Горящая черная звезда, пепел, подобный снегу

Тем, кто не был упомянут в истории

Хронология

Эпоха воюющих кланов

– 500 циклов

Девяносто девять кланов сражаются друг с другом за территорию. Выживают только несколько доминирующих представителей (в первую очередь Мансорианский клан из Северных степей и клан Сун из Южных долин), которые становятся могущественными вождями, превращая другие кланы в простых землевладельцев.

Первое царство

Цикл 0–591

Доминирующие кланы создают могущественные государства. В попытке укрепить власть их правителям присваивается титул «король». Возникают территориальные споры, однако большую часть этой эпохи доминирующие кланы не развиваются.

Ближе к концу генерал Чжао Чжун из могущественного Центрального царства Хин начинает войну с целью объединения других вождей в единое царство Хин. Мансорианский клан вместе со своими землевладельцами ведет ожесточенную борьбу, но несет тяжелые потери. Клан Сун сдается, и его члены становятся советниками императора. Генерал Чжао провозглашается первым императором Цзином.

Срединное царство

Цикл 591–1344

За объединением некогда раздробленных кланов начинается эра стабильности, в которой первый император Цзинь и его предки проводят политику, направленную на стимулирование экономического развития новообразованного государства. Наиболее примечательным является описанный способ стандартизации всей практики в пределах Срединного царства, как способ ограничения власти завоеванных кланов. Вспыхивающие на протяжении всей этой эпохи восстания мятежных кланов быстро подавляются армией императора.

В конце данного периода императором Янь Луном (Император-Дракон) овладевает навязчивая идея о возможном восстании мансориан. Он считает, что всему виной политика императора Цзиня, позволяющая Девяноста девяти кланам сохранять свои собственные земли, культуру и быт. Слабый и жадный, в попытке удержать власть он вызывает Алого Феникса, Бога-Демона, что пребывал в глубоком сне под контролем его семьи, и начинает собственную военную кампанию с целью уничтожить Девяносто девять кланов.

Мансорианский генерал Ксан Толюйжигин, связанный с Богом-Демоном Севера Черной Черепахой, возглавляет контратаку. К нему присоединяются бывшие союзники клана. Они проигрывают, и в припадке ярости Ксан Толюйжигин бежит на север, по пути разрушая города Хин и убивая мирных жителей. По сей день неясно, где нашел упокоение его дух и нашел ли он его вообще.

Последнее царство

Цикл 1344–1424

Девяносто девять кланов почти уничтожены, разбросаны по стране и вынуждены уподобиться народу Хин. Последнее царство просуществовало всего восемьдесят циклов. Затем, в тридцать втором цикле правления династии Цин под властью Светящегося Дракона, императора Шо Луна, происходит вторжение элантийцев.

Элантийская эра

Год 1 (цикл 1424) – наши дни

Пролог

И когда первый из людей увидел Свет Творца и его Ангелов, он почувствовал, как в его крови пробуждается магия металла – сила, способная принести свет в мир, что погряз в темноте.

«Священная книга Творений», Первое Писание, стих Тринадцатый

Элантийская эра, цикл 12

Где текут реки и кончаются небеса

Снег укрыл храм, спрятанный в горах, осыпал белые сосны серым пеплом, заставил замереть некогда бурлящие реки. На резных карнизах, в зале, где когда-то струился водопад, все еще висели шелковые портьеры. В зимней тишине, застывшей среди розового дерева и камня, неба и льда, раздался резкий стук металлических ботинок.

– Верховный генерал Эрасциус. Появились новости от шпионов.

Эрасциус положил написанный на хинском томик рядом с элантийским переводом, над которым он работал. Металлические браслеты на его запястьях блеснули в сером солнечном свете, когда он, с волосами белее снега, кожей, бледной, точно молоко, и испещренной шрамами от все еще заживающих ран, поднял голову.

– Говори, – скомандовал Зимний маг. Резкое слово вырвалось струйкой морозного воздуха.

Белый ангел, патрульный, присланный на эту гору – новую базу элантийской армии, – склонил все еще защищенную шлемом голову.

– Наши разведчики обыскали Школу Сжатых Кулаков и прилегающие к ней земли. Никаких следов печатей, музыкальных инструментов или Лазурного Тигра.

Пока Ангел озвучивал свой доклад, Эрасциус поймал себя на мысли о том, что его раздражает блеск доспехов патрульного. Гнев вспыхнул, словно раскаленное добела пламя, и дыхание Зимнего мага участилось.

Месяц. Целый месяц проведен в безрезультатных поисках Лазурного Тигра – одного из четырех Богов-Демонов, способных даровать хинам невероятную силу. Они, элантийцы, пересекли море Небесного Сияния, чтобы принести свет в это падшее царство, взять его и его ресурсы под крыло великой Элантийской империи. Они свергли императора Последнего царства, истребили всех практиков… за исключением маленькой горстки. Самое ужасное, что в прошлом месяце, во время их нападения на последнюю школу практики, мальчишке и девчонке, которые привязали к себе Богов-Демонов – Черную Черепаху и Серебряного Дракона, – удалось улизнуть.

Эти двое едва не уничтожили всю элантийскую армию. Им бы это удалось, знай они, как в полной мере использовать силу Бога-Демона.

Так элантийцы оказались в затруднительном положении, а Эрасциус был вынужден сосредоточиться на поиске одного из оставшихся древних существ. Они отыскали Лазурного Тигра в Школе Белых Сосен, но практики-хины освободили его до того, как элантийцы успели им завладеть.

Смерти каждого из этих практиков было недостаточно, чтобы компенсировать подобный провал.

– Никаких следов мальчишки? – протянул Эрасциус.

– Пока никаких, верховный генерал.

– А девчонка? – его голос стал обманчиво мягким. – Что насчет нее?

– Последний раз она была замечена у западной базы. Разведчики преследовали ее и двух ее сообщников, пока те не затерялись в Эмаранской пустыне.

– Когда это было?

– Несколькими днями ранее, верховный генерал.

Браслеты на предплечьях Эрасциуса сверкнули, когда он призвал металлическую магию – магию, которая когда-то, словно стрела, пробила слабую оборону практиков и императорской армии Хин. Магия, которая помогла за считанные недели занять это огромное, богатое царство и расширить Элантийскую империю.

Вот что отличало элантийских магов от большинства военных и позволяло им отдавать приказы, которым другие подчинялись. Королевские маги были избраны самими богами, чтобы направлять силу высших существ в нужное русло. А Эрасциус являлся самым могущественным из них. Судя по разноцветным браслетам на их запястьях, сильнейшие из Сплавов овладевали магией двух или трех металлов. Эрасциус же повелевал тринадцатью.

Таких сил хватило бы, чтобы спасти вселенную.

Но было недостаточно, чтобы встретиться лицом к лицу с двумя Богами-Демонами.

Силой мысли он схватил Белого Ангела за его стальные доспехи и подвесил в воздухе. После чего начал медленно сжимать их, словно консервную банку. То, как патрульный задыхался, выпучив глаза и разинув рот, напомнило Эрасциусу любимую рыбку, которую губернатор этого царства держал в своем дворце в Небесной столице.

– Несколько дней, – спокойно произнес Эрасциус. – О моем главном приоритете, о призе, что способен склонить чашу весов, на которой покоится наше правление, ты докладываешь мне через несколько дней? Ты, Белый Ангел, избранный член Элантийской империи?

Ангел молотил по воздуху ногами и в попытке заговорить пошевелил посиневшими губами.

– Губ… Губернатор…

Еще секунда, и Эрасциус призвал бы металл, что тек по венам мужчины, дабы вырвать из груди Ангела сердце. Но, прислушавшись к хриплым стонам солдата, замер.

– Губернатор передал мне послание? – уточнил генерал и медленным, нарочитым движением пальца позволил патрульному рухнуть на пол. Кровь забрызгала сланцево-серый камень, с тысячелетиями ставший гладким под ногами хинов.

Дрожа, Ангел опустился на одно колено. Помятая броня, без сомнения, все еще сдавливала его ребра и легкие – со своего места Эрасциус чувствовал кровь, которая сочилась из ран, и сломанную кость, – но мужчина, хватая ртом воздух, доблестно продекламировал:

– Губернатор… просит… сообщить последние новости… о подавлении хинского восстания…

К этому моменту раздражение Эрасциуса достигло апогея. Он уважал губернатора не больше, чем извивающегося перед ним словно червь Ангела. Тем не менее по ту сторону моря Небесного Сияния политика назначил элантийский король, коронованный самим Создателем. Эрасциус был рожден на этой земле, чтобы через короля служить Создателю. Так что генералу оставалось только верить, что губернатор помогает ему выполнить свое предназначение.

Губернатор назвал это восстанием. Слово отскочило от стен завоеванного зала, наполненного хинскими фолиантами, историями и знаниями о практике, что были накоплены целыми династиями. Эрасциусу не нравилось это слово.

– Передай губернатору, чтобы продолжал играть в свои политические игры, – взмахнул он рукой. – Я же сосредоточусь на том, чтобы выиграть эту войну. И пошли кого-нибудь за лейтенантом Лизабет. На закате мы отправимся в Эмаранскую пустыню. Я хочу, чтобы каждая база к западу отсюда была предупреждена о хинской девчонке. Найдем ее, найдем и звездные карты, а с ними и Богов-Демонов.

Эрасциус вернулся к переводу хинской книжки, даже не обратив внимания на то, как хромающий посыльный вышел, оставляя за собой кровавый след.

«Зимний ежегодник», – перевел он. Элантийский язык читался слева направо, прямой и точный, как меч. Не то что беспорядочный водопад хинских иероглифов. Книга, которая во времена Последнего царства была изъята императорским двором из всех книгохранилищ, содержала историю кланов. Эрасциус сосредоточил свое внимание на одной конкретной странице, на которой была отображена вся интересующая его информация.

Он склонился над книгой. Золотая перьевая ручка сверкнула, когда он закончил главу и откинулся назад, чтобы оценить проделанную работу.

«Как привязать к себе Бога-Демона». Первая половина секрета, ведущего к новой вселенной, которую он планировал захватить.

А вторая половина… Эрасциус взглянул на запад, за шелковые занавески, на тусклое зимнее небо в обрамлении резьбы из розового дерева, что украшала зал храма.

Вторая половина была у девчонки. У нее хранились звездные карты, которые вели к четырем Богам-Демонам. Если они действительно собирались захватить эти земли, то именно ее им нужно было найти.

– Беги, моя маленькая певичка, – прошептал он, и ветер сорвал слова с его губ. – Беги как можно быстрее и как можно дальше, потому что я уже иду… И я найду тебя, Сун Лянь.

1

Сила в выживании. Сила – это необходимость.

Тот, кто ищет силу, сначала должен понять: там, где ее нет, ее необходимо создать.

Неизвестный, «Классика Богов и Демонов»

Элантийская эра, цикл 12 Северные степи

Руины возвышались перед ним, как погост, почерневшие кости домов, торчавшие из земли, зияли в сером грозовом небе.

Ксан Тэмурэцзэнь замер. Когда ровный хруст его овчинных сапог по снегу затих, воцарилась тишина, нарушаемая только отдаленным завыванием ветра и биением его собственного сердца. Вокруг него, так далеко, насколько он только мог видеть, простирался белый пейзаж. Пейзаж, окутанный цветом траура. Казалось, сама земля скорбела о том дне, когда погибла целая цивилизация, чьи последние мгновения теперь были похоронены течением времени.

Цзэнь опустился на колени у остатков обугленной каменной стены и затаил дыхание. Все старинные сочинения и карты, которые он изучил, вели к этому месту. Здесь когда-то возвышался дворец Мансорианского клана, и сюда он, его наследник, пришел, чтобы возродить ушедшее.

Цзэнь смахнул рукой снег, под которым скрывалась каменная табличка с гравировкой. Он сразу же узнал закрученный, выстроенный в линию мансорианский алфавит, резко контрастирующий с аккуратными, похожими на квадраты хинскими буквами. Некоторые кланы, как, например, Мансорианский, обладали настолько обособленной культурой, что придумали свое письмо, отличное от стандартного хинского, которое всем навязывал императорский двор.

Знания мансорианского потускнели, но Цзэнь все еще мог понять прочитанное.

Дворец Вечного Мира

Руки задрожали, сердце заколотилось в груди. Вот он: затерянный дворец его предков. Место, в котором Ксан Толюйжигин, или Ночной Убийца, правил, пока его цивилизации не пришел конец. Отправная точка возмездия Цзэня.

Он родился через два поколения после падения некогда могущественного Мансорианского клана, после которого его прадед Ксан Толюйжигин вел войну против императорской армии Срединного царства. Дедушка Цзэня, тогда еще мальчишка, вместе с группой мансорианцев отступил вглубь безжалостных Северных степей, где приспособился к кочевой жизни, скрываясь от строгого правления Императора-Дракона Янь Луна. Такую же жизнь вел и Цзэнь, пока тринадцать циклов назад императорская армия не перерезала тех немногих выходцев из его клана… Но затем двенадцать циклов назад сам завоеватель стал жертвой, и хины пали перед натиском элантийцев.

«Я вернулся, – мысленно обратился он к неуспокоенным душам, дремавшим под снегом. – Я взращу собственную армию и верну мощь нашему клану».

Снег закружился, сгустилась ночная тьма. Послышался хриплый шепот, вызывающий такое чувство, как если бы кто-то провел ножом по его позвоночнику:

– Армия? Ты называешь тридцать еще не сформировавшихся детишек армией?

Цзэнь страшился этого голоса: голоса Бога-Демона, существа, которое сделало его могущественным и в то же время стало его проклятием. Демонические практики считались опасными и запрещенными, и мастера, вырастившие Цзэня, объяснили ему почему.

Чтобы обладать силой Черной Черепахи, он предал все, что когда-то знал и любил.

Отогнав эти мысли, Цзэнь повернулся к маленькому каравану людей, которые следовали за ним. Так же как и он, они остановились и теперь жались друг к другу, чтобы согреться. Их светлые одежды предназначались для легких южных зим, а не для сурового климата севера. То были ученики Школы Белых Сосен, последней уцелевшей школы хинских практик, в которой вырос Цзэнь. Меньше чем одну луну назад она пала в сражении против элантийской армии и ее могущественных магов.

Ученики были эвакуированы первыми. Они ушли по скрытым горным тропам, через леса, которые вели прочь от оккупированного элантийцами востока. Найти их было несложно. В ту ночь, когда Цзэнь решил навсегда покинуть Край Небес, он уловил их ци. Он почувствовал скорбь, всеобъемлющий ужас от потери не только дома, но и привычного образа жизни.

Это задело его за живое, пробудило глубоко спрятанные воспоминания.

Мальчик, которому не было даже одиннадцати циклов от роду, что шел по выжженной траве своей родины. Такой же одинокий и такой же печальный.

Отыскав учеников, он предложил им свою защиту в обмен на клятву верности и согласие присоединиться к восстанию.

Учитывая, что их дом был разрушен, а все мастера, за исключением двух, были убиты, ученики – дети и подростки – согласились. Даже Нур, мастер Искусств Света, и Безымянный мастер Ассасинов последовали за ним.

Цзэнь и сам не до конца понимал, почему предложил это. С его стороны было глупо надеяться, что маленькая группка практиков, не обученная даже половине всех необходимых вещей, могла превратиться в армию, способную свергнуть Элантийскую империю.

Нет, подумал Цзэнь, снова поворачиваясь лицом к руинам Дворца Вечного Мира, армия, которая была так нужна ему, покоилась где-то глубоко под землей, с костями и магией его народа.

В детстве он слышал, как люди шептались об ужасной армии Всадников, которой руководил Ксан Толюйжигин. Всадники эти были призваны магией и обладали невероятной, поражающей воображение силой. Поговаривали, что Ночной Убийца побуждал их стирать в порошок целые кланы, завоевывать новые территории, чтобы сделать мансорианцев одним из самых могущественных народов в истории, уступающим разве что императорской семье. Цзэнь помнил поздние ночи, когда он сворачивался калачиком в своей юрте, на стенах которой плясал свет горящего снаружи костра. Пламя очерчивало тени взрослых, которые сидели снаружи и перешептывались то ли с благоговением, то ли со страхом.

– Верные Всадники Ксана Толюйжигина все еще существуют, – говорили они. – Их можно пробудить с помощью магии, настолько опасной и могущественной, что Ксан Толюйжигин смог использовать ее только с помощью Бога-Демона.

Теперь, когда Цзэнь унаследовал Демона своего прадеда, он мог бы вернуть к жизни легендарную армию и объявить войну элантийцам. Если и существовали следы таинственной и древней магии, которую Ночной Убийца использовал, чтобы призвать Всадников, они точно хранились в месте захоронения его людей и его наследства.

Цзэнь все продумал: его первой мишенью станут королевские маги. Стратегию мансорианской войны передавала поговорка: «Змея только тогда ядовита, когда кусает». Вся сила элантийцев заключалась в их магах. Без них падет и вся армия.

Цзэнь окинул взглядом группу учеников, зная, что, сколько бы ни искал, ему не найти того единственного лица. Глаза цвета гальки с лукаво изогнутыми уголками; похожие на лепестки цветка губы, на которые так часто набегает улыбка; напоминающие черный шелк волосы длиной до подбородка, что колыхались, стоило ей повернуться, чтобы посмотреть на него.

За болью, что пронзила грудь, последовал поток воспоминаний и сокрушительного горя, которые охватывали его при мысли о ней. Черное, словно стекло, озеро, поглощающее звездный свет. Лань, которая стояла на том же берегу, но как будто за тысячу лун от него, и предательство, что отразилось в ее глазах, когда она узнала о сделке, которую он заключил с Черной Черепахой.

Пожалуйста, Цзэнь, не делай этого.

И он произнес слова, раз и навсегда разделившие их пути: «Если ты не со мной, значит, ты против меня».

Цзэнь впился ногтями в ладони, заставляя себя вернуться к реальности.

– Шаньцзюнь, – его голос прорвался сквозь свистящий ветер.

К нему повернулся стоящий в первом ряду молодой человек, примерно такого же возраста, как и Цзэнь. Его худощавое лицо, когда-то гладкое, как речная вода, теперь выглядело изможденным. Длинные черные волосы, что раньше ниспадали чернильным листом, теперь растрепались. Его губы потрескались, ямочка покрылась коркой засохшей крови. Когда-то глаза Шаньцзюня смотрели на Цзэня с теплотой, теперь же вспыхнувшая в них искра погасла, и он склонил голову.

– Да, Тэмурэцзэнь, – его голос был спокойным. Холодным и настороженным. Он взял привычку перед всеми обращаться к Цзэню полным именем.

Возможно, они и были когда-то друзьями, но тогда Цзэнь был просто Цзэнем, практиком и учеником Школы Белых Сосен.

Теперь же он превратился в Ксана Тэмурэцзэня, единственного выжившего наследника Мансорианского клана и правнука бывшего лидера и повстанца Ксана Толюйжигина.

У него не могло быть друзей. Только союзники.

– Оставайтесь здесь, пока я не позову вас. Это место просто пропитано инь, – отрывисто бросил Цзэнь, а затем отвернулся и прошел в распахнутые ворота.

То, что, скорее всего, когда-то было великолепным внутренним двором, усеивали обломки каменных сооружений. Как и в большинстве новых мест, он сосредоточил свое внимание на текущей внутри ци.

Ци – энергия, лежащая в основе всех вещей этого мира, как физических, так и метафизических, – делилась на ян, энергию жизни, света и тепла, и инь, энергию смерти, тьмы и холода. Ци также была основой практики, или магии, как ее называли обычные люди. Она существовала во всех и во всем, просто практики рождались с возможностью чувствовать ее и вплетать ее нити в печати.

Цзэнь ощутил толстый слой инь, покрывающий руины. Так много кровопролития, боли и страха наполняли их последние дни… но до этого… Цзэнь прикрыл глаза, намереваясь копнуть глубже. До этого… здесь царили свет и жизнь, которые, как он теперь чувствовал, мерцали под слоями инь подобно утраченному теплу остывшей чашки чая.

Намек на жизнь, которая у него когда-то была, но которую он не помнил.

– Ах. – Снова раздался всеведущий голос, на этот раз напоминающий отдаленный раскат грома. Тот, кого он боялся после наступления темноты, когда костры гасли, а голоса его товарищей сменялись тишиной. – Я знавал те времена.

Облака потемнели, как если бы над Цзэнем сгустилась тьма. Демон пробудился, растянувшись на полнеба, – тень, которую мог видеть только Цзэнь, голос, который мог слышать только он. Существо, которое он привязал к себе, продолжало расти, угрожая вот-вот поглотить его.

Цзэнь напрягся, когда очертания Черной Черепахи приобрели форму. На него взглянули горящие глаза, налитые багрянцем войны и крови. Когда Бог-Демон склонил к Цзэню голову, его лапы распростерлись так, что, казалось, обхватили виднеющиеся вдалеке горы.

– Я помню, что причиталось тебе по наследству. Могу показать, что у тебя украли. То, что ты так стремишься возродить.

Цзэнь замер. Бог-Демон существовал задолго до рождения этого мира. Он был свидетелем всех поворотов истории, каждой победы, что одержало человечество, и каждого его поражения.

И он был с его прадедом, когда тот ввязался в войну с легендарной армией. Что, если Черная Черепаха могла подсказать ему, какую именно древнюю магию использовал Ксан Толюйжигин для создания своих войск?

С того момента, как на Озере Черной Жемчужины он привязал к себе демона, прошла почти целая луна. Цзэнь расходовал каждую унцию своей энергии на то, чтобы отгородиться от него. Сделка с демоном всегда подразумевала под собой обмен: отдать глаз, руку, ногу или, в самых крайних случаях, все свое тело в обмен на доступ к силе. Если бы Цзэнь не использовал силы Бога-Демона, то ему не нужно было бы ничего отдавать.

Вот уже несколько недель условия сделки отдавались эхом в его голове, отказываясь оставлять в покое.

Каждый раз, когда ты используешь мою силу, с каждой предоставленной мне душой, я буду забирать частичку твоего тела. Затем твоего разума. И наконец, твоей души.

Нет, он не будет обращать внимания на порочное искушение, которому его подвергало это существо. Как часть сделки, он обещал отдать Богу-Демону свой разум, но Цзэнь отказывался делать это настолько быстро. А значит – ему следовало воздержаться от использования демонических сил, если на то не было особой необходимости. Поэтому Цзэнь планировал выпустить Черную Черепаху на волю только в финальной битве против элантийцев.

Цзэнь продолжил идти, его шаги звучали все быстрее и резче. Впереди виднелся огромный заброшенный храм. Мансорианская архитектура, как и хинская, отличалась изгибающимися вверх зелеными крышами и красными украшениями, ведь обе культуры переплетались на протяжении тысячи циклов. Тем не менее Цзэнь заметил отличия: изогнутые боковые башни, напоминающие юрты, в которых жил его народ, а также оттенки золотого и синего, в честь Солнца и Вечного Неба, которым поклонялись мансорианцы.

Между каменными колоннами вместо входной двери зиял открытый проход. Цзэнь поставил ногу на первую ступеньку и замер. Когда изнутри повеяло сквозняком, словно чьим-то дыханием, волоски на его руках встали дыбом.

Цзэнь сосредоточился, чтобы уловить ци внутри храма. Он не придал особого значения удушливой инь, списав ее на ужасы войны, что прошла в этом месте, но теперь, закрыв глаза, он отделил энергетические слои и встревожился.

Внутри и правда что-то пряталось, бурлило под поверхностью энергий инь, оставшихся после смерти, боли и побоища.

Ночной огонь – одна из немногих семейных реликвий, оставшихся у Цзэня, длинный меч, выкованный величайшим кузнецом Севера и пропитанный эссенцией огня, – зашипел, когда он обнажил его. Цзэнь провел пальцами по маленькому черному шелковому мешочку у себя на поясе. Вышивка в виде алого пламени, символа Мансорианского клана, была зачарована печатью, которая позволяла уместить в нем гораздо больше, чем предполагал размер. Практики использовали подобные мешочки, чтобы хранить в них магическое оружие. Цзэнь не был исключением, он наполнил свой фу – написанными на бамбуковом пергаменте печатями, которые мгновенно активировались вспышкой ци.

Таких боеприпасов должно было хватить для того, что ждало его внутри.

Стальной меч сверкнул в тусклом свете, когда Цзэнь шагнул вперед.

Самые ранние ученые – мудрецы и мастера-практики – вывели определяющий принцип: ци должна быть сбалансированной. В месте, где преобладала инь, энергии могли преобразовываться в нечто противоестественное и чудовищное.

Нечто демоническое.

Когда Цзэнь ступил на руины храма, температура резко понизилась. Стоило ему продвинуться дальше, одну руку держа на Ночном огне, а другую – в шелковом мешочке на поясе, как его дыхание стало вырываться струйкой холодного воздуха. Он достал три палочки благовоний и полоску желтой бумаги с начерченным на ней красным символом.

Легким движением запястья и уколом ци Цзэнь активировал огненную печать фу.

Свет озарил похожий на пещеру коридор. Краем глаза Цзэнь заметил нечто, уползающее в тень. Все еще горящей фу он поджег палочки благовоний. Их кончики вспыхнули красным, отчего рельеф останков храма стал более резким.

Колонны вели дальше, в коридор, погруженный во тьму. Здесь виднелись следы былого убранства: покосившийся портрет на стене, треснувшая пополам нефритовая лошадка, драгоценные камни, кусочки серебра и черепки керамики были наполовину погребены под снегом, который занесло через вход. Почерневшие от сажи стены, обугленная мебель из березы и коры, что гнила на полу, свидетельствовали о том, что когда-то здесь случился пожар.

Дым от благовоний начал рассеиваться, следуя за холодным сквозняком, врывающимся из открытого прохода. Мгновение Цзэнь наблюдал за этим необычным явлением.

Со временем назначение благовоний забылось, и простые люди стали использовать их, чтобы молиться богам – тем из пантеона, кому они предпочитали поклоняться. Но первоначально палочки готовились из смеси трав, способных обнаруживать сильную энергию инь, ибо дым отгонял ее.

А значит – какое бы существо ни скрывалось здесь, оно находилось в направлении, противоположном тому, в котором распространялся дым.

Цзэнь шагнул к призрачному ветру.

– Чего ты боишься, мальчишка? – разнесся по зданию низкий, подобный раскату грома, смешок Черной Черепахи. – Ведь самое ужасное существо в этих руинах – ты сам.

Бог-Демон не ошибся. Цзэнь боялся не того демона, что прятался в темноте храма.

А того, что притаился внутри него самого.

– Помолчи, – мысленно приказал он Черной Черепахе, используя нить, что связывала их. За последнюю луну Цзэнь успел понять, что Бог-Демон мог слышать только те его мысли, которыми он добровольно делился. В остальное время, когда он разрывал связь, существо впадало в спячку, полностью отделялось от Цзэня до того момента, пока его жизни не угрожала опасность.

Как сейчас.

Цзэнь снова отгородился от Бога-Демона, в последнее время все чаще напоминая себе не ослаблять оборону.

Дым от благовоний теперь поднимался выше, а холод становился сильнее.

В темноте прямо перед ним появилась фигура.

Цзэнь уже было поднял меч и свободную руку, чтобы при необходимости начертить печать, когда свет палочек озарил статую. Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что это.

Из конца коридора на него взирала статуя обсидиановой черепахи размером больше самого медведя. Когда Цзэнь поднес к ней благовония, дым распространился по прямой линии. В черных бездонных глазах черепахи отразились красные кончики палочек, но Цзэнь никак не мог отделаться от странного чувства, будто представшая перед ним фигура жива.

И наблюдает за ним.

«На нее наложили печать», – подумал Цзэнь. Он прикоснулся к статуе, проведя кончиками пальцев по едва заметным следам ци. Печать была начерчена кровью, и, хотя с годами багровые полосы исчезли, ци осталась. Тем не менее Цзэнь еще никогда не видел настолько сложных узоров, а секундой позже он осознал, что и использованное письмо отличалось от того, к которому он привык. Печать состояла из петель и изгибов, не существующих в той практике, которую он изучал.

То была мансорианская печать.

По телу пробежала дрожь искушения, а сердце забилось где-то в горле. Существовала ветвь практики, изобретенная и использованная его народом, – искусство, которое исчезло из учебников по истории, когда мансорианские демонические практики оказались вне закона, а императорская армия вырезала его клан. Должно быть, мансорианцы использовали свои печати в качестве последнего средства защиты, уповая на то, что хинские практики их не изучали. Какие бы секреты ни прятали мансорианцы, те остались нетронутыми в течение тысячи циклов. Среди этих секретов вполне мог оказаться тот, что рассказывал о Всадниках Ксан Толюйжигина.

Восторг Цзэня сошел на нет при сокрушительной мысли: он не мог расшифровать эту печать.

– Ах, – протянула Черная Черепаха, – зато я могу.

Цзэнь замер с рукой, все еще прижатой к животу обсидиановой черепахи. Охваченный радостью, он забыл оградить свои мысли от Бога-Демона. Каждое слово древнего существа напоминало ему о сделке, которая тяготила, словно занесенный над головой меч.

Он прекрасно знал, чем заканчивались подобные сделки – такая судьба постигла его прадеда, последнего мансорианского демонического практика. Когда-то он был доблестным генералом, сражавшимся за свободу своего клана, но его конец был кровавым и трагичным, когда он сначала проиграл войну Императору-Дракону, который тогда правил Срединным царством, а затем отдал свои тело, разум и душу тому самому Богу-Демону, который теперь был привязан к Цзэню.

Ксан Толюйжигин не смог контролировать своего Бога-Демона, и тот в конце концов довел его до безумия. Этот печальный финал омрачало и то, что перед смертью Ксан Толюйжигин убил тысячи ни в чем не повинных людей.

Цзэнь сглотнул. Ци, содержащаяся в мансорианской печати, будто пульсировала, взывая к нему. В его руках было потерянное наследие клана, способ добиться искупления, переписать трагическую историю своего народа. Собирался ли он отказаться от этого?

«Только в этот раз», – подумал Цзэнь. Всего лишь одна капля силы Бога-Демона, чтобы открыть эту дверь. Это ничего не изменит.

Только в этот раз.

Цзэнь скомандовал: «Открой ее».

Казалось, от удовлетворения Бога-Демона зашевелился воздух. Цзэнь почувствовал прилив силы. Ощутил, как ядро демонической ци внутри него – ядро Черной Черепахи, концентрация энергии, что давала ей могущество и способность жить вечно, – немного расширилось, выпуская из себя ци, смешивая ее с ци его собственного тела. Магия прилила к его пальцам, и Цзэнь то ли с ужасом, то ли с восхищением смотрел, как его собственная рука чертит печать, которую он не знал. Он чувствовал, как тянутся тысячи ниточек ци, из которых состоит этот мир – дерево, железо, камень, воздух, золото, огонь, – и он сплетал их в порядке, за которым уследить было невозможно. Таким уровнем мастерства не обладали даже наставники Школы Белых Сосен.