Я не покорюсь, Адмирал!

***

Плечи уже ныли от того, что руки прочно связаны за спиной. Колени ерзали по скользкой палубе и болели, но я все же вздернула подбородок. Глаза слезились: я смотрела вперед, прямо на Адмирала, который стоял спиной к солнцу и разглядывал меня так же беззастенчиво, как я его. Андерсон из дома Шторма – тот, по чьей вине почти половину своей прошлой жизни я страдала – я ненавижу тебя всей душой.

– Значит, ты и есть моя невеста? Жаклин Шторм… – протянул командующий императорским флотом, будто пробуя мое имя на вкус.

Я пожала плечами и кивнула – чего отпираться, если пару минут назад капитан моего корабля назвал меня по имени. Предатель он или идиот? Разберусь потом. А сейчас главное – успокоиться и не выдавать предвкушения.

Крики чаек давили на уши, на горизонте мерцала в рассветной дымке Безымянная земля. Рябь шелестела о борт корабля – шикарного барка, принадлежащего Адмиралу императорского флота. Правда, приводить его в порядок после сражения придется еще долго.

Ближайшая ко мне грот-мачта треснула, ее придется пилить. На нее опирался солдат, который так усиленно сжимал порванный бок, будто это поможет ему исцелиться. Кровь на палубе воняла уже сейчас, а ведь солнце еще даже не вышло из-за пелены тумана на горизонте. Боюсь даже представить, каким отвратительным, зловонным чудовищем станет прекрасная «Лань» после полудня.

Будто прочтя мои мысли, Андерсон тоже оглядел свое поруганное детище и сделал шаг в сторону. Теперь солнце не мешало мне разглядывать его. От удивления я даже вскинула брови. Из прошлой жизни – или прошлой попытки прожить эту жизнь – я помнила его величественным широкоплечим красавцем, донельзя самоуверенным и хладнокровным. Сейчас же… хладнокровный – пожалуй. Но не величественный. И уж точно не красавец. Впрочем, в те времена, когда мне на самом деле было семнадцать, он показался мне настоящим подарком судьбы. Я даже не слишком сокрушалась по поводу того, что придется сменить гордое имя «Шторм» на мирное «Штиль».

Теперь я видела лишь уставшего брюнета, в кудрях которого поблескивала ранняя седина, с глубокой складкой меж нахмуренных бровей, острым взглядом прищуренных ярко-голубых глаз и трогательной ямочкой на подбородке, которую он, насколько я помню, через пару лет начнет прятать под аккуратной бородой. Широкоплечий, с военной выправкой, он не выказывал усталости, и все же она чувствовалась в том, как он оглядывался, как размеренно двигался и как беззвучно вздыхал, обнаруживая взглядом новых и новых раненых.

– После всего, что ты сделала, ты ведь не рассчитываешь, что сможешь выйти за меня? – процедил старший сын дома Штиля, возвращаясь ко мне после короткого обхода палубы корабля.

Я стиснула зубы, сдерживая поток ругательств. Его слова так ярко напомнили все, что мне пришлось пережить в прошлом, что захотелось завыть. Нет, конечно я не рассчитываю на твое благородство! Ведь ты и в прошлый раз, когда я прибыла к тебе по доброй воле и не устраивала никаких боев, отдал меня другому, как куклу!

– Однако мы заключили договор, сторона Империи обязана принять меня и принадлежащие мне острова, а после – освободить моих родителей! – возразила я ровно то же, что сказала и в прошлый раз, когда услышала нерадостную новость.

– Верно, но в договоре мое имя не названо. Поэтому ты выйдешь за одного из моих офицеров – не переживай, он тоже знатного рода – и таким образом условия будут соблюдены, – Адмирал махнул рукой кому-то за моей спиной.

Я не оборачивалась – не хотела снова видеть мужчину, тринадцать лет жизни с которым стали адом для меня. Опустила голову так, чтобы заляпанные кровью, слипшиеся в комки от соли волосы закрыли лицо, и широко улыбнулась. Боль, казалось, сейчас разорвет грудь, вывернет наружу ребра, доберется до сердца и сожмет его, как дитя сжимает тряпичную игрушку.

Что бы я ни делала, ключевые слова все же были произнесены, мне никак не удавалось выбраться из колеи, проложенной в прошлой жизни. Все происходило в точности так же, как в прошлый раз.

Почти.

Пролог. Конец первой жизни

Боль заставляла корчиться, со лба катился пот, пропитывая и волосы, и дорогой шелк, устилающий кровать. Что толку от этой роскоши, от этого мерзкого балдахина, под которым так душно, от этих мягких диванов и ковров, в которых утопают ноги, если ничто из этого не может утолить отвратительную, сводящую с ума боль?

Я, кряхтя, как старая бабка, перевернулась на другой бок и подтянула ноги к груди. Боль все еще пронзала, яд расползался по телу, никто не собирался прийти и вылечить меня, так что я умирала. И от этой поганой мысли хотелось отвлечься.

Перебирая в памяти свою жизнь – которая, вопреки расхожей фразе, не спешила проноситься перед глазами, а будто напротив, пряталась за пеленой тумана – я пыталась понять, сделала ли хоть что нибудь правильно. Как должно. Но сколько бы не искала, всякий раз натыкалась на ошибку или пустоту: за тридцать прожитых лет я не принесла никакой пользы ни родителям, ни брату, ни другим членам дома. Но, по крайней мере, я оказалась бесполезной и для своего мужа – это не могло не радовать.

Новый приступ острой боли прошелся судорогой по ногам, я ахнула и вцепилась пальцами в подушку. Не думать о боли – тогда будет легче. Возможно.

Прикрыв глаза, чтобы не глядеть на пошлую вышивку в виде роз на балдахине, я закусила губу от досады, на языке почти сразу же появился металлический привкус крови.

В какой момент все пошло не так? В тот день, когда я узнала, что родители умерли? Или еще раньше, когда только узнала, что их не освободят из тюрьмы даже после того, как я выполнила все требования Адмирала? Или когда я только прибыла в Тихий город, чтобы стать женой того, кто пленил мою семью, а меня выдали за одного из его помощников – снабженца Тома Стеттона? Или еще раньше, когда мои родители оказались в плену и мне выдвинули требование сдаться и согласиться на «примирительный брак»? Или же само мое рождение – ошибка? Очевидно, будучи старшей дочерью Дома Шторма – дома, который уже два века промышляет пиратством и неуклонно движется к падению – ждать от судьбы благосклонности вовсе не стоило? Будь я мужчиной, может быть… А впрочем, чего гадать?

Очередной приступ боли выбил из головы остатки мыслей, я согнулась пополам и ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. Едва успела свеситься с кровати. Сердце колотилось, как сумасшедшее, на пределе сил, перед глазами стояла темная пелена. Я хотела умереть – хотела, чтобы эта омерзительная жизнь наконец закончилась. Чтобы Том не смотрел на меня своими мелкими похотливыми глазками, чтобы его мать прекратила публично обвинять меня в бесплодии, а по вечерам насильно вливать в меня травы, убивающие всякую жизнь. Чтобы горничные больше не шушукались за спиной о том, с каким убогим приданым я пришла в этот дом: три старых шхуны и остров с маленьким поселением на дальнем конце материка – вот все, что мне принадлежало.

Откашлявшись, я упала обратно на подушки и устремила взгляд к потолку. Выпрямилась, чувствуя, как каждая частичка тела горит. Попытки вдохнуть уже приносили невероятные страдания, да и не получалось – казалось, все внутри отекло и закаменело.

Судорожно делая последние хриплые вздохи, я царапала руками рубашку на груди и отчаянно жалела лишь об одном – о том, что так и не раскрыла свой магический дар, о котором узнала слишком поздно. Но сожалениям, как и всему плохому, приходил гонец. В тот момент, когда казалось, что я сейчас сгорю заживо, сознание милостиво покинуло меня.

Глава 1

Кто-то ругался прямо над головой, да так виртуозно, что я аж заслушалась и не сразу поняла, что причина брани – я сама.

– Сэра Жаклин не приходит в себя уже больше суток. Что, если она умрет? – голос мужчины показался мне смутно знакомым.

От него веяло соленым ветром, и шорохом волн, и запахом пороха вперемешку с лязгом стали. Чем-то, что осталось в моей прошлой, девической жизни, и чему нет места замужней даме Жаклин Стеттон.

– Сэра – сильная девушка, к тому же, ее дыхание выровнялось. Уверен, через пару дней она окончательно поправится и к моменту, когда мы прибудем к Безымянной земле, уже сможет выполнить свои обязанности, – ответил другой голос – спокойный и рассудительный. В нем я сразу узнала личного доктора моего отца – правда, я не видела его еще с тех пор, как сошла с борта «Сирены» в последний раз.

– Очень надеюсь, что ты прав. Если этот брак не состоится… – между мужчинами повисла тяжелая тишина. Необходимости в словах не было – оба знали, что если им не удастся освободить Бартолио Шторма из плена, то дому Шторма придет конец.

Я втянула носом воздух, в голову разом ударили все запахи корабля во всем их разнообразии. Смола, соль, застоявшаяся вода, что-то еще, что не поддавалось определению или забылось за давностью лет.

Надо же, какой реалистичный сон. И какой приятный. Я будто вернулась на тринадцать лет назад, в годы юности. Правда, почему-то в печальное последнее путешествие на «Сирене» – самое сладкое и вместе с тем самое горькое время моей жизни.

Ощутив, как по щекам потекли слезы, я вздохнула, пытаясь унять их. Больно. Все эти годы я гнала воспоминания о море, о «Сирене», о младших членах дома, которые так надеялись, что удастся освободить их драгоценного патриарха Бартолио. Все мы были преисполнены надежды, и хоть я знала, что приношу себя ей в жертву, все же делала этот выбор осознанно – ради всех, кто еще оставался под флагом моего отца. Старшая дочь дома Шторма всегда должна думать о благе своих людей.

Вспомнив, к чему привело мое благородство, я стиснула зубы, чтобы не разреветься еще сильнее. В итоге не спасла ни подчиненных, ни отца, ни даже собственную шкуру – ничего не осталось. Флот Адмирала из дома Штиля потопил остатки кораблей, я стала безвольной игрушкой в руках его офицера, а родители провели остаток дней в тюрьме. И почему память перед смертью бросила меня именно в это тягостное время?

– Сэра, что с вами? – грубый голос оказался вдруг совсем рядом, чья-то ладонь накрыла мое лицо.

Распахнув глаза, я уставилась на такого знакомого – но уже, к моему стыду, почти забытого – капитана «Сирены».

– Эмиль Бонни? – дрожащим голосом произнесла я, не веря, что вижу его прямо перед собой.

Нет, не может быть. Это яд, все – галлюцинации от яда, предсмертные судороги. Ну не может ведь передо мной стоять этот несносный чурбан, хотя и рыжая щетина на подбородке, и волосы такие же медные и так же отливают золотом, как в тот день, когда его повесили.

– Да, это я. Все в порядке, сэра Жаклин, вы в своей каюте, – лицо Эмиля – обычно насмешливое и с хитрым прищуром – сейчас выражало вполне искреннее беспокойство. Морщины под глазами от частого смеха, ямочки на щеках – все выглядело таким натуральным, будто я и в самом деле вернулась в прошлое, а не вижу лишь последнюю в жизни грезу. Или может, таков загробный мир? Проповедник из дальних земель говорил, что в нем душе приходится проживать страдания снова и снова – до тех пор, пока она не очистится.

– Что с вами? Вы помните, что случилось? – голос Эмиля звучал именно так, как я его помнила – низкий, с хрипотцой из-за курения и необходимости постоянно перекрикивать волны.

– Н-нет, – честно призналась я. Не помню, чтобы во время путешествия на «Сирене» я теряла сознание – оно прошло почти мирно, и я даже жалела впоследствии, что корабль не попал в какой-нибудь шторм и что его не унесло на дальний край океана.

– Вы увидели что-то вдалеке. Может, хвост морского змея, или кит вынырнул – не знаю, никто больше этого не заметил. Вы вскрикнули и упали в обморок, – пояснил Эмиль, глядя на меня с еще большим беспокойством.

Потом он коснулся моей руки, и я вздрогнула. Шершавая кожа, ее тепло – нет, это слишком по-настоящему, это не может быть всего лишь сном. И ткань платья, которая так мерзко прилипла к телу от пота, и духоты… слишком много ощущений, греза не может состоять из них. Может, сном было мое отравление? И обман адмирала, и ужасная жизнь с мерзким мужем, и смерть – может, мне это просто приснилось? Но и ту жизнь я помню слишком отчетливо. Какая из них настоящая?

Сухой кашель доктора вернул меня к реальности.

– Думаю, сэре необходимо еще немного отдохнуть, – сухо сказал он, поправляя пенсне. – Уверен, что к завтрашнему утру она полностью оправится.

– Да, пожалуй, доктор прав, – кивнула я. Хотелось остаться в одиночестве и обдумать все, что произошло.

Эмиль встал и без лишних слов покинул каюту, хоть и выглядел при этом крайне раздраженным. Чего это он? А впрочем, какая мне разница.

– Я велю принести вам больше воды и легкий ужин. Постарайтесь не утруждать себя чтением или другими занятиями, отдыхайте, сэра Мартина. Если хотите, могу составить вам компанию, – последнее предложение доктор высказал исключительно из вежливости. Судя по тому, с каким пытливым вниманием он меня рассмотрел, врач прекрасно видел, что я растеряна и не настроена на беседы.

– Нет, благодарю, я просто хочу еще немного полежать, – я улыбнулась, хотя, наверное, получилось как-то бледно, и снова откинулась на подушки. Доктор кивнул и вышел, не обременяя меня лишними формальностями.

Как только за ним закрылась дверь, я тут же вскочила на ноги. Немного пошатнулась – но не от качки, которой привычное тело даже не заметило, хоть я и много лет провела на суше – а от легкого головокружения. Я не смогла понять, чем оно вызвано, но на всякий случай открыла иллюминатор, впуская в каюту запах морской соли, а вместе с ним шум с палубы и хохот моряков.

Все такое настоящее. Сердце колотилось то ли от радости, то ли от страха. Я припала к стене и закрыла глаза, прислушиваясь к очередной скабрезной шутке, которую, судя по грубому голосу, рассказывает квартирмейстер – огромный детина с необычной серой кожей, которая будто поглощает солнечный свет. Чувствуя, как лицо ласкает добрый ветер, вдохнула полной грудью. Провела рукой по деревянным доскам. Как же хорошо… Здесь все такое родное, такое знакомое. Если это смерть, то я благодарна за такой финал.

Но что, если это вовсе не смерть? Что если… если я вернулась в прошлое, на тринадцать лет назад? В таком случае мне снова придется пережить обман, предательство, гибель родителей, и делить постель с ненавистным мужем, не получая от этого никакого толку?

А может, мне приснился длинный сон-предупреждение? Может, боги хотели предостеречь меня от такого конца? Может, морской змей – наш покровитель – не хочет, чтобы дом Шторма так бесславно пал, и наделил меня важным знанием? В таком случае, должна ли я предотвратить все, что помню? А помню я довольно многое: весь тот день, когда меня и мой род унизили и растоптали, помню во всех омерзительных деталях. Слишком правдоподобно, чтобы это было простой грезой уставшего разума. Слишком сильны были боль и отчаяние каждый раз, когда я теряла кого-то, кого помнила и любила.

Я вернулась на кровать и, улегшись на спину, заложила руки под голову. Качка и шорох волн о борта корабля успокаивали: я чувствовала себя так, будто вернулась домой. Впрочем, я и вернулась.

Глава 2

Качка убаюкивала. Небо ласкало теплом, волны – приятным шелестом, корабль – матросской песней, которую в самый жаркий час затягивали моряки, чтобы отвести полуденную дрему. Море как строгая, но любящая мать, принимало меня даже после всех тех ошибок, которые я совершила. Оно будто пыталось успокоить, ободрить, и сегодня вело себя нежнее обычного. Или мне так казалось после долгих лет разлуки.

И тем не менее, хоть тревожные мысли текли медленнее, все же полностью избавиться от них я никак не могла: ведь я всего в паре недель от того, чтобы снова попасть в тот ад, на который меня обрек обман Адмирала.

При воспоминании о том, как отвратительно он со мной обошелся, от покоя и умиротворения не осталось и следа. Я сжала кулак и снова вскочила, начав мерить шагами узкую каюту. Ну что богам, или кому бы то ни было, стоило вернуть меня не на тринадцать, а скажем, на пятнадцать лет назад? В те времена, когда мои родители еще были свободны? В те, когда можно было еще что-то изменить? Укрепить остров, отговорить отца от последнего рейда. С другой стороны, кто бы послушал меня тогда? Пятнадцатилетнюю пигалицу.

Я выдохнула и резко остановилась. Нет, роптаний на судьбу мне хватило и в прошлой жизни. И к чему меня это привело? К смерти от отравления! И я даже не знаю, чья рука подсыпала в мой любимый чай убойную дозу яда. Но в этот раз все должно быть иначе: раз уж судьба дала мне шанс, глупо было бы им не воспользоваться. Надо что-то делать!

Не в силах больше сидеть сложа руки, я вышла на палубу, под палящие полуденные лучи, которые почти сразу заботливо скрыло пышное облако.

На мое появление никто не обратил внимания: я всегда была кем-то вроде призрака или, вернее, драгоценного груза на отцовских кораблях. Ко мне относились с уважением, выполняли мои прихоти – сейчас я понимаю, что детские – но права голоса у меня, в отличие от каждого из матросов, не было.

Ветер взъерошил кудрявые волосы, которые и без того постоянно пребывали в полнейшем беспорядке. Я попыталась пригладить их рукой, разыскивая взглядом Эмиля. Он обнаружился на капитанском мостике, где что-то увлеченно обсуждал со штурманом.

Каблуки ботинок бодро простучали по лестнице, и еще не добравшись до верхней ступени, я окликнула Эмиля. Он взглянул на меня недовольно, но вслух осуждать не стал. Я и сама понимала, что вклиниваться в разговор неприлично, но желание немедленно, прямо сейчас что-то предпринять, не допустить надвигающейся беды, захватило меня полностью.

– Нам надо сменить курс, капитан! – уверенно, почти командным тоном произнесла я.

Эмиль удивленно поднял рыжие брови, которые, выгорев на солнце, казались почти белыми на загорелой коже.

– У нас две недели до встречи с Адмиралом, и мы должны подготовиться: зайдем в порт на Спине черепахи, запасемся там пушками и порохом и атакуем его корабль! – я казалась себе самым гениальным стратегом на свете, озвучивая собственный план, и скептичные взгляды штурмана с капитаном нисколько не остужали мой пыл. – Он придет на своей «Золотой лани», его сопровождение останется в бухте безымянной земли. Нет лучшего времени, чтобы захватить его самого и его судно, и спасти моего от… в смысле, патриарха и матрону Шторма, – выпалила я не одном дыхании.

Я уже представляла, как возглавляю абордаж, как моряки «Сирены» ставят старшего сына дома Штиля на колени передо мной, властительницей морей, и в душе бушевала настоящая буря – радостная предвестница новой битвы. Но молчание затягивалось, Эмиль и штурман, имени которого я, к стыду своему, уже и не помнила за давностью лет, не спешили соглашаться с моим планом и выполнять распоряжение дочери их господина.

– В чем дело? – заметив, как оба моряка напряглись и как Эмиль шагнул ко мне, я отступила назад, едва не свалившись с лестницы, но успела вовремя ухватиться за перила.

– Сэра Жаклин, вы все еще нездоровы, – мягко, будто с умалишенной, заговорил Эмиль.

Я мотнула головой, подаваясь вперед.

– Нет, я полностью в своем уме, это вы не понимаете! Адмирал Императорского флота не сдержит слова. Какой смысл ему отпускать патриарха вражеского дома, если и он, и его жена и дочь уже попадут в его руки? – продолжала настаивать я, буквально спиной чувствуя, как взгляды и остальных моряков, которые находились на палубе, обратились ко мне. Казалось, мои слова начали их убеждать.

– Старший сын дома Штиля верен слову, это известно всем. Он отпустит Бартолио Шторма хотя бы в память о былом. И сочтет за честь сделать своей женой старшую дочь дома Шторма, – голос Эмиля становился все мягче, а сам он подходил все ближе.

Отступать мне было уже некуда: шаг назад, и я окажусь на ступеньку ниже, а то и вовсе полечу спиной вперед. Так что я выпрямилась и гордо вздернула подбородок.

– Вы слишком сильно доверяете слову рода Штиль. Слову тех, кто продал свободу ради кормежки у ног Императора, – прошипела я.

Рука Эмиля взметнулась, будто он хотел меня ударить, и я все же отпрянула, вскрикнув от возмущения и негодования. Да как он посмел?! Впрочем, ладонь моряка быстро опустилась – так то, он бы не позволил себе ударить меня, дочь его господина и покровителя!

Однако только я собиралась продолжить обличительную речь и рассказать, каков на самом деле старший сын Штиля, которому Эмиль верит больше, чем мне, как палуба «Сирены» качнулась сильнее обычного и я, не удержавшись на краю лестницы, полетела вниз.

Меня подхватили несколько пар крепких рук. Я тихо поблагодарила моряков – они-то ни в чем не виноваты – и собиралась снова подняться к Эмилю, но меня продолжали удерживать.

Что?! Не может быть!

Капитан сам спустился ко мне, в его лице и напряженных движениях читалось беспокойство.

– Что с вами, сэра Маргарита? – тихо спросил он, наклоняясь ко мне – матросы все еще не давали мне даже встать на ноги. – Вы ведь хотели выйти замуж за Адмирала, разве нет? Он красив, умен, богат и к тому же не забывайте, что этот брак спасет ваш род, даст вашему младшему брату шанс стать тем, кем ему предназначено стать – новым патриархом, – Эмиль говорил монотонно, медленно, в прошлом эта его манера речи успокаивала меня, но сейчас еще сильнее раздражала.

– Я ошибалась! – крикнула я ему в лицо и рванулась в попытке освободиться, но грубые пальцы матросов только сильнее сжались на предплечьях. – Я скорее отправлюсь на дно кормить морских рыб, чем еще раз заговорю с этой мерзкой падалью, о которой ты отзываешься с таким уважением!

Я буквально горела от возмущения, хотелось порвать зубами всех, кто мешает моему освобождению, но как бы ни была сильная моя злоба, ею одной одолеть нескольких крупных мужчин я не могла. Эмиль, слушая меня, менялся в лице: сначала старался сохранить ироничный вид, но под конец его уже перекосило от злости.

– Ну уж нет, сэра Жаклин, – прошипел он, наклоняясь ко мне так низко, что мы едва не столкнулись лбами, – вы – плата за спасение нашего господина, и чего бы мне это не стоило, я доставлю вас Адмиралу.

Капитан выпрямился, обвел взглядом матросов, голоса которых слились в мерный гул за моей спиной, и кивнул тем, что держали меня.

– Свяжите ее и заприте в каюте. Кормить ее будет доктор строго по моему приказу! Разговаривать с ней, – Эмиль покосился на меня с презрением, которого я прежде в нем не замечала, – только в моем присутствии, не выполнять никаких просьб, и никуда не отпускать! Выставить у дверей караул!

Последние распоряжения я уже не слушала: как яростная кошка, загнанная в угол стаей собак, пыталась вырваться, кричала, ругалась и в припадке ярости уже ничего перед собой не видела, все подернула красноватая дымка.

Да как они смеют?! Как они могут обращаться так со мной – с дочерью Дома Шторма?! Со старшей дочерью их патриарха?!

Ярость отступила в тот момент, когда на моих запястьях стянулась грубая веревка. Обессиленная короткой вспышкой злобы, я осела на палубу, раскаленную от солнечных лучей, и затравленно огляделась по сторонам, ища поддержки. Но не находила ее: все матросы, вплоть до тощего, низкорослого юнги, глядели на меня кто равнодушно, а кто и с осуждением.

Конечно… Для них мой отец – покровитель и патриарх, тот, кто по праву магии крови управляет западными островами. Я же хоть и ценна, но в той же мере. что и его любимое кресло: со мной надо обращаться бережно, но слушать вовсе не стоит. Да и обменять в случае крайней необходимости не зазорно.

Почти без понуканий я вернулась в свою каюту, подавленная осознанием своего теперешнего положения. Я снова, как и все предыдущие тринадцать лет, оказалась лишь игрушкой, куклой, которую перебрасывают из рук в руки и к голосу которой прислушиваются не чаще, чем к крикам чаек в порту.

Когда дверь за мной захлопнулась, я даже не услышала этого: я ревела, давая волю боли. Слезы катились по щекам, из горла вырывался сдавленный хрип: я оплакивала собственную смерть, которая наступила до моего пробуждения и снова наступит спустя тринадцать лет, собственную беспомощность и бесполезность. Если бы Адмирал действительно освободил мою семью в обмен на меня, я бы согласилась выйти за него хоть сто, хоть тысячу раз, но он этого не сделал. И не сделает снова – с чего бы ему? Он принял такое решение и примет его вновь, и у его решений будут последствия. Любое же мое решение будет иметь не больше веса, чем решение писчего пера ничего больше не писать, весел не грести, или парусов – не надуваться от ветра.