Buch lesen: «Таир. Спаси меня»
ВНИМАНИЕ!
Основано на реальных событиях. Женщина, поведавшая автору эту историю, пожелала остаться анонимом. Имена и некоторые события намеренно изменены или выдуманы.
Данная книга не претендует на достоверность и носит сугубо художественный характер. Автор книги не несет ответственности за возможные совпадения. Также автор не несёт ответственности за возможные неприятные эмоции. Жанр обозначен как триллер и остросюжетный роман. В книге присутствует насилие, как физическое, так и моральное, а также преступления во имя чести.
АННОТАЦИЯ
Ежегодно на Востоке тысячи девушек и женщин гибнут «во имя чести». Я также выросла в жестокости и боли. В четырнадцать лет меня едва не выдали замуж за старика, а когда попыталась воспротивиться – едва не казнили. Я не знала, что есть мир, отличный от моего, где нет насилия и наказания за грехи. Однажды я встречу мужчину, который заставит меня согрешить, и буду вынуждена покинуть родной дом, став его женой. Женой Таира – злодея и похитителя женских сердец и душ. И, возможно, именно он станет моим спасением.
Очень эмоционально.
Жестокость и насилие (не между главными героями).
Триллер.
Остросюжетный роман.
Основано на реальных событиях.
Все герои на момент вступления в интимные отношения – совершеннолетние!
ГЛАВА 1
Волосы мне обрезали с самого детства так коротко, что я походила на мальчика. Я всегда завидовала соседским девочкам, у которых были длинные, шелковистые локоны, которые они будто специально расчёсывали, сидя в саду. Мне же нравилось наблюдать за ними из своего сада, собирая яблоки или персики. Или пропалывая сорняки. Я никогда не гуляла без дела, в отличие от тех же ровесниц. У меня не было детства, не было дней рождения. Вместо веселья и игрушек – работа. Вместо подарков – упрёки, побои и тычки от отца, матери и братьев.
Я не роптала. Знала, за что они меня ненавидят. За то, что я девочка. Проклятье на головы отца и матери, которое рано или поздно опозорит их. Мой отец всегда говорил, что рождение девки – это наказание за грехи матери. Видимо, она однажды недостойно повела себя и поплатилась за это рождением девочки.
Мама тоже считала меня наказанием. Она не говорила, за какой грех, однако, всегда твердила: «Проклятье. Ты – проклятье моё. Нужно было утопить тебя, когда родилась!»
Мне было стыдно за это. За то, что родилась девочкой. За то, что не оправдала надежд родителей и не родилась мальчиком. Жаль. Очень жаль. Тогда мама любила бы меня, как братьев – Фарида и Амина, а папа сажал бы в свою машину и увозил бы в город, там покупал бы мне конфеты и сладкую газировку. Но он не возил. Потому что я была девочкой.
Я должна была всё время находиться дома, чтобы готовить еду, стирать, убирать и прислуживать моим обожаемым братьям. Я тоже любила братьев. Пока была маленькой. А потом, лет так с семи-восьми они начали меня избивать. Не сильно. Но мне многого и не надо было. Маленькая, худенькая, я заваливалась на землю или пол после первого тычка или подзатыльника. Но я была выносливой. Всё, что я пережила, заставило меня стать сильной и непоколебимой.
– Самина! – в очередной раз крикнула мама и стеганула меня по шее пустым пыльным мешком.
– Что? – я встрепенулась, вытирая пот со лба. Этим летом было особенно жарко и солнце напекало голову даже сквозь плотную ткань платка.
– Ты опять в облаках витаешь? О чём только думаешь! – мама не любила, когда я отвлекалась на собственные мысли. На них я не имела права. Потому что они обязательно порочные и греховные. А ещё мне не дозволялось смотреть телевизор и иметь телефон. Грех, говорила мама. Нельзя. За грех наказывают. Я росла в жутком страхе перед этим словом, которое своим значением перевешивало все остальные слова: плохие и хорошие. Оно значило для меня больше, чем «мама» или «папа».
Единственная, кто меня любила, – соседка Фатиха. У неё было восемь детей: шесть девочек и два мальчика. Странно, но Фатиха не выглядела несчастной, как моя мама. Казалось, она даже любит дочек. Хотя в детстве я думала, что притворяется. Ведь дочки – это наказание, их невозможно любить! Я всё осознаю лишь через годы. Пойму, что не все в нашей деревне были такими же фанатиками, как моя семья, где бить и оскорблять своего ребёнка считалось нормой. Где ребёнка ненавидели лишь за то, что он родился девочкой.
– Прости, мама. Я скоро закончу со стиркой, – я стирала руками, потому что жили мы довольно бедно и у нас не было стиральной машины, как у той же Фатихи. Когда отец с матерью и братьями уходили в поле, работы у меня значительно прибавлялось, как и грязной одежды.
– Оставь это. Иди к отцу. Он хочет поговорить с тобой.
По телу побежали мурашки, как и всякий раз, когда папа звал меня на кухню, где подолгу засиживался с братьями, выкуривая свою длинную трубку с крепким табаком, от которого у меня слезились глаза.
Я боялась таких моментов, потому что о хорошем поговорить отец меня не звал. Никогда. Это значило, что я провинилась и меня ждёт наказание. Иногда это была палка, которой мы гоняли коров на пастбище, а иногда – пощёчины, из-за которых потом долго горели щеки. В редких случаях отец обходился словесными упрёками, я же покорно кивала и убегала из кухни, как только мне это позволяли.
Мать ни разу не заступилась за меня, хотя я ждала этого, пока была маленькая. Она и сама боялась отца, тому ничего не стоило поколотить нас обеих. Правда, мне потом доставалось ещё и от обиженной матери, ведь это из-за меня все её беды.
– Но я же ничего не сделала, – тихо возразила матери, а та раздражённо цыкнула и покачала головой.
– Не будет он тебя бить, иди уже. Новость скажет.
Новость? Мне? У него испачкалась одежда, и её нужно постирать? Или приготовить поесть? Других новостей мне никогда не преподносили.
Всё же пошла, не решаясь ослушаться. В противном случае отец накажет. Тогда мне было четырнадцать, и я его ненавидела. Ненавидела так же сильно, как и боялась.
Вошла на кухню, поклонилась ему, низко опустила голову. Это традиция. Смотреть в глаза прямо отец не разрешал.
– Проходи, Самина, – пригласил он доброжелательным тоном, и что-то внутри перевернулось. Он редко говорил со мной в подобной манере. Почти никогда. А по имени и вовсе не называл. «Ты! Девчонка!» – так обычно он подзывал меня к себе. – Присядь, – указал на лавочку рядом с ним, и я окончательно растерялась.
– Я что-то сделала не так?
– Иди-иди, не бойся. У меня для тебя радостная весть.
Я слабо представляла, что такое радостная весть. Конечно же, знала значение этого словосочетания, но ко мне оно было неприменимо. Радости в моём детстве было откровенно мало.
– Хорошо, – я присела рядом, сложила руки на коленях.
– Скоро к нам придут сваты. Замуж тебя отдадим. Радуйся.
ГЛАВА 2
Радоваться у меня поначалу не получилось. Да и потом тоже. Я лишь открыла рот и безумным взглядом впилась в длинную бороду отца, не смея поднять глаза выше.
– Замуж? Меня? – может я что-то не так расслышала, и он говорит не обо мне? Может, это он хочет идти сватать девушку для Фарида? Как-то я слышала их разговор с матерью, та говорила, что Фариду нравится одна из соседских девушек. А ещё у неё приданное богатое будет. Но отец тогда накричал на мать, заявив, что у нас нет денег даже на сватовство, что уж о свадьбе говорить. Мать замолчала, а отец переключился на меня и накинулся с упрёками, что брожу без дела.
– Тебя, кого же ещё? – кивнул отец своей лохматой головой, развеивая в пух и прах мои сомнения. Я заплакала. Закрыла лицо руками и зарыдала.
– Не хочу замуж. Не хочу…
– А тебя никто не спрашивает! Я так решил, значит пойдёшь! Или ты хочешь остаться иссохшей старухой без мужа и детей?! – прогремел отец над моей несчастной головой.
Для женщин нашей деревни было самым страшным наказанием (разумеется, помимо рождения девочки) – остаться без мужа к двадцати годам. В девятнадцать – и то уже поздно. Старуха – так называли девушку, которую никто не сосватал. Над ней смеялись и жалели, как какую-нибудь сумасшедшую. А если девушка была красива, то называли шлюхой. Если красавицу никто не захотел сосватать – значит, она грязная, согрешившая.
И я, как и все остальные, взращенная на этой ненависти ко всему женскому, тоже сторонилась таких девушек. Я не смотрела на них с осуждением, как делала моя мать, но и не общалась с ними, чтобы меня не назвали такой же… Шлюхой.
Стать шлюхой – значит, опорочить весь свой род. Лишить семью чести и достоинства. От этой семьи все отвернутся и будут бросать камнями им вслед. Даже маленькие дети. Так будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь из семьи не убьёт согрешившую, чтобы смыть её кровью позор. А потом их будут все жалеть и сочувствовать. Не потому, что они потеряли дочь, сестру или жену. А потому что на их долю выпало пережить этот позор. Говорили, в соседней деревне подобное случалось часто. У нас же такого случая не было. До того дня…
– Не хочу… Не хочу замуж. Не хочу, – твердила, как заведённая, на что отец разозлился и прогнал меня.
Я бросилась к матери, упала ей в ноги, обхватывая колени и целуя руки, которыми она пыталась меня оттолкнуть. Я не знала, за кого они хотят отдать меня, но отчего-то до ужаса боялась. В нашей деревне я мало кого знала из мужчин. Мне было запрещено разгуливать по улице без веской на то причины. Исключением являлся поход в магазин, к менялам и торговцам или на пастбище. И то только в присутствии матери. Да даже если бы её не было рядом, я всё равно не осмелилась бы поднять взгляд на мужчину, чтобы не стать шлюхой. На мужчин смотреть – большой грех. Можно только на родных братьев. О том, чтобы заговорить с чужим мужчиной, вообще речи не шло. За такое могли казнить сразу же, без суда и следствия. Впрочем, обычно так и делали. Это уже через годы я поняла, что самосудом мои земляки занимались без веских доказательств вины. Девушку даже не всегда водили к врачу, чтобы определить, девственна она или нет. Если главе семьи казалось, что это лишнее, приговор выносили просто со слов соседей или знакомых, которые видели, как девушка опорочила честь семьи. Потом я буду задумываться над тем, что происходило на моих глазах, о том, что произошло со мной… Почему люди поступали так со своими родными? За что? Что побудило их стать такими? Вера? Нет. Религия здесь ни при чём. Это сотворили сами люди. От злобы своей, от зависти или боли. Неважно. Всему виной люди. И я буду долго ненавидеть их всех за ту боль, что мне пришлось пережить.
– Отстань, полоумная! – прикрикнула на меня мать, толкая на землю, и я растянулась прямо в луже, куда выливала грязную воду после стирки.
– Нет, мама, нет! Не отдавайте меня! Я не хочу замуж! Ты же говорила, через два года после того, как пойдёт кровь!
Месячные наступили весной, а значит, у меня ещё было время. Уже тогда я понимала, что несколько месяцев не спасут меня от неминуемого замужества, и я, конечно, хотела замуж… Но мечтала выйти за того, кто придёт к нам свататься, я его увижу и полюблю. Как в фильмах, которые мать с Фатихой смотрели по вечерам, когда отца с братьями не было дома, а соседка сбегала ненадолго от своих. Я украдкой следила за происходящим на экране старенького телевизора и мечтала так же… Чтобы можно было не заматываться в тяжёлое, жаркое покрывало, когда выходишь из дома, чтобы жених в присутствии родителей надел мне на палец золотое кольцо, а мама подарила мне несколько красивых платьев и вручила приданое. И чтобы жених был красивый и нежный. Чтобы увёз меня отсюда подальше и больше никогда не позволил вернуться домой. У меня бы отросли, наконец, длинные волосы, и я надевала бы только красивую одежду.
Я мечтала об этом втайне, никому не рассказывая о своих грешных мыслях. Да и некому было рассказывать. Только несколько овец да пара худых коров. Им я тоже ничего не говорила, боясь, что мать может услышать и рассказать отцу. Сама она редко меня била. Могла дать затрещину или тряпкой отмахнуться, но так сильно, как бил отец, – никогда. Вот только я сомневалась, что она сохранит мою тайну. Первым делом пожаловалась бы ему, человеку, которого я со временем возненавидела так сильно, что, видя, как он уходит со двора, хотела воткнуть в его спину вилы. Причинить ему боль хотя бы раз.
– Замолчи! Кто ты такая, чтобы спорить с отцом? Как посмела?
Я не знала, как посмела, откуда во мне взялось столько смелости и духа. Поднявшись с земли, шагнула к матери и схватила её за руку.
– Не отдавай меня! Мне там будет плохо! Я знаю, мне будет плохо! – предчувствие меня редко обманывало. Я всегда знала, когда отец вернётся домой злой и побьёт меня. Всегда это предвидела. На этот раз я тоже почувствовала опасность и тревогу. И снова не ошиблась.
– Глупая девчонка! Ты даже не представляешь, как тебе повезло, – мать с опаской обернулась на кухню, а потом потащила меня за сарай, больно сжимая запястье. – Твой жених очень богатый. Будешь жить как королева. Мы даже не могли мечтать выдать такую худую и некрасивую девочку за подобного мужчину. Больше не будешь пасти овец да коров, будешь в золоте ходить, – мать шептала мне это так горячо и вдохновенно, что я даже замолчала, прислушавшись к её словам.
А что, может, зря я так всполошилась? Может, это билет на свободу? Туда, где я не буду бояться побоев и греха? Туда, к красивым платьям и расшитым шелковым платкам?
Золото. Мать неустанно твердила о золоте, которого у меня будет целая гора. Я видела золото только раз, в материном сундуке, она прятала его в тряпичной сумочке. Кажется, это были серьги. Красивые, блестящие. Однажды я вытащила их, чтобы посмотреть, за что получила по рукам. Мать никогда их не надевала, наверное, боялась потерять.
Золото – это хорошо. Золото – это богатство, а богатые люди могут многое. И я не буду тогда стирать руками и есть невкусную кашу. Когда у нас было туго с деньгами, мясо ели только отец и братья, потому что они мужчины и им нужна сила для работы. А мы с матерью ели кашу и фрукты.
Мать замолчала, у неё закончились доводы. Замолчала и я. О красоте жениха я не осмелилась спросить. Это грешно. Но решилась поинтересоваться о его семье. Мать злилась, но должна была меня уговорить.
– У него нет родителей. И других близких родственников тоже. Один живёт, в большом, красивом доме. Невесткой не будешь, как была я долгие годы, сразу же с первого дня станешь хозяйкой дома.
Это был веский аргумент. Контрольный, я бы сказала. После такой новости я уже сама захотела замуж. Пусть даже жених некрасивый. Главное, чтобы забрал меня отсюда.
ГЛАВА 3
Когда коровы и овцы зашли в сарай, а я закончила с приготовлением еды, мать загнала меня в комнату, прошипела, чтобы не высовывала нос.
– У тебя волосы ещё очень короткие, даже из-под платка торчат. Некрасиво. Больше стричь не будем, пусть до свадьбы немного отрастут. Да и синяк ещё не сошёл.
На скуле у меня действительно красовалась небольшая, но яркая гематома. Это брат Амин не рассчитал силу. Хотел подшутить надо мной, испугал, выскочив из-за угла дома, а я не удержалась и упала.
Мать ушла готовиться к встрече сватов, а я принялась метаться из угла в угол. Хотелось увидеть того мужчину, что решил меня сосватать. Странно, конечно… Почему меня? Я и правда слишком худая и непривлекательная. Вот у Фатихи старшая дочь очень красивая. Почему он не пошёл свататься к ней? Да и помимо дочерей Фатихи в деревне было много девушек, по возрасту подходящих для замужества.
А может, он тайно следил за мной и влюбился? Ведь любят не за красивое лицо – я слышала это в материном сериале. Любят за красивую душу. Может, под этими тряпками он разглядел мою душу?
Спустя час из открытого окна до меня донёсся гомон. Людей было много: женщины и мужчины. Жаль, окно выходило в сад, и я не могла увидеть тех, кто вошёл во двор. Я слышала радостное восклицание моего отца, он приветствовал гостей и приглашал их к столу, который я помогала матери накрывать перед домом. Сначала они выпьют кофе, обсудят детали, а позже, когда решится вопрос со свадьбой, сядут поужинать. Я ждала этого момента, чтобы аккуратно пробраться в комнату братьев и оттуда выглянуть во двор.
Сердце билось так быстро и сильно, что, казалось, вот-вот лишусь чувств от волнения. Я боялась и одновременно предвкушала нашу встречу с женихом. Но пока такой возможности не представлялось, и я тихонечко прокралась в спальню Фарида и Амина. Воспользовавшись тем, что братья были на улице вместе с родителями, я бросилась к окну и, упав перед ним на колени, осторожно выглянула снизу. Во дворе горели две лампочки, которые отец запрещал включать в будний день. Только по праздникам. Вокруг лампочек суетливо летали бабочки и мошкара.
Я пробежалась взглядом по гостям и почти никого не узнала, кроме Фатихи и её мужа. Она, обычно весёлая хохотушка, сидела, опустив глаза и склонив голову. Наверное, стеснялась чужих людей. Я раньше их не встречала. Мужчин я вообще не знаю, кроме самых близких, а вот женщин в деревне видела всех. Эти были чужие.
Я обрадовалась. Значит, буду жить далеко от родителей.
Но где же жених? Он не пришёл? Его так же оставили в комнате, как меня? Да нет же. Что за глупости? Он же мужчина, кто же его заставит сидеть в комнате?
Да и мать сказала, что у него нет родителей. А представлять его интересы перед моим отцом может кто угодно: от дальних родственников, до знакомых. Вот бы они скорее договорились, и свадьба состоялась. Мне подарят золото и увезут отсюда. Я больше не буду доить коров и счёсывать пальцы до крови, пытаясь отстирать толстый слой грязи со штанов братьев и отца. А последний не будет меня бить из-за всякой мелочи. Мелочи, из-за которой он ничего не говорит Фариду и Амину, потому что они парни.
У меня будет своя семья, где меня будут любить. И если за какие-то грехи у меня родится девочка, я не буду обстригать ей волосы. Я куплю ей красивый платок и много платьев.
Жениха я так и не увидела. За столом не было молодых мужчин, но я успела рассмотреть золотые браслеты на кисти одной из женщин. Они отсвечивали жёлтым блеском и звенели, когда женщина что-то говорила, при этом будто нарочно жестикулировала этой рукой. У нас женщины так много не говорят и громко не смеются. Это грех. Грех привлекать к себе внимание мужчин. Грех тараторить без умолку за столом. Отец за такое побил бы мать. Но сейчас он сидел молча, лишь иногда поглядывал на женщину из-под косматых бровей.
Я не могла расслышать, о чём они говорят, а все мои мысли занимали эти браслеты. Они, должно быть, стоят целое состояние. С тех пор золото и начало ассоциироваться у меня со свободой. Пока это слово маячило перед взором призрачным маревом, но я отчаянно хотела её приобрести. Свободу…
– Ах ты, паршивка! – прошипел вдруг кто-то у самого уха, и я взвизгнула от неожиданности. Рука Амина тут же зажала мне рот. – Молчи, глупая, а то услышат, – руку он убрал, а во взгляде старшего брата я заметила смешливые огоньки. – Что, жениха своего хотела увидеть?
– Только отцу не говори, – взмолилась тихо, краснея из-за своего поступка. Нельзя смотреть на жениха, пока не позволят старшие.
Он задумчиво почесал жидкую, но пушистую бороду.
– Ладно, не скажу. Но ты тогда мне персиков пойди нарви.
Амин в отличие от Фарида почти не бил меня. Он был похож на мать, такой же хитрый, умный, изворотливый. Любил подшучивать надо мной, иногда рассказывал родителям о моих проступках и с ехидной ухмылкой наблюдал, как отец лупит меня палкой. Вот и сейчас я боялась, что расскажет. Но замаячившая впереди свобода придала смелости, и я спросила его:
– А ты видел того мужчину? Ну, за которого меня замуж отдают?
– Нет, он не пришёл. Но я видел его как-то в городе. Рынок, куда мы возим продавать фрукты, ему принадлежит.
Рынок? Целый рынок?! Я даже рот разинула от удивления.
– А какой он? – прошептала завороженно, совсем позабыв о приличии.
– Узнаешь потом, – снисходительно ответил брат. – Всё, иди к себе, дай отдохнуть.
– Нет-нет, скажи. Скажи, какой он? Хотя бы что-нибудь…
Амин как-то странно на меня взглянул, а потом, склонившись, заговорщицки прошептал:
– Старый и мерзкий. У него большой живот и лысина. И зубы вставные!
Я выбежала из комнаты братьев в слезах и бросилась к себе. Упала на скрипучую кровать, закрыв лицо руками.
Неправда. Это неправда. Брат соврал мне. Подшутил надо мной, поиздевался. Меня не могут отдать за старого, отвратительного деда!
ГЛАВА 4
– Как ты посмела мне перечить? Потаскуха! – рявкнул на меня отец, приближаясь с палкой, которой мать только что выгнала овец на малое пастбище. Отец вырвал палку из её рук и бросился ко мне, собираясь поколотить. Я закрылась руками, чтобы не попал по голове, и вдруг услышала тихий голос матери:
– Не стоит, Акрам. Не бей.
– Чтооо? – взревел он, поворачиваясь к жене и замахиваясь уже на неё. – И ты мне перечить вздумала?!
– Нет-нет! – замахала мать руками. – Ты сам знаешь, как лучше. Но если на ней синяки останутся, что скажем Асафу? Он же захочет её увидеть. А потом станет спрашивать, за что били. Мало ли что подумает про эту девчонку. Ещё откажется брать её.
Я выдохнула, когда отец опустил палку, вняв словам матери, что случалось довольно редко. Да и не заступалась мать за меня никогда. Я всегда ждала и верила, что однажды она пожалеет меня, проникнется, но увы… Да и тогда я не обольщалась. Она не за меня заступалась, она переживала, что старик не захочет взять меня в жёны.
Но поразило меня не это. То, что я для своих родителей значила меньше, чем одна овца из стада, не было для меня новостью. Тогда, в четырнадцать, я уже знала, что они меня ненавидят, и чуда не ждала. Поразило другое… Мать сказала, что жених захочет увидеть меня. Но она же мне говорила всегда, что до свадьбы нельзя видеться с мужчиной! Нельзя смотреть на того, кто тебе не муж. И мужчина смотреть не должен. Это грех! Я видела, как выдавали замуж своих дочерей наши односельчане, и всегда жених видел невесту только на свадьбе. По крайней мере, так все говорили.
– Не пойду за старика, – всхлипнула снова я, и отец, зло отшвырнув от себя палку, завопил на мать, тыча в меня пальцем.
– Это твоё воспитание! Ты не смогла одну девчонку нормально вырастить! Посмотри, как себя ведёт эта потаскуха! – отец всегда, когда злился, называл меня потаскухой. А я долго не понимала значения этого слова, думая, что это моё второе имя.
Я не любила, когда отец кричал на мать. Мне было жаль её. Несмотря на всё, что она мне говорила, на то, что ни разу не вступилась, не обняла, не прижала к своей материнской груди, я любила её. Не так, как любят дочки Фатиху, но любила.
А ещё она была женщиной. Женщиной, которую также могли побить палкой, запереть в комнате или отругать. Я не знала родителей матери, отец не пускал нас к ним, хоть они и жили в соседней деревне, объясняя это тем, что теперь мать не имеет к их семье никакого отношения. Да и она не рвалась. Из чего я сделала вывод, что она не скучала по ним, раз ни разу не попыталась сбежать от отца к своим папе с мамой. Может, они были такие же, а может, даже хуже… Они также считали мать проклятьем и постоянно напоминали ей об этом. Думаю, что так и было.
Спустя годы я на многое, если не на всё, начну смотреть другими глазами. Я осознаю, какими больными были, если посмотреть глазами нормального человека, окружающие меня люди. Их души сгнили, превратились в тошнотворную, вонючую массу, они превратились в бешеных животных. Потому что всё это считать нормой невозможно. Всё то, что я и сама считала нормой до тех пор, пока Таир не вырвал меня из этой страшной бездны, где лишь вязкая чернота и смрад грехов.
Грехи. С ними у меня будет отдельная работа. Как узнаю я позже, грех – это то, что делали со мной мои родители. Токсичные, насквозь пропитанные своим фанатичным бредом и ненавистью ко всему, что в нормальном мире считается благодатью. С Таиром я узнаю, что женщин страстно любят, целуют, обнимают. Им дарят подарки и забирают у них тяжёлые вещи, чтобы не было тяжело. Их целуют по утрам и ревнуют без вреда их здоровью и без угрозы их жизни. Их не называют шлюхами лишь за один взгляд, их не бьют палкой и не таскают за волосы. В них не бросают камнями, стараясь попасть в голову, чтобы разбить лицо и увидеть кровь. Не пытаются этой кровью безвинной девочки смыть свои грехи.
Но всё это я познаю потом. Спустя годы. А тогда я смотрела на мать и плакала. Отец схватил её за волосы, потянул на себя. Так сильно, что у матери, всегда спокойной и тихой в его присутствии, брызнули из глаз слёзы.
– Потаскуха ты и твоя дочь! Вы навлечёте на мою голову позор!
– Нет, нет… Не будет этого, – мать через силу замотала головой, подняла на меня взгляд. Ненавидящий, злой. Такой страшный, что у меня заболело сердце. Она не смотрела на отца, который причинял ей боль. Она смотрела на меня, считая, что это я виновата во всех её бедах. И я верила тогда, что так и есть. Ведь я её проклятье, причина того, что отец её больше не любит. Тогда я не понимала, что отец вообще никого не любит. И не любил никогда.
– Займись ею! – рявкнул отец, отшвыривая от себя мать так, что она не удержалась на ногах и упала на траву. – Если к вечеру не успокоится, забью её этой палкой! – а потом повернулся ко мне и затряс в воздухе своим кулаком. – Ты выйдешь замуж! Поняла?! Пойдёшь и будешь мужу ноги целовать! Потаскуха!
Отец ушёл, ругаясь и проклиная тот день, когда я родилась, а я подбежала к матери, чтобы помочь ей встать. Мне подумалось как-то мельком, что она сейчас оттолкнёт меня или ударит. Но она схватила своими ладонями моё лицо и вперилась в меня диким взглядом.
– Не противься, слышишь?! А то убьёт и меня, и тебя! За тебя Асаф золото обещал! Много золота! Отец не позволит тебе отказаться от свадьбы! Связанную, как овцу, отдаст! О нас подумай! О братьях, обо мне! Сколько ещё нам из-под коров навоз убирать?! О себе подумай, глупая! Будешь иметь всё! Будешь хозяйкой в богатом доме с прислугой! В золоте и изобилии купаться будешь! – увидев в моих глазах сомнение, мать оттолкнула меня, встала с земли. – Иди поешь и поспи. Завтра начну готовить тебя.
Я не знала, как меня собираются готовить. Я вообще мало что знала о свадьбе и отношениях между мужчиной и женщиной. Сначала невесту разрисовывают хной, надевают на неё вуаль и выводят к жениху. Их соединяют в браке, потом муж забирает свою жену в свой дом. Потом, спустя несколько месяцев, у них появляются дети. А потом эти дети становятся большими, и их тоже женят или выдают замуж. На этом мои познания о семейной жизни заканчивались.
Отец сказал, что свадьба состоится через семь дней. Семь дней, показавшихся мне адом на земле. Я с ужасом ждала того дня, когда увижу его. Мерзкого беззубого старика с большим животом и морщинами. С ним я уеду в его логово и там завяну, как цветок. Так сказала своей дочери Фатиха, собирая в своём саду яблоки. Фатиха говорила это не со зла. Даже немного всплакнула. Я же, привалившись к забору, обняла себя и заплакала.
Я редко плакала, привыкла не жаловаться на жизнь, принимать всё безмолвно и безропотно, знала, что никто не пожалеет. Но тогда мне стало так горько и больно, что не смогла смириться с предстоящим ужасом. Не могла позволить отцу выдать меня за старика.
Я решила бежать. Дождаться, пока все уснут, и сбежать. Только воплотить в реальность эту задумку было нелегко. Во-первых, мать пристально наблюдала за мной, и казалось, будто она следит даже ночью. По крайней мере, я слышала её шаги. Отец с братьями после тяжёлого трудового дня и плотного ужина всегда крепко спали, они не представляли угрозы на этом этапе. Но имелся ещё высокий забор, который отец запирал на ночь на замок, и выбраться из дома можно было только через сад, там дырка в заборе, через которую бегали кошки. Если постараться, я смогла бы туда пролезть.
Однако имелась ещё одна проблема, и она перевешивала своей значимостью две предыдущие… Куда я пойду? К кому? Кто меня спасёт? У меня не было родственников, кроме тех, кого я называла семьёй. И тут я вспомнила о родителях матери. Тех, о которых она ничего не говорила и даже не вспоминала их. Я знала лишь их имена и название деревни, в которой они жили. Этого было достаточно, чтобы отыскать их. Разумеется, если меня не поймают раньше. Нужно быть осторожнее.
ГЛАВА 5
Я согласилась на требования матери. Согласилась увидеться с женихом и вести себя скромно и тихо, как и полагается молодой незамужней женщине. Я на всё согласилась, лишь бы усыпить её бдительность. Если бы стала перечить, отец перебил бы мне хребет палкой, как и обещал. А мать не заступилась бы, как обычно.
Низко опустив голову и глотая злые слёзы, я бродила так до самого вечера. Удивительно, но мать не ругала меня за то, что хожу просто так и ничего за целый день толком не сделала. За меня давали столько золота, что теперь уже всё это стало неважным.
Я делала вид, что страдаю и переживаю, однако, на это времени у меня не было. Отчаянно соображая, как совершить свой побег, я то и дело осматривала сад и дырку в заборе, мысленно примеряясь к ней и представляя, как буду пролезать в такое узкое отверстие. Я обхватывала талию ладонями, надеясь, что не слишком толстая и не застряну там. Тогда отец меня точно убьёт.
Наступила ночь, и я сделала вид, что сплю, заранее одевшись и накрывшись одеялом с головой. Было жарко и душно, но я не решалась высунуться. Казалось, что за мной следят даже стены дома, и, как только покажусь, тут же прибегут родители.
Пролежав в одной позе несколько долгих часов, решилась выйти из своего укрытия, предположив, что все уже уснули.
В доме было непривычно тихо. Наверное, оттого что обычно в это время я уже крепко спала, уставшая после долгого и изнурительного дня. Взяв свой маленький узелок, накинула на плечи тяжёлое покрывало, без которого из двора никогда не выходила. Я часто видела других девушек без покрывала, просто в платке и длинном платье, закрывающем шею, руки и ноги. Мне и самой хотелось так одеваться, но мать запрещала, поясняя это тем, что незамужняя девушка не должна показывать своё лицо и фигуру.
Сейчас же покрывало служило мне некой маскировкой, и под ним я чувствовала себя спокойнее. На негнущихся ногах приблизилась к комнате братьев, припала к двери и прислушалась. Оттуда доносился дружный храп. Следующей остановкой была дверь в спальню родителей. Там было тихо, и я на какое-то время замерла от страха, опасаясь стать услышанной и пойманной. Простояв так несколько минут, сделала первый шаг, затем второй, а затем выпорхнула из дома, обрадовавшись тому, что отец не стал запирать дверь. Идти к нему за ключом я бы не осмелилась, тогда довелось бы прыгать из окна в колючий кустарник.
