутреннего кармана пиджака очередной список, но отложил его в сторону. Он должен настроиться для этой работы. Сейчас он будет нарушать въевшиеся в кровь за годы службы инструкции, традиции, заветы. А для этого нужна злость. Даже ярость… Эти чувства он получал, вспоминая о бывшей жене…
Она ушла от него три года назад. Не сразу ушла. Сначала были размолвки, потом споры, ссоры, скандалы. При разводе она сообщила, что не сошлись характерами. Глупая формулировка! Двадцать лет сходились, а последние годы – не сошлись… Он только потом понял причину, по которой Ирина начала испытывать ненависть к нему.
В ней всегда дремал бес самоутверждения. Муж полковник КГБ – это нормально, престижно. Определенный уровень достатка. Одним словом – она могла смотреть на своих подруг свысока.
Но в середине девяностых все перевернулось. Теперь уже подруги жалели ее: «Мой видеотехникой торгует. А твой все полковник? Не расстраивайся. Бывает. И так люди живут…»
Потом его сыну пришлось бросить институт, который вдруг стал платным… Дочери не удалось устроить пышную свадьбу – обошлись квартирным вариантом с салатом «Оливье» и селедкой… За гроши пришлось продать старенькую машину. И сразу захирела дача; до которой невозможно было доехать… Не смог купить внуку коляску – одной зарплаты не это не хватило.
Все это так. Но любовь нельзя мерить на деньги. Ее нельзя продавать! А Ирина продала. Она предала его, сломала ему жизнь! Теперь только месть… Скоро он станет самым богатым в этой стране. Обрастет роскошью и будет ждать, когда она прибежит. Нет – приползет на коленях. Вначале он даст ей надежду, а потом прогонит. Спокойно так: «Ты мне не нужна, не интересна. Ты совершенно меня не волнуешь…»
Лев Львович встал, взял список и быстрым шагом двинулся туда, где располагались механизированные картотеки – цепочка огромных металлических шкафов с окошком по центру и клавиатурой на выдвижной полочке. Он подсел к первому из них и набрал код – внутри заскрежетало, начала мелькать карусель полок, подгоняя к окошку нужный ящик.
Горелов расправил список, еще раз внимательно взглянул в него и начал перебирать карточки… Он знал, что будут промахи. Но все же рассчитывал на солидный улов. Почти всегда – не меньше трети списка. А иногда и половина… Вот первая удача. Все совпадает. Попался, голубчик!
Лев Львович выписал номера, впихнул карточку на свое место и набрал новый код. Шкаф опять задрожал, проворачивая внутри себя тяжелые полки. Пока эта карусель вертелась, он потянулся к списку и поставил жирную галочку рядом с первой пойманной персоной – Павленко Сергей Сергеевич.
* * *
У Савенкова на даче начали проводить воду. Известие об этом стало праздником, но когда работы начались, все поняли, что пришло стихийное бедствие… Мужики с маленьким грязным экскаватором быстро разворотили довольно сносную, выровненную и утрамбованную дорогу между участками, потом взялись и за сами участки. Особенно у тех дачников, кто предпочел комфорт, кто пожелал, чтобы труба выходила не на край его владения, а в центре, рядом с домом. Вот тут уж ребята повеселились. Они пробивались сквозь ухоженные заросли смородины и малины. Ковш извлекал с полутораметровой глубины комья твердой слежавшейся глины и разбрасывал их по аккуратным грядкам и клумбам… Зрелище не для слабонервных!
Савенков предвидел это и на неделю запретил жене появляться на даче. Он был благороден и решил принять удар на себя. Тем более, что возможность такая у него была – детективное агентство «Сова», которым он руководил, находилось в состоянии застоя. Не было работы. В эти первые дни сентября никто никому не угрожал, не шантажировал, не убивал. Все занимались проводами детей в школу. В крайнем случае – работой на дачах, перетаскиванием глины с места на место и спасением плодородного слоя земли.
«Сова» появилась на свет два года назад. В тот момент преуспевающий предприниматель Сергей Павленко попал под пресс опытных шантажистов и решил создать «собственное» детективное агентство. А доверить свои тайны он не мог первому попавшемуся, вот и привлек к этому делу своего старого школьного друга. Тем более, что Игорь Савенков был специалистом – полковник запаса, двадцать пять лет оттрубил в спецслужбах, познал все тонкости этой хитрой деятельности.
С тех пор «Сова» работала с переменным успехом. То есть, переменным был не успех, а сама работа – маловато клиентов. На рекламу вообще не тратились. Павленко подкармливал своих детективов и берег их для себя и своих связей… Лишь иногда Савенков брался за дела, которые «случайно» оказывались на его пути…
«Спасти огород будет очень трудно. Придется завозить торф, песок. Еще лучше – договориться с соседней фермой… Интересно, работники этого коровника основной доход получают от молока или от этого ароматного удобрения?»
Нагрузив глиной два огромных ведра, Савенков воткнул в землю лопату, сделал несколько поворотов, разминая спину и глубоко вдохнул, готовясь к очередному рейсу. Но его трудовой порыв был остановлен чуть слышным криком какого-то мужчины, который скачками пробирался вдоль канавы по рыжим холмам, выросшим на месте бывшей улицы. Он приближался со стороны заходящего солнца и Савенков узнал его только тогда, когда он, перепрыгнув последнее препятствие, оказался на участке. Сергей Павленко был очень возбужден. Впрочем, это почти обычное его состояние.
Гость сразу потащил Савенкова на веранду, где стоял стол, стулья и, главное, была посуда, та, в которую можно разлить коньяк. Во время своего бега по кочкам Павленко больше всего опасался за фляжку и теперь торжественно выставил настоящую армянскую жидкость на стол. Ничего, нормально. Савенков давно привык, что Павленко никогда не ведет серьезные разговоры всухую. Правда, работа у Сергея Сергеевича была такая, что каждый день случалось минимум две-три важных беседы.
Павленко знал правила приличия. К делу он перешел, когда задал несколько общих вопросов: о семье, о погоде, о видах на урожай.
– Как, Игорь, наша «Сова» поживает?
– В режиме ожидания.
– И ребята все на месте?
– Почти… Олег Крылов, Марфин, Варвара. Все рвутся в бой, товарищ начальник.
– Это хорошо… Будет бой! Я это чувствую. Печенкой чую. Пока только цветочки, но скоро такое начнется…
– Уже интересно… Давай, Павленко, подробности. Про эти самые цветочки.
– Я, Игорь, знаешь… Я того… Я в Думу буду выбираться. По Юго – Западному округу. Я две недели назад в партию вступил, в блок «Обновление»…
Повисла пауза… Павленко ждал бурной реакции на свое сообщение, ждал одобрения, вопросов, заверений в поддержке. Но Савенков молчал. Очень не хотелось огорчать друга. Да и в голову приходили лишь тривиальные затасканные фразы: «Политика – грязное дело. Завтра же тебя начнут дерьмом обливать со всех сторон. Тебе-то зачем это надо?»
Кроме того, Савенков знал, что Павленко уже не отговорить. Он самолюбив и упрям, как любой уроженец Полтавы. И еще – он авантюрист. Ему уже давно надоело просто строить дома и делать на этом большие деньги. И скучно просто так тратить эти деньги на стандартные удовольствия – на машины, поездки, рестораны, украшения для жены. Ему нужны новые и непременно острые ощущения. Он жаждет риска, борьбы и победы… В конце концов, битва за депутатский мандат не самое гнусное занятие. Можно и поддержать. Повеселимся…
– Одобряю, Сергей… И блок выбрал самый подходящий. Центристы. Ни с правыми, ни с левыми. Ни с правительством, но и не с люмпенами. Очень перспективная партия.
– Спасибо, Игорь. Я был уверен, что ты одобришь… Я же не из-за денег туда иду. Ты меня знаешь. Мне пока своих бабок хватает… За державу, понимаешь, обидно!
– Всем обидно… Ты жди, Павленко. Тебя есть, за что зацепить. И моральный облик и прочее… Скоро твои противники за тебя возьмутся. Со всех сторон начнут просвечивать.
– Уже начали. Мне вчера очень странный телефонный звонок был… Собирайся. Едем в Москву. Вечером у меня штаб собирается. Имидж мой править будут, рекламу предлагать, тексты моих речей. Ерунда все это. Ты будешь самый главный – контрразведки, безопасность, противодействие противнику. Смять их всех надо, раздавить! Ты знаешь, кто мой основной соперник будет? Карасев из правительственного блока. Журналист бывший. Герой чеченской компании.
– Это тот, что лихо из плена бежал? Машину, кажется, угнал и еще одного заложника прихватил?
– Вот, вот! Рембо он, а не Карасев. Народ таких любит. Наградил господь соперником… Это тот еще карась. Это акула, а не карась… Поехали.
Уже в машине Павленко рассказал о странном звонке. Не было ни угроз, ни ругани. Всего несколько вкрадчивых фраз, но Павленко испугался: «Это Феникс? Только вы не волнуйтесь, Сергей Сергеевич. Все будет хорошо, если будете слушать меня. Мы в вас верим… Я позвоню через недельку. Для удобства – называйте меня Парнасом».
Это можно было бы принять за розыгрыш, за глупую шутку. Наплевать и забыть. Все так, если бы не одно слово… Еще будучи студентом Павленко попался на перепродаже джинсов. Тогда это называлось громким словом «спекуляция». Как минимум грозило исключение из института… Его притащили в штаб комсомольского оперотряда и заперли в пустой комнате. Через час туда прибежал шустрый дядечка и начал задушевную беседу… Еще через час Павленко понял, что это сотрудник КГБ и что он предлагает стать «стукачом»… А через два часа на свет появилась подписка о сотрудничестве. Под текстом стояла дата и имя – «Феникс», теперь на долгие годы ставшее агентурной кличкой, псевдонимом Павленко.
Выскочивший на свободу молодой студент МИСИ Сережа Павленко решил, что легко отделался. Очень не хотелось получить срок из-за пары потертых американских штанов. А подписка – это так, это бумажка. Поиграли в шпионов и забыли.
Но через неделю в общежитии провели обыск. И именно у тех ребят – любителей «самиздата», кого мельком упомянул в разговоре Павленко… На очередной встрече он получил устную благодарность за «активную гражданскую позицию». Очередное сообщение было предложено написать от третьего лица. Например так: «Феникс сообщает, что доцент петров грубо отзывался о…»
Павленко всячески увиливал от встреч, сочинял «липу» или выдавал пустышки. За десять лет он часто менял места работы и, соответственно, менялись оперработники, передававшие его на связь из одного райотдела в другой. Наконец он так всем надоел, что был «исключен из агентурной сети с отбором подписки о неразглашении…»
Об этих грехах молодости можно было бы и забыть. Но уж слишком часто стали мелькать на телеканале две знакомые физиономии. Тогда в Госстрое никто не мог предположить, что из этих склочников получатся видные реформаторы… Когда они прошли по «шкуркам» Феникса, один получил строгача по партийной линии, а другого на пять лет отвели от загранпоездок… Пустяк! Не посадили же их, не расстреляли.
