Чего не знала Алиса
TextХудожественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)
В коллаже на обложке использованы фотографии:
© rbv / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru;
© hocus-focus / E+ / Getty Images Plus / GettyImages.ru
* * *
Пролог
Вне времени
Я создал их.
Я дал им жизнь.
Я подарил им возможность.
Они дышат, любят, радуются, мечтают, надеются, верят, стремятся, наслаждаются, обладают, начинают, побеждают, строят, созидают.
Я дал им все.
Кроме одного.
Я лишил их Себя.
Они ненавидят, убивают, завидуют, разрушают, насилуют, портят, уничтожают, лгут, гордятся, предают, крадут, сжигают, отрицают.
Они выбрали другой путь, не тот, который вел их ко Мне. Они отреклись от Того, Кто дал им все, что у них есть. Они возгордились и забыли об истине.
Я могу разрушить все, забрать обратно то, что даровал им. Но Я просто отвернулся. Они сами разрушат этот мир.
Но Я дам им выбор. Второй шанс. Это место отразит их душу.
Потому что каждый имеет право на прощение.
Лишь один шанс…
Глава 1
Спустя 5 минут после моей смерти
Представьте абсолютно темную комнату. Настолько темную, что даже черная кошка, идущая в комплекте с темной комнатой, смутится. Здесь ничего не видно, не слышно, не ощутимо. Куда ни кинь взгляд, везде абсолютно беспросветная темнота, нет никаких очертаний чего-либо, просто сплошной черный цвет. Я не астрофизик, но думаю, что темная материя выглядит именно так.
Тишина здесь совсем не звенящая, она просто пустая. Как будто в вакууме, но ведь даже там могут быть какие-то частоты, герцы, или что там еще может быть. Но здесь абсолютно глухо, никакая качественная импортная шумоизоляция не сможет подарить такое отсутствие звуков.
Здесь нет ощущений, вообще никаких. Я пробую шевелить пальцем, ногой, но совсем ничего не чувствую. Мне становится страшно, а вдруг у меня их больше нет? А как проверить? Ведь в такой темноте я не вижу даже себя.
Здесь есть только мысли, мои собственные мысли. Я радуюсь, что слышу их, ведь здесь мне только и остается, что думать. Я ведь не могу видеть, слышать, и даже идти куда-то. И я даже не знаю, можно ли здесь куда-то идти, и вообще «здесь» – это где?..
Последнее, что я помню – теплая ванна, в левой руке бутылка вина, а в правой горстка антидепрессантов. Вообще я не люблю вино, да и в принципе плохо переношу спиртное, но для такого случая я решила, что вино будет наиболее подходящим атрибутом. Ну да, какая разница, что пить, если собрался на тот свет? Но мне хотелось, чтобы все было красиво. Глупо.
Мои веки начинают тяжелеть, я чувствую невероятную усталость, очень хочется спать. Надо бы выйти из ванной, прилечь на уютную кровать и спокойно уснуть. Но у меня совсем нет сил, я уже не могу держать глаза открытыми. Я закрываю глаза, моя рука разжимается, бутылка с грохотом падает вниз, разлетаясь на крупные осколки. Хоть бы никто не порезался, мелькает моя последняя мысль, и я окончательно проваливаюсь в сон.
А теперь я здесь, в полнейшей темноте, но в полном сознании, пытаюсь понять, что со мной и что делать дальше. Видимо, мой план сработал, меня больше нет. Точнее, меня больше нет там, теперь я здесь.
А где же тоннель, белый свет и все такое? И почему мое сознание не угасло? Может быть, я в каком-то чистилище? И сколько мне надо тут сидеть?
Говорят же люди, что самоубийство – самый страшный грех. Якобы он будет неистово мучиться и его душа никогда не будет успокоенной. Абсолютно согласна, если мое наказание сидеть здесь вечность, наедине со своими мыслями, то я действительно никогда не успокоюсь.
Но я не могла поступить по-другому. Я не могла больше жить. Мое существование приносило мне лишь ежедневную боль. Каждое утро я вставала с вопросом, когда же все это закончится. Каждую ночь я засыпала, утешая себя, что скоро это все точно закончится. Я просто хотела прекратить эти бесконечные страдания. Но почему-то они до сих пор не прекратились.
Я снова пробую ощутить хоть какую-нибудь из моих частей тела, но безрезультатно. У меня последнее время болело сердце, но я не преследовала цели избавиться от физической боли. Вы знаете, что такое душевная боль? От нее еще не придумали обезболивающего, ее невозможно ничем заглушить. Я слышала десятки «рецептов»: алкоголь, другие люди, работа, хобби, путешествия, животные… Я перепробовала каждый, и ни один не принес долгожданного облегчения. Все было плохо. Как и вчера, и неделю назад, и в прошлом году, и три года назад, и всегда.
Есть люди, слабые духом, я одна из них. С этим не рождаются, это просто люди, которые устали быть сильными. Вы же замечали, что жизнь несправедлива? Кому-то с рождения суждено быть счастливым, а кто-то вынужден каждый день заставлять себя жить.
Жизнь действительно несправедлива. Люди, которые хотят жить, могут быть неизлечимо больными, а те, кто устал, могут выжить при падении с десятого этажа.
Я оставила записку, все в лучших традициях психически нездоровых людей. А вообще, как можно быть психом, если на всех обследованиях не выявлено ни одного отклонения? Все отлично. Ну, если не считать того, что ты хочешь умереть.
Теперь всем станет легче. Там практически нет людей, которым бы мой уход принес горе. Они все поймут сами, должны понять. Просто так никто не уходит, всегда должна быть причина. У меня этих причин достаточно, пусть каждый выберет для меня любую, на свой вкус, не ошибется.
Я сама могу выделить только одну – я просто не хочу жить.
* * *
За 4 часа до моей смерти
Представьте самый худший день из своей жизни. Настолько худший, что дальше некуда, это наивысшая точка страдания. Кажется, что облегчение не придет никогда. Но вы справились, переболели, перешагнули. Вспоминаете с улыбкой – какая мелочь, я это пережил.
А что делать, если каждый день худший?
– Девушка, рецепт покажите, – фармацевт смотрит на меня безразлично, а в голосе слышны нотки усталости. Конец смены, она хочет домой. И я тоже.
Я хочу домой, даже когда я дома.
– Вы думаете, я аптечный наркоман? – с трудом выдавливаю из себя улыбку. Наверное, выглядит жалко.
– Я ничего не думаю, – еле слышно вздыхает она. – Просто покажите ваш рецепт. Препараты, которые вы просите, не отпускаются без назначения врача.
– Видите, – продолжаю жалко улыбаться и включаю в голосе нотки мольбы. – Рецепт у меня есть, вот он, – протягиваю руку с листком, на котором виднеются синие печати.
Пожалуйста, пусть она ничего не заметит. Он настоящий, честно.
Она изучает рецепт, и я с опаской смотрю на выражение ее лица. Она поднимает глаза на меня и начинает хмуриться. Я проиграла.
– Он просрочен, – безразличие на лице сменяется настороженностью.
Конечно, он просрочен. Я больше не вынесу слушать нудные лекции от психотерапевтов о любви к жизни и к себе.
Мне нечасто везло. План «Б».
– Ох, – притворно хлопаю себя рукой по лбу. – Это другой, я все перепутала. Сейчас, подождите.
Я ощупываю свои карманы, нахожу нужную бумажку и безо всякой надежды кладу ее на лоток для мелочи. Если и это не сработает, план «Б» провален.
– Что это? – женщина изумленно смотрит на меня.
– Это рецепт, – я испытующе смотрю прямо ей в глаза. Все или ничего. Наша безмолвная борьба длится не дольше десяти секунд. К концу девятой я уже знаю, что победила. Каждый выживает, как может.
Она молча забирает бумажку, а я в эту секунду становлюсь беднее на пять тысяч рублей. Деньги мне больше не нужны.
– Спасибо, я не буду делать ничего плохого, – произношу я, сжимая заветную коробочку с антидепрессантами. Фармацевт недоверчиво смотрит на меня. Я знаю, что здесь нет камер, иначе план «Б» не имел права на жизнь.
Даже у неудачников есть свой бог, и все об этом знают.
Глава 2
Спустя 10 минут после моей смерти
Представьте свое самое жуткое похмелье. Такое жуткое, что даже не можете дотянуться до бутылки с водой. И хорошо, если эта бутылка вообще есть, а если спасительная влага в кране на кухне? Нереально.
Я не могу дотянуться до своих ног. Почему-то мне очень важно, чтобы у меня были ноги. Я хочу ощутить их.
В каком виде я здесь? Призрак? У призраков есть ноги?
Как-то не так я все это себе представляла. Я думала, что, когда мои глаза закроются навсегда, больше ничего не будет. Но что-то есть… Это место…
Почему я здесь одна? Персональный ад…
Ну ладно, признаюсь, я и не ожидала чего-то фееричного. Но это же в прямом смысле Н-И-Ч-Е-Г-О. Помните сказку, где «пойди туда, не знаю куда»? Это здесь.
Я пытаюсь сосредоточиться и вспомнить истории тех, кто пережил клиническую смерть. Что там было? Так, ну свет в конце тоннеля – это уже классика. Что еще… Ангелы с трубами?
Ты – самоубийца, тебе ангелы не положены…
Брр, какое страшное слово, прямо клеймо. Черт, надеюсь, никто из моих родных не будет думать о себе как о «родственнике самоубийцы». Простите, но я все вам написала в этой записке.
Да, я долго обдумывала текст для нее. Я не хотела упустить какую-то деталь, чтобы вы не думали о том, могли ли вы все исправить. Не могли. Никто не мог.
Могла ли я? Я старалась, честно. До последнего. Я и так задержалась здесь гораздо дольше, чем надо было. Если бы это случилось раньше, множество событий не произошло бы.
Я надеюсь, что они не будут меня осуждать. Не стоит.
Я больна. Они не должны искать дополнительные причины.
Все хотят, чтобы им было хорошо. И делают так, чтобы это «хорошо» наступило. Я тоже сделала так, чтобы мне стало хорошо.
Но мне нехорошо…
* * *
За 2 месяца до моей смерти
Представьте, что вы настолько плохой человек, что вас тошнит от самого себя. Вы постоянно себя спрашиваете, почему вы поступили именно так, это же плохо! В конце концов, вы находите себе оправдание и успокаиваетесь – вы не плохой, просто так сложились обстоятельства.
Я все время пыталась искать себе оправдания, но они не находились.
– Мне так хорошо с тобой, – Стас смотрит на меня таким влюбленным взглядом, что я почти физически ощущаю его чувства.
– Ты же знаешь, что это взаимно, – нежно мурлыкаю я и крепче прижимаюсь к нему. Мне очень комфортно. И одновременно меня тошнит. От самой себя.
– Если бы я знал, что ты существуешь, я бы познакомился с тобой еще раньше, – Стас берет мою руку. – Алиса, ну что ты со мной делаешь, мужику неприлично даже так влюбляться.
Я глупо улыбаюсь. Я хочу убежать домой и никогда его больше не видеть. И я же хочу сидеть с ним в этой дурацкой машине вечность.
Стас замолчал, продолжая держать мою руку, разглядывая на ней узоры. Уже сейчас я думаю, насколько коротка моя линия жизни. Но я все еще не решилась.
– Что ты хочешь увидеть на моей ладони? – я задаю нелепый вопрос, лишь бы нарушить тишину. В тишине мои мысли становятся громче. Я не хочу снова думать о том, что меня не должно здесь быть.
– Не знаю, – парень переводит взгляд на мое лицо. Мне становится жарко. Я знаю, что он скажет сейчас. Мы смотрим друг на друга, словно видимся впервые.
Проходит несколько секунд прежде, чем он снова говорит, и я выдыхаю. Он этого не сказал.
– Может, хочу увидеть твою линию судьбы? – на его лице мелькает улыбка. – Вдруг там есть место и для меня.
Я молчу.
– Вот тут линия сердца, а вот тут линия жизни, – он водит указательным пальцем по черточкам моей ладони. Мне становится щекотно.
– В этом нет логики, – перебиваю его я.
Стас приподнимает бровь.
– Почему это разные линии? Ведь если сердце остановится, то и жизнь оборвется. И наоборот, – поясняю я.
– Ну, я не знаю, – Стас снова улыбается. – Я погуглю и расскажу тебе в следующий раз. Иногда ты ставишь меня в тупик своими вопросами.
Я открываю рот, чтобы возмутиться, но он перебивает меня:
– Мне это очень нравится.
И целует. Целует так, что я забываю про все линии и все вопросы. В мире не существует ничего, что могло бы быть важнее.
Кроме того, что дома тебя ждут…
Меня прошибает холодный пот, и я резко отстраняюсь от губ Стаса.
– Что? – парень в недоумении смотрит на меня. А потом все понимает.
– Когда-нибудь все будет по-другому, – говорит он. Мне хочется ему верить.
Но я не верю себе.
* * *
За 10 лет до моей смерти
Есть такие моменты, которые хочется удержать в памяти неизменными. Можно стараться воскрешать тот образ или то событие, что так памятно сердцу, искать «маячки», чтобы были ассоциации, но рано или поздно это может исказиться или вовсе забыться. И больше тот запах, что пробуждал в тебе самые приятные воспоминания, не будоражит твой мозг.
Но бывает и наоборот. То, что ты усиленно пытаешься вытравить из своей памяти, предательски всплывает перед глазами, лишая тебя хорошего настроения. Это происходит спонтанно, но ранит точно так же, как и первый раз. И как бы ты ни пробовал уничтожить это воспоминание, оно подобно фениксу возрождается из пепла сожженной памяти и преследует тебя на протяжении всей жизни. Можно пытаться освободиться, но оно все равно будет поглощать тебя снова и снова.
Я бы очень хотела забыть это, но оно не хочет забывать меня…
Мне было пятнадцать лет. Гормоны бушуют во мне со страшной силой, я бунтую против всего и вся. Недавно умер мой любимый кот. Мне кажется, что весь мир настроен против меня. Постоянно ссорюсь с мамой, прогуливаю школу, начинаю курить, конфликтую с учителями и…
Влюбляюсь. Мне так казалось.
Я гуляю с плохой компанией. Вечерами мы собираемся во дворе, пьем дешевые джин-тоники и отвратительно себя ведем. Мои подруги вульгарно накрашены, на их ногах непременно высокие и неудобные шпильки, короткие донельзя юбки и зажженные сигареты, так нелепо смотрящиеся на фоне еще по-детски округленных лиц. Я ничем не отличаюсь от них. По-другому нельзя, если ты выделишься – с тобой не будут общаться, ведь с тобой что-то явно не так. Мне очень хочется им соответствовать.
Парни в компании также под стать друг другу. Спортивные костюмы, модные кроссовки, одна сигарета за ухом, другая дымится между пальцев. Во второй руке банка джин-тоника или отвратного пива. Они кажутся мне очень крутыми.
Возраст нашей компании разношерстный: кому-то пятнадцать, как и мне, кому-то уже восемнадцать. Тем, кому пятнадцать (я в том числе) очень гордятся тем, что их приняли в компанию таких взрослых ребят.
В один из дней в нашей компании пополнение. Его зовут Антон, и ему уже восемнадцать. Как только я вижу его впервые, я теряю дар речи и наверняка очень глупо выгляжу со стороны. Но, если честно, не я одна. Все девчонки таращатся на Антона как на божество.
Стиль Антона ничем не отличается от стиля парней в нашей компании, но вот внешность…
Мальчики уделяют не особо пристальное внимание своему внешнему виду – торчащие вихры, грязь на кроссовках, чумазые пальцы и непременный аромат Жигулевского. Про их манеры не идет и речи, но мы и не претендуем на многое. Но Антон…
Антон светловолосый, его шевелюра аккуратно причесана, а его глаза поблескивают тающим на солнце шоколадом. Да, он одет в спортивный костюм, но он чистый, от Антона исходит шлейф ароматного парфюма. Тонкий нос, выразительные карие глаза, опрятность, пухлая верхняя губа и белозубая улыбка – все это лишает девичью половину компании способности адекватно мыслить. Но на меня это почему-то влияет сильнее всего. Я боюсь даже взглянуть ему в глаза.
Он гуляет с нами уже два месяца, этот шестьдесят один день я нахожусь на грани потери рассудка. Перед сном я закрываю глаза и представляю, как целуюсь с Антоном, как мы держимся за руки, как он дарит мне цветы… В общем, все то, чего еще не происходило в реальности.
– Алис, ты нравишься Антону, – на восьмой день Антоновского присутствия в компании моя ближайшая подруга Лера заявляет мне это. Мы сидим вдвоем на качелях, ожидая остальных. Лера отличается от меня всем, я до сих пор не знаю, что она делает в этой компании, она не такая, как мы. Она слишком правильная. И она не боится отличаться.
– Что? С чего ты взяла? – начинаю возражать я, пряча руки в карман кожаной куртки. Дрожь рук может выдать, что это – мое самое заветное желание. Мне почему-то становится очень волнительно, будто решается моя судьба. В какой-то степени это так, ведь дальнейшее значительно повлияло на меня, только сейчас я этого еще не знаю.
– Он все время пялится на тебя, – фыркает Лера. – Со стороны-то виднее.
– Тебе кажется, – неуверенно говорю я. О… Боже, хоть бы она действительно не ошибалась! Антон смотрит на меня! Если бы я не боялась смотреть на него, возможно, я бы сама это заметила.
– Не кажется. Вот сама увидишь сегодня. Кстати, вон он идет. Антон! Антон, иди к нам! – она привстает с качели и активно машет рукой мужской фигуре, приближающейся к нам.
Мое сердце начинает биться чаще, а руки покрываются противным холодным потом. Если мне придется говорить, я точно начну заикаться. Лера как будто понимает это и берет инициативу на себя. Они о чем-то говорят, но я не слышу их из-за шума в ушах. Искоса поглядываю на Антона, и внезапно он перехватывает мой взгляд. Я тут же краснею и отвожу глаза. Лера куда-то испаряется, и мы остаемся наедине.
– Почему ты со мной не здороваешься? – любопытствует он. Его голос слегка хрипит, но это совсем его не портит. В его вопросе нет злости, но я почти трясусь от страха.
– Я… – это все, что я могу сказать. Какая же тупица! Я все порчу!
Его это забавляет.
– Ты мне нравишься, – неожиданно говорит он, и я почти падаю с качели. Я не ослышалась?! Соберись, Алиса!
– Правда? – робко спрашиваю я. Мне так страшно услышать «нет».
– Правда, – кивает Антон. – Прогуляемся вдвоем завтра? В шесть удобно?
Я могу только кивнуть. Сил на то, чтобы говорить, нет совсем.
– Тогда я позвоню тебе, – он подносит зажигалку к кончику сигареты и делает затяжку. – Не скучай.
Антон отходит к парням, а я ощущаю, что нужно искать осколки своего сердца где-то под качелями. Потому что оно явно упало с большой высоты.
– Ну, что он сказал? – Лера с горящими глазами подбегает ко мне.
– Гулять пригласил, – говорю и сама не верю, что это правда. Но это правда.
– Я же говорила, – торжествует подруга. – Когда?
– Завтра в шесть, – механически отвечаю я. Мысленно я уже в завтрашнем дне, всего остального для меня уже не существует.
– В смысле в шесть? – лицо Леры меняется на глазах. – Мы же в кино идем, на «Сумерки»!
Точно, мы же купили билеты позавчера.
– Лер… – извиняющимся тоном начинаю я.
– Не хочу ничего слышать! – восклицает Лера. – Я столько ждала выхода, и ты так поступаешь?!
– Мы сходим послезавтра, – я пытаюсь найти компромисс.
– Билеты на завтра! И завтра последний день проката!
– Посмотрим в интернете потом…
– Алиса, ты не права, понятно тебе?! – у нее блестят глаза, видимо, от навернувшихся слез. – Ты сейчас поступаешь некрасиво, предать меня из-за парня, которого знаешь пару месяцев?! Классная дружба!
Я начинаю раздражаться. Как она не понимает, что значит для меня встреча с Антоном? Устраивает истерику из-за какого-то кино, Боже! Это всего лишь дурацкий фильм.
Конечно, спустя время я понимаю, что она обиделась совсем не из-за кино, а из-за моего выбора. Но тогда я искренне злюсь на нее.
– Ты ни фига не понимаешь, – зло бросаю я. – Может, это ты плохая подруга?
От возмущения она не знает, что ответить. А я совсем добиваю ее:
– Иди ты к черту со своими «Сумерками», ведешь себя как маленький ребенок.
Лера разворачивается и молча уходит. Ее молчание хуже пощечины, лучше бы она ударила меня. Я гоню от себя чувство вины, заглушая его предвкушением предстоящей встречи с Антоном.
В тот момент я не догадываюсь, что сумерки начинают сгущаться и в моей жизни.
Глава 3
Спустя 20 минут после моей смерти
Представьте, что вам скучно. Скучно настолько, что мысль отковыривать штукатурку от стены кажется очень занятной и совсем не идиотской. Вы бесцельно слоняетесь по дому и не можете придумать себе занятие. О, чудо! Вы видите крошку на ковре. Вы берете пылесос и с небывалым энтузиазмом начинаете пылесосить ковер.
Я пытаюсь найти крошку в своей голове. Пусто. Все мысли обдуманы уже на сто раз, еще ТАМ. Я решаю, что теперь ТАМ – это то, где я жила, а ЗДЕСЬ – это то, где я сейчас.
Мне уже надоело обдумывать, где это ЗДЕСЬ. Все возможные варианты кончились. Что мне остается? Бесконечно поднимать воспоминания со дна памяти? Я так старалась похоронить их там навсегда. Но теперь у меня впереди бесконечность, можно терзаться до умопомрачения.
Я больна, но я пыталась лечиться, честно. Я знаю в лицо почти каждого психотерапевта нашего города. Я помню вкус каждой гребаной пилюльки, которыми я пичкала себя на протяжении нескольких лет. Все становилось только хуже.
Последние месяцы были просто невыносимы. Каждый день был хуже предыдущего. События разворачивались с молниеносной скоростью, а я даже не успевала это осознать.
Я плыла по течению, и это было самым худшим вариантом из всех возможных. Надо было сопротивляться, цепляться за ветки, задерживать дыхание. Но я разбивала себя о камни, захлебывалась волнами и тонула.
И куда принесло меня это течение? Сюда.
Но кто вызвал эти волны, усиливая течение? Я. Я сделала все сама.
Я не умею плавать.
Я пытаюсь вспомнить свое детство. Даже самые плохие люди когда-то были детьми. Они никому не желали зла и их любили просто так. Просто потому что они дети.
Детство… А ведь тогда я была совсем обычной. Даже не так: я была как все. Пожалуй, это то, что человек бережно хранит в своем сердце всю жизнь – детские воспоминания.
Даже те, где мама ругает за двойку. Даже те, где склеиваешь страницы дневника, боясь, что папа это заметит. И те, где бабушка грозится оторвать уши, если ты ходишь по ее грядкам с огурцами. И те, где дедушка ставит в угол, если ты снова бегаешь по крышам гаражей.
Алиса, научись нести ответственность за свои поступки. Безнаказанность порождает глупость.
Я научилась. Все, что я делала последние полгода, не могло остаться безнаказанным. Я – сама себе палач, и приговор приведен в действие.
Я продолжаю устраивать внутри себя акты самобичевания, поскольку больше мне здесь ничего не остается, как вдруг все меняется. Меняется настолько, что мой внутренний диалог мгновенно умолкает.
И я слышу голос.
* * *
За 4 месяца до моей смерти
Представьте, что вы переживаете самую черную полосу вашей жизни. Беды валятся как из мешка Санта-Клауса, который он нес в подарок злодеям. Но почему-то мешок был утерян именно у вашей двери. И вы, находясь в самом эпицентре грустных событий, с тоской вспоминаете, как было ДО.
У меня тоже было это ДО.
Я смотрю на Вадима с любопытством. Каждое утро он собирается на работу, постоянно забывая ключи от машины на комоде в прихожей. Сейчас он накинет куртку, в спешке выбежит из квартиры, а через пять минут, громко чертыхаясь, забежит обратно. Схватит ключи, закричит «Я опаздываю!», и громко хлопнет входной дверью.
Внезапно Вадим перестает бегать по квартире и оборачивается на меня.
– Ты смотришь на меня так, как будто чего-то ждешь.
Мне лень ему отвечать, но я это делаю:
– Возможно.
– Годовщина? – Вадим хмурит лоб. – Да нет, была уже. Я что-то забыл?
– Пока нет.
– Пока? – Вадим снова хмурится. Он не любит намеки и недосказанность. Я жалею, что вообще вступила в этот бессмысленный диалог.
– Вадим, ты опаздываешь, – я смотрю в окно, где солнце уже восходит над утренним городом. Я всегда встаю в это время и наблюдаю за рассветом. В такие моменты ненадолго появляется ощущение, что рассвет наступит и в темных уголках моего сознания. Но пока там бесконечная глубокая ночь.
– Ты сегодня странная, – он задумчиво оценивает меня взглядом, а я начинаю раздражаться.
– Я всегда странная, – отрезаю я и скрываюсь в ванной комнате. Включив воду, я сажусь в ванну и закрываю глаза.
Сколько мы вместе? Больше двух лет. Мне нравится все, что с ним связано. Кроме него самого.
Мне нравится та жизнь, которой я живу рядом с ним, и дело даже не в деньгах, как обычно бывает в семьях, где нет взаимности. Мне одновременно хорошо и плохо. Это – лучший из мужчин, которых я встречала в своей жизни. Он надежный, преданный и спокойный. Я могу расписать его достоинства на целый альбомный лист. Единственный его минус – любовь ко мне.
Я не люблю его. Не люблю себя. Не люблю никого. Не могу и не хочу.
– У тебя просто невроз, это поддается лечению, – мягко говорит психотерапевт. Очередной на пути моей долгой борьбы со своими демонами. Я не верю ему. – Немного нейролептиков и все будет хорошо.
Хорошо не стало. Они постоянно меня обманывают.
Я продолжаю сидеть в ванне, не выключая воду. Но даже сквозь шум воды я слышу стук. Открыв дверь, я вижу лицо Вадима. Оно почему-то выглядит виноватым.
– Алис, я тебя обидел?
Вот видите? Он хороший, заботливый. Даже не знаю, почему судьба-злодейка свела его со мной.
– Не обидел, – стараюсь говорить максимально мягко. Мне все труднее сдерживать свою раздражительность. Ведь Вадим ни при чем, причина моего раздражения – я сама.
– Алис, мне бежать надо, – тон Вадима становится заискивающим. – Какие планы у тебя на ближайшие пару часов?
Я смотрю на свои часы и с удивлением отмечаю, что перестала ощущать время. Оно словно замедлилось в последние дни.
– Я буду дома. Напишу пару статей, и все, – я вспоминаю, что все сроки по сдаче материала уже горят. Я еще и безответственный работник.
– Я оставлю тут документы на полочке, – Вадим кладет какую-то папку на полочку в коридоре. – Заедет друг, сможешь ему отдать?
– Уж это-то я смогу, – я искренне улыбаюсь. Вадим так нежно просит меня, словно боится обременить. Но… При всех его качествах – я не могу его полюбить.
– Ты – умничка, – Вадим улыбается мне в ответ и меня пронзает очередная искра сожаления.
Закрыв дверь за ним, я бессильно сползаю по стене коридора. Черт, я могу пролежать так до самого его прихода и даже не заметить этого.
Я совсем не ощущаю время…
Когда я познакомилась с Вадимом, я подумала, что моя жизнь навсегда изменилась. Он заботился обо мне так, как не заботилась родная мать, хотя уж она-то опекает меня и до сих пор. Я бы сказала гиперопекает – меня это раздражает.
Тогда я была уверена, что с таким человеком, как Вадим, те демоны, что сидят в моем сознании, успокоятся навсегда.
Честно говоря, я плохо помню историю нашего знакомства. Кажется, это было в парке… Или все-таки на набережной. Да это, в общем-то, и неважно, главное, что он достойный мужчина, и мне с ним очень повезло. Но…
Но это не помогло. Я вообще плохо понимаю, для чего я здесь. Почему я с ним. Может, я хотела настолько сбежать от гиперопекающей мамы, которая задушила меня своей заботой? Всего должно быть в меру, но ей это не объяснить.
При этом я не могу представить себя в виде самостоятельной личности. Я боюсь жить одна. Я уверена, что окончательно сойду с ума. Что я сделаю, услышав голоса в голове? Вадим – это не то чтобы сдерживающий фактор, но с ним мне чуточку спокойнее. Возможно, он успеет схватить меня, когда я побегу к подоконнику, пытаясь спастись от сумасшествия и его проявлений.
Я скрывала и продолжаю скрывать от Вадима свои психические проблемы. Видимо, я хорошая актриса, раз такой чуткий человек до сих пор не распознал истощение моего ментального здоровья.
А сколько таких историй – внезапно человек совершает самый страшный грех, и для всех это полная неожиданность. Можно убеждать себя, что «там просто не замечали изменений в его поведении». Но вы уверены, что заметите сами?
С такими философскими мыслями я лежала несколько минут. Или часов. Но раздается звонок в дверь, мне приходится подняться. Мысли о незаконченных статьях давно покинули мою голову, я же говорила, что плохой работник. Вполне вероятно, что мне подкидывают работу из жалости. Мне плевать.
Как всегда, не посмотрев в дверной глазок, я распахиваю дверь. Посмотрев на звонящего, я хочу упасть обратно на пол коридора. Но на этот раз от невероятной эмоции, которая никогда не посещала мою персону.
Ярко-голубые глаза смотрят на меня насмешливо. Их обладатель дружелюбно улыбается мне и говорит:
– Привет, я – Стас.
* * *
За 10 лет до моей смерти
В этот день моих родителей нет дома. Уж не знаю, какими аргументами папа выманил маму из дома на базу отдыха провести уикенд, но главное – я осталась без вездесущего контроля. Свобода!
Мама наверняка и представить не могла, что любимая доченька устроит в квартире проходной двор для всех желающих. Но мне нравится, много народу – много веселья. А Антон обещал принести кое-что особенное. Благодаря этому обещанию, мои эмоции, которые я принимаю за настоящую любовь, растут в геометрической прогрессии. Хотя по-хорошему это был явный звоночек для понимания, что это за человек и как может быть опасен для меня.
Но я же бунтарь, игнорирование здравого смысла – мое ежедневное кредо.
Вся компания воодушевлена предложением Антона. Он неоднократно намекал, что есть развлечения куда интереснее простого алкоголя. И вот уже сегодня он должен принести это на вечеринку. Не знаю, что меня волнует больше – присутствие Антона или возможность попробовать запретный плод.
Против только Лера. До нашей с ней ссоры остается совсем немного.
– Это дурацкая затея, – упрямо говорит она, не успев зайти в квартиру.
– Господи, Лер, ну почему ты такая занудно-правильная? – я закатываю глаза.
– Это не занудство, а голос разума, который ты, Алиса, почему-то не слышишь, – строго изрекает Лера.
– Не вижу смысла его слушать, – беспечно отзываюсь я. – Мы не будем делать ничего плохого, просто попробуем, и все. Неужели тебе самой неинтересно?
– У меня другие интересы. И у тебя тоже, но ты зачем-то поддаешься стадному инстинкту.
– Какому еще инстинкту? – возмущаюсь я. – Мне просто любопытно испытать новые ощущения.
– Для чего? – тут же уточняет Лера. – Ты хочешь только потому, что это будут делать все.
– Что плохого в том, чтобы присоединиться к компании? – я хмурю брови. Мне не нравится мораль, которую она пытается навязать. – Еще спроси, пойду ли я прыгать с крыши, если все пойдут.
– А ты пойдешь? – серьезно спрашивает Лера.
– Ну конечно, что я буду делать в одиночестве, если все спрыгнут и умрут? – я пытаюсь перевести все в шутку, но подруга настроена критично.
– В этом и суть, Алиса. Ты не думаешь о том, как будет лучше для тебя самой, ты думаешь, как не отбиться от стада. Ты принимаешь чужую волю, не прислушиваясь к своей собственной.
– Что ты делаешь среди стада?
– Если бы не ты, я бы не общалась с этими людьми. Но ты дорога мне, и я хочу тебя уберечь от очевидных глупостей.
– Лер, – я устаю с ней спорить. – Давай ты почитаешь мне нотации в другой раз, сейчас вообще неподходящий момент. Обещаю тебе, что ничего плохого не случится. В конце концов, ты же будешь рядом.
Я крепко обнимаю ее.
– Спасибо за заботу, но не превращайся в мою маму, хорошо?
– Хорошо, – отвечает она. Но по выражению лица видно, что я ее не убедила. Ну и ладно, она просто трусит.