12
– Нам очень повезло, что мы прошли комиссию, – говорит Птичник. – А тебе, что не попала в Клетку.
Ему лишь бы запереть кого-нибудь.
– На этой неделе из корпуса не выходишь, – продолжает он.
То есть, никаких пробежек и даже прогулок. Целую неделю. Даже самые жестокие судьи таких приговоров не выносят.
– От этого я на самом деле сойду с ума, – жалуюсь я Нику.
Он как раз собирается наружу, побегать, пока не начался дождь. Но вместо сочувствия я слышу:
– Хватит ныть. Я торчал в Клетке и больше недели.
Провожаю его взглядом – до самой двери с окошком, показываю вслед язык и иду в палату к Принцу.
Ольга уже сидит там, расчёсывая ему волосы. Я устраиваюсь рядом и смотрю, как она аккуратно распутывает отросшие пряди, медленно водит расчёской. Скоро Птичник снова придёт сюда, чтобы его подстричь.
– Скажи, ты счастлива, что Эду выпустили? – вырывается у меня.
Ольга опускает расчёску и смотрит на меня.
– А должна быть?
Пожимаю плечами. Сестра тяжело вздыхает из угла.
– Я была бы счастлива, если бы ушёл Ник, – она кривится и особенно усердно начинает работать расчёской. – Но Эда иногда мне даже нравилась.
Мы с сестрой молчим.
– Я даже рада за неё, – продолжает Ольга. – Она свободна. Может заниматься, чем захочет, вернуться к своей семье, а не сидеть здесь взаперти, постоянно.
Надеюсь, она сказала это не специально.
Осталось пять дней заключения.
Я часто сижу на подоконнике – любимом месте Кита, и смотрю на улицу. Или торчу у двери с окошком, разглядывая лабиринт. Он стремительно желтеет, всё больше листьев падает на узкие дорожки.
Скоро осень. Если свериться с календарём, всего через несколько дней.
Птичник в палате Принца, вводит ему в вену очередное лекарство. Хриза стоит рядом, сжимая блокнот. Она замечает меня, подглядывающую через приоткрытую дверь, и улыбается.
Слышу, как на улице начинает шуметь дождь. Я хочу туда, хочу почувствовать его холод, пробежаться по мокрой траве, догнать Ника. Но мне нельзя. Нельзя, потому что Хриза с Птичником так решили.
– Какого чёрта? – говорю я вслух.
Хриза вопросительно вскидывает брови, но я уже ухожу в общую комнату.
Остаётся три дня заключения. Ольга нашла роман, который ещё не читала – что-то про путешественника по времени и юлу2, и постоянно сидит с ним в общей комнате. Она пыталась читать нам с сестрой вслух, но я запуталась уже после первой временной петли в сюжете.
Небо посерело. Дождь снаружи то прекращается, то снова начинает лить. Я смотрю в окно, за решётку, ещё дальше. Мир там существует. Должен существовать. Там Эда, одна вдалеке.
Надеюсь, что она скучает по нам. И в то же время понимаю, что не должна надеяться. Не должна вообще думать о ней. Мне стоит забыть Эду и Кита, запереть их в дальней комнате своей памяти, навсегда.
Сестра молча садится напротив и тоже выглядывает в окно.
Если бы кто-то мог увидеть нас обеих, оценил бы, как красиво, симметрично это выглядит.
Мне нужно пережить ещё два дня, когда всё обрывается.
Подобные вещи начинаются незаметно. Ты выпиваешь порцию таблеток за завтраком, открываешь рот, показывая Птичнику, что не пытаешься смухлевать. На улице снова начинается ливень. Отопление ещё не работает, поэтому в отделении холодно, и ты пытаешься согреться в душе.
Через десять минут под тёплой водой и паром, кожа становится красной, даже на сломанной руке. Вытирая отросшие волосы полотенцем, выходишь в коридор и обнаруживаешь, что осталась одна.
Нет, то, что ты одинока и всегда будешь такой, не нужно объяснять. Ты поняла это уже давно. Но сегодня тишина становится абсолютной.
Я оглядываюсь вокруг. Птичника нет на насесте – раз. В общей комнате пусто – два. Ольга куда-то ушла – три. Ник уже на улице – четыре. Дверь в палату Эды заперта, но какая разница, там всё равно никого нет, нет, и не будет, уже нельзя зайти туда и поговорить, разрушить окружившую меня тишину.
Дверь в палату Эды заперта – пять.
Во всём отделении остались только мы с Принцем. Но он спит, почти бесшумно дыша. Прозрачная жидкость подаётся из капельницы в катетер на его запястье. Принц прекрасен и спокоен, но сейчас он мне не помогает!
– Успокойся, – говорит сестра, возникая за моим плечом. – Я здесь. Ты не одна.
Она тоже не помогает.
Мне нужен кто-то, за кого я смогу зацепиться. Ведь всегда рядом кто-то был! Хотя бы Птичник, или санитары с шприцами, или Хриза со своим блокнотом. Но чаще всего это были Ник с Эдой.
Никого из них здесь нет.
Они снаружи. Там, куда мне нельзя выходить ещё два дня.
Я могла бы сесть на пол, закрыть глаза и слушать голос своей мёртвой сестры, пытаясь успокоиться. И ждать, пока кто-то придёт, хоть один человек.
Но я не могу. Так я сойду с ума, окончательно.
Нужно разорвать тишину. Выбраться отсюда – сейчас.
И плевала я на все их запреты!
Открыть дверь, сбежать по ступенькам. Я даже не обулась, больничная пижама моментально промокает, но мне плевать. Больше не могу сидеть в этом чёртовом безмолвном отделении. И не только в четырёх стенах, я хочу вырваться за ограду, за пределы территории, наружу!
Ник стоит у решётки, будто специально ждёт меня.
Если бы его здесь не было, может, я бы успокоилась. Дождь бы охладил меня, смыл панику, и всё снова стало нормальным. Но он здесь, и я думаю, думаю обо всём сразу. Об обещании сломать эту решётку. Об Эде, которая нас бросила. О жестоком молчании Ольги и Птичника, о надоедливых улыбках Хризы. Голова переполняется мыслями, становится тяжёлой, мне нужно выпустить это, нужно спастись.
Поскальзываясь на мокрой траве, я подбегаю к Нику и говорю:
– Сейчас.
Он смотрит на меня – несколько секунд. Сестра тяжело дышит за нашими спинами.
Я верю, у него получится.
Я знаю.
Ник хватается за прутья решётки. Тянет их в стороны, зажмурившись. Мы отбросили все сомнения, мы оба знаем – это возможно.
В облаках раздаётся раскат грома.
Между прутьями теперь можно пролезть.
Ник опускает руки и смеётся. Трясёт головой, разбрызгивая капли, падает на колени. Моя очередь хвататься за решётку. Сколько времени я не выходила за ограду? Отделение стало моим домом, читай – я слишком долго торчала здесь.
– Эва, – сестра кладёт руку мне на плечо. – Не надо.
Ник поднимает голову и фыркает.
– Что застыла? Беги, если хочешь.
– Ты не со мной? – спрашиваю я, сбрасывая холодную ладонь. Её ладонь. Мою.
– А мне здесь нравится, – он смеётся, показывая зубы. – И не могу же я бросить Птичника, Принца и остальных.
Я уже не слушаю.
– Это лучшее место из всех, где мы были. Не тупи, вернись назад! Ты ведь на самом деле не хочешь этого.
Её я не слушаю тоже.
Снаружи холодно – я вытягиваю руку и ощущаю это. Невероятно, но даже погода за решёткой отличается.
Ник лежит на траве и смотрит в небо. Позади пока тихо, но Птичник может появиться в любой момент.
Впереди темно и, честно, страшно. Я всегда не так представляла себе этот момент. И когда я начинаю думать, что в отделении сейчас тепло и сухо, что Птичник и Ольга скоро вернутся и заварят горячий чай – выбираюсь наружу.
Потому что ещё пара таких мыслей, и я останусь здесь навсегда.
Ник снова смеётся, пока я бегу по мокрой траве. Босиком неудобно, я поскальзываюсь и падаю как раз, чтобы услышать голос Птичника позади. Ему не нужно будет много времени, чтобы увидеть дыру и всё понять.
Я должна успеть.
Подняться на ноги и снова вперёд. Как назло, поблизости нет кустов или другого укрытия. Слева основной корпус, и я сворачиваю в противоположную сторону. Слишком много людей, которые сразу поймут, откуда я. Нужно бежать быстрее, так быстро, как только могу.
Луч фонаря высвечивает пятно травы под моими ногами.
– Эва! – это голос Хризы.
И он совсем близко.
Я замираю. Конечно, у меня не получилось. Ник открыл проход, условия для побега были идеальными, но всё равно меня поймали почти сразу.
Это же моя жизнь. В ней ничего не происходит нормально.
– Эвелина? – снова зовёт Хриза.
Я медленно оборачиваюсь.
Мы не вдвоём. Сестра стоит между мной и Хризой и мрачно смотрит на меня.
– И что теперь? – спрашивает она.
– Эва, вернись. Мы можем всё исправить.
– Собираешься бежать дальше? В холод и темноту из единственного места, где к нам относятся нормально.
– Я знаю, тебе тяжело, но мы разберёмся. Я помогу.
– Так вперёд. Можешь снова всё испортить, у тебя это отлично получается.
Хриза поднимает фонарь выше. Я вся мокрая, настолько, что уже не чувствую этого. Она тоже. У неё на халате расплываются кофейные пятна, с волос стекает вода.
Она побежала за мной, не взяв даже зонтик. Даже шприц с успокоительным.
– Пойдём назад, – тихо говорит она. – Пойдём домой.
Всё должно было быть не так. Я бы добралась до дороги, дождь бы кончился, и я пошла по ровной ленте асфальта. Одна, босиком. Сестра бы осталась здесь, а я всё шла вперёд, в настоящий мир.
Мы молчим. Не слышно ничего, кроме дождя.
Хриза всё ещё смотрит на меня.
Сестра говорила, что у меня отлично получается всё портить. Не говорите ей, но она права.
Мне нужно доказать, что это не так.
И я знаю, что делать.
Оторвав взгляд от мокрого и грязного халата Хризы, я, пока неестественно и неловко, пытаюсь ей улыбнуться.
И Хриза улыбается в ответ, когда я делаю первый шаг к отделению.
КОНЕЦ