«…И только притчей тайну сбережешь». Беседы о Померанце и Миркиной

Всё невероятно связано. Но нам в силу наших ограничений и концепций (и это тоже нормально, я даже никого осуждать не собираюсь) очень тяжело это принять. Потому что это не вошло в кровь и плоть, не стало общим достоянием, и к этому нужно постепенно двигаться. И опять же никого нельзя туда толкать. Если у человека лежит душа, он идёт – это прекрасно. Если нет – нет. Но то, что нельзя выбирать достойных любви, это сказал уже Христос. Это та нить, которая нас всех связует. Всех связует. И мы есть – эта нить. Очень важно помнить, что не есть отдельно от нас нить, а есть – мы. Мы и есть эта нить…

Есть какие-то простые вещи, которые нужно обязательно проживать и держаться их. И тогда очень много проблем, тревог, нескладиц, неурядиц жизненных, наверно, они нас не минуют, но они нас не затронут настолько, чтобы вывести из состояния присутствия духа. Вот это главное.

А. Спасибо. Анна Распопова в чате пишет: «Любовь не принадлежит никакой религии, она за пределами имен». И ей вторит Нина: «Да, и это и есть единый язык». Может быть, это о любви всё. Может быть, это о том, что – за пределами слов, и это то, ради чего нам, собственно, и нужны слова. Чтобы выразить любовь. И вы вот эту замечательную фразу привели: не планируйте ничего, кроме любви. Может быть, это и есть то слово, которое нам не надо искать?

Р. Конечно! Конечно, и я очень благодарен и Анне, и Нине за их комментарии. Это очень точные слова, очень верные. Но есть ещё слово у Мейстера Экхарта – «отрешённость». Когда он ставит отрешённость даже выше любви, но говорит о том, что в отрешённости обязательно присутствует любовь как сострадание. В отрешённости нет захваченности страстностью, но там присутствует любовь. Это не равнодушие – отрешённость, это не отстранение, а это отрешение от страстной подкладки событий и наших состояний. И, конечно же, да, конечно же – любовь. И Зинаида Александровна, она всегда, когда ставили сложные вопросы, отвечала на них с какой-то удивляющей меня детскостью. Она говорила: «Ну нужно же любить, но это же так просто!» И добавляла: «Я вот думала, что как у тебя есть нос на лице, рот, глаза, также ты и любишь. Как же люди могут этого не знать?» И она это говорила так, что сомнений никаких не возникало. Вот только это, всем понятное, может нас соединить и стать общим языком. Да, как замечательно Григорий Сковорода сказал: «Господь так всё сделал в своей бесконечной милости, что всё нужное – просто, а всё сложное – ненужно».

А. Да, совершенно замечательно. Знаете, Роман, у меня есть устойчивое ощущение, что на самом деле я знакомлюсь с вами впервые. Я о вашем существовании, простите, знаю уже, наверно, несколько лет. И когда мы впервые с вами познакомились, вы были другой. Ну то есть для меня. Вы были тот же, но вот именно сейчас, в этой атмосфере, именно вот в этой, в этой тишайшей волне вопросов и ответов, в этом духе, я как-то вижу вас совершенно другим. И я благодарен вам за то, что вы так замечательно раскрываетесь, хотя это роскошь и редкость – встретить человека современного, особенно мужчину: мы, мужчины редко имеем право, личное право раскрываться. И я за это вам особо благодарен. У нас очень хорошее получается интервью. Друзья, у нас ещё есть буквально минут пятнадцать для того, чтобы озвучить ваши вопросы. Поэтому, пожалуйста, вы можете в комментариях это делать. «Роман Максович не собирается ли обучать духовным знаниям, кроме семинара «Работа любви»?»

Р. (смеется).

А. Спрашивает Екатерина Трошина.

Р. Ой, это смешной вопрос. Вы знаете, Зинаида Александровна говорила: «Мы с Гришей – вечные ученики. Мы у всего учимся. Учимся у дерева». «Вот я, – говорит, – иду, младенец улыбается – я учусь у него». Господи, да я вдвой не вечный ученик! Кого я чему могу учить? Всё, что от меня требуется, это просто быть. Это просто, действительно, смотреть на дерево и видеть его до его Божественного корня. А всё остальное, оно приложится. Мне не нужно об этом думать, мне не нужно об этом заботиться. Нужно быть вот этим деревом. Вот как говорят те же индийцы замечательные – почему плющ, почему он, например, не крепится к антилопе или даже к улитке? Потому что они в движении. Пойди, прикрепись к антилопе. Плющ выберет самое большое и мощное дерево и начнет его оплетать. Вот в чём мудрость плюща. Он никогда не будет хвататься за то, что сегодня такое, а завтра – другое, за то, что меняется. Он прикоснется к тому, что вечно. Всё, что от нас требуется, это найти духовный стержень и оплетаться вокруг него, быть плющом и в конце концов слиться с этим могучим дубом. Наполниться этой жизнью и дарить эту жизнь бескорыстно и беззаботно. Не должно быть скованности, какого-то усилия. Я всегда избегаю лишних усилий, они часто от ума исходят. И наши разговоры – это обмен той любовью, тем покоем, той мудростью, которая нам не принадлежит, но если мы будем открыты, спокойны и легки, то мы можем стать руслом для этого потока. А о большем-то и мечтать не стоит.

А. Замечательно. Опять же в двух словах о том, как возникла идея нашей встречи. Никаких планов у нас великих не было. В пятницу на прошлой неделе я написал Роману. Мы один раз встретились для того, чтобы проверить, как эта техника в принципе работает. И вот мы сейчас с вами, друзья, и, пожалуйста, напишите, если вы нас смотрите. Интересно ли вам было? Ждете ли вы продолжения таких встреч? Что бы вы хотели узнать о творчестве Григория Соломоновича и Зинаиды Александровны?..

Есть одна интересная тема. Сейчас даже в бизнесе говорят о вырождении экспертности. Нет такой истории, что вот я спрошу и – получу ответ. То есть пришёл эксперт, я ему задал вопрос, эксперт дал ответ. Сейчас так всё быстро, и сложно, и непредсказуемо, что экспертность не успевает рождаться для тех вопросов, которые мы задаём. Поэтому лучшее, что мы можем сделать, это создать между нами обстановку, пространство, атмосферу…

Р. Доверия.

А. Да, доверия, сотворчества, совместного присутствия, в котором и возникают ответы на те вопросы, которые к нам приходят. Поэтому скажите, если вы хотите, чтобы мы продолжили создавать пространство доверительного общения, в котором возникали бы ответы на те вопросы, которые приходят с разных сторон к нам – от вас, от нас, между нами, между вами и Романом, между мной и Романом, между вами и мной. Как сказал Иисус Христос: «Где двое во имя Мое, там и Я среди них». Словом, чтобы любовь возникала между нами. Пожалуйста, напишите, был ли ценен сегодняшний наш разговор, стоит ли нам его повторить? И пока вы отвечаете, я ещё прочту комментарии.

«Объясните, пожалуйста, – Мария Черных спрашивает, – здравствуйте, объясните, пожалуйста, свою фразу, вырванную из контекста: и тогда я понял для себя одну вещь – если Господь хочет сделать что-то уникальное, то Он создает это в двух экземплярах?»

О чём это?

Р. Скорее всего, это мои слушатели по курсу драматургии. Я рассказывал о фильме Кислёвского «Двой ная жизнь Вероники» или «Раздваивающаяся жизнь Вероники», что более верно в переводе. В этой картине есть персонаж – кукольник, который изготавливает фей и волшебниц. И он каждую куклу, особенно приму создает в двух экземплярах. Если одна выйдет из строя, то вторая её заменит. И представление состоится. Это такая кукла- дублер, но в подобном дублировании нет ничего худого, нет никакого подражательства, копирования. И поэтому мысль была следующая. Если Господь хочет создать что-то поистине уникальное, Он создает это в двух экземплярах. Вот почему оно несломимое. Эта же мысль проходит и в картине Кислёвского. Там есть Вероyника и Верониyка, одна девочка – полька, другая – француженка. Когда полька умирает от болезни сердца, видимо, то француженка продолжает её жизнь. Причём она знает о своей предшественнице, она её даже видела во время экскурсии. И она несёт её маленькое знамя жизни. Она не идёт теми опасными тропинками, которыми прошла польская девочка. Француженка прекращает занятия музыкой и вокалом, потому что для этого надо надрывать связки. Она посвящает себя педагогике, то есть она чувствует, куда Бог её направляет, куда Он её ведёт. Вот, что я имел в виду, когда сказал о двух экземплярах. Это не то, что «в двух экземплярах». Это то, что – не может быть уничтожено. Я очень люблю эту картину Кислёвского.

А. И ещё вопрос от Анны Распоповой: «Всегда ли удаётся вам видеть бабочку в гусенице? И как научиться отличить одно от другого? Где грань различения и осуждения?»

Р. Бабочку в гусенице…

А. Всегда ли?

Р. Всегда ли, всегда ли?… Вы знаете, это хороший вопрос, потому что как Океану мне всегда это удается, как волне – не всегда. Один хасид сказал, что в каждом человеке нужно видеть праведника, потому что никто не может пасть настолько низко, чтобы не суметь подняться к Богу.

Огромный кредит доверия, который мы выписываем друг другу, на самом деле это Бог нам выписал этот кредит. Очень важно помнить об этом. Да, конечно, в каждой гусенице есть бабочка, и видеть, предчувствовать первый взмах крыльев – это талант человеческий. Это дар Божий. Но если вы им обладаете, то у вас всегда всё будет хорошо. Вы будете счастливым человеком, потому что вы не будете в худом подозревать ни одну гусеницу (смеётся), а будете подозревать её в полёте, в – творчестве. Как Григорий Соломонович говорил, что нам нужно не самоистязание, а – напор творчества. Это совершенно прекрасные слова из того нового языка, из языка любви. Ведь самоистязание – это я могу и себя, и других истязать, а напор творчества, он сметает все узкие, твердолобые, угрюмые рамки. На самом деле мы не хотим никаких бабочек, мы хотим, чтобы эта гусеница нам дорогу не перешла. У нас очень корыстный часто интерес. И с точки зрения волны это понятно, но мало ли что понятно с точки зрения волны? Да, есть абсолютная мера. И в эту полную меру, как Антоний Сурожский говорил, мы и призваны вырасти. Вот эти простые вещи, помнить о них, держаться их, жить ими – это всё, что требуется. Всё остальное само с Божьей помощью устроится.

А. Замечательно. Спасибо! Нам пишут. Нина пишет, Елена, Анна, Екатерина. «Это большое счастье – такие эфиры, огромная благодарность, очень ценный Эфир». Именно Эфир – с большой буквы, пишет Нина. «Благодаря таким эфирам начинаешь видеть в себе Океан». Я считаю, что нам с Романом нужно теперь придумать некую периодичность. То есть создать ситуацию, при которой мы могли бы делать это от раза к разу. Поскольку мы ещё на эту тему не общались, мы не можем прямо сейчас ничего обещать. Мы встретимся и… но мне кажется, наш сегодняшний разговор удался. Роман, какого ваше ощущение?

Р. Знаете, как говорят дзенцы? Отличать поражения от побед, удачи от неудач – всё это не так важно. Важно, что те люди, которые сейчас вошли в наш разговор, что мы все друг с другом разделили это. Вот это. Разделили жизнь. И это самое главное. А получилось – не получилось. Один ученик сказал мастеру. «Когда я очень внимательно читаю сутры, стараюсь не забыть ни одного слова, то у меня всё получается гладко, но я не становлюсь Океаном. А вот когда я становлюсь Океаном, я забываю половину слов, я ошибаюсь. Как мне справиться с этой дилеммой?» И мастер ответил: «Ошибка – это часть нашего ритуала». Не нужно бояться ошибиться. Ошибка – это всегда приглашение во что-то новое. Поэтому всё хорошо.

А. Я тоже встречал хорошую фразу: ошибки – это знаки препинания, без них непонятно. Текст жизни непонятен.

Р. Да, чудесно, да. Прекрасный образ.

А. Отлично! Я думаю, что на этом прекрасном образе, на этом Эфире с большой буквы, как у нас в комментариях написано, мы можем сегодняшнюю встречу завершить.

Роман, спасибо большое! Еще раз хочу вас поблагодарить за то, что вы обладаете совершенно замечательным свой ством раскрыться и найти хорошие слова в этом состоянии. Спасибо всем, кто с нами был сегодня.

Р. Я тоже всем очень благодарен.

А. И читайте Григория Соломоновича, читайте Зинаиду Александровну. Может быть, мы сможем таким образом, или каким-то другим образом, или даже по ошибке стать Океаном (смеётся), потому что это вполне себе возможно. Всех благ нам с вами! Будьте здоровы, что особенно важно в эти дни. До свидания, до новых встреч.

Р. Счастливо!

26 марта 2020

Живая сердцевина

А. Это вторая наша встреча, которую мы хотим посвятить наследию двух глубоко уважаемых нами людей – Григорию Соломоновичу Померанцу и Зинаиде Александровне Миркиной. Сейчас двенадцать часов по московскому времени. Если вы нас видите и слышите, пожалуйста, реагируйте. Вы можете задавать вопросы, вы можете выражать ваше отношение к творчеству Зинаиды Александровны и Григория Соломоновича. Мы их озвучим в прямом эфире. Это всё останется, будет запись того, что мы сейчас делаем, и это хорошая возможность в условиях вынужденной самоизоляции, из которой мы стремимся извлекать уроки, почувствовать на себе роскошь неторопливого, интеллигентного, как хочется думать, и взрослого общения. Поэтому предлагайте вопросы, предлагайте свои темы. Роман, как вы поживаете? Как ваше здоровье?

Р. Спасибо, всё хорошо с Божьей помощью.

А. С Божьей помощью. Давайте, начнем с очевидного, с атмосферы. Как вам вот это, как вы? Один из христианских мистиков писал в своих дневниках, что он очень любит время, которое другие люди не любят, то есть время ожидания. Ожидания на вокзалах, ожидания в очередях, ожидания звонка, ожидания чего-то, что должно случиться. И часто люди нервничают, стремятся сделать так, чтобы это прошло побыстрее, но, он говорит: «Я люблю это время, когда можно и как бы даже разрешено, и даже нужно посидеть и помолчать». Как вы проживаете наше вынужденное молчание сегодня?

Р. Жизнь – это непрерывный поток. Мы можем искусственно делить её на плохие времена и хорошие, на тучные и тощие годы, библейским языком выражаясь. Но это поток единый, и он тебя несёт, и очень важно принимать всё, что случается, всё, что есть. Скажу больше – совершенно неважно, что с тобой происходит, важно, как ты к этому относишься. Это отношение, оно смягчает то, что неприятно, и заостряет то, что важно. Смягчает то, что больно и трудно. И помогает всё преодолеть.

Я думаю, что очень важно чувствовать в себе, иметь в себе эту внутреннюю незримую опору, которая помогает не только тебе, а помогает близким людям, тем, кто рядом с тобой, потому что они невольно посматривают в твою сторону, так, как и ты посматриваешь в сторону других людей. И как есть вещи, которыми заражаться не стоит, так и есть то, чем стоит заразиться. Стоит заразиться покоем и уверенностью, что ты в надежных руках, то есть, ты – в Божьей длани.

А. Как у Бориса Борисовича Гребенщикова: «Мы в надёжных руках». Я так люблю эту песню. Вот это выхватилось из неё, вот эта строка. Для того, чтобы начать чувствовать то, что мы в надёжных руках, нужно, как мне кажется, отдать себя в эти надёжные руки. В том смысле, что, как это – «не Моя воля, но твоя, Господи».

Р. Конечно.

А. Соответственно, если воля на всё моя, то вот они, те руки (показывает свои руки), в которых я нахожусь. Вот они. Они, ну, относительно надёжные. Но мы-то знаем, что в ряде случаев не всегда бывает так, что мы делаем так уж хорошо, как бы мы хотели. Но как у Зинаиды Александровны: «У Бога других рук, кроме ваших-то, и нет». Помните? И тогда можно по-другому на эти руки взглянуть и понять, кто в чьих руках находится, и обняться (смеётся, обнимает себя) этими руками.

Р. Или раскинуть их для объятий.

А. Или раскинуть их, да (раскидывает руки). Я хотел задать вам вопрос. Два вот этих замечательных старика – Григорий Соломонович и Зинаида Александровна, они для меня, я не знаю, как это для вас, потому что Григорий Соломонович писал, что мистические переживания Зинаиды Александровны для него во многом являются недостижимой вершиной, а Зинаида Александровна, насколько я помню, восхищалась его аналитическим умом. И вот эти двое, как мужчина и женщина, как ум и душа. Безусловно, и в том, и в другом – и ум, и душа, но символически для меня это так раскрывается. Иногда говорят – давайте забудем ум и будем жить душою. Или говорят, что вот – это сейчас ты сказал из ума. Как будто ум – это что-то плохое. Как вы эту дихотомию определяете, и имеет ли она для вас значение? Интеллект и дух. Ум и душа.

Р. Прежде всего нужно сказать, что любое деление, любое разделение, оно не очень правильное.

А. Да.

Р. Мы представляем собой единство, глубочайшее, тончайшее единство всех тех даров, которые мы принимаем. И вы очень хорошо сказали, что помощь из этой длани, её нужно ещё уметь принять. Она даётся всем равно, но мы ропщем часто на то, что мы чего-то не получаем. В том числе и, конечно, не получаем от Бога. Но на самом деле Он нам всё дает, однако мы не всегда готовы это принять. Нам кажется, этого либо слишком мало, либо слишком много. На нас не угодишь. А Он не даёт тебе то, что ты просишь, Он сразу тебе всё дает. И ты кричишь – много, Господи, много! Но вот вырастай в меру того, что тебе даруется. И тогда ты не будешь страдать. А пока ты меряешь, считаешь – а в этом деле, конечно же, ум участвует – тебе будет плохо. И людям вокруг тебя тоже не очень хорошо будет.

Я вспоминаю у Джидду Кришнамурти такое замечательное описание. К нему приходит мужчина, к нему много людей приходило, и говорит: «Я ищу Бога, помогите мне найти Бога». Мужчина очень серьёзный, такой крепкий, серьёзный мужчина. А за окном течёт прекрасная река, и мужчина не видит и не слышит – не слышит плеск волн, не видит бликов на воде, но он пришёл за Богом. Кришнамурти сетует на то, что, я уж не помню, как он это описывает, но, я думаю, примерно так: что нам всем не поздоровится, если этот мужчина найдет Бога. Если он не будет видеть прекрасной реки, но найдет Бога, нам точно всем несдобровать. Таков путь ума, оторванного от своего источника. И когда ум возвращается в Источник (коль уж мы ум выделим, как нечто особенное и отдельное), то он исцеляется. Всё, что от ума требуется – это вернуться в источник, который его породил. Мы можем назвать этот Источник Вселенским Сознанием, осознанностью, Океаном, о котором мы говорили в прошлый раз, – Богом. Другими словами, и это уже вещь достаточно известная, ум как слуга прекрасен. Как слуга он незаменим, мы без него и шага не ступим. Но если он становится нашим господином, то он всё переворачивает вверх ногами, и всё, к чему он прикоснётся, причинит нам боль и доставит страдание. В качестве слуги – великолепен, незаменим. В качестве нашего господина – ужасен и страшен. Поэтому и говорится – погрузи ум в глубокое сердце, погрузи ум в Сердце. Это значит ровно то, что есть масса вопросов, бытовых, жизненных, человеческих, которые ум прекрасно решает и отлично с ними справляется. И не нужно ему мешать. Вот даосы как раз-таки говорят о том, что не вмешивайся, не путайся под ногами у своего ума, когда он, образно выражаясь, колет дрова и носит воду. Не мешай ему работать. Но как только он садится на трон учителя и начинает проповедовать, философствовать, то ничего хуже быть не может. То есть он занимается явно не своим делом. Когда ум начнет задавать вопросы о смысле жизни, то он всё подверстает под себя и превратит твою жизнь в ад. Как слуга, как помощник (слово «помощник» очень важное) – это прекрасный инструмент. Альберт Эйнштейн, а он не только физик, он ещё в некотором роде и мистик, так вот Эйнштейн говорил, что не стоит обожествлять интеллект, у которого есть могучие мускулы, но нет лица.

А. Спасибо большое. Я вспомнил песню Бориса Гребенщикова, из которой привел цитату. Сейчас все в Интернете поют. Извините, можно я вам спою, Роман? Это одна из замечательных, любимых, коротких, очень пронзительных песен старых. (поет)

 
Сидя на красивом холме,
Я часто вижу сны, и вот, что кажется мне:
Что дело не в деньгах, и не в количестве женщин,
И не в старом фольклоре, и не в Новой Волне –
Но мы идём вслепую в странных местах,
И всё, что есть у нас – это радость и страх,
Страх, что мы хуже, чем можем,
И радость того, что всё в надёжных руках;
И в каждом сне
Я никак не могу отказаться,
И куда-то бегу, но когда я проснусь,
Я надеюсь, ты будешь со мной…
 

Такая песня, помните?

Р. Да, ну конечно же помню.

А. (смеётся)

Р. Конечно же помню. А вот – «когда я проснусь, ты будешь со мной», да. А кто, вот вопрос? Кто будет со мной?

А. Мне кажется, Борис Борисович часто выворачивает наизнанку сон и явь. У него в одной из песен есть такая мысль: он проснётся, чтобы отправиться спать. То, что мы считаем явью, для него похоже на сон. И в этом контексте «когда я проснусь» – это «когда я стану ближе к Богу». То есть, когда та реальность, которая была для меня жесткой и очень конкретной, вдруг станет мягкой и податливой, когда всё станет очень символично, окрашено смыслами, и вот в этом-то пространстве я очень хочу, чтобы тот, кого я люблю, был рядом со мной. А может быть даже, речь идёт о том, чтобы Тот, любовью Которого создана Вселенная, вдруг оказался рядом со мной. Для меня это так. А для вас как?

Р. Гребенщиков, конечно, мыслит и чувствует в русле того духовного учения, согласно которому нам необходимо пробудиться для жизни в духе и заснуть для вещей, связанных с суетой и меркантильностью. Отсюда и этот перевертыш. Мы должны пробудиться для глубокого и подлинного и заснуть для поверхностного и второстепенного.

Сны – это удивительная отдельная тема, я с ней очень осторожен, потому что, когда идёт огромный поток сновидческой жизни, то есть драгоценные крупицы, а есть то, что нужно просто отпускать, потому что оно не несёт в себе глубокого смысла. Я поделюсь одной такой бесценной крупицей, которая уже стала частью меня, и это уже моя реальность, это не плод воображения, не вымысел. Это сродни чуду. Как Зинаида Александровна говорила: чудо – это не то, что поражает воображение, а то, что преображает душу. И есть такие сновидения, видения, откровения, которые именно преображают душу. Я расскажу о своем трехлетней давности сне, который меня перевернул.

Мне снится, что я в комнате с отцом. И мы собираем чемоданы, мы пакуем вещи. И мне шестнадцать лет, я почему-то очень точно во сне понимаю, что мне шестнадцать лет. Это редкий случай, когда у тебя этот возраст на лбу написан. И папа говорит: «Всё, сынок, мы собираемся, и мы улетаем в Израиль, мы переезжаем всей семьей». И я… ну мне папа, отец сказал, и я начинаю что-то складывать, хотя я не хочу ехать. Но ведь отец сказал, и надо так делать. Я собираю, собираю книжки, какие-то вещи, ботинки. Это его решение, и у меня нет ещё возможности и права оспорить его во сне, но во мне уже что-то начинает зарождаться, какая-то тревога. И вдруг, закладывая в чемодан очередную вещь, я поднимаю на него глаза и чувствую, что у меня из глаз брызнули слёзы, потому что я спрашиваю отца: «А как же Зиночка?! Как же Зиночка?!» То есть, как я уеду и её оставлю? А мне шестнадцать лет, мы ещё не то, что не были знакомы, мы ещё совсем и совершенно не знали друг друга. И вот этот вопрос – а как же Зиночка? – то есть вот это то, что тебя как молнией пронзило в минуту разрыва. И я понял, что эта связь настолько глубокая, настолько важная, что первое, что меня возвращает в реальность, это вопрос, как я отойду от учителя, как же мое служение и как я разорву эту связь? И меня к этому привёл сон. В обычной жизни это всё и так понятно, но сон переоткрыл это в эмоциях, в состоянии слёз, кома в горле. Переоткрыл самое важное! И конечно же, это больше, чем сновидение. Это та сокровенная реальность, которая тебя ведёт, и нельзя выпускать свою руку из её руки.

А. Спасибо. У нас есть вопрос. Мария Черных спрашивает. В одной из лекций вы обронили фразу о том, что бывает, ученику кажется, что учитель дал ему меньше, чем мог бы. Не понимаю, как это возможно, поскольку, если речь идёт о духовном ученичестве, единственное, что требуется от учителя – пример живой воды. О какой мере вы говорили? О какой мере шла речь?

Р. Видите, Мария такая внимательная слушательница, это, конечно, очень приятно. Речь шла вот о какой мере. Да, вода живая. Но чтобы её испить, нужно самому быть живым. И очень важно, с чем ты пришёл. Если ты пришёл с кружкой или с фляжкой, то большего не получишь. Очень важно, что ты принёс. Принёс сердце, огромное, как океан, – и оно будет наполнено всей любовью, всей мудростью. Или ты принёс какую-то малую меру времени, сил, доверия, которые тебе не жалко отдать. Пусть это будет тебе казаться ведром огромным, но на самом деле – это немного. И тогда ты получишь полностью всё, что хочешь, но тебе будет казаться, что тебе чего-то недодали, но не потому, что тебя обделили, а потому что твоя посуда неглубока.

Я это больше адресую себе, не кому-то, не в назидание. Когда я пришел к Зинаиде Александровне, к Григорию Соломоновичу, я понимал, что назад пути нет. Когда ты идёшь к учителю, как сказал один мудрец, забудь об обратном билете. Это значит прийти с пустым огромным сердцем. А почему ты приходишь с пустым огромным сердцем? Да потому, что, не будем лукавить, оно уже заполнено до краёв такой тяжестью, что больше ты нести эту тяжесть не можешь. И тебе нужно очистить то место, куда ты призовёшь силу. Мейстер Экхарт говорил, что капля твари вытесняет всего Бога. Казалось бы, капля тварности, ну что такого? Но если есть капля твари, Богу уже нет места. Поэтому капля твари – это очень важная категория, очень важная вещь, которую мы должны осмыслить. Только полная открытость позволит причаститься до конца тому источнику любви, силы, мудрости, к которому ты пришёл и которому ты доверился. Однако в вопросе Марии есть некое неочевидное продолжение.

Я вспомнил притчу про юношу и колокола. Согласно легенде на острове стоял собор с тысячами колоколов, но вода поднялась и собор затонул. Старики говорили, что, если быть внимательным, то можно расслышать колокольный звон. И вот юноша приходил на берег моря и изо-всех сил напрягал слух. Но он ничего не слышал, кроме крика чаек, прибоя и каких-то еще посторонних звуков. Юноша почти отчаялся. Пришёл в последний раз, перед отъездом домой, и в какой-то момент он настолько растворился в плеске волн, в этом солнечном дне, настолько у него не было никаких ожиданий, и никакой экзальтации, связанной с этими ожиданиями, что он вдруг услышал колокола. Сквозь плеск, сквозь прибой, сквозь крик чаек он услышал их, но услышал тем самым глубоким сердцем, у которого нет ни ушей, ни глаз. То есть, когда он перестал чего-то ждать и готовиться, оно пришло. И мало того, но это я уже от себя добавлю, он услышал не только звон колоколов. Может быть, он впервые услышал плеск воды, крики чаек, крики детей, или как скрипят качели где-то в соседнем квартале. И он понял, каким глубоким смыслом наполнены простые вещи и простые звуки. И Вселенная его сердца стала Целой. Ему не нужно было уже отдельно выделять этот колокольный звон и себе ставить галочку, что я духовное существо, я слышу нечто, что не слышат другие. Он стал такой полнотой и целостностью, при которой исчезла граница между ним и всем остальным, между ним и Богом, между ним и другим человеком. Он стал единым в этой любви и полноте. И если мы так придем к учителю, за этим единством и полнотой, то вопросы меры отпадут.

Есть хорошие слова: ничего в жизни не принимай на свой счёт. То существо, на счёт которого что-то может лечь, это – иллюзорная личность. И это – фиктивный счёт. Когда ты что-то принимаешь на личном плане, ты разрываешь связь с Духом, с сердцевиной жизни, ты обособляешься. Но это тоже, видимо, отдельный разговор, как ничего не принимать на свой счёт. Кстати, этим даром обладал Померанц, который говорил, что я не обижаюсь, потому что я же знаю, что я потом всё равно прощу этого человека. Ну зачем же мне обижаться и тратить на это время, тратить свою жизнь? Отсутствие личного счёта – это действительно один из даров Божьих. По-человечески, он мог, безусловно, расстроиться. Григорий Соломонович любил повторять слова Гамлета: «Вы можете меня расстроить, но играть на мне я вам не позволю». Да, он мог расстроиться, но это было состояние временное и совершенно проходящее. Напомню замечательную метафору Померанца – он называл жизнь пластинкой со скрипом, заевшей пластинкой, но одни слышат дефект, а другие – музыку. И вот когда мы слышим музыку сквозь все помехи, тогда все вопросы отпадают, потому что музыка сама становится ответом на то, кто мы. Мы сами являемся учением. Нет ни ученика, ни учителя, есть только целостность. Только целостность.

А. Да. Красиво. Искренне. Не очень понятно, от кого зависит передача духовного знания. Зависит ли это от учителя? Безусловно. Зависит ли это от ученика? Конечно. Меру, от кого что больше зависит, довольно трудно определить…

Р. Всё по милости, по милости Божьей делается. Вот эти слова прекрасные евангельские о том, что птицы небесные не сеют, не жнут, не собирают в житницы, а отец ваш небесный кормит их. Почему отец кормит их? Да потому что они принимают от отца небесного эту пищу. Они могли бы и не принять, но у них нет знания наперёд, у них есть огромное доверие. Поэтому они и получают пищу.

А. Спасибо. Людмила Малинкина задаёт вопрос. «Роман, как вы определяете для себя состояние Служения с большой буквы и как его проявить в каждом дне нашей жизни?» Служение – что это для вас?

Р. Это – всё! И это очень хороший вопрос. Я попробую на него так ответить. Я приведу три фразы, а потом мы попытаемся их соединить. Первая фраза звучит так: «Мне никто ничего не должен. Мир мне ничего не должен». Как только я это приму, я перестану требовать, я перестану чувствовать свою ущербность и обойдённость. Вторую фразу часто повторяла Зинаида Александровна: «С меня всегда есть спрос. Как бы мне ни было худо, с меня всегда есть спрос». И возникает некое противоречие. Мне ничего не должны, но с меня есть спрос. Как же так? Я только отдаю и всё? И вот здесь следует замечательное завершение. Мне ничего никто не должен, с меня всегда есть спрос, и третье: «Если я позволю Богу любить меня, если я приму Его любовь, то тогда у меня будет всё, чего я ни пожелаю». Вот так возникнет та самая гармония, целостность и полнота. Но только если я приму пищу, как птицы небесные, которых отец кормит, лишь тогда всё будет хорошо. Служение – это состояние единства с источником жизни, это состояние чуткости, отзывчивости, внимательности, добросердечия, заботы, такта. Чувство того, что ты должен разделить с теми людьми, которых ты любишь, тишину и вой ти в ту же тишину, в которую входит твой учитель.

У Зинаиды Александровны есть прекрасная притча из сборника «Ты или я». Этот сборник притч- размышлений посвящён Александру Меню. К Иисусу, а Он стоит на берегу Генисаретского озера, приближается Иоанн. Ученик хочет сказать, что тяжело больна женщина, она умирает. Иоанн пришёл для того, чтобы Учитель наставил его, и он мог вернуться и спасти эту женщину. Однако Иешуа смотрит вдаль, и Иоанн не решается нарушить тишину. Он внутренне замолкает, и в нём набирает силу безмолвие. Когда он замолкает до конца и сам успокаивается, то в тот же момент эта женщина уже оказывается спасена. Потому что она уже в руках Божьих. И когда он возвращается, ему уже и ничего делать не нужно, потому что она уже исцелена. Она исцелена его состоянием. Служение – это причащение тому покою, который исходит от Учителя. Я говорю и о конкретном человеке, я говорю и о жизни, как об учителе, и, конечно, о Боге, как о главном учителе нашем. Но это всё слито, это всё едино. И в служении не должно быть суеты, не должно быть отвлечения.