Buch lesen: «Некуда бежать»
От автора
Спасибо моему мужу, Дмитрию, за его любовь и за то, что все годы нашей совместной жизни с пониманием относился к моему увлечению художественным сочинительством.
Спасибо Надежде, моей давней коллеге по работе, за то, что нашла время подправить некоторые ошибки по тексту.
Спасибо Вере, подруге моего детства, за её идею для обложки этой книги и её замечательное исполнение.
Спасибо Андрею, моему любимому «стихирному» поэту, за то, что помог мне поверить в себя.
Спасибо Татьяне, с которой можно поделиться ВСЕМ.
Спасибо всем моим родным, близким, друзьям, знакомым и всем людям, которые, побывав в моей жизни, оставили мне любовь, надежду и веру…
…эмоции и впечатления, которые и легли в основу этой книги.
2007. Осень – начало зимы
Мир существует в двух состояниях: когда идет дождь и когда нет1.
Темное полотно дороги уходило вдаль, серое небо сливалось с угрюмым асфальтом, и только фары машин маячили, словно светлячки, в сгущающемся сумраке. Несколько капель дождя скользнуло по лобовому стеклу и растворилось в полутьме. Где-то вдали послышался раскат грома.
Я изо всех сил старалась сосредоточиться на дороге – не получалось. Я время от времени замечала, что машина неуверенно сваливается то вправо, то влево, отпугивая соседних водителей, но исправить ситуацию не удавалось. Вывод был очевиден – я устала. Очень устала. Больше не было сил идти вперед, – оставалось только тосковать по уходящей молодости и плестись по жизни дорогой несбывшихся надежд…
Дождь уже хлестал по стеклу непослушными струями, дворники стремились смыть потоки воды, а машины, не сговариваясь, притормозили.
Я выключила радио. Моя старенькая, потертая «Альмерка» медленно плыла по МКАДу под звуки дождя. Я вцепилась в руль, стараясь придерживаться своей полосы и не кочевать из ряда в ряд.
Мимо браво промчал «Туарег», позабыв, видимо, о существовании правил дорожного движения и педали тормоза. «Кочевник пустынь, – подумала я. – На такой же машине ездит мой муж. Боже, как ему подходит это определение! С таким характером ему бы жить где-нибудь в Африке и помыкать верблюдами и покорными женами». А я устала, действительно устала. Сыта по горло!
Ему не понять, что хоть он зарабатывает не в пример больше меня, я от своей работы и каждодневных забот о ребенке устаю не меньше! Мне тоже нужно сочувствие и понимание, мне элементарно нужна возможность отдохнуть!
Мне двадцать шесть – но каждое утро я поднимаюсь с постели, едва справляясь со слабостью и приступами тошноты, а, ложась спать, вступаю в неравную борьбу бессонницей и головной болью… Давление временами зашкаливает и сердцу уже поставлен диагноз – пролапс митрального клапана.
При всем при этом пока я выгляжу как ребенок. Но еще пара лет – и я превращусь в унылое и безразличное ко всему существо – в лучшем случае; в худшем – стану буйной сумасшедшей, ведь вся моя жизнь замерла, превратилась в череду рутинных и выматывающих дел, которые некому передать, про которые невозможно забыть и от которых некуда бежать.
Шесть ноль-ноль – подъем, завтрак на скорую руку, разбудить маленькое солнышко, которое ни за что не хочет просыпаться, дорога по пробкам до садика – за сорок минут, если повезет – за тридцать пять, работа заместителем начальника отдела в территориальной налоговой инспекции со всеми вытекающими из данной должности обязанностями и проблемами, без обеда – потому что в пять вечера нужно сбежать, чтобы вовремя забрать дочку из сада, путь домой со скоростью десять километров в час, под аккомпанемент из воплей уставшего за день ребенка, и ужин – обязательный атрибут всей каждодневной суматохи, заключительный аккорд дня – ругань мужа, возвращающегося с работы ближе к ночи, когда детеныша пора укладывать спать, ругань, переходящая в крик и уже переходящая все границы.
…Машина передо мной резко затормозила, я со всей силы вдавила в пол педаль тормоза – и резко повернула вправо, жестоко подрезав приближающееся авто… Но что мне было делать? Повезло, никого не задела.
Сквозь пелену дождя донесся характерный стук и звон битого стекла – кому-то повезло меньше – и еще долго ждать ДПС, стоя за красным треугольником и мигая фарами в унисон.
Впереди – еще одна авария – несколько машин превратились в груды металла, и ангелы-хранители беспомощно разводили белоснежными крыльями, мечущимися среди ноябрьской слякоти, не в силах изменить ход событий…
Тут кто-то резко открыл дверь моей съежившейся под холодным дождем машинки и схватил за куртку. Не успела я и сообразить, что происходит, как получила удар кулаком – в нос, и набор матерных ругательств – в уши, потом дверь с хрустом захлопнулась. Я машинально нажала на блокировку дверей – поздновато, правда. И уже непонятно, зачем. По всей видимости, сработал инстинкт самосохранения.
Потом только сообразила – это водитель той машины, которую я подрезала… Переведя взгляд в зеркало заднего вида, обнаружила в нем интеллигентного мужчину, при галстуке и костюме, сидевшего неестественно прямо и вцепившегося в руль своего «Volvo», точно утопающий в спасательный круг…
Мир вокруг сходил с ума. Чего уж ждать от моей расшатанной психики? На всякий случай, я вбила номер машины в свой мобильник… Желания подставить другую щеку не возникло. Шок уступал место боли.
Боль сдернула серую дымку, окутывающую сознание, которая, пропав, обнажила безудержное, практически материализовавшееся желание жить. Я вспомнила о муже. Жить!
Но как??? Где взять силы, чтобы справиться с болью и снова улыбаться ему и говорить слова любви, где найти столько тепла, чтобы на холод отвечать солнечными зайчиками улыбок, а за угрюмые взгляды осыпать поцелуями???
Моя душа, словно пустой сосуд, уже отдавшая все, что могла, и не знающая, где искать умиротворения и покоя…
Дождь барабанил по стеклу, сглаживая противоречия и примиряя меня с собственными мыслями… Дворники устало колыхались, отважно сражаясь с косыми линиями разыгравшегося ливня и периодически создавали видимость дороги…
Но дождь подбирался все ближе… И вот он уже заливает душу и прохаживается мягкой поступью по сердцу, не сняв ботинок и оставляя мокрые следы…
Дождь… Косые линии недосказанных фраз, нераспечатанных конвертов, не состоявшихся встреч и не продолженных знакомств… Просто ли это вода? Уверены ли вы, что это не воспоминания, еще до конца не прожитые и не пережитые нами, воспоминания, вплетенные в волосы ароматом лета, вписанные в овал лица, впечатанные в контуры губ и впитавшие нежность рук… Воспоминания, представляющие этот мир таким, каким он – мир – отражается в приглушенном свете ночных фонарей и ярком ксеноне слепящих фар… В опущенных взглядах редких прохожих и открытых и чистых глазах ребенка…
Но мне нужно двигаться дальше, – отбросив мысли на обочину, точно ненужный хлам – дорога диктует свои правила. И я продолжаю свой путь. Вперед. Со сломанными крыльями и ноющей болью в переносице. Перестраиваюсь в соседний ряд. Сваливаюсь на Волоколамку и еду до улицы Свободы.
Мокрый, пронизывающий ноябрьский ветер спутывает волосы, распутывая мысли. Сейчас будет массаж и теплый чай. Веселые разговоры и простое человеческое общение на уютной маленькой кухне. И я наконец-то смогу разглядеть в зеркало последствия дорожного происшествия, произошедшего с моим носом.
Пока – разглядываю рекламу, которая, расплываясь перед глазами и сливаясь с какими-то, выплывающими из подсознания обрывками телевизионной болтовни, превращается в какофонию букв, бессмысленный набор слов – отдыхай с Tez-tour, калориям – нет, стройной фигуре – да, Фитакса от Хохланд, встречай каждый день с Имунеле, дульколакс легко решает проблемы запора… viola – радость есть! Химии – нет, квасу – да! Проверь Магнат на шоколад… Биг Ланч – соус из мяса… И все будет coca-cola!
Хочется верить, что все действительно будет coca-cola и дульколакс в самый ответственный момент не понадобится…
У двери вспоминаю, что забыла номер домофона, и начинаю судорожно рыться в сумке, из которой в почерневший снег тут же выпадают ключи, какие-то рекламные брошюры и переполняющая внутренние карманы мелочь… Наконец-то мне удается докопаться до записной книжки, но и здесь полный раздрай: она исписана вся, ручкой, фломастерами, разноцветными карандашами. Каким-то чудом нахожу нужные цифры, пытаюсь набрать их, но тут звонит телефон…
Мне хочется запустить им в сугроб, лишь бы замолчал. Это Олеся, моя массажистка. Телефон звонит, не переставая, все три этажа, что я поднимаюсь по лестнице. Нажать на сброс уже просто нет сил.
– Привет.
– Привет, я немного опоздала, извини, кругом такие пробки…
– Иди ложись. Нам надо уложиться за час, мой любовник звонил, должен заехать…
– ОК!
– Сейчас, свет зажгу! – Олеся включает свет в коридоре, и тут же выражение ее лица резко меняется:
– Что у тебя с носом???
– Дай гляну! Неужели так плохо? – я смотрю в зеркало и понимаю, что действительно, не очень хорошо… нос распух.
– Нужно приложить лед!
Следующие пятнадцать минут я послушно сижу с кусочками льда на носу и слушаю Олесину болтовню.
Наконец-то ложусь на массажный стол и закрываю глаза. Олеся ровными размеренными движениями растирает мне спину. Немного больно, но в целом довольно приятно. Можно расслабиться. Но тут звонит ее племянница. Разговор продолжается минут пять, за которые плечи снова начинают каменеть…
Вспоминаю рекламную брошюру, обещающую за пару сеансов привести спину в порядок. Наверное, я здесь не по адресу.
Олеся наконец-то сказала собеседнице, что у нее «девочка лежит на массаже, а одной рукой его делать не удобно» и отложила трубку в сторону. Через пять минут я уже снова чувствую «relax». Значит, все-таки по адресу…
Но все когда-то кончается, и время, отпущенное на пользу здоровья, истекло. Олеся предложила чаю, и я не отказалась. Я столько слышала про ее любовника, что хотелось его хоть раз увидеть. Я тянула время. Но чашка чая была выпита и все конфеты съедены. Оставалось только сказать «спасибо» и встать из-за стола.
В дверях я столкнулась с ним: высокий, подтянутый, симпатичный. Лет сорок с небольшим. Ничего не скажешь, моя мадам хорошо устроилась…
Я всегда поражалась ее жизнелюбию и открытости. Когда мы познакомились, ей только исполнилось тридцать пять. Ее сын и муж жили в подмосковном Домодедово, а она снимала квартиру в Москве, рядом с работой. Потом я узнала, что съемную квартиру и часть ее расходов оплачивает любовник…
Ему было неохота тащиться с работы ночью на другой конец Москвы, ей хотелось секса и тепла. Которые потом превратились в любовь и перевернули всю жизнь.
А пока Олеся прекрасно совмещала две жизни и безо всяких угрызений совести. «Это – реальность современного мира», – говорила она мне. И он, и она имели семьи и детей, и ни один из них не хотел разрушать старое, чтобы построить новое. К сожалению, не всем дано так философски относиться к измене.
«Нельзя предать человека, который тебя любит» – для меня это утверждение многие годы сознательного существования являлось непреложной истиной. Меня так воспитали, я с этим выросла и теперь я не знала, хорошо это или плохо, и предательство ли вообще.
С одной стороны, конечно, плохо. И церковь считает измену одним из самых сильных грехов и страшных пороков. Наверное, потому что человеку сложно преодолеть соблазн… Но является ли это предательством, когда люди живут так, как им нравится и никому не делают больно? Наслаждаются жизнью, вместо того, чтобы истязать себя самобичеванием и проливать кубометры слез…
За размышлениями я и не заметила, как доехала до работы. Шлагбаум поднялся, я улыбнулась охраннику и проехала на заветное машиноместо под солнцем. Правда, на улице шел не то снег, не то дождь, но для тех, кому приходилось по нескольку раз кружить вокруг инспекции в поисках пары свободных метров у обочины, это было именно место под солнцем.
Часы показывали девять сорок. На рабочем столе меня ждал ворох судебных решений, исполнительных листов, контрольных писем Управления, жалоб налогоплательщиков на бездействие руководства… Лоток с решениями по выездным и камеральным проверкам уже не мог вместить все принесенное за предыдущий день, и часть этой заведомо проигрышной в суде макулатуры лежала рядом на стуле.
Мой муж, у которого развивался свой бизнес, опасался налоговой проверки и произвола государства. Я, напротив, работая в этой бюрократической, обезличенной структуре боялась за государство.
Я с ужасом думала о том, что если здесь, в Москве, в одной из лучших по показателям Инспекций творится такое, что же происходит вокруг? Как вообще наша страна еще существует? Вывод напрашивался один – только в силу благотворительности, которой занимаются добросовестные налогоплательщики, уплачивая в бюджет налоги. Именно благотворительности, потому что захоти они не платить – ресурсов, которые могли бы заставить их сделать это в законном порядке, в этой, отдельно взятой Инспекции, и, наверное, и в этой стране, практически нет.
Кто здесь работает? Студенты, которым нужно получить высшее образование и базовый опыт работы, чтобы уйти в другие структуры на хорошие зарплаты, молодые девушки, планирующие рождение детей в недалеком будущем, женщины с маленькими детьми, находящиеся по большей части на больничных, и женщины, считающие дни (месяцы, годы) до пенсии… а ещё особый клан людей, одетых в «Гуччи» и «Коп Капоне», приезжающих в Инспекцию на дорогих машинах, типа «Бентли» и весьма скромная группа тех, кто действительно хочет и может себе позволить здесь работать, женщин, которых обеспечивают мужья, или тех, кто читая лекции по выходным, за день получает месячную зарплату государственного служащего…
Есть еще люди, которые могут позволить себе вообще не работать, но не могут разрешить себе уйти и пустить все на самотек… Одна из них – я. Пока. Пока еще стою у черты и думаю, стоит мне ее переступать или нет.
И хотя каждодневное общение с людьми, уровень IQ которых волочится где-то по полу, выматывает нервы и травмирует психику, я продолжаю с завидным упорством приходить в это гиблое место и пытаться что-то изменить… Хотя уже четко осознаю, что это путь в никуда, и поменять что-то мне не под силу… Но я все еще пытаюсь не опускать руки. Наверное, потому, что мне всего лишь двадцать семь. И я все еще верю в справедливость.
Я говорю себе, что я должна. Но здравый ум сопротивляется и спорит… Что и кому должна?
Угробить собственное здоровье во благо страны, которая не вспомнит о тебе, когда будешь покупать дорогие лекарства и отдавать деньги за консультации платных специалистов, потому что профессионалов, работающих в бесплатной медицине ровно столько, сколько и в налоговой системе и шанс попасть к одному из них ничтожно мал?
Срываться вечерами на собственного ребенка за нерасторопность и тупость своих сотрудников? Ругаться с мужем из-за неприготовленного ужина, поскольку работу приходится брать домой и сидеть ночами над актами и решениями?
Что еще я должна? Работать, когда пульс стучит в ушах, когда нижнее давление поднимается выше ста, видя, как государство теряет миллионы, которые могло бы потратить на пенсии и пособия? Конечно, они могли бы исчезнуть на пути к конечному адресату и дальше в цепочке взяток и бюрократии, но они тают уже здесь!
А я все еще кому-то что-то должна…
Трель телефона.
– Совещание у Марии Ивановны в десять ноль-ноль. – Гудки.
На часах без пяти. Я беру со стола блокнот и уныло бреду выслушивать очередные патриотические призывы в этом хаосе безответственности, непрофессионализма и равнодушия. Мой непосредственный начальник задерживается.
В просторном кабинете душно. Большинство сидит с угрюмыми лицами в ожидании следующей порции нареканий и ценных указаний. Кто-то демонстративно смеется и шутит, показывая абсолютное равнодушие к происходящему. Я сделала каменное лицо и жду.
– Здравствуйте. Че сидите такие понурые? Знаете свои результаты? Вот, по нам уже в газете прошлись.
Газета эта желтого цвета, что позволяет сделать вывод о том, что называется она «Учет. Налоги. Право».
– Шансы налогоплательщика выиграть дело у ИФНС № X в суде – 89%; суммы, снимаемые по результатам разногласий – 7%; возможность урегулировать вопрос до вынесения решения по результатам выездной проверки – 80%. Как вам такая статистика. Где Абрамов? Почему столько проигрышей в суде?
Поскольку Абрамова нет, то под артобстрел попадаю я. И начинаю перечислять «Причины проигрышей дел в суде» из ежемесячной аналитической записки.
Мне не хочется говорить о том, что Инспекцией каждый день выносятся десятки требований, которые не соответствуют установленной форме и уже только на этом основании могут быть проиграны в суде. Если ежедневно выставляются заведомо незаконные требования и такая ситуация длится годами, – значит это кому-нибудь нужно? И все, сидящие здесь, отлично об этом знают.
Как и о том, что большая часть сотрудников в принципе не понимает, как и что нужно делать, в том числе и сотрудников контрольных отделов. Всю работу тянут 2–3 человека при численности отдела в двадцать единиц… Да и те, кто понимает, приходят в конторы и просят дать нарушения, за определенную сумму, конечно, и пишут такие нарушения, которые являются таковыми только согласно рекомендациям наших вышестоящих органов, но никак не согласно Налогового Кодекса Российской Федерации. Решения, которые впоследствии должны быть проиграны в суде.
Но я не хочу устраивать показательных выступлений, просто хочу, чтобы от меня отстали…
К тому же, кому в первую очередь выгодна мутная водица, в которой мы все здесь плаваем, то и дело сталкиваясь носами? В темном омуте легче спрятаться… Если бы ей это было нужно, уже давно бы почистила этот аквариум, выловив сачком тухлую рыбу и запустив здоровую…
Я смотрела на красивых золотых рыбок, которые плавно разводили плавниками в своем просторном водном кондоминиуме, не задевая друг друга. Пара сомиков поддерживали чистоту и порядок в этом рыбьем царстве. По ту сторону стекла царила гармония, по эту – настоящая мышиная возня, сопровождаемая прерывистым, пронзительным писком.
Отчего-то вспомнилась прошлогодняя отчетность. Позвонили из Министерства и попросили приплюсовать пару миллиардов к выигрышным делам. В Управлении прокатило только около ста миллионов. Правительство отчиталось. По телевизору отрапортовали о хороших результатах. Наверное, так звонили многим…
Я прислушалась к разговору. Перешли к предпроверочному анализу. Оказывается, мы и это завалили. Кто бы сомневался?
– Есть еще у кого что? – усталым голосом вопрошает руководитель. Вернее, уже начальник. Руководители теперь только в Управлениях и Министерствах.
Встает Акимов. Нервно поправляет галстук. Вот оно – показательное выступление.
– Теми силами, которые у нас есть, мы не можем сделать предпроверочный анализ. Хотя это очень важная стадия для проведения полноценной проверки. Акты и решения, выносимые в Инспекции – заведомо проигрышные. И здесь мне не понятна позиция наших юристов, которые все это визируют! – камень в мою сторону, потому что акты и решения визирую из всего отдела практически я одна.
«Исходя из того, что мне приносят, у меня есть веские основания не визировать ничего – но тогда, доначисления будут – 0. И план – похоронен…» – цежу я сквозь зубы. Здесь собрались одни начальники и все всё прекрасно понимают. Как и где пишутся эти решения. И кому это нужно.
Он продолжает.
– Выездников вообще не бывает на рабочих местах. Они постоянно на проверках, хотя должны приезжать и отчитываться о проделанной работе. Никто не отмечается в журнале, никто не контролирует, что и когда они делают…
– Ну, Семеныч, это не твое собачье дело!
Все взгляды устремляются на Молоканина.
– Почему это Вы позволяете себе со мной так разговаривать? – возмутился Акимов.
– Да потому что ты уже всех достал, – не унимался Молоканин.
– Извинитесь, Олег Игоревич! Вы все-таки на совещании.
И воцарилась тишина.
– Ладно, совещание окончено. Идите и займитесь работой, наконец!
В тот же день в коридоре я столкнулась с Акимовым.
– Алиса, все, что я сказал, к вам ни в какой мере не относится. Я отношусь с очень большим к Вам уважением.
Я вспоминаю, как согласилась подвезти его до дома после отмечания защиты кандидатской одного из наших сотрудников, и как он выползал из моего авто, чтобы склониться над газоном в говорящей позе, через каждые пять минут.
Как я выкинула его у метро и еще около часа плутала по ночным улицам, в надежде найти хоть одну знакомую дорогу. Мне становится противно, то ли от воспоминаний, то ли от сказанного на совещании, то ли от его чистоплюйского лукавства. Я даже не знаю, что ему ответить, и молча прохожу мимо.
И мне на самом деле становится плохо. Снова подскочило давление. Да, я визирую эти решения, потому что других здесь не пишут. Да, я работаю с этими людьми, потому что других нет! Пусть хотя бы что-то будет правильно в этом дурдоме! Почему я должна еще и за содержание отвечать? Может, скоро и на проверки буду ходить? На все! Свалить все результаты контрольных мероприятий на одну голову!!! Конечно, она будет раскалываться…
Должна – потому что, к несчастью своему, чувствую ответственность за то, что здесь твориться… А, кто везет, на том и пашут… Пока еще есть силы. А когда упадет, – перешагнут, и пойдут дальше… Но я все еще упрямо тяну свою тележку скинутого в нее мусора, по пути пытаясь превратить его в конфетки – для ревизии. Бюджет этим уж точно не накормишь.
И сколько элементарных ошибок приходится по нескольку раз исправлять. Какие только элементарные правила приходится объяснять, потому что кроме меня никто ничего не объясняет! Людям, которые приходят с желанием работать, просто не у кого учиться. Я уже не в силах делать работу за начальников отделов, которые просто ставят свои визы, превращая проверки в перевод бумаги.
Давление 160/120. Я принимаю таблетки и с трудом успеваю добежать до туалета. Меня рвет, и боль немного отпускает. Прямая иллюстрация к высказыванию «тошнит от работы». Вчера читала решения до часа ночи. В шесть встала, чтобы отвезти ребенка в детский сад.
Поднимаюсь на четвертый этаж с твердым намерением написать заявление на увольнение, но просто не успеваю. У меня столпилась очередь. Всем что-то нужно. И всем срочно. По чату скидывают информацию по поводу очередного контроля. В телефонной трубке звенит недовольный голос – «Ваш начальник мне обещал неделю назад…». Голова кружится, но вместо того, чтобы вежливо послать контору, интересуюсь:
– И о чем Вы договаривались?
– Он обещал нам найти и передать нам судебное дело.
– Как Ваше название? Вы с нами судитесь?
– «Стройрем – ПС». Мы уже отсудились и перешли на учет в другую Инспекцию. Теперь нам нужно провести суммы в лицевых счетах.
– Вы знаете, оригиналы судебных актов в любом случае остаются у нас. Либо мы передаем их в Инспекцию. Вам можем сделать заверенные копии. Завтра сможете забрать.
– А на основании копий нам спишут задолженность?
– Конечно. Подъезжайте.
«Отдать судебное дело? Даже для Абрамова это слишком! – думаю я про себя. В следующий раз на планерке скажут, что юристы торгуют делами. А может, так оно и есть?»
В это время в дверь залетает начальник выездного отдела.
– Алиса, посмотри, пожалуйста. Это нужно сегодня вручить, – у меня на столе появляется шоколадка. А в шкафу – бутылка дорогого вина.
– Постараюсь…
Снова трезвонит телефон. Комиссия по зарплате у Марианны Васильевны.
– Уже бегу!
Вскакиваю и несусь по ступенькам вниз. Вслед за мной бежит вопрос: «А как же мы?», спотыкается на первой же ступеньке и, превращаясь в риторический, догнать меня не успевает.
В коридоре толпятся солидные мужчины в дорогих костюмах – руководители, некоторые в сопровождении ухоженных дам неопределенного возраста – главных бухгалтеров, некоторые дамы прохаживаются в одиночестве – руководству не до какой-то там ИФНС № X!
С трудом протискиваюсь к двери и просачиваюсь в кабинет.
– А где Абрамов?
– В суде, – мрачно выдавливаю из себя, поскольку сама не знаю, где шляется мое непосредственное руководство. Вполне возможно, присматривает очередную квартиру, пока я безуспешно пытаюсь отстаивать порядок и законность…
Руководство Инспекции тоже пытается восстановить справедливость – реализовать программу Правительства по борьбе с «конвертной» зарплатой… Выглядят такие попытки, надо отметить, весьма комично, хотя, несомненно, приносят определенный результат… Не тот, что нужен для отчетности, и далеко не тот, который мог бы быть, если бы все дружно стали реально показывать белую зарплату, но все-таки результат…
Все эти мужчины в пальто и женщины в шубах перемещаются в тесную душную комнату, где заседает комиссия – заместитель руководителя Инспекции, который и держит пламенную речь, призывающую всех увеличивать зарплату в разы, и еще пять человек – для протокола, группа поддержки.
Из толпы раздаются робкие вопросы:
– А какую нужно сделать зарплату, чтобы больше не попадать сюда?
– Достойную! Нужно показать, ту зарплату, которую платите!
– А кто определяет, какая зарплата является достойной? – громко вопрошает крашеная блондинка с бюстом четвертого размера, кутаясь в шиншилловую шубку и переминаясь с ноги на ногу на высоких каблуках в сапогах от «Mia Donna».
– Госкомстат.
– А где можно эти данные посмотреть? – матерый бухгалтер Зинаида Васильевна, знающая все руководство Инспекции по имени отчеству и дате рождения, не собирается просто так сдаваться.
В толпе начинается шевеление. Все, как по команде, достают свои «паркеры» и готовятся записать дату и название документа, но ответа в этом заседании им не дождаться – никто из сотрудников Инспекции, ответственных за наставление предприятий на путь истинный в части уплаты ими НДФЛ и ЕСН, и в глаза не видел такого постановления.
Просто должна быть зарплата не меньше пятнадцати тысяч, и точка.
Один из посетителей с ехидной улыбкой вполголоса спрашивает: «А у вас-то у самих какая зарплата»?
Почему-то его вопрос повисает в тишине и звучит громче всех остальных.
Происходящее напоминает «Аншлаг», и было бы очень весело, если бы не так грустно…
Двадцать четыре ноль-ноль. Я снова за рулем. Машина летит по свободному шоссе, упиваясь ночной свежестью и урча, как настоящий советский «Запорожец». Уже третий день с ней что-то не так. Под капотом что-то шумит и хрипит, время от времени переходя в затяжное надрывистое клокотание. Уже третий день я стараюсь передвигаться медленно, благо вездесущие пробки позволяют не разгоняться, но сейчас дорога «шепчет»: «Дави на газ… Все будет джаз…» Или это играет радио?..
Мне хочется парить над дорогой, и в этот момент мне уже почти все равно, что произойдет…
Около дома все перегородили, вокруг горы бетона, заборы, стройматериалы и красные фонари сигнальных маячков на пути из темноты к теплому уюту почти налаженного быта.
Я сбрасываю скорость, и через несколько секунд скорость сбрасывает меня – хлопок – и машина останавливается как вкопанная. Спустя мгновение – начинает плавно скатываться под уклон… Резко дергаю ручник. На улице холодно и безлюдно.
Перепрыгивая через бетонные балки, присыпанные хрустящим снегом, последний километр до дома преодолеваю пешком. Оглядываюсь: одиноко и сиротливо грязно-красная машина прижимается к обочине, тщетно пытаясь согреться. Сердце сжимается. Все кончено. Летом умерла моя старая собака – ей было четырнадцать. Я не поехала попрощаться с ним – вечные дела. Только потом – увы, слишком поздно! – я поняла, что потеряла своего самого преданного и верного друга.
Сегодня не стало моей машины. Ей десять, из них, пять – неразлучных – в моих руках. И я отчетливо сознаю, что это конец.
Сколько ни барахтайся, всему отпущен свой срок. А я все плыву против течения, надеясь не быть выброшенной на обочину, хотя весь вопрос в том, многое ли от меня зависит?
Если бы Тот, кто правит балом, хлопнул в ладоши чуть раньше, когда я мчалась по скользкой дороге, купаясь в собственных мечтах и не обращая внимание на предсмертные хрипы АКПП, вернулась бы я домой?
Вхожу в квартиру.
– «Альмера» сломалась.
– Что, совсем?
– Она встала и не едет. Я оставила ее на дороге.
– Нужно вызвать на завтра эвакуатор и – в сервис.
– Может, не стоит уже ее чинить? Это встанет очень дорого.
– А что делать-то с ней? Починим, хоть за какие-то деньги продадим. Шестьдесят тысяч тоже на дороге не валяются.
– И то правда. Мне за них работать месяца четыре, при хорошем раскладе.
– И зачем тебе вообще работать? Занялась бы ребенком, а то все носишься днем и ночью со своими бумажками… Ни на нас с Миленой, ни на себя времени не хватает. Посмотри, на кого ты похожа…
Женя подвел меня к зеркалу. Правда оказалась ужасной: крашеные сосульки волос, распластавшиеся вдоль лица в беспокойном хаосе, черные круги под глазами, раскосые волоски бровей, практически встретившие друг друга на переносице. Плюс ко всему накопленная бессонными ночами усталость покрасневших глаз, и опущенные от бессилия руки.
– Тебе ведь всего двадцать семь. Подумай, может стоит уйти с работы… Я уже забыл, как ты улыбаешься…
На следующий день я написала заявление. Я рыдала, подписывая его у курирующего зама. Рыдала от бессилия, от невозможности что-либо изменить… От того, что подвожу черту под этой частью жизни, кусочек которой я навсегда оставила в этих картонных, сухих стенах.
– Алиса, останься. Я знаю, ты устала. Я и сама много раз хотела уволиться, но оставалась. Ты нужна здесь. Ты знаешь, что и как нужно делать. Давай, будем это делать!
– Нет, я уже не могу остаться. Мы с мужем так решили, – мямлю я сквозь слезы.
«Кровью, как в Метрополитене, – выхода нет!»…
Бессонница, словно пытка, истощает силы, изматывает душу и выхолаживает разум. Я пытаюсь отречься от окружающего, представить себя в храме перед иконой. Окунаю взгляд в пламя свечи, и слезы медленно катятся по щекам. Моя душа закостенела, покрылась слоем грязи, золы и пепла. Она погребена под порывами страстей и невыносимыми, невыполнимыми желаниями. Она погрязла в ненависти, отчаянье, апатии и тоске.
Я не могу уснуть! И хотя бы одна достойная мысль промелькнула в голове! Нет… Только обида, жгучая обида на всех и вся!
Но стоит усилием воли попытаться усмирить разыгравшуюся бурю отчаянья и безразличия, как взгляду открывается истина – мне есть, что терять!
Рядом любимый муж, дочка сопит, уткнувшись носиком в подушку. Есть бумага и ручка – мои лучшие друзья…
Мне все еще есть, что терять, но я с упрямым безумством сокрушаюсь о том, что уже потеряно.
Я ушла с работы, уволилась из Инспекции сразу же после своего дня рождения, не дождавшись пару недель до Нового года и упустив грандиозный Новогодний подарок, приготовленный государством!
