Встреча в пути

Моему отцу

Распопину Михаилу Лукичу

посвящается

Эта командировка, определенно, была одной из самых трудных.

Меня направили инспектировать аптеки и лечебные учреждения города Горнинска, который находился на самом севере нашей области.

Капитонов Олег Владимирович, начальник нашего департамента здравоохранения явно хотел угодить областному ведомству и торопил меня с отъездом. Он ждал вызова в областные управленческие структуры, с предложением о повышении в должности.

А потому был необычайно деятелен и активен, когда дело касалось приказа вышестоящих.

На дворе был март месяц, снег лежал потемневшими грязными кучками. Весна в наши северные края, как всегда, не спешила. Мы бежали на работу, кутаясь в куртках и шарфах.

Хотелось тепла и солнца, а тут отправляют в еще более холодную и неизвестную глушь. Однако моего мнения никто особо не спрашивал.

Буквально в один час мне оформили в бухгалтерии командировочное удостоверение и выдали деньги на проезд и питание.

В нашем департаменте такая командировка как у меня, справедливо воспринимается, как незаслуженное наказание.

Мне сочувствовал весь коллектив. А поскольку, вместо меня поехать никому не грозило, ведь я была единственным фармацевтом в департаменте, то сочувствие коллег было вопиюще не искренним.

– Бедненькая Аэлита Михайловна, держитесь! Вы у нас слишком покладистая, вот Олег Владимирович этим пользуется…Извините, но так все говорят! – прошептала мне Наташа Домахина, молоденькая юрист, соседка по кабинету.

Эта светлая девочка не могла врать и изворачиваться. Бог послал мне замечательную коллегу, которая в 23 года сохранила девичью наивность и чистоту.

Тогда как я, имеющая взрослого симпатичного сына Луку, успела повидать семнадцатилетних девушек, искушенных во многих пороках. Девушек из категории «Ты их гонишь в двери, они лезут в окно». Думаю, все матери взрослых сыновей смогут меня понять.

Я смотрю на Наташу с материнской нежностью. Девушка напоминает мне розовый бутон, только начинающий свое пробуждение.Бутон, не ведающий холодных ветров и безжалостных заморозков. От жизненных бурь и невзгод Наташу охраняли родители. Мама – Людмила Прохоровна, заместитель начальника департамента по методической работе и отец Александр Яковлевич – главный рентгенолог города. Поэтому Наташа, единственный ребенок в семье, подобно тепличной орхидее, даже не догадывалась, что где-то в мире существует зло, бытовая неустроенность и нужда.

Красавица со светлыми пшеничными волосами и зелеными глазами, она, похоже, даже не подозревала о силе своей красоты.

Когда в наш кабинет заходили мужчины разных возрастов, каждый из них косил глазом в сторону Наташи и мои консультации по лекарственному обеспечению обычно проходили мирно и без истерик.

Редкий мужчина позволял себе приступы слабости в присутствии очаровательной зеленоглазой блондинки.

С женщинами все было наоборот. Цветущий вид моей соседки вызывал у больных женщин, ( следует отметить, что здоровые в наш департамент почти не ходили) – обострение всех хронических недугов.

На моем столе стоял ряд флаконов с настойками пустырника и валерьянки, запас которых я не успевала пополнять.

С Наташей было уютно и спокойно. В обеденные перерывы мы секретничали друг с другом и делились своими жизненными историями.

Сегодня я беспрерывно вздыхала, заполняя командировочный лист, и смотрела в окно, за которым выла весенняя мартовская метель, и пробрасывал мокрый снег.

Теплый и привычный кабинет, отдельный письменный стол с грудами бумажных папок показался раем по сравнению с вынужденным путешествием по бескрайним лесам Горнинского района.

– Надеялась, что годовой план по командировкам я уже выполнила и до отпуска меня оставят в покое! – жаловалась я Наташе.

С начала года я выезжала по заданиям областного комитета уже пять раз. В самые отдаленные и не устроенные районы области.

Потому что в крупные города специалисты областного комитета охотно ездили сами. А еще потому, что у меня не хватало духу противостоять воле моего начальника.

Мне в силу характера очень трудно говорить слово «нет». Очень трудно.

В результате, я с большой неохотой, спрятанной внутри, соглашалась. Капитонов удовлетворительно хвалил меня и тут же звонил в областное министерство здравоохранения, что их высочайшее задание будет выполнено.

Меня изматывали эти командировки. Некачественная столовская еда, холодные номера и частое отсутствие горячей воды в гостиницах никого не радуют.

А бывало, что этих самых гостиниц нет вообще. Ночевать приходилось в чужих комнатах, у чужих людей, которые тебе совсем не рады.

Тем более, в сутки нам, мелким чиновникам положено 100 рублей в сутки на питание, а порция горячего блюда давно уже стоит более 200 рублей, даже в самых захудалых гостиницах. Получается, что в дорогу я должна была захватить приличную долю своего заработка. Конечно, если не желаю поститься, а поститься по причине своего хлипкого здоровья, я не могу.

Но мое состояние Капитонова волновало в последнюю очередь.

Всеми этими печальными размышлениями я и делилась с Наташей накануне отъезда. Радовало то, что теперь нам разрешили приобретать место в купейном вагоне.

Раньше бухгалтерия оплачивала только стоимость плацкартного вагона. Мне частенько приходилось проводить бессонные ночи, слушая рев малолетних детишек и громкие увещевания их подвыпивших мамаш, бегающих за пивом на остановках.

Как-то раз повезло попасть в один вагон с офицерами Забайкальского военного округа. За одну ночь я много чего узнала о нашей доблестной армии из первых уст.

Утром, изрядно помятые во всех смыслах этого слова, офицеры выносили пустые бутылки в мусорные вёдра и отчаянно извинялись перед соседями по купе.

На вокзале меня никто не встретил.

Вопреки заверениям Веры Петровны, начальника ревизионного отдела аптечного управления, что за мной пришлют служебную машину. Видимо, администрация района решила, что не такая я уж важная птица, чтобы отправлять за мной транспорт.

Я медленно побрела вверх по единственной улице городка к единственной гостинице под название «Магнит». Гостиница располагалась в огромном каменном здании и, видимо, была рассчитана на возрастающий с каждым годом поток гостей.

Однако горно-обогатительный комбинат – градообразующее предприятие, пришел в упадок. Оттого желающих посетить сей милый городок, было крайне мало.

Тем не менее, недостаток туристов и гостей города никак не повлиял на космические цены в «Магните» и я порадовалась, что захватила с собой личные деньги.

Цена одноместного номера успешно конкурировала с пятизвёздными столичными отелями.

Выбив мне чек, молоденькая конопатая администраторша радостно сообщила, что ресторан не работает с прошлого года, а горячая вода будет только с шести часов вечера.

Войдя в номер, я поразилась его размерам.

Широкая кровать потерялась в огромной комнате с высоченными потолками. Этот русский размах следовало еще и обогреть, что в связи с тяжелым экономическим положением города, не представлялось возможным. В номере стоял страшный холод.

Кинув сумку на тумбочку, я забилась под одеяло и дрожала до шести часов, ожидая час подачи горячей воды.

Но русскую женщину трудно сломить. Зато ее так просто порадовать.

Даже такой пустяк, как подача горячей воды может вызвать сильную эйфорию. Я пела от радости, плескаясь в горячих струях.

Выйдя из душа, я решила прогуляться по вечернему городу с целью его изучения.

Но выяснилось, что в городе уже почти год, как нет уличного освещения. В темноте я столкнулась с каким-то человеком и чуть не выронила сумочку.

От ознакомительной вечерней прогулки пришлось отказаться.

Радуясь в душе, что мне повезло проживать в городе Ново-Зиминске с его ночным освещением, я мирно уснула.

Утром я добралась до ближайшей аптеки и приступила к своим обязанностям.

Целью моей командировки являлись аптеки и больницы, в которых мне следует проверить вопросы лекарственного обеспечения.

Было бы слишком просто, если бы моя командировка проходила в самом Горнинске.

Руководитель аптеки сразу разложила передо мной карту района и пальцем указала несколько маленьких черных точек на обширном зеленом фоне.

В некоторые подведомственные аптеки надо было добираться на пароме. Впрочем, она утешила меня, сказав, что у них в районе есть какие – никакие, но всё же дороги, и вертолет нам не понадобится. Это было облегчением. Вертолётные прогулки вызывали у меня ужас и сильную тошноту.

На следующий день мне предстояло многочасовое путешествие вглубь района на разбитом больничном «УАЗике».

Поскольку в поселках никаких столовых и кафе не было в помине, то кормилась наша комиссия в больницах, амбулаториях и аптечных пунктах .

Главный врач уговаривал пригубить рюмочку разбавленного спирта, а старшие сестры подкладывали варёную картошку, принесённую из дома.

Может быть, я была бы сговорчивей и пригубила бы грамм пятьдесят домашнего самогона, если бы ни мой, не важный с детства, вестибулярный аппарат.

С трудом выползая из машины после очередного маршрута, я с трудом подавляла в себе чувство дурноты. От вида спирта это чувство резко усиливалось.

Моя « свита», в основном состоящая из заместителей главврача и старшей медсестры, с сожалением прятала пластиковые стаканчики. В которые разливали спирт.

Видимо до меня, им попадались более крепкие проверяющие.

За долгие годы работы в департаменте я стала стреляным воробьем, крепко держалась принципа « На проверках – не пить, не расслабляться и держать ухо востро!».

Хорошо помню первый год своей работы, когда я, поддавшись на уговоры, пригубила бокал красного вина за здоровье главного врача одной сельской больницы, который на день проверки оказался юбиляром.

Вернувшись из той командировки, я была вызвана « на ковер».

Разгневанный начальник громко зачитал мне докладную о недостойном поведении инспектора Вахрушевой А.М., то бишь меня, которая « хлестала спирт стаканами и дебоширила за столом, недвусмысленно намекая на вознаграждение …».

Тогда мой акт о нарушениях признали недействительным, а я кроме общественного порицания лишилась квартальной премии.

Тот случай научил меня уму – разуму.

Теперь я слабо доверяю даже искренним приглашениям к столу. Но что делать, если поесть больше негде?

Свою работу я люблю, но не столь сильно, чтобы из-за нее голодать.

Мне хорошо известно, что особенность моей работы по определению, не может быть приятной сотрудникам проверяемой организации.

Приходилось быть по разным сторонам баррикад. Во время работы в аптеке, я часто была в роли проверяемой. Учитывая это, надо спокойно и вежливо делать свою работу, не строя из себя важную птицу, но и не позволяя сесть себе на голову.

Впрочем, мой миролюбивый характер помогал мне в сложных ситуациях.

В этот раз я обнаружила явное нарушение в правилах применения спиртовых растворов в одном из отделений районной больницы.

К слову сказать, внешний вид самой больницы вызывал чувство горечи. Стены давно не крашены, радиаторов отопления не хватает, постельное белье в палатах залатанное. Разбитые окна в коридорах были заклеены полиэтиленовой пленкой и забиты фанерными листами.

В процессе проверки приходных документов и визуального осмотра содержимого рабочих флаконов в процедурных кабинетах выяснилось, что кожные покровы новорожденных младенцев обрабатывают разведенным спиртом неясного происхождения, конфискованным в местном магазине. В результате, нежная кожа младенца покрывалась красными пятнами, а иногда эта манипуляция вызывала сильные аллергические проявления.

Этого спирта в больницу навезли в огромных количествах, поражающих воображение. Надо было его как-то реализовывать.

По документам выходило, что для медицинских целей был приобретен высококлассный медицинский спирт высокой концентрации. Но стойкий аромат сивушных масел, плотной завесой стоящий в комнате хранения, ясно свидетельствовал о другом.

После окончания института я два года занимала должность провизора- аналитика. Отличить настоящий медицинский спирт от суррогата мне по силам.

Я смотрела на ряды бутылей с некачественным нелегальным спиртом и догадывалась, что «отмытые» деньги пошли кому-то в карман.

Главный врач на словах пояснил, что действовал по указанию местной администрации, в частности, заместителя мэра по здравоохранению, некой Суровцевой Елены Анатольевны, однако письменно сообщить об этом категорически отказался.

Пришлось собирать кучу объяснительных, подробно расписывать в акте факт нарушения. Случай печальный и довольно распространенный.

По- человечески я понимала уличенного главврача и старшую медсестру.

Я скоро уеду, а им жить с этой ненасытной Суровцевой Е.А.

Единичный акт о выявленных нарушениях вряд ли изменит эту порочную систему оприходования некачественного товара.

Но в мои обязанности входило взять со всех медработников объяснительные, хотя их содержание я знала заранее. Напишут, что произошла ошибка, которую обещают исправить в ближайшее время.

Собрав эти формальные объяснения, я заканчивала акт, когда в ординаторскую влетела эта самая Суровцева Елена Анатольевна.

Высокая худощавая женщина лет сорока – сорока пяти, одетая в соболиное манто. Руки в сверкающих перстнях. Красная от возмущения, она старалась придать своему лицу улыбчивое выражение.

В этой районной больнице Елена Анатольевна была царем и богом в одном лице.

Все ее распоряжения выполнялись без звука, и вот теперь ей приходится снизойти со своего высокого трона и беседовать с какой-то невзрачной инспекторшей из департамента.

Вид у меня был действительно, не совсем презентабельный: волосы гладко зачесаны и стянуты в пучок « для удобства в пути», лицо бледное, уставшее после беспрестанной дороги по отдаленным больничным амбулаториям.

Еще в дороге мне пояснили, что прежним инспекторам, оказывается, даже в голову не приходило тащиться по сельским больницам.

Акты они писали, не выходя из кабинета Елены Анатольевны, или вовсе не писали сами. Акты споро и ловко печатали подчиненные Суровцевой, а проверяющие, расслабленные алкоголем, их только подписывали, иногда не глядя.

Елена Анатольевна разглядывала меня с интересом и думала, как ко мне подступиться. « Мелкая сошка, а проблем с ней будет много. Настрочит плохой акт, приедут другие, поважнее, начнут везде лезть. Мало ли что…» – размышляла она.

Я поздоровалась с Еленой Анатольевной и продолжила свое писательство.

Мысли ее мне приблизительно были известны. Ведь я работала внештатным инспектором почти десять лет.

Везде нарушения были аналогичными, как и реакция на акты.

Я мечтала только о том, чтобы добросовестно сделать свою работу и уехать домой, в комфортные условия.

Благодаря моему мужу, я была материально обеспечена, поэтому могла себе позволить проигнорировать любые предложения взять взятку.

Хорошо быть неподкупной и независимой, когда живешь, не считая гроши до зарплаты.

Не уверена, что вела бы себя так же, будь у меня финансовая несостоятельность, поэтому осуждать своих коллег не берусь.

Наконец, Елена Анатольевна справилась со своей ненавистью ко мне, и начала беседу вкрадчивым и ласковым голосом.

Со слезой в голосе поведала о недостаточном финансировании больниц. Такого недостаточного, что выделенных денег едва хватает на горюче-смазочные материалы и медикаменты. Зарплату медики не получали два с лишним месяца. Потому ей приходится выкручиваться, как может.

Глядя на ее соболиную шубку и бриллианты, сверкающие в ушах, слабо верилось в нищету Горнинского района.

« Везде одно и тоже: нищие медсестры и санитарки, нуждающиеся доктора и жиреющие чиновники. Разбитые окна больниц и сверкающие иномарки под толстыми задастыми Еленами…» – грустно подумалось мне.

Мой акт ничего не изменит в этом порочном круге, но и укреплять эту порочную систему я не собираюсь.

Выслушав стенания Суровцевой, я встала и стала собираться на вокзал. Акт положила перед главным врачом на подпись.

Тут в кабинете главного врача стали происходить чудесные вещи.

Откуда ни возьмись, на потертом больничном столе стали появляться разносолы, деликатесы и зазвенели вымытые до блеска стеклянные фужеры. Это было только прелюдией.

Медсестры, накрыв стол, мгновенно исчезли.

Елена Анатольевна, убедившись в отсутствии посторонних, с приятной улыбкой извлекла из шубки белый конверт и тихонько вложила его в карман моего пальто.

Такого напора я не ожидала, хотя и подготовилась к сражению.

« Это скромный подарок к празднику восьмое марта, не откажите…» – ворковала Елена Анатольевна и глубже заталкивала конверт.

Я понимала, что срочно надо ретироваться. Больничная машина ждала меня на выходе из больницы.

До поезда было еще два с половиной часа.

Такой длительной осады я не выдержу.

Вытащив конверт из кармана, я резко бросила его на стол главного врача и выбежала из кабинета, как ошпаренная.

За дверью стоял взволнованный главврач с кучкой медсестер.

Очевидно, они ждали отмашки Елены Анатольевны и приготовились к обильной трапезе.

Чуть не сбив с ног своих потенциальных сотрапезников, я крикнула: « Срочно машину на вокзал!» и бегом спустилась к выходу.

Водитель « УАЗика» мирно дремал в кабине. Он не ожидал моего быстрого появления.

Когда мы подъехали к вокзалу, он доверительно сказал : « Надо же! Редко сажу в поезд трезвого инспектора!».

– В прошлый раз у вас была сама Вера Петровна, начальник ревизионного отдела. Она, что, тоже выпивала ? – удивилась я.

– Так ее самолично заносил в купе, сама тетка двигаться не могла! – хмыкнул водитель.

Я замолчала, с трудом представляя нашу строгую и неприступную Веру Петровну в нетрезвом состоянии.

На вокзале было полно странствующих цыган. Всюду бегали шустрые цыганята, с интересом разглядывая пассажиров. Два с половиной часа я провела, судорожно сжимая сумочку под мышкой.

Вдобавок, в зале не работал туалет, буфет был закрыт. Продуктов у меня не было, а до ближайшего магазина надо было куда-то далеко ехать.

Я сидела на деревянной жесткой скамейке в малюсеньком зале ожидания и боролась с подступавшим чувством голода. Вспоминала запах горячей картошки на столе у главврача. Моя принципиальность вступала в борьбу с природными инстинктами и местами проигрывала.

На улице быстро темнело, я не решалась даже выйти на улицу. Там над входом в вокзальное помещение висел один тусклый фонарь и сам перрон скрывался в темноте. Наконец, наш поезд подошел к перрону.

Голодная и измученная тяжелой командировкой , активным сражением с Еленой Анатольевной, я зашла в вагон и упала на вагонную полку.

« Только бы никто не сел ко мне в купе, хорошо бы выспаться …» – чуть не молилась я, засыпая под стук колес.

Но через полчаса проводник – белокурая девушка, резко открыла дверь купе и впустила высокого молодого человека в черной кепке и меховой стеганой куртке.

Мужчина быстрым цепким взглядом оглядел купе, после чего вошёл и поздоровался со мной. Не обращая никакого внимания на меня, девушка мило щебетала с моим новым соседом и настойчиво предлагала ему свежего чая с печеньем.

Я удивленно слушала ее. Полчаса назад, на мою просьбу принести чаю, мне было отказано по причине внезапной технической неисправности водонагревателя.

– « Что за важная птица села в мое купе ? » – подумала я с иронией и стала потихоньку разглядывать нового соседа сквозь полузакрытые веки.

Мужчина осторожно, боясь разбудить меня, снял верхнюю одежду и остался в спортивном костюме. На его круглой голове сияла розоватая и влажная лысина, светло-голубые, скорее стального цвета глаза устало смотрели в вагонное окно.

Высокий лоб, широкая переносица и тяжелый подбородок выдавали в нем скандинавское происхождение.

Чем-то он напомнил моего отца. Может быть цветом глаз, может быть манерой прищуриваться при разговоре? Люди, напоминающие мне отца, приносят боль моему сердцу. Лучше бы мне не встречать таких людей.

Боясь, что он начнет беседовать со мной, я продолжала притворяться спящей.

Сил вести непринужденный вагонный разговор не было.

Мужчина неспешно выпил чай, принесенный, чудесным образом преобразившейся проводницей, и стал читать маленькую брошюру, какие продаются в привокзальных книжных киосках.

Я не заметила, как уснула крепким сном.

Утром я проснулась на удивление выспавшейся и с хорошим настроением, что редко случалось со мной в путешествиях. Как правило, дорога выматывала меня и высасывала все мои, не слишком большие от природы силы.

Мой сосед уже сидел на своем сиденье и читал свой роман.

« Мистическая жертва» – прочитала я заглавие. Это был бульварный роман в тонкой обложке, на которой изображено странное чудовище темно-зеленого цвета. Такие книжки часто продают в киосках железнодорожных вокзалов, дабы развлечь скучающего пассажира. В них не было содержания, как такового, но чтение этих книжек позволяло скоротать время.

Увидев, что я проснулась, мужчина улыбнулся и сказал : « Доброе утро!». Я отметила про себя, что у него была красивая улыбка. Открытая и светлая, сразу сгладившая диспропорции крупного лица.

После чего мой сосед снова углубился в чтение.

« Я ему совершенно не интересна. Ну и ладно…даже хорошо…» – вяло подумала я. Мужчина вдруг отбросил книгу, вздохнул и взглянул на меня.

Затем, словно устыдившись своего прямого взгляда, он отвернулся к окну и стал разглядывать зеленые бесконечные сосны, мелькающие вдоль железной дороги.

И тут что-то странное произошло во мне и в воздухе нашего купе.

Внутри меня что-то щёлкнуло, ёкнуло, перевернулось. Точного определения дать невозможно. Я напоминала сейчас планету, вдруг непонятно отчего сорвавшуюся со своей строго определённой орбиты и несущуюся куда-то в необъятном космосе.

Мое размеренно стучавшее сердце сорвалось со своего природой положенного места в грудной клетке и ухнуло куда-то вниз.

Подумалось: « Это моя душа ушла в пятки» и дышать стало трудно.

Я схватила полотенце и выскочила в коридор поезда.

Как обычно, в туалет стояла очередь. На этот раз не большая, всего из трех человек. Ожидающие тоже держали на плечах полотенца, в руках у них были упаковки зубной пасты, расчески.

Они держались за поручень и равнодушно смотрели в окно.

Я простояла минут двадцать, пытаясь понять, что происходит со мной. Почему этот совершенно незнакомый лысый мужчина в купе так воздействует на меня своим присутствием? Надо успокоиться и направить свои встревоженные мысли в прежнее русло.

Наконец, подошла моя очередь.

Защелкнув задвижку двери, я посмотрела на себя в зеркало и сразу пожалела об этом. Помятое бесцветное лицо, всклокоченные волосы и покрасневшие глаза.

Мне отчего-то захотелось понравиться своему соседу по купе.

«Это смешно, Лита!» – сказала я своему невзрачному отражению.

Причесалась, освежила лицо холодной водой и на ватных ногах вошла в купе.

Сосед окинул меня взором, доброжелательно улыбнулся и предложил : «Давайте знакомиться! Меня зовут Виктор».

– Аэлита , – ответила я дрогнувшим голосом.

Он не задал обычного вопроса, типа, откуда у меня такое редкое имя. Моя мамочка, обожающая фантастические романы, одарила меня этим именем. Потому я обречена на такие вопросы и всякий раз раздражаюсь, услышав их.

Через десять минут Виктор организовал чай, который нам принесли молниеносно.

Мы стали неспешно разговаривать.

– Как-то ненавязчивый дорожный сервис превратился в просто фантастический! – отметила я, поймав любезный взгляд проводницы, направленный в сторону Виктора.

– Ничего удивительного. По рабочим делам приходится часто ездить в этом вагоне! Мы с партнерами строим завод по производству фанеры. Потому плотно общаемся с производителями древесины. Я наперечет знаю все местные леспромхозы… – улыбнулся Виктор.

Но я-то тоже знаю, сколько не езди, рискуешь вызвать только раздражение у вагонного персонала. Тут дело в другом.

Я увидела, как он незаметно положил что-то в карман фартука молоденькой проводницы. Она чуть кивнула в знак благодарности.

Я говорила с Виктором и боялась взглянуть ему в глаза. Внутри меня клокотал Везувий и Крокотау, вместе взятые. Мне казалось, что внутренняя дрожь, охватившая меня, сотрясала вагон.

Если я посмотрю на него, он поймет про меня всё. Ещё бабушка в детстве говорила, что хотя я могу ловко соврать, но мои глаза всё выдадут.

Когда наши взгляды все же случайно соприкасались, краска приливала к моим щекам и резко потели ладони.

Изо всех сил я старалась внешне выглядеть спокойно. Руки меня не слушались, я совершала неловкие движения, у меня всё падало со столика.

Виктор на лету поймал мою упавшую чайную ложку и улыбнулся, посмотрев на меня. Его улыбка обожгла меня, лишив дара речи.

Широкая, по детски доверчивая, осветившая некрасивое лицо.

Убрав со стола, я схватила свою книжку по астрологии и уставилась в нее.

Виктор не стал отвлекать меня от чтения и начал смотреть в окно. Из-за книги я не видела его лица, в поле моего зрения были только его длинные ноги в черных носках.

На его ноги я и смотрела мимо книги, размышляя о своем странном состоянии.

Мне было уютно и радостно рядом с этим, практически незнакомым человеком. Он не отличался красотой, тогда как меня привлекают красивые лица. Его поведение было естественным и простым. Его речь была искренней.

Мне ничего не было известно о нем, кроме имени, но у меня было странное ощущение единства с ним. Душевный комфорт обволакивал меня теплым покрывалом и превращал наше купе в странную капсулу, в отдельный микромир, защищенный от внешнего мирозданья.

Словно у нас было одно энергетическое поле на двоих.

Я – закрытая личность, склонная к уединению. В свое личное пространство впускаю неохотно. Мне почти всегда мешают люди, находящиеся близко от меня.

Тем более, я никогда не стремлюсь увеличить круг своих знакомств.

А с тех пор, как мне перевалило за сорок, я стараюсь этот круг сузить.

Поэтому путешествия, сопряженные с необходимостью терпеть чужое присутствие, мучительны для меня.

Любыми путями я стараюсь ограничить общение с соседями по купе, хотя не всегда это удается.

Сейчас же я пребывала в таком гармоничном пространстве, что не хотелось думать о том, что скоро поезд прибудет на конечную станцию, и мы с Виктором затеряемся в необъятном мире.

Я не знала, испытывает ли он что-нибудь похожее по отношению ко мне.

По крайней мере, он не задавал мне никаких личных вопросов. Сверху над столиком звучало вагонное радио.

«Встреча в пути, на перекрестках судеб…» узнала я голос знаменитой певицы Пугачёвой.

Виктор встал и повернул ролик в сторону усиления звука. Мы слушали слова песни и молчали.

На остановке в наше купе никого не подсадили.

– Не волнуйтесь! Мы поедем одни до конечной! – сказал Виктор, поняв мой беспокойный взгляд в сторону двери купе.

Я пожала плечами, будто мне всё равно. Может, этот мужчина может читать мои мысли? Больше всего мне не хотелось, чтобы к нам в купе зашел кто-то третий и нарушил мое странное светлое состояние.

– Только начало марта, а в тайге почти нет снега…ранняя весна в этом году, – тихо сказал Виктор, когда поезд снова двинулся в путь, и за окном поплыла зеленая сибирская тайга.

Я поняла, что он хочет продолжать общение со мной и намекает об этом в деликатной форме.

И наша беседа снова потекла, как по маслу. Будто мы долгое время знали друг друга, но расстались и встретились после разлуки. Встретились, скучали и не можем наговориться.

Мы долго проговорили о таежных красотах, о том, что наша сибирская тайга невозвратно гибнет от рук «черных лесорубов» и безответственности руководства лесопромышленного комплекса.

Разговор коснулся городов, где мы родились, и Виктор рассказал немного о своей семье.

Он родился и живет в Братске. Его отец по происхождению литовец.

Приехал в Братск из Вильнюса по комсомольской путевке и женился на сибирячке. Виктор женат на женщине много моложе его. Детей нет.

Я слушала его неторопливую речь с упоением.

Все время пыталась придать своему лицу выражение спокойной строгости, но звуки его голоса вырывали меня из реальности, подхватывали и возносили куду-то вверх, где вихрем кружили и укутывали теплым коконом…

Это было странное состояние безвременья, будто я встретилась с родным человеком через сто, нет, даже тысячу лет, но всю эту тысячу лет я думала только о нем.

Откуда-то послышался голос проводника: «Пассажиры, подъезжаем к конечной станции!»

Я с трудом вышла из своего эйфорийного состояния и стала собираться на выход.

На иркутском вокзале мои знакомые передали со мной три больших сумки, заверив, что меня встретят на перроне и сразу же их заберут. С моими двумя сумками моя поклажа составила уже пять мест.

Поглядев в заиндевевшее окно, я не увидела никаких людей, пришедших за сумками.

Поэтому попыталась решить арифметическую задачу – как лучше вынести пять сумок ,имея в наличии всего две руки.

Время было ночное. Зная криминогенную ситуацию в нашем городе, у меня были опасения, что вынесенные первыми и оставленные на перроне две сумки могут исчезнуть, пока я хожу за остальными.

Ругая себя за свою доброту, я выставляла свои бесчисленные сумки вдоль прохода по вагону, чтобы удобнее было бегать за ними.

Виктор молчал, наблюдая за мной. Но выходить не спешил.

Когда я взяла первые две сумки, он ловко подхватил остальные три своими мощными ручищами и вышел вперед меня из вагона.

Некоторое время мы молчаливо шли к зданию вокзала, протискиваясь сквозь толпу пассажиров.

– Вас кто-нибудь встречает? – спросил Виктор, обернувшись ко мне.

Я громко ответила, что муж обещал приехать за мной. Однако у вокзала не видно нашей машины.

Тут встречная машина ослепила меня фарами и я потеряла Виктора из виду.

Толпа людей, подъезжающие и уезжающие машины, все смешалось в слабом свете привокзального фонаря и на миг меня обуял ужас.

Я поняла, что чужие сумки, которые мне доверили мои знакомые, находятся сейчас в руках практически незнакомого человека, а этого человека я потеряла из вида.

Страшные картины о том, как я буду объяснять потерю вещей, пронеслись в моей голове.

Теперь я была готова приписать Виктору все негативные качества, несмотря на совсем недавнюю упоенность им.

Мотаясь по вокзальной площади, я проклинала себя за потерю бдительности.

Как будто услышав мои малодушные мысли, Виктор окликнул меня справа: «Аэлита! Я здесь!»

Он стоял в стороне возле блестящего в темноте автомобиля, мои сумки в целости и сохранности стояли у его ног.

Прежняя подозрительность моментально была вытеснена угрызениями совести.Я с благодарностью подошла к нему.

– Где ваша машина? Я сам поставлю ваши вещи, – спокойно спросил Виктор.

Оглядевшись, я убедилась, что нашей машины у вокзала по- прежнему нет.

– Хорошо. Не волнуйтесь!Мой друг довезет вас до дома, скажите ему свой адрес! – успокоил меня Виктор.