С берега не ответили.
– Трус! Добей, ну!
Брызги ярости окропили воздух. Ведь даже не знает, в ту ли сторону воюет. Но чужие ладони она выдумать не могла. Тепло человеческих пальцев через ткань и силу толчка. Осязание после болезни слишком чуткое для подобных заблуждений. Как и слух. Как и шестое чувство, теперь раззадоренное звенящим напряжением.
Воображение подкидывало абсурдные варианты. Кандидатами на роль губителей напрашивались те ребята, что поймали ещё в селе, или тот, кто помог им в одночасье исчезнуть. Больше суток одна в забытых Богом землях. Кто? Как? За что?
– Хватит! Я устала!
Аделина едва не ревела. Потому что боязно подойти к берегу, где будто и не было никого. Потому что не знала, где берег.
В кожу впивались ледяные шипы. Ничего не происходило, разве что от гнетущего ожидания неизвестного подкрадывалась истерика. Девушка гребла, куда глаза глядят – в никуда. Кое-как преодолев жалкие метры, поворачивала. Искала твердь выше уровня воды. Не дольше пяти минут продолжались поиски, но этого хватило для первых седых волос. Куда ни вела интуиция, дно не опускалось и не поднималось. Илистыми перекатами кочки чередовались с ямами и только. Аделина почти поверила, что дошла до моря и заступила на бескрайнюю мель. Раньше, чем позже, решится утопиться, лишь бы покинуть голодные топи.
Когда безысходность достигла апогея, к рукам ласково и робко прильнула жизнь. Прежде острым, длинным пёрышком. Затем другим, пока те не срослись в хрупкие кущи. Камыш. Тут же гладкими плошками на мясистых ножках – листы кубышек. Неспешно, крадучись Аделина пробиралась через заросли. Сердце вспыхнуло от непрошенного восторга, но хозяйка его больше не позволила себе радоваться. Не может. Что угодно должно произойти и непременно произойдёт, хоть здесь, хоть на суше. Психика измотана. Готова поверить буквально во всё. Поверить, но не принять.
Поплутав в камышовых дебрях, слепая выбралась на берег. Одежда облепила тело, в сапогах доверху стояла вода. Девушка тряслась и рвано дышала. Не хотелось никуда идти, но и оставаться на месте нельзя. Уши не слышали, как губы лопотали бессвязное. Бред резко оборвался чужим шёпотом:
– А-а-а-ад-а-а-а-а.
Всё человеческое, что сохранила в себе Аделина, окончательно и бесповоротно покинуло её. Застыла камнем. Камнем от сотворения мира у безымянного озера.
– А-а-а-ад-а-а-а-а.
Ад представлялся? Или имя её шелестело в берёзовых листьях? Как угодно, а правда одна – хриплый голос звучал в голове. Слишком живой для иллюзии, и в то же время фальшивый. Как сон, порождение душевного нездоровья, вшивался в ткань реальности.
Аделина горько усмехнулась. Не послушалась. Не пошла, куда её звали… или откуда гнали? Зачем? Не глупая же. Вот, совсем рядом, люди. Аромат свежеиспечённого хлеба, старой печи. Петух глотку рвёт, собак цепных перекрикивает. Машина проехала метрах в пятидесяти впереди, завернула куда-то за невидимый барьер. Жаль. Можно было бы попросить подвезти. Вдруг те самые ребята? Может, ещё не поздно? Потому что от усталости хоть с ног вались. Так хочется уснуть в натопленной бане, прямо на полу. Так, в помешательстве прошагав шесть километров, Аделина и легла, не раздеваясь.
На досках парной неудобно. Укрытая травяной периной сырая земля. Стены – берёзы, ели да тополя. Небо потолком. Моросит. Разве может быть мираж для слепого? Тактильная, слуховая галлюцинация. Ярче, чем настоящая, суровая жизнь.
Аделина сжалась в позе эмбриона. Старый перелом калил железом. Осталась вдыхать пыльцу клевера и соль слёз горькой полыни. Не нашла в себе храбрости покинуть локацию, которая на какое-то счастливое мгновение показалась домом. Это не защита – пародия. Если спрятаться в зарослях, больше не окликнут?
Наступала ночь. Влажную кожу обжигала стужа. Рюкзак с одеждой остался покоиться на озёрном дне вместе со здравым смыслом. Девушка хотела одного – стать фиалкой в тени рябых крон. Стать изъеденной гусеницами земляникой или опавшим тлеющим листом, лишь бы не жить. Лишь бы не чувствовать голода, холода и вибраций сбитого пульса.
– Хватит. Я устала…
Темнота онемела. Смолкли птицы, жуки и травы. Аделину словно накрыло стеклом – так было обманчиво тепло и тревожно. В бессилии даже не шелохнулась. Животные инстинкты загорелись, не найдя выхода. Она хотела бы спать, если бы не бодрость в каждом ударе в клетке рёбер. Обхватила запястья, царапнула. Нет, не сон. Лежит и вглядывается во мрак.
Отвыкшие глаза потяжелели, затылок налился свинцом. Слепая видела. Крошечную светящуюся точку по центру, как прицел. Оглушённая, съеденной тьмой, Аделина наблюдала кошмар наяву. Точка разрасталась, стала обретать форму.
– Нет, не надо!
Тело в обход разума насекомым заворочалось в мятой лебеде. Зажмурилось. Огонёк никуда не делся. Несчастная вскочила. Всё повторяя «нет-нет-нет», носилась по хаотичным траекториям, врезалась в древесные стволы. Звала на помощь. И её звали в ответ. Эхо на крыльях ночи доносило из чащи обрывки имени. Аделина спутала их с недавней фантазией. Потому что единственная реальность – светящийся фантом. Он явился из червоточины мира на обратной стороне век. Неумолимо наступал, чтобы, наконец, дойти до конца. Слабое сияние тянуло солнечные руки вглубь сознания, чтобы на этот раз ослепить душу.
Немое существо из детского морока, игнорируя законы биологии и Божьи заповеди, подошло вплотную. В упор уставилось на жертву. Незрячая, лишённая выбора, посмотрела ему в глаза. Пустой чёрный взгляд. Всё это время, от самого рождения, главным её кошмаром был человек. Тот, кто накануне защитил от обидчиков. Кто исполнил мимолётное желание и помог искупаться. Кто отрезал от всего остального мира. Самый близкий из людей в этом космосе без стен и дверей. Ближе никого нет и не будет.
В одночасье Аделина сошла с ума. От испуга остановилось сердце, а из горла вырвался дикий вопль.
– Мама! Мама!
Дочь металась по кровати. Одеяло скатом сползло на пол, обнажая мокрое от пота тело. Женщина, на ходу одёргивая халат, бежала к своему ребёнку. Почти как тогда, когда та была малышкой в колыбели и плакала, плакала, плакала.