Buch lesen: «Чужая. На пороге соблазна», Seite 15

Глава 32. Никита

Кроха… Смазливенькая… Уступишь…

Я впечатал сжатый до хруста кулак в ухмылку Игнатова. Добавил ему левой и, глянув в сторону сорвавшихся на помощь своему дружку мажоров, рявкнул:

– Резкая, за спину! Ясно?!

– Да, – испуганно пискнула она, и ее страх отключил мне голову.

– Съебались нахуй! – выкрикнул, скинув куртку под ноги и отправляя на асфальт первого из мажоров прямым в челюсть.

По касательной зацепил второго и зашипел от прилетевшей ответки. А дальше глаза заволокло кровавой пеленой от истошного крика Резкой:

– Никита!

Я бил, не разбирая куда прилетают мои удары. Стряхивал наваливающихся парней и снова печатал кулаками.

В челюсть, по почкам, в солнечное.

Смаргивал вспыхившие звёздочки и снова впечатывал кулаки в челюсть, почки, солнечное.

Шипя от злости, когда удар оказывался не таким, как хотелось бы. И рыча зверем от попыток завалить меня толпой.

– Эй! Разошлись! Разошлись, я сказал!

Но вместо того, чтобы остановиться, я зарядил с ноги согнувшемуся парню и захрипел, когда меня спеленали и оттащили от плюющегося кровью Игнатова.

– Зря, Никитка, – процедил он, проведя ладонью по разбитым губам. – Я такое не прощаю.

– Так в чем проблема? – дернулся я. – Давай, договорим, блядь!

– Позже, – оскалился Май. Глянул на своих дружков и чиркнул по горлу, переведя взгляд на меня: – Встретимся, Никитка. И обязательно договорим.

– Зассал?! – выкрикнул я вслед удаляющемуся парню, рванулся, пытаясь стряхнуть с себя руки, и рассмеялся, повторяя: – Зассал!

– Успокоился! – прогремело за спиной. – Скажи спасибо, что к вам претензий не было.

– Ты охренел? – повернув голову, я уставился на одного из охранников и рявкнул второму, который потянулся к белой как смерть Амели, осевшей на бордюр с моей курткой в руках: – Сука, даже не пробуй ее трогать!

– Остынь! – встряхнув меня, как половую тряпку, охранник разжал захват и медленно процедил: – Даю пять минут свалить по-хорошему. Дальше вызываю ментов. Усёк?

– Усёк, – кивнул ему и, подойдя к Резкой, опустился перед ней на корточки – Эй. Ты как? Леля, ты как?

Вздрогнула, но подняла взгляд.

– Нам надо отсюда свалить. Хотя бы к соседнему зданию. Слышишь?

Кивок. Вложенная в мою ладонь и дрожащие губы.

– Мы отойдем и позвоним Димке. Он тебя заберёт. Хорошо?

Мгновение, второе, третье и на грани слышимости, больше считанное по губам: «Нет».

– Нет, – повторила чуть громче Амели. Тронула кончиками пальцев мою скулу и, будто пронзенная ударом тока, встрепенулась и принялась искать что-то в своей сумке: – Я сейчас. У тебя кровь…

– Забей, – отмахнулся я, но все же взял протянутый бумажный платок и стиснул зубы, когда следом из сумочки показался телефон, в который Резкая зачастила короткими фразами:

– Дима, Никита подрался. Позвони Льву Борисовичу. Ты где? Дима, я в порядке, Никита… – росчерк взглядов и срывающееся в истерику: – Дима, я не знаю! У него кровь!

– Дай! – рявкнул я, вырывая мобильный из рук Амели. Выдохнул и произнес в трубку: – Дымыч, ты где?

– Выезжать собираюсь. Что у вас там, Никитос? Ты когда успел?

– Да фигня полная. Не парься, – натужно рассмеялся я и жестом осек Резкую, решившую вклиниться с протестующим возгласом. – Давай я Лильку к тебе на такси отправлю, а сам домой погоню. Морду подрихтовали малость, но в клубешник меня точно не пустят.

– Да, блядь, ты когда успеваешь проблем на ровном месте огрести? – психанул Дымыч. – Договаривались ведь.

– Так в чем проблема? Лиля к тебе приедет, начинайте, а я часа через два подтянусь, раз тебе усралось набухаться втроем.

– Да какое уже бухать? Все настроение испоганил, – выдохнул в трубку Дымыч. – Лилька как?

– Нормально с ней все, – ответил я, посмотрев на Резкую и вновь осадив ее настрой.

– Сам?

– Да по мелочи. Так что не думай там Борисовича напрягать.

– Дима, он… – воскликнула Амели и поперхнулась, когда я медленно процедил ей, прикрыв микрофон ладонью:

– Я сказал, что не поеду в больницу. Ты к Димону поедешь?

– А он где? Он не едет? – растерянно спросила Резкая, и я криво усмехнулся:

– Боюсь, даже если он и приедет, нас не пустят внутрь. Сорян за испорченный вечер, но ты к Димке едешь или как? Посидите вдвоем…

– Отдай! – оборвала меня Амели и в три предложения выдала Дымычу: – Дим, мы договаривались втроем. Да, посидим в другой раз. Хорошо, я поеду домой.

А затем убрала мобильный и дернула меня за руку в сторону такси.

– Пошли. Мы едем ко мне.

– Вот еще, – хмыкнул я, придав голосу как можно больше беззаботности. – Я сам решаю свои проблемы и уж пару царапин помазать перекисью смогу без чьей-либо помощи.

– Царапина?– зло прошипела Амели. – У тебя бровь разбита, половина лица в крови! Думаешь, пластырем залепишь и на этом хватит?

– Резкая, – оскалился я, стараясь не обращать внимания на медленно накатывающее ощущение встречи со стеной. – Обещаю, помажу зелёнкой и даже подую, если станет щипать. Но к тебе я не поеду.

– Тогда мы едем в больницу.

– Да твою ж мать! Ты с какой радости ультиматумы выдвигать начала?

– Либо больница, либо ко мне, – повторила Амели и после окрика одного из охранников, что наше время вышло, толкнула меня к машине, сопроводив это безапелляционным: – Ко мне.

Я не видел смысла в такси и – тем более! – в какой-то там экстренной помощи. Однако кивнул, собираясь ограничиться поездкой до дома Резкой.

От которого спокойно свалю к себе.

Но нет.

Согласившись на часть озвученного Амели, я не сумел откреститься от остального. Сперва вошел за ней в подъезд. После поднялся на этаж, где находилась квартира, в которую Резкая практически втолкнула меня, не забыв скомандовать идти в ванную.

– Мать Тереза из тебя странная, – огрызнулся я, а сам, глянув в отражение зеркала, присвистнул: – Ну-у-у… Могло быть и хуже.

– Хуже – когда нос сломают? Или это тоже царапина? – спросила Амели, входя ко мне с аптечкой в руках. – Садись, – указала на край ванной. Достала из сумки с медикаментами перекись и успокоила, будто ребенка: – Она не щиплет.

– Резкая, я в курсе, – улыбнулся я. – Но можешь подуть, если хочется.

– Ещё пожелания будут или можно обработать царапинки? – съязвила она в ответ.

Пару раз промокнула ватным диском мою бровь. Прижала к ней чистый и кашлянула, когда я прикрыл глаза и втянул носом воздух.

– Действительно, – улыбнулся я шире, услышав отчётливый аромат кофе и миндаля.

– Что?

– Ты пахнешь кофе и миндалем, – произнес я, заглядывая в глаза Амели. – Приятный запах.

– С-спасибо, – растерялась Резкая и видимо поэтому вдавила ватный диск сильнее, чем планировала. – Извини.

– Нормально все, – прошипел я, морщась. И завис от того, что Амели наклонилась и подула на потревоженную рану.

– Кровит.

– Кровит, – повторил за ней, пытаясь прогнать мысли, которые не приведут ни к чему хорошему. Но даже осознавая это, я не стал себя тормозить.

Подняв ладонь к щеке Амели, я провел по ней, едва касаясь кончиками пальцев, и словно в бреду прошептал:

– Не парься.

Мгновение. Может, два.

Я бы не смог устоять дольше и коснулся губами губ Амели, шепча им:

– Прости, Леля.

За что?

За порыв? За поцелуй?

За что?!

Прижимая губы к губам Резкой, я не хотел думать и разбираться, искать ответы и оправдание этому поцелую. Я не мог не поцеловать. Не мог.

Плевать.

На причины, которые толкнули меня к ней.

На вопросы, на которые не найду ответов ни сейчас, ни завтра – никогда.

На все плевать.

От одного прикосновения к губам Амели мои пронзило тысячами игл. А дальше это безумие захватило мое тело без остатка. Услышав рваный вдох и оборвавшееся дыхание Резкой меня скрутило до слепоты. Переломало, не оставив ничего целого, и вышвырнуло в День группы, где я так же посчитал себя вправе целовать Амели. Только там, на матах, меня не выкручивало так, как сейчас. Не разрывало в лохмотья нервы и мышцы. Тогда, поддавшись порыву, я не чувствовал жжение кислоты от того, что своим поцелуем шагнул за грань. За которой нет и не будет ничего хорошего. Только паника, ужас от моего прикосновения и уперевшиеся мне в грудь ладони.

Как в клубе останавливающие.

Но не оттолкнувшие, когда я оборвал поцелуй и замер в миллиметре от губ Амели.

Она не убирала свои руки и не отталкивала меня. А я… Я застыл, боясь пошевелиться и даже дышать. Я слышал в напряжении пальцев Резкой, что любое мое движение – не важно какое, – спровоцирует у нее приступ паники. Чувствовал, как ее ладони прожигают ткань моей футболки. И видел в глубине ее глаз, что я натворил своим поцелуем. Только отшатнуться назад или сказать хоть что-то успокаивающее не мог. Не сумел сделать вдох, чтобы лихорадящий мозг нашел и подобрал правильные слова. Потому что ничего, кроме бреда и лжи, в них не было.

Прости, я не хотел? Хотел.

Извини, я не знал? Знал.

Знал, но даже в бреду не мог предположить, что Амели прожжет в моей груди дыру, а затем, украв глоток воздуха, коснется моих губ.

Зачем?!

Глава 33. Амели

Могла ли я сказать, что подтолкнуло меня поцеловать Никиту? Как ни странно, да.

Дело было не в произнесенном Лукашиным «Леля». Дело было не в близости привлекательного парня. И уж точно я сделала это не под влиянием «момента».

В моем поцелуе отсутствовали импульс, острое желание или влечение. В противном случае я бы не стала держать Лукашина на дистанции, впечатав подрагивающие ладони ему в грудь.

Просто сломанная девочка, считающая, что ее поломка раз и навсегда, впервые за долгое время хлебнула эмоций.

Не пожирающий внутренности страх, не леденящую панику или смирение, вынуждающее стоять и терпеть навязанный контакт, а…

Я не могла охарактеризовать свои ощущения. Потому что неожиданно для себя вырвалась из эмоционального вакуума и оглохла от заработавших на полную катушку органов чувств.

Мимолетное прикосновение кончиков пальцев к щеке. Хриплый голос. Чувственный терпкий аромат. Тепло губ.

И толчок нежности. В самый центр груди. Заставивший покачнуться и судорожно глотнуть воздух. Чтобы сделать шаг навстречу и уже самой прижаться к обжигающим губам. Чтобы убедиться – не показалось, не почудилось, не померещилось. Чтобы испытать давно забытое снова.

Бах-бах-бах-бах-бах.

С каждой секундой сердце Лукашина разгонялось все сильнее.

Бах-бах-бах-бах-бах.

На износ. Готовое сорваться с обрыва или замереть на самом его краю.

Бах-бах-бах-бах-бах.

Его сердце металось ослепнувшей птицей, силясь выбраться из темноты и замкнутого пространства.

Билось с одуряющей скоростью и… в унисон с моим.

И если поцелуй начался с моего осторожного, прощупывающего почву прикосновения, то уже через пару секунд все вырвалось из-под контроля.

Никита закрыл глаза и положил ладони мне на талию. Они нырнули под кожанку, но замерли, столкнувшись с тканью топа. Посылая странные импульсы, быстро распространившиеся по моему телу. И согревая. Настолько сильно, что из-за разливающегося жара я убрала руки с груди Лукашина и повела плечами в попытке избавиться от куртки.

Кажется, мы оба вздрогнули от громкого шороха, когда кожанка упала на пол. Но никто из нас и не подумал отстраниться и разорвать поцелуй. Наоборот, этот звук подтолкнул Никиту к тому, чтобы скользнуть ладонями вверх по моей спине и заставить податься вперед, для равновесия обвив его шею руками.

Губы жгло, воздуха катастрофически не хватало, но я продолжала целовать Никиту, внутренне захлебываясь от какой-то странной, безумной эйфории. От нее кружилась голова, а сознание отказывалось верить, что все это действительно происходит со мной. И пока я пыталась убедить себя, что поцелуй, как и моя реакция на него, реальны, Никита перехватил инициативу, окончательно меня запутав.

Резко встав с бортика ванны, он, продолжая прижимать меня к себе, заставил чуть отступить и поясницей упереться в стиральную машину. От неожиданности я отстранилась, судорожно втянув воздух, но вновь обрушившиеся на мой рот губы не позволили очнуться, заново утягивая за собой в калейдоскоп ощущений.

Никаких личных границ, дистанций, преград между нами.

Смешавшееся дыхание и чужой, с легкой горчинкой от сигарет, вкус на губах.

Нежность, причудливым образом переплетенная с голодом и жадностью.

Потребность отвечать и отдавать взамен.

Такое было для меня в новинку. Я столкнулась с этим впервые и, подобно путнику, что заплутал в пустыне и лишь чудом натолкнулся на оазис, старалась утолить жажду эмоций. Впитать в себя все. Словно про запас, потому что рядом с Димой я никогда…

Блядь.

Дима!

Мелькнувшая мысль кнутом ударила по оголенным нервам. Заставила нутро скрутиться от боли. Меня затопило стыдом, и я уперла ладони в грудь Лукашина, разорвав поцелуй.

– Пусти! Сейчас же отпусти меня… Пусти! – истерично зашептала, на миг запаниковав от предположения, что Никита меня не услышит.

Но он услышал. Разжал руки, выдохнул и отступил назад. Сомкнул челюсти с такой силой, что я услышала хруст. Взглянув на него исподлобья, я нервно дернула за низ топа и обхватила себя за плечи, борясь с желанием сжаться в комок и стать невидимой. Мне было невыносимо тяжело ощущать потемневший взгляд Лукашина, поэтому я повернула голову и уставилась в стену.

В тишине, что воцарилась в ванной, были слышны лишь голоса соседей за стеной и учащенное дыхание Никиты. Я надеялась, что ему хватит такта сделать вид, что ничего не произошло, и молча уйти, но я ошиблась.

– Что с тобой не так, Резкая? – хрипло, раздраженно и очень-очень тихо спросил Никита, а я задохнулась от возмущения. Забыв о вспыхнувшей внутри меня потребности изучить узор на плитке, я повернулась к Лукашину и прищурилась, спрашивая:

– Что со мной не так? Тебе хватило наглости спрашивать подобное? Не смущает, что ты только что поцеловал девушку своего лучшего друга?

Лукашин ядовито ухмыльнулся, и я лишь чудом успела заметить тень неловкости в карих глазах. Она отразилась во взгляде, но не в словах:

– Напомню тебе один нюанс: во второй раз с поцелуями полезла ты, Амели. Так что если и смущаться, то только вдвоем.

Крыть этот аргумент мне было нечем. Никита прав, и мы оба это понимали. Вспыхнув от смущения, я открыла рот, пытаясь сказать хоть что-то, но так и не подобрала нужных слов. Поджав губы, я прожгла Лукашина гневным взглядом и дернула подбородком в сторону двери:

– Уходи.

– И мы даже не попытаемся обсудить…

– Нам нечего обсуждать! – рявкнула я. – Уходи, Лукашин. Немедленно!

– Тебе не приходила в голову мысль, что если ты вешаешься с поцелуями не на своего парня, а на другого мужчину, то в твоих отношения не так уж все и гладко? – убийственно-холодным тоном спросил Никита, проигнорировав мое требование. Он сделал шаг вперед и склонился надо мной, впечатав ладони в стиральную машину по обе стороны от меня. – Кого ты пытаешься обмануть? Окружающих или себя?

– Тебя не касаются наши с Димой отношения, – огрызнулась я.

– Ты права, – подозрительно быстро согласился он со мной и сразу же поставил в тупик вопросом: – Зачем ты меня поцеловала?

Его взгляд заметался по моему лицу и замер на губах. Нестерпимо захотелось провести по ним языком, стирая следы поцелуя, но я боялась, что это действие еще больше спровоцирует Лукашина.

– Зачем? – повторил он, заглянув мне в глаза.

– Захотела проверить… – я осеклась, не зная, как продолжить фразу.

– Проверить? – Его линия челюсти напряглась, на скулах заиграли желваки. – Надоело ставить эксперименты на Диме? Решила найти новую жертву?

– Лукашин, убирайся, – процедила я сквозь зубы, отталкивая его. – Не доводи до греха.

– Что ты хотела проверить?

– Ничего.

– Зачем ты меня поцеловала, Амели? – Он наклонился ниже. Теперь между нашими лицами не было и десятка сантиметров. – На меня ты реагируешь не так, как на остальных мужчин. Я прав? Твой защитный механизм сломался. Ты это проверяла?

– Катись к черту! – выплюнула я ему в лицо, уязвленная тем, насколько легко он докопался до истины.

Никита выпрямился. Несколько секунд смотрел на меня с легким прищуром, словно прикидывая что-то в уме. А затем мне захотелось провалиться под землю и одновременно зарыть поглубже этого наглого ублюдка. Потому что перед тем, как покинуть ванную, Лукашин с усмешкой бросил:

– Захочешь еще поэкспериментировать – дай знать. Это будет взаимно.

Глава 34. Никита

Мне до одури хотелось расхерачить что-нибудь в труху и наорать на Резкую. За такое своевременное озарение, притянутую за уши проверку, но больше всего – за внезапную верность охрененно правильным отношениям.

С кем? С кем, блядь?! С «любимым и уважаемым»? С тем, кто отмораживается при каждом удобном случае и прикрывается откровенной бредятиной? С Авдеевым, который как и сама Резкая, вспоминает об отношениях, лишь когда надо, а по факту эти отношения – бред и фикция?

Один – знать не знает ничего о той, кто его любит и уважает, вторая – решила поэкспериментировать и поцеловать лицемерную мразь. Которая удачно подвернулась под руку и почему-то отказывается верить в пару Авдеев-Резкая.

Ну подумаешь, Амели захотелось проверить свою реакцию…

Ничего странного.

Нормальные же и здоровые отношения.

Сбежав по лестнице вниз, я остановился. Мне до зубовного скрежета хотелось вернуться, чтобы повторить поцелуй и разнести к херам отговорки по поводу проверок. Потому что ими можно было отмазаться до того, как Амели и мне снесло крышу. После – уже не вариант. Все равно, что отрицать очевидное и с пеной у рта доказывать, что произошедшего не было, а поцелуй – моя больная фантазия.

– Ну да, – усмехнулся я. Бросил взгляд на окна квартиры Резкой и, проведя языком по нижней губе, поинтересовался: – Нравится экспериментировать, Амели? Окей.

Хотел ли я подкинуть Резкой проблем, когда доставал из кармана мобильный и набирал Димона? Нет. Какие могут быть проблемы у тех, кто их старательно игнорирует? Я всего лишь собирался проверить, как отреагирует Авдеев на мой отчёт и чем аукнется спокойное:

– Дымыч, не дергайся. Я проводил твою малышку до дома.

Но даже зная про наплевательское отношение, меня, один черт, прибило ответом:

– Ник, я тут подумал… Может, все же бухнем?

И нет, мне не показалось и не послышалось. Я ждал от Димона хотя бы попытки наезда. Но нет. Авдеев не проронил ни слова против моего решения проводить его девушку. Не задал ни единого вопроса и, что вообще не укладывалось в голове, не поинтересовался, как Амели. Словно он успел забыть о ее существовании и приступах ревности. Или решил не обсуждать по телефону уже принятое решение.

А если я сам тебе напомню о Резкой, Дымыч? Сольешься или отморозишься?

– Да не вопрос, – ответил я. – Сейчас тогда за Лилей поднимусь и подъедем. Я как раз у ее подъезда стою. Кажется, она не собиралась ложиться спать.

Ну же! Ну же, Димон!

– Ник, – замялся Авдеев, и меня едва не порвало от истерического смеха. Этой заминки хватило, чтобы получить подтверждение собственной правоты, однако Дымыч и тут заюлил ужом: – Может, сегодня без Лильки? Втроём как-нибудь потом посидим.

– Мужская компания, крепкий алкоголь и разговоры не для девочек? – поинтересовался я, едва сдерживая приступ хохота.

– Типа того.

– Давай тогда у меня, Дымыч. Я хотя бы морду обработаю. Окей?

– Окей, Никитос, – повеселел Авдеев. – Полчаса, и мы с бухлом у тебя.

Он сбросил звонок, а я уставился на мобильный и захлебнулся смехом.

То есть, как побухать, так полчаса и сам всё куплю, а как к малышке, так нахрен торопиться и что-то делать?! Дымыч, а тебя ничего не смущает?

И этот не требующий ответа вопрос неожиданно поставил меня в тупик. Ведь до стрельбы в университете Авдеева ничего не смущало. Я уверен, он даже не собирался менять стабильный и до тошноты предсказуемый распорядок.

Ему хватало «малыша», совместного обеда в университете и ужинов с девушкой у родителей. А Амели устраивала эта пародия отношений, и что-то торопить… О нет, с ее фобией это было бы странным. И удивительного в том, что Лев Андреевич вцепился в такую невестку руками и ногами, тоже не было. Даже понятно, почему он опекал ее и считал идеальной партией для сына. Ведь оба Авдеевых видели в Резкой исключительно Лилю и нихрена не знали про Амели.

Как будто я знаю…

Хмыкнув, я вызвал такси и всю дорогу до дома перекатывал крупицы информации о Резкой. Утверждать, что знаю Амели лучше того же Димона, я не мог.

Чарджер, стритрейсинг и аромат кофе с миндалем. Успокаивающее девушку «Леля», плавящие мозг сериалы про врачей и пожарных и отключающий уже мою голову вкус губ.

Я не знал о ней ничего такого, что не мог узнать любой другой, но готов был поклясться – как никто другой хотел знать больше. Не понимая, зачем мне это «больше» и почему, встречая Дымыча на пороге, я сжал кулаки от веселья на лице друга, а на языке крутились вопросы, которые нельзя задавать.

Циничная мразь? Возможно.

Только и он не лучше, Леля. Нихрена не лучше…

Я не стал развивать разговор про драку с Игнатовым и отмахнулся от вопроса, с кем успел закуситься, скупым: «С парой идиотов».

– Сам как? – спросил я у Димона, но, заглянув в первый принесенный Авдеевым пакет и оценив подозрительное количество бутылок в нем, удивленно присвистнул: – Если здесь три вискаря, коньяк, текила, я так понимаю, ужраться в сопли ты собрался не фигурально?

– Никитос, давай без приколов? – потупился Дымыч. Выудил из второго пакета похожую коллекцию бутылок и огорошил меня поторапливающим: – Давай уже разливай.

– С чего начнем? – поинтересовался я и хмыкнул внезапному признанию Авдеева:

– Мне нужен твой совет.

– По поводу, Дымыч?

– Я не знаю, что мне делать с Лилькой.

«Свалить от нее в туман», – подумал я, но вслух произнес нейтральное: – А что с ней не так?

– Со мной, а не с ней, – удивил меня Авдеев. Жестом поторопил определиться с тем, что мы будем пить, и после того, как я свернул пробку у бутылки виски, попросил: – Налей нормально, Ник.

– Не вопрос.

Взяв и наполнив практически до краев два бокала, я протянул один Димону и, пригубив из своего, вскинул брови очередной странности в поведении Авдеева. Он опрокинул в себя вискарь, словно воду, налил себе снова и сразу же ополовинил вторую порцию жадным глотком.

– Дымыч, – протянул я. – Если я за тобой буду гнать, советчика из меня не выйдет.

– В общем, я тут сегодня полдня ходил думал, – начал Димка, пропустив мимо ушей мою фразу. Выдохнул перед тем, как допить оставшееся в бокале, и вновь налил в него на две трети. – В общем, нихуя хорошего я не надумал, Никитос.

– Оно заметно.

– А знаешь в чем прикол? – спросил Авдеев. – Я не чувствую вины за вчерашнее, хоть башкой и понимаю, что это не нормально.

– Стресс, – подкинул я оправдание Дымычу и вскинул брови в ответ на его сорвавшийся в крик возглас:

– Да нихуя, Никитос! Я должен был думать о Лильке, а сам… – Авдеев мотнул головой и, вновь приложившись к спиртному, нервно рассмеялся: – Блядь, ты с Листвиной сколько зажигал? Два месяца. Два, Никитос! А я с Лилькой уже год! И нихрена не сдвигается.

– Дымыч, ты либо поясняй свою логику, либо дай мне догнаться до ее уровня, – рассмеялся я, не понимая, куда клонится разговор и при чем здесь Аленка.

– Сейчас, – кивнул Авдеев. Выпил вискарь и требующим взглядом дал понять, что единственный способ понять ход его мыслей – пить.

– Окей, – кивнул я. Выцедил содержимое своего бокала и, выдохнув, поморщился: – Дымыч, я второй сразу не выпью. Вызывай пояснительную бригаду.

– Наливай, – махнул ладонью Авдеев и рванул с места в карьер: – Ты с Алёной как познакомился?

– Дымыч, не тупи. Ты прекрасно знаешь, где и как мы познакомились, – рассмеялся я, не видя никакой взаимосвязи между мной и Листвиной и Авдеевым с Резкой. – Хочешь поностальгировать? Валяй. Я не спешу.

– При чем здесь ностальгия, Ник? – с пустого места взвинтился Авдеев. – Ты с Алёной вообще не церемонился. Даже не пытался за ней ухаживать. Подкатил в клубе и в этот же день, как в порядке вещей, улетел с ней в Москву.

– Про бригаду и пояснения не забывай, – напомнил я.

– А ты меня дослушай! – рявкнул Димка, грохнув ладонью по столу, и меня в ответ сорвало с тормозов:

– Попробуй для начала говорить по делу, а не ходить кругами! Хочешь свозить Резкую в Москву? Вези. В чем проблема? Хочешь обсудить мои отношения с Алёнкой и натянуть их на ваши с Резкой? – я посмотрел на опешившего Авдеева и усмехнулся: – Не получится, Дим. Ты не я, а твоя Лиля ни разу не Алёна. И, если уж на то пошло, я напомню тебе одну маленькую, но важную деталь. Мы с Алёной даже не думали казаться лучше, чем есть. А вы? Спорим, Лиля не знает, что ты хотел поступать на истфак?

– Это не важно, – огрызнулся Дымыч и поперхнулся от моего вопроса:

– Тебе нет, а ей? – Выгнув бровь, я ждал ответа от Авдеева, но так ничего и не услышал. – Считаешь, что твоя мечта глупая? Может, она какая-то смешная или постыдная?

– Никитос, ты к чему все это завел? При чем тут истфак и Лиля? – нервно рассмеялся Димон. – Хотел и перехотел. Какая разница, сказал я ей об этом или нет?

– А такая, что Амели тоже может о чем-то умалчивать.

– Блядь, Никитос, – захохотал Авдеев. – У всех есть секреты. Расскажет, если захочет. Я допытываться не буду.

– Тогда ответь мне на один вопрос. Что ты знаешь про Амели такого, о чем не знает никто?

– Ник, это бред, – отмахнулся Дымыч.

– Ну да, – кивнул я. Пригубил виски и ради интереса спросил: – Чего она боится до ужаса?

– Машин, – не задумываясь ответил Димон.

– Машин, – повторил я и задал вопрос, которым поставил друга в тупик: – А почему?

Я ведь мог рассказать Димону про Чарджер. Мог открыть ему глаза на сказку про «боязнь машин». Однако, увидев озадаченное выражение на лице у Авдеева, меня понесло:

– Ты не думал, что у каждого страха есть своя причина? Твоя девушка боится машин, а тебе не интересно разобраться в причинах ее фобии. Действительно, зачем? У каждого есть свои секреты? Если захочет, расскажет, да?

– Никитос, – попытался перебить меня Дымыч, но я осек его и процедил очевидное мне, но, видимо, не Авдееву:

– Если тебе насрать на свою девушку, почему она обязана хотеть тебе что-то рассказывать сама? Какой смысл ей делиться страхами и проблемами, если тебе на них плевать? – поднеся бокал к губам, я сделал крохотный глоток, и вскользь уточнил: – Я ни на что не намекаю, Дымыч, но ты решил разобраться в том, что между вами происходит, после того, как Амели собралась тебя отшить. Не до, а после. И вот ещё что. Если тебе не интересна твоя девушка, это не означает, что она не интересна остальным. Не думал об этом, Димон?