Zitate aus dem Buch «Горюч камень Алатырь»

Закатов некоторое время ещё докуривал папиросу, глядя в окно, на дождь. Лицо штабс-капитана, – некрасивое, тёмное от загара, перерезанное шрамом, полученным в последнюю Крымскую кампанию, – казалось безразличным и даже слегка сонным. Однако, мозг Закатова работал бешено, торопясь оценить масштабы сделанной глупости. Папироса не помогла: глупость не убавилась в размерах.

конечно же, стоит дождаться: с самого марта не получали! То распутица, то дожди… Не вплавь же за ней посылать было! А это что стучит? Кажется, подъехал кто-то?» Вера высунулась в окно, силясь рассмотреть дорогу у ворот – и сразу же

, есть! – язвительно перебила она. – В Петербурге! А не здесь, в этой вашей каторжной дыре

– Дед, добром прошупрошу, проваливай! – начал терять терпение Ефим. – Я ведь выпалю! – Да ты попади сперва, тетеря каторжная, – без усмешки заметил старик. – Выпалишь – перезарядить ведь не поспеешь! А я белку в глаз бью. Как-нибудь и в тебя не промахнусь! А ежели… И в этот миг Василиса, рванувшись из державших её рук, с придушенным воплем схватилась за ствол ружья. Грохнул выстрел. Старик выругался. Ог

Александрин удивлённо взглянула на него, и он, смутившись, пояснил, – Эта фраза, как говорила мне

фииономию Ефима, приставленного следить за «болезным». Устинья ушла в тайгу за травой, Антип спал, Петька и Василиса, прихватив с собой Танюшку, побрели искать последние

выражение, и не сводивший с него глаз Збышек с участием придвинулся ближе. Но Стрежинский уже поднял голову, и выровнявшееся пламя осветило его спокойные

отбросил, как ядовитую змею, – Одну невестку вы до полыньи

гих близких людей нет. Аннет чуть слышно всхлипнула. Полковник коротко взглянул на неё, но ничего не сказал и снова обратился к Вере: – Так чем же я могу помочь вам, княгиня? Положение господина Сметова, не скрою, весьма серьёзно. Я могу лишь высказать

терпимо хотелось ткнуться лицом в снег – и остаться так… Но, глядя на осунувшееся от голода и кашля лицо Петьки, обмёрзшие ресницы Василисы, окаменевшую, тёмную физиономию Ефима, Устинья из последних сил гнала страшные мысли, вставала – и шла дальше. Только Танюшку не зацепило общее уныние. Она весело ворковала, выглядывая из платка на груди у матери, удивлённо гудела, показывала пальчиками на заснеженные деревья, досыта